Пояс без имени

Рио-де-Жанейро встретил их жарой, тяжёлой и липкой, будто воздух сам прижимал к земле. Вернон ворчал ещё в самолёте, Петуния с тонкой надменностью жаловалась на всё подряд — от запаха до цвета пальм, а Дадли с первого часа ныл о скуке. Он хотел шоу, кровь, драки, как по той кассете, где мужчины с голыми торсами били друг друга до обморока.

На третий день отдыха кто-то из персонала отеля сказал, что неподалёку проходят настоящие «бои». Вернон повёл туда Дадли, рассчитывая на аттракцион вроде индийских факиров или уличных клоунов. Гарри, как водится, оказался лишним.

— Погуляй где-нибудь рядом, только не потеряйся, — буркнул Вернон, глядя на него, как на чемодан без ручки. Быть может это даже лучше…

Мальчик устало посмотрел вперёд. Ментальная усталость, невозможность что-то сделать своему кузену - всё накладывалось друг на друга.Тут его внимание привлекло, что дети бегут за угол отеля, будто что-то там происходит интересное.

Гарри шёл медленно, осторожно, будто боялся что его выгонят. Звук ударов не был резким — он был глубоким, словно били по мешку с песком. За углом, на площадке, окружённой бетонной стеной и облупленными лавками, он увидел: двое мужчин боролись. Один был крупнее, другой — быстрее, и движение их тел было почти беззвучным. Рядом стояли подростки и дети, смотрели молча, не визжали, не толкались. Только наблюдали.

На скамье, в тени от тенистой крыши, сидел мужчина в белом кимоно. Он был спокоен, с прямой спиной и лицом, в котором не было ни тени раздражения. Его взгляд скользнул по площадке, потом остановился на Гарри. Маленький турист решил посмотреть на бой или может его можно включить в него?

— Você gosta de luta? — спросил он. Гарри не понял, но почувствовал, что его спрашивают. Мужчина повторил на английском: — Тебе нравится бой?

Гарри кивнул. Он никогда не бился по-настоящему. С ним дрались. Его толкали. Его наказывали. Но сейчас — он видел в этом движении что-то другое. Не злобу. Не силу. Что-то… чистое. То во что можно вложить душу - как в красивую картину, как в живую мелодию.

— Ты хочешь научиться?

— Да, — последовал незамедлительный ответ — Но я не сильный. Я не умею.

Мужчина подошёл ближе. Шаг у него был очень изящный, словно плывущий. Рубленый профиль выдавал в нём местного жителя. Он был очень крепко сложен, что проглядывалось даже под кимоно.

— На самом то деле мальчик, твоя сила в дыхании. Быстро бегущий боец, может быстро выдохнуться из-за дыхания. И выдохнувшись получит следующее

В тот же момент, второй парень более хрупкий, чем его противник громила выворачивается и жёстким броском словно мешок впечатывает соперника в землю.

— Смотри внимательно.

— Я могу… Научиться? Но у меня нет денег… - уверенно начав но растерянно закончил мальчик

Мужчина прищурился. В целом… Может стоит попробовать?

— Завтра. Без обуви с утра.Меня зовут Риксон Грейси.

— Гарри Поттер… - представился мальчик.

На рассвете город дышал медленно. Воздух над Рио был ещё прохладным, и птицы кричали будто лениво, растягивая звуки. Гарри проснулся до будильника — если бы у него был будильник. Он просто не мог спать. Внутри него пульсировало предчувствие чего-то нового, как в те редкие моменты, когда в его жизни появлялось нечто… настоящее.

Он выскользнул из комнаты, на цыпочках минуя сопение Дадли, и шагнул в тёплый утренний мир. Город просыпался. Пахло пылью, листьями и чем-то сдобным. Гарри шёл босиком. Как просили. Это было странно — и приятно.

Площадка, куда он пришёл вчера, была почти пуста. Только один человек сидел на матах, скрестив ноги — тот самый. Риксон.

Он не поздоровался. Только указал рукой: на мат.

Гарри встал. Он не знал, что делать. Стоял, опустив руки. Смотрел.

— Сначала — дыхание, — сказал Риксон.

Он показал: вдох через нос, медленно, без поднятия плеч. Затем — выдох, через рот, ровный и мягкий.

— Дыхание — это основа. Кто контролирует дыхание — тот контролирует страх.

Они сидели так несколько минут. Гарри ощущал, как у него дрожат колени от напряжения, а потом — перестают. Дыхание становилось глубже. Он впервые осознал, что всегда дышал быстро, обрывками — как будто извинялся перед миром.

Потом Риксон встал. Показал, как падать. Не больно — перекатом. Как расслаблять руку, когда её хватают. Как не сопротивляться, а уходить. Гарри пробовал. Ударялся. Ошибался. Но не чувствовал себя глупо. Здесь никто не смеялся. Каждый понимал - все начинают с малого.

Он падал и вставал. Снова. И снова. И снова.

В какой-то момент Риксон положил ему ладонь на затылок.

— Очень хорошо. У тебя уже есть главное. Ты не борешься с собой.

Гарри вытер лоб, запыхавшись. Он не знал, сколько прошло времени. Но когда солнце поднялось над крышей дома, он уже мог скользнуть из захвата, сбить равного по весу мальчика и встать без усилий.

Риксон кивнул. Парень — самородок, таких не встретишь каждый день. В нём не было силы, не было напора — но было то, что важнее: мягкое, текучее движение, будто он инстинктивно понимал, как ускользать, как чувствовать вес тела другого, как принимать давление и разворачивать его в свою пользу.

Лёгкое, даже хрупкое телосложение не мешало — напротив, оно давало преимущество. Он двигался ловко, экономно. Риксон видел много бойцов. А этот мальчик, пускай и неуклюжий с виду, был гибким и… внимательным. Очень цепкий ум - и феноменальные способности.

Зрение — да, это было видно: Гарри щурился, порой медлил с реакцией. Но это не мешало основному. Риксон чувствовал: перед ним не просто ребёнок, который старается. Перед ним — тот, кто может вырасти в настоящего мастера.

Он подошёл, присел рядом, чтобы быть на уровне глаз.

— Приходи завтра, Гарри.

Гарри замялся, опустил взгляд.

— Боюсь, не получится, сэр… Дядя навряд ли меня отпустит с тётей. Они… не одобряют.

Риксон на мгновение прищурился. Он уже успел заметить, как мальчик смотрит на землю, когда к нему обращаются. Как не поднимает голову, если слышит приказ. Что-то в этом было неправильное.

— Тогда я сам с ними поговорю.

Вернон Дурсль ел манго, нелепо держа нож и вилку, как будто это был бифштекс. Петуния ворчала, что «эти местные совершенно не умеют готовить мясо», а Дадли вывалил остатки мороженого на скатерть. Гарри стоял в стороне — в тени, как обычно.

Когда к столику подошёл незнакомец в белой одежде, Вернон сразу насторожился.

— Простите, вы… родитель мальчика Гарри?

— Я… опекун. А вы кто такой?

— Риксон Грейси. Я учу джиу-джитсу. Гарри приходил на тренировку. И я должен сказать — в нём есть талант. Очень сильный.

— Гарри? — Вернон фыркнул. — Сомневаюсь. Этот мальчишка не в состоянии даже мусор вынести без того, чтобы что-то уронить.

— Но на татами он двигается, как будто родился там.

Петуния подняла бровь. Дадли с интересом посмотрел на Гарри. Это была похвала от иностранца.

— Он бросил одного из местных пацанов, на первом занятии. А тот уже занимается полгода — пробормотал кто-то из местных рядом.

Вернон выпрямился. Его лицо приобрело оттенок сомнения, смешанного с тщеславием.

— Бросил? Гарри?

— Красиво, — подтвердил Риксон. — И будто у него это выходит рефлекторно

Наступила короткая пауза. Вернон кашлянул, отложил вилку. Он посмотрел на Гарри, который стоял, не зная, как себя вести, и впервые за долгое время в его взгляде промелькнуло что-то похожее на признание.

— И вы думаете… из него может выйти… боец?

— Я уверен, — спокойно ответил Риксон. — Если ему дать шанс.

Вернон задумался. Потом кивнул с видом человека, принимающего великое решение.

— Ладно. Пусть ходит. Раз уж вы так уверены.

Гарри не улыбнулся. Но он посмотрел прямо на Риксона. И впервые не опустил глаза.

Спустя неделю после этого странного разговора семья ужинала на террасе.

Вернон на мгновение задумался. Это случалось нечасто — не тот он был человек, чтобы углубляться в мысли, особенно если они не касались бурильных насадок и квартальных отчётов. Но здесь, под палящим солнцем Рио, вдали от угрюмых британских улиц и угловатых норм, его рассудок будто бы начал понемногу распутываться.

Дальше от Англии — туман в голове рассеивался. Он всё ещё ворчал, требовал чаевые включать в счёт и жаловался на жару, но всё это было скорее по привычке. На самом деле ему стало… легче. Тело расслабилось, мысли текли тише. Мир вокруг был чужим, шумным, но каким-то по-своему честным.

Петуния, хоть и не переставала порицать местные вкусы в еде, стала дольше задерживаться у пляжа. Иногда она стояла у воды, прищурившись, и разглядывала, как местные женщины завязывали яркие ткани вокруг талии, как блестели украшения из меди и кожи. Иногда она даже тихо говорила:

— Надо бы посмотреть, что это за магазин… — и Дадли, заметив, что мама вдруг стала реже шипеть, вел себя тише. Перестал задирать своего кузена. Который теперь тренируется и может ему навалять.

А Гарри… Ну, племянник, конечно, был не подарок. Но с тех пор, как он стал исчезать каждое утро, а возвращаться с поцарапанными локтями и испачканной футболкой, в нём появилось нечто новое. Он перестал быть жалким — перестал быть надоедливым. Он не жаловался, не стонал, не смотрел в пол. Он просто ел, кивал, и — да, даже однажды — помог донести сумки с фруктами, не уронив ни одного апельсина.

Это могло быть интересным опытом. Вернон хохотнул про себя, вспоминая, как кто-то в отеле сказал:

“У вашего племянника крепкие руки”.

Глупое замечание конечно, но приятно.

Вернон подозвал Гарри к себе поближе. Тот подошел быстро, хотя расцарапанная щека и лёгкий синяк на запястье был очень неприятен, но с прямой спиной - и теперь с удивлением смотрел на банкноты которые дядя ему протягивал.

— Гарри, — сказал Вернон, не глядя в глаза, будто говорил про счет за обед, — вот. Купи себе… ту одежду. Что вам там нужно для ваших… борцовых штук.

Гарри моргнул, опустил взгляд на несколько сложенных банкнот, аккуратно удерживая их пальцами.

— Она называется ги, дядя, — тихо подсказал он.

Вернон фыркнул, но не злобно.

— Ну вот. Ги. Пусть твой учитель пойдёт с тобой. И — не опозорь нашу семью, ясно?

Гарри кивнул. Не сдавленно, не виновато — уверенно.

— Спасибо, дядя.

Вернон махнул рукой и отвернулся, делая вид, что смотрит на птицу на пальме. На самом деле ему вдруг стало любопытно, как далеко может зайти этот племянник, если его немного… не трогать.

Мужчина не был человеком, способным признать перемены вслух, особенно если они касались его самого. Но на третий день после вечернего разговора, когда он уже третий раз с интересом наблюдал за движениями Гарри на татами, и, не моргнув, узнал технику удержания, что когда-то видел на старой плёнке по какому-то восточному боевому исскуству, он подошёл к Риксону.

— Вы, хмм, учите только детей? — спросил он, поправляя пояс на своих шортах, чуть покраснев от духоты.

— Нет, — спокойно ответил Риксон. — Мы учим всех, кто готов слушать.

Это было сказано так спокойно и просто, что даже упрямое нутро Вернона не смогло найти в этом упрёка. Он записался.

Сначала — будто было понарошку:

— Пусть эти борцовские штуки, и очень хороши - но удар должен быть мужским!

Но спустя неделю он уже приходил в зал раньше, разминался, хмурился, если опаздывал партнёр, и потел, как в те времена, когда носил перчатки и бил по мешку в старой школьной секции бокса.

Он снова начал чувствовать своё тело. Тяжёлое, с годами покрытое мягкостью — но всё ещё способное быть мужским. Риксон учил не бить — а двигаться. Контролировать дыхание. Ощущать напряжение мышц партнёра через соприкосновение локтя. Это было интересно. Это было достойно. Вернон изумлялся способностям своего племянника, уметь будто змея выскальзывать из различных захватов. Техника. Это всего-то техника.

А главное — это неожиданно сказалось дома.

Петуния заметила перемену первой. Вернон перестал быть раздражительным и крикливым. Стал больше молчать - и теперь его слова стали вескими и тяжёлыми. Его спина распрямилась, движения стали увереннее.

И когда однажды вечером он, выйдя из душа, просто подошёл и поцеловал её в плечо, без слов, — Петуния вдруг ощутила, что это был не он из Суррея.

Это был Вернон из другого времени, чуть моложе, чуть живее - с тем самым пробивным характером. Она не возразила, когда он стал называть отпуск “расширенным”. Более того, она начала улыбаться чаще, даже без повода. Иногда — просто наблюдая, как он утром завязывает кимоно перед зеркалом.

Что касается Дадли — тут всё было прямолинейно. В какой-то момент он пробормотал, что “тоже хочет драться, как Гарри”.

Вернон посмотрел на сына: круглый, красный от жары, с капризами — всё как обычно. Ему это начинало поднадоедать - но что-то в голосе звучало по-настоящему.

— Идём, — сказал он, и повёл его в зал.

Риксон принял его, как и всех. Мужчина принял свою роль - быть учителем. Да, странноватая семейка, но джиу джитсу теперь зародиться и в другом месте. Может даже в Великобритании.

Вернон не пожалел. Он оплатил обучение в полном объёме, как полагается.

—Оставь капризы сынок. Здесь нужно бывать почаще — сказал он Дадли. — Научись слушать. Не ногами — умом.

— Ага, — пробормотал Дадли. Но когда его впервые мягко перевернул мальчик младше его — он понял, что здесь всё иначе.

Так вышло, что в этом уголке Бразилии, на залитом солнцем татами, семья Дурслей впервые за много лет перестала быть карикатурной. Стала чем-то живым- стала пожалуй семьёй.

И Гарри, сидя в стороне и наблюдая, как его дядя захватывает руку Риксона, а Дадли спотыкается, но поднимается без слёз, впервые не чувствовал себя чужим.

Отступление - семья Грейси.

В доме на окраине, где доски тёмного дерева пахли потом и маслом от поясов, за столом собрались трое: Релсон, Карлсон-младший и Ройлер. Деревянный вентилятор стучал лопастями под потолком, на стене висели фотографии с турниров, пожелтевшие от времени.

— Он опять не пришёл, — буркнул Релсон, бросая взгляд на пустой стул. — Говорил, что только на утреннюю тренировку. Но уже третий вечер пропадает.

Карлсон-младший потянулся к кувшину с гуараной.

— Скажет потом, что "видел дух баланса в мальчике". Опять. Наверное, снова с каким-то странным типом возится.

— Не типом, — пробормотал Ройлер, прищурившись. — Мальчик. Маленький. Гринго. Худой. Рикс говорит, что он умеет слушать и чувствовать.

— Ага. Я тоже в шесть лет слышал, как мне отец кричал: «Шаг в сторону! Шаг в сторону!» — усмехнулся Карлсон.

Дверь открылась. Риксон вошёл босиком, с завязанным на поясе потемневшим от пота ги. Спокойный, хотя был весь в пыли. Не здороваясь, он подошёл к чайнику, налил себе чашку и присел в тот самый пустой стул.

— Ты чего, irmão? — сказал Релсон. — Чего ты завис с этим пацаном? Гринго, говоришь? Турист?

— Англичанин. Племянник тех, кто живёт на побережье.

— Сколько ему?

— Лет восемь.

— Ты шутишь?

Риксон покачал головой. Он пил чай медленными глотками, размягчая пересохшее на жаре горло:

— Его движения — как у Хойса, когда тот был ещё очень слаб. Но даже мягче. Он не атакует — он словно трясина в попав в которую не сможешь пошевелиться

— Ты звучишь как наш прадед, — пробормотал Ройлер. — Помнишь, как он говорил, что «тело — это сикигами, если душа его направляет»?

— Это не шутки, — хмуро сказал Карлсон. — Наш прадед был странный. Он не умер — он ушёл в джунгли. Кто-то говорил, что он дос их пор там, живой. Смотрит. Тренируется.

— Он не просто ушёл, — отозвался Риксон. — Он исчез, когда появились первые маги из Японии, которых называли онмёдзи. Он был один из них. Или что-то близкое.

— Ты веришь в это?

— Я чувствую. Иногда — как будто он стоит за спиной. Смотрит, когда ты делаешь приём слишком грязно. Словно отмеряет — достаточно ли ты чист, чтобы драться.

Релсон с минуту молчал. Потом пожал плечами:

— Ладно. Но ты всё равно тратишь время на чужого. Лучше бы с Дугласом работал — у него через две недели бой.

— Этот мальчик — не чужой, — сказал Риксон, вставая.

Он вышел, оставив чашку с недопитым напитком.

Когда тень от двери исчезла, Карлсон сдвинул чашку и посмотрел в окно.

— Думаешь, он и правда чувствует прадеда?

— Если кто и может его почувствовать — так это Риксон, — пробормотал Ройлер.

Снаружи, на крыше соседнего дома, сидел старик в тёмном хаори, с седыми, спутанными волосами. Его глаза были закрыты, но дыхание — ровное. Он сидел, как будто был частью дерева, частью неба, частью улицы.

Он был мёртв для мира - но жив для своих.