Правда о том ,что случилось с монтажником Ерошкиным и водителем Жихаревым

В свое время многие из тех, кто хорошо знал Жихарева и Ерошкина ,удивлялись: как могли сдружиться столь разные люди?

Но вот минул год : и странным начало казаться другое: что же произошло такого, что два неразлучных товарища – Жихарев и Ерошкин – в упор не замечают друг друга , хоть вроде бы не было меж ними ссоры?

История дружбы зарождалась и развивалась у всех на глазах. Немного наблюдательности и сочувствия , и ее истоки стали бы понятны каждому.

История размолвки загадочна.

Быть может ,и не стоило бы ворошить прошлое, но …

Немало воды утекло с тех пор. Так отчего бы не поступить по примеру цивилизованных государств, которые в положенный срок открывают доступ к ранее секретным документам? Это все же лучше , чем всякий раз повторять прежние ошибки.

Приступим…

Они и в самом деле были разными. Жихарев – вертлявый , задиристый , как петух , вскипающий , будто молоко на жарком пламени , мгновенно чувствующий , где можно урвать кусок пожирнее , а где надо живо спрятаться в кусты : не был он лишен и приятной внешности. Ерошкин же - чудаковатый и незаметный малый , из тех , кого называют недотепами , легко смущающийся , с безвольной всепрощающей улыбкой на лице , черты которого никак не вписывались в эталоны мужской красоты, притом , Ерошкин сутулился и как на грех припадал на пятки.

Впервые судьба свела героев в бригаде монтажников, строивших ЛЭП в окрестностях маленького забайкальского городка , сжатого со всех сторон сопками и тайгой.

Монтажники – народ неприхотливый , привыкший к житью-бытью в вагончиках и палатках. Но на этотраз им повезло : жили в теплой бревенчатой гостинице , разместившись по два человека в номере. Поскольку общее число рабочих было нечетным то один остался без напарника. Им-то и оказался Жихарев и , конечно , : в бригаде его не то , чтобы недолюбливали , но , зная взбалмошный характер , как-то сторонились , особенно в часы досуга -иначе прощай , спокойный отдых!

Впрочем , самому Жихареву было глубоко плевать , кто именно храпит на соседней гостиничной койке. Считая себя удачливым сердцеедом , он каждом новом объекте обзаводился подружкой. При этом Жихарев никогда не гонялся за журавлем в небе , не ждал , когда в душе зацветут сады и не настраивал своей скрипки на возвышенный лад , а выбирал для своей осады такую крепость , которая выглядела доступней и должна была пасть при первых выстрелах.

Доступность – вот на что он ориентируется. С этой точки зрения понятна его тяга к дамам бальзаковского возраста, явно не избалованным вниманием, которые уж точно не позволят себе никаких сюрпризов, ко всякого рода невзрачным, нескладным особам, а также к дамам легкого поведения, причем самого дешевого пошиба.

Но вот что характерно: даже с самой потасканной особой он ведет себя как вел бы рыцарь с дамой сердца: целует ручки, читает стихи, обращается на «вы», делает витиеватые комплименты, обязательно дарит цветы – хотя бы один цветочек, в крайнем случае, веточку. Никакой пошлости, ни намека на ругань или грубость!

Ну, а если у дамы через какой-то время стан станет полнее обычного Жихарева это не волновало , ибо это уже женские проблемы.

Словом он мог и не ночевать в гостинице. Ибо в первый же вечер овладел Верой – скромной раздатчицей из городской столовой . Вера старше его лет на пятнадцать , сын служил в армии , сама же Вера жила в просторном бревенчатом доме со старухой-матерью. Однако перепираться по новому адресу Жихарев не спешил , ибо превыше всего ценил личную свободу. По этой причине он время от времени ночевал все же в гостинице.

Между тем в строительном управление откликнулись , наконец , на слезные мольбы прораба Савелло о подкреплении. Подкрепление прибыло в единственном числе. Это и был Ерошкин , которого тут же подселили к Жихареву.

Очень скоро Жихарев понял , до чего же удобный сосед попался! О чем его только ни попросишь – то ли заварить чай , то ли сходить в магазин , то ли одолжить червонец до аванса – Ерошкин безотказно выполнял просьбу , особенно , если та сопровождалась магическим заключением : «Будь другом!».

«Будь другом!» - и вот уже Ерошкин встает в шесть утра и кипятит воду для машины , пока Жихарев досматривает самые сладкие сны. «Будь другом!» - и Ерошкин в лютый холод вытаскивает и кузова заиндевелый , насквозь промороженный трос , а Жихарев подает команды из теплой кабины …

А в свободный вечер Ерошкин терпеливо слушает пространные монологи Жихарева, его философские рассуждения, воспоминания и байки , причем создается впечатление , что н , Ерошкин , по крайней мере , половину услышанного принял за чистую монету.

Словом Жихарев быстро сообразил , что судьба послала ему истинное сокровище , которое надо беречь и по возможности пользоваться им только самому. Но действовать лаской или хотя бы мягкой лапой у Жихарева при всей его сметливости не получалась Его злой и непослушный язык брал свое. Стоило Ерошкину на десять минут зайти в другую комнату , как Жихарев под каким-либо предлогом вызывал его и устраивал головомойку. Он вопиял на Ерошкина , издевался над его стеснительностью , зло вышучивал манеры. Могло показаться , что он помыкает Ерошкиным как заблагорассудиться.

Но все обстояло не так-то просто. Не был Ерошкин ни слабохарактерным добряком , ни мальчиком на побегушках.

Во-первых , по работе он запросто давал сто очков форы и Жихареву , и многим другим. Жихарев , к примеру , лихо шоферил , но первая е поломка ввергала его в уныние , н частенько увязал в болоте , то и дело забывал долить масло и никогда не мог точно рассчитать , на сколько хватит бензина в баке. В эти моменты Жихарева напоминал сатира.

А вот Ерошкин в своем деле был олимпийский бог , титан-виртуоз, герой профессионал высшей пробы. Ас-верхолаз , он преображался ,поднявшись на высоковольтную опору. Ноздри раздувались , взгляд становился жестким , движения - уверенными и точными , а голос звучал резко и повелительно , словно он Зевс Кронович Громовержец .С грацией акробата он буквально перепархивал с секции на секцию ,шел , посвистывая , без всякой страховки по узенькому уголку траверсы , а подвешивая провод , спускался по гирлянде изоляторов так свободно , будто внизу и не было бездны.

Высота была его стихией. Здесь он царил.

Но спустившись на землю , снова превращался в тишайшего ,неприметного паренька. Удивительно ли это? Ведь даже и великие личности , будучи низвергнутыми с небес на землю , быстро теряли в глазах современников свои достоинства. Ерошкин же только тем и занимался , что спускался с небес на землю. Правда , в одном отношении он был счастливее низвергнутых «великих» , ибо за каждым спуском следовал очередной подъем.

Притом характер Ерошкина был чем-то сродни забайкальской почве, верхний слой который легко подается воздействию обычной лопаты , а лежащий глубже успешно противостоит даже победитовым зубьям буровой машины.

Да, Ерошкин безропотно шел на кухню ставить чайник , когда Жихарев просил, вернее требовал этого , но он же , Ерошкин , вынудил Жихарева при каждом удобном случае лезть под машину , чтобы сделать мелкий ремонт; он терялся и краснел под градом острот Жихарева , но он же приучил того перед каждым выездом из гаража обязательно брать трос , лопату и ведро , так что Жихарев теперь гораздо реже «загорал» в болоте ; он ,смущаясь , направлялсяк неудовлетворенной Вере , чтобы уладить очередную ссору любовников, но он же побудил своего безалаберного товарища терпимее относиться к окружающим и не затевать поминутно беспричинных свар.

Словом , если Ерошкин в чем-то подчинялся Жихареву , то по справедливости следует сказать , что и последний зависел от первого.

Но главное не это.

Болтливый , нахрапистый Жихарев был в сущности одинок.

Молчаливый и замкнутый Ерошкин тоже был одинок.

Ну а когда встречаются два одиноких человека , между ними почти возникает духовная общность.

Как бы там ни было , они крепко привязались к друг другу – подружились , хотя внешние проявления этой дружбы порой казались более чем странным.

В конце декабря трасса были построена. Оставались сущие пустяки-мелкие недоделки , без которых , как известно , не возводился ни один объект. Прораб Савелло разделил бригаду на звенья по два-три человека , и каждому дал задание сообразно с квалификацией.

Ерошкина и Жихарева он послал к дальнему болоту , посреди которого еще прошлой зимой поставили опору , но в суматохе не переложили вовремя провода из роликов в «лодочки». Весной болото зачавкало и к опоре было не подступить , так что пришлось дожидаться новых морозов. Работа была простая , но дорога к опоре – дальней , и поэтому Жихарев пребывал в крайне нервозном состояние.

То ли работать сейчас вблизи городка: час-другой на недоделку ,а после со спокойной совестью можно ехать к Вере на пельмени , а затем залить ее лагуну густой белой пеной. Так нет же , ,изволь терять целый день , крутить баранку по этим клятым сопкам вместо того , чтобы крутить через мясорубку в уютном бревенчатом доме , в тепле и предвкушение сытного обеда. А затем … «превратить животы его прекрасноликих супруг в ночное платье для сна и подстилку, смотреть на их розоцветные ланиты и целовать их, а их сладкие губы цвета грудной ягоды сосать!»

Нет. Жихарев отбрыкался бы , заморочил бы прорабу голову мнимой поломкой в моторе.

Но Ерошкин уже заверил Савелло , что они сделают в лучшему виде. Так что ,не пись, Савелло. Все будет ништяк.

И посему Жихарев был страшно зол ,на Ерошкина , на его вечную покладистость , так зол , что принародно поклялся преподать жестокий урок , чтобы он почувствовал на своей шкуре , каково портить своей дурацкой честностью настроение другим. От злости Жихарев даже отказал Вере в ночи любви.

Первые километры он дергал машину , резко тормозил , так что Ерошкин едва не ударялся лбом о стекло , но постепенно Жихарев остыл и только нажимал на газ, чтобы поскорее добраться до мерзкого болота. Остались лишь досада , что не потискал мягкие груди Веры и вошел в ее сладкое лоно резким толчком еще раз.

День был морозный и ясный. Сосны стояли величественно, словно возбужденный член, прислушиваясь к реву автомобиля , невесть зачем ползущего в дебри. Дорога петляла между сопок , снег на косогорах вспыхивал в солнечных лучах голубоватыми искорками.

Внезапно Жихарев затормозил.

- Во! – вскричал он.- Видишь ложбинку?

Вид отсюда открывался замечательный. Тайга стояла как сказочная. Сейчас – под Новый 1984 год – казалось вполне правдоподобным , что где-то здесь обитают двенадцать месяцев : пройдя немного вглубь и обязательно встретишься с ними со всеми. Наверное , об этом сейчас думал Ерошкин , глядя на заснеженный лес и мечтательно улыбался.

- Вижу, - односложно ответил он.

- Прошлой весной мы здесь рысь убили. А после сожрали.

- Это кошку – то? – удивился Ерошкин , уже десять раз слышавший эту историю.

- Кошку … Сам ты кошка! Олег Васильевич крутил поначалу носом. А как зажарил ее с лучком , так трескал , что едва челюсть себе не вывихнул. – Он повел машину дальше.

-Рысей и так мало осталось , - тихо промолвил Ерошкин. - А из-за таких , как ты , скоро вообще не останется. Рысь они убили –великие охотники! Голодаешь ты , что ли? Мало тебя твои бабы подкармливают?

- А тебе завидно? Завидно , да?

- Не надо было ее убивать , вот что.

- Да я ведь тебе объяснял , - произнес Жихарев тоном , не предвещающем ничего хорошего , - сто раз объяснял. Она сама на нас набросилась. Голодная была. Ей , понимаешь ,ей жрать было нечего! – Он неожиданно взвизгнул «баритональным дискантом» : - Она же Колько загрызть могла! – Тут Жихарев выдержал многозначительную паузу , ка бы демонстрируя , каким невероятных усилий стоит ему разговор с бестолковым Ерошкиным и прорычал: - Тебе вообще бесполезнообъяснять .Я ведь тебе объяснял , что рысь сама на тебя напала? Ну , отвечай , говорил или нет?

- Говорил , говорил , ладно … - Ерошкин отвернулся , глядя на мелькающие светло-коричневые стволы.

- Выходит , у нас было право ее убить? – не унимался распалившийся Жихарев.

- Наверное …

- А сожрать? Имели мы право ее сожрать или нет? Отвечай!

Ерошкин лишь состроил гримасу.

- Ах ты , обезьяна! Ну что за человек , а ? Дать бы тебе разок … - Минуты три Жихарев осыпал спутника бранью .Тот , отвернувшись , смотрел в боковое стекло.

Наконец , поток красноречия иссяк. Еще раз он яростно выдохнул и постепенно замолк.Но уже через минуту вновь обратился к другу с самым миролюбивым тоном:

- Ерошкин …

Тот молчал.

- Послушай , Ерошкин …

Молчание.

- Будь другом , Ерошкин…

-Ну?

- Как ты думаешь жениться мне на Вере или нет?

- Женись…

- Вообще-то жениться можно. Ну , старше меня , ребенок уже взрослый .свой дом ,участок, скотина , птица. А с другой стороны ,торчать в этой глуши неохота. К черту! Хотя… Дом , конечно можно продать и уехать. А вообще-то сразу уезжать неохота. Мне здешняя природа нравиться.

- Тогда уж лучше сразу уезжай.

- Это почему же? – вкрадчиво спросил Жихарев.

- Потому что ты здешней природе не нужен.

- Это почему же? – завизжал Жихарев – Ну-ка , лемур мадагаскарский , объясни мне.

- Сколько ты деревьев загубил в лесу , сколько елочек поломал машиной. Разворачиваешься на просеке , как бегемот , лень лишний раз руль повернуть…

- Выходит , я один здесь елочки ломаю? Один? Да ?- Жихарев в сердцах ударил кулаком по панели. – Один я такой нехороший?

- В том-то и дело , что не один…- Ерошкин вздохнул. – И рысь вот убил …

- Ерошкин , не доводи меня!

-Тебе ее не жалко , в этом вся штука. Понимаешь?

Жихарев заскрипел зубами.

-Рысь ему жалко! А меня тебе не жалко? Я тебя как человек спрашиваю – жениться мне или нет?

- Все равно ведь не женишься.

- Заладил! Может , я ее люблю ее.

- Любил бы – не спрашивал бы.

- Ну сволочь! Я ведь у тебя как у друга совет прошу!

-Женись…

Жихарев снова затормозил так резко , что Ерошкин уже в который раз едва не ударился о стекло.

- Ты меня доведешь! Ты меня когда-нибудь доведешь , Ерошкин! Вот ка-ак шибану сейчас машину о дерево! Или с сопки спущу! Черт с ним – сам расшибусь , но и ты меня попомнишь!

Ерошкин отвернулся к окну.

Жихарев крепился до последнего , но вновь вспыхнувшая мысль о предстоящих хлопотах и досада обкапризном отказе от лона Веры перед отъездом вызвало в ним очередной прилив раздражения. Он желчно проговорил:

-Ну и зануда же ты , Ерошкин! Так бы и дудел, дудел в свою дудку , пили бы , пилил … Уж я-то тебя знаю. Ты же только притворяешься тихоней. А дать тебе волю – сожрешь человека своими поповскими нравоучениями. Ладно! Я тебе сегодня еще устрою! У тебя эта рысь из чайника твоего ржавого выскочит. И на Верке женюсь. Тебе назло женюсь! Вот так!

И чтобы еще сильнее досадить Ерошкину , он взял руль вправо и проехать по низеньким елочкам , что росли вдоль дороги.

Наконец они выехали к болоту , которое громадным осьминогом улеглось между сопками. В теплую пору оно было совершенно непролазным , но с середины осени промерзало насквозь.

Ерошкин сбросил полушубок , надел монтажный пояс.

- Давай залезем вместе , а, Жихарев? Все же последняя опора на трассе…

Это у них была вроде игра. Подобно тому , как счастливый влюбленный полагает , что все вокруг должны быть счастливы. Ерошкин считал , что Жихарев испытывает невыразимое блаженство , поднявшись на верхнюю траверсу. Еще с лета он настойчиво зазывал Жихарева на опору , на что тот неизменно отвечал:

- Катись ты с ней! Меня хоть золотом осыпь , никогда не полезу ни на высоту , ни под землю. Чего я там не видал? – он говорил пренебрежительно , хотя на самом деле в основе отказа лежал страх высоты , чего Ерошкин понять не мог – так хирург не понимает , как можно бояться вида крови.

- Твое дело , - примирительно ответил Ерошкин. Быстро , но внимательно он осмотрел такелаж и попросил : -Жихарев , завяжи новую петлю на тросике. Эта , видишь , на честном слове держится.

- Ладно , - буркнул тот.

Ерошкин ловко полез на опору , а Жихарев , повертел в руках тросик , с досадой бросил его на землю. – Ничего , выдержит … - Вспышка раздражительности прошла , и он прокричал вслед Ерошкину : - Будь другом! Давай поскорее! К Вере поедем , на пельмени!

Ерошкин не отвечал – он поднимался ввысь.

Никогда Ерошкин , не сумел бы объяснить словами того превращения , которое происходило с ним при подъеме на опору. Но он очень хорошо чувствовал до легкого сладостного головокружения , как с каждым новым метром высоты вливаются в него свежие , невозможные силы.

Горизонт раздвигался. Неоглядное пространство раскинулось вокруг. Ерошкин видел припорошенную снегом тайгу , бессчетные шапки сопок , игрушечные домики далекой деревеньки , дымок , вьющийся из труб , - и это все воспринималось им как единое целое , из которого нельзя вынуть без ущерба не одной пустяковины.

Всякий раз , когда он смотрел вот так с опоры вдаль , его охватывала необъяснимая восторженность , преклонение перед гармоничностью мира , частицей которого он был сам.

-Ерошкин! – еще пуще завопил Жихарев. – Давай!

Ерошкин споро приступил к работе. Особых хитростей она не требовала. Особых хитростей она не требовала. Главное – подвесить к траверсе блочок и пропустить через него тонкийгибкий тросик с петлями на концах , да так , чтобы обе петли оказались на земле. А там дело пойдет веселее : одну петлю Жихарев набросит на крюк машины , к другой - привяжет арматуру. Теперь дать машине задний ход , и тросик заскользит по блочку , поднимая наверх привязанный груз. Еще пять-шесть таких же простых операций , и гирлянда с проводом займет подобающее положение. Все это отнимает считанные минуты , особенно если за дело берется такой профессионал , как Ерошкин…

Однако сегодня тот не спешил. Когда он прикасался к заиндевевшему металлу красными обветренными руками , создавалось впечатление , что не руки его мерзнут при этом , а нагревается металл. Наглухо затянув гайки, Ерошкин опять замер наверху , мечтательно улыбаясь. Он как бы позволил себе расслабиться. Все же – последняя опора в нынешнем году.

Но Жихарев не дремал. Понукаемый его воплями Ерошкин , наконец , спустился на нижние траверсы. Закончив с левым проводом , перешел на правый. Последняя опора , последний ролик.

-Ерошкин! Хорош торчать наверху! Скорее! – снова заорал Жихарев. Он уже начал мерзнуть. Яркое солнце , что сияло посредине ослепительно голубого неба , не грело ничуть. Жихарев попрыгал , потоптал ногами , похлопал руками в шерстяных варежках по ляжкам , но теплее не становилось. Он убежал в жаркую кабину , наблюдая оттуда за Ерошкиным , который будто нарочно оттягивал неизбежный спуск с опоры.

Наконец , Ерошкин дал сигнал. На радостях ,что заканчивается вся эта волынка , Жихарев подал машину назад таким рывком , что тросик «задрал» гирлянду едва ли не до траверсы.

Повиснув без всякой страховки на двенадцатиметровой высоте , Ерошкин принялся снимать ролик.

И тут что-то произошло .Хотя грузовик мертво стоял на тормозах , гирлянду вдруг дернулась и резко выпрямилась , по всему проводу пробежала волна , и Ерошкин принял довольно нелепую позу , будто пытался обнять гирлянду.

Жихарев , чертыхаясь вылез на холод. Проклятая петля все же порвалась. Он быстро завязал новую и накинул ее на крюк.

- Жихарев… - послышался сверху спокойно голос.

-Чего?

- Поднимитесь на опору.

- Чего-чего?

- Поднимись на опору.

- Иди к черту!

- Я и так у черта. Мне куртку прищемило , рукав. А тросик выскочил из блочка. Я не дотянусь. – пояснил Ерошкин.

- Гммм, не дотянешься… - Жихарев обошел опору и встал как раз под Ерошкиным.- Думаешь , на простачка напал? Так я тебе и поверил! Знаю я твои штучки. На опору хочешь заманить? Плевал я на нее!

Снизу не было видно , действительно ли куртка Ерошкина оказалась зажатой между проводом и роликом , на спокойный тон друга породил у Жихарева сомнения.

- Врешь , Ерошкин! – убежденно проговорил он.

- Жихарев!

- А я вот сейчас в кабину сяду и буду сидеть , пока ты не закончишь. Выпутывайся сам , как знаешь. На опору не полезу. Даже не надейся. Все! – Он действительно сел в кабину , демонстративно грея замерзшие руки в струе тепловентилятора. Выдержки , однако , надолго не хватило. Он опять спрыгнул на снег.

- Ерошкин , висишь?

- Висю. Вишу.

- Ну и виси. Ты серьезно , что ли?

- Не могу , Жихарев.

- Шимпанзе паршивая! Свяжись только с тобой! Обязательно влипнешь в историю.

Награждая Ерошкина всевозможными прозвищами , он подошел к опоре и взобрался на нижний уголок. Нога тотчас соскользнула на обледеневшему металлу. Кое-как Жихарев взобрался на следующий уголок , но когда глянул вниз , голова его закружилась.

- Ерошкин! – закричал он.- К черту ! Я не могу.

- Я тоже не могу , отвечал тот. – Не могу ни дотянуться , ни подняться.

- Он не может , баран ! Да ты , видно специально сунул свою клешню в щель , чтобы заманить меня на опору. А если я сыграю вниз? Здесь же одни булыги. Костей не соберешь!

- Поднимись еще немного. Тут опора поуже , будет легче.

- Ай! – Нога Жихарева опять соскользнула , он судорожно вцепился в металл руками и ногами , прижавшись к уголкам всем телом.

- Ты неправильно поднимаешься. Ставь ногу в распорку или на болт. Тогда не поскользнешься. Выше , выше ногу поднимай , - говоря так , Ерошкин извивался всем телом , дергая заклинивший ролик. Внизу была пустота.

- Ногу поднимай ! – передразнил Жихарев . – Что я тебе - балерина?

- А теперь подтягивайся. И не смотри вниз. Вверх смотри – на траверсу.

Но тут Жихарев снова глянул вниз и у него перехватило дыхание , хотя он поднялся едва на три метра. Он ясно представил себе , ка летит вниз ,ударяясь от о расширяющиеся книзу уголки на острые камни , как лопается его живот от удары , брызгает кровь , нечистоты , вываливаются кишки и вонь на всю округу. И весь энтузиазм у него пропал.

Тут же вспомнилась утренняя перебранка с прорабом , согласие Ерошкина , отказ Вере , долгая снежная дорога. И всю дорогу мучающая эрекция. С ужасом ,Жихарев ,ощутил прилив могучей эрекции .Жихарев быстро сполз по несущему поясу вниз.

- Ерошкин ! Спускайся сам !

- Говорю же , куртку зажало.

- А ты вылези из нее , орангутанг. Я тебе свой полушубок отдам. Ерошкин , будь другом! Я боюсь … - признался он наконец.

Отчего-то ему показалось , что Ерошкин там наверху , улыбнулся. Ярость мгновенно ослепила Жихарева. Вне себя он выкрикнул :

- Ну , обормот несчастный! Надо бы тебя разочек грохнуться с высоты , чтобы мозги на место встали!

Ерошкин не проронил больше ни слова. Крепче обхватил гирлянду ногами , он начал одной рукой стаскивать с себя через голову куртку и свитер , лишившись на время всякого обзора. И в этот момент нога его , видимо сорвалась со скользкой гирлянды. Ерошкин пытался удержаться , но сейчас он был слеп. Его рука , не знающая осечки , промахнулась. От резкого движения высвободилась куртка и свитер и распластав пустые рукава , с сухим шорохом полетели вниз , следом- Ерошкин. Казалось , что с неба в полной тишине падает группа обреченных людей.

Жихарев отвернулся.

Раздался протяжный хруст , словно разом раскололи мешок орехов.

Жихареву захотелось бежать , бежать , сломя голову , через сопки , куда-нибудь в глушь , где можно было бы остановиться и представить , что все случившиеся – отвратительная фантазия в стиле Калло.

Ерошкин давно уже лежал на снегу , а в сознании Жихарева , так и замершего спиной к опоре , все прокручивалась одна и та же сцена : летящие с неба Ерошкин в окружении свитера и куртки , и этот невозможный хруст …

Но , некая сила , сродни той , что собирает людей у места катастрофы , заставила его повернуться и шагнуть вперед. «Ерошкин… Ерошкин , будь другом …» - стучало в висках.

Вдруг раздался стон:

- Жихарев …

Тот бросился вперед :

- Ерошкин , живой !

- Жихарев … Не трогай … Спина …Жихарев …

Да, Ерошкину , крепко повезло. Внизу – как раз в месте падения – высилась груда земли , а на ней – сложенный горкой ящики из-под изоляторов , которые , к счастью , не успели сжечь прошлой зимой , когда грелись у костра. Вот эти-то ящики и произвели хруст , так потрясший Жихарева.

Обнадеживаться , однако , не стоило. В машине Ерошкин сразу потерял сознание , стонал , бредил , что-то шептал сухими , побелевшими губами. Перепуганный Жихарев старался не смотреть в его сторону и гнал , гнал свой вездеход , лишь бы поскорее сбыть Ерошкина на руки костоправам-лекарям, а там уж пусть они за все отвечают …

Позднее он рассказал прорабу Савелло , как при выезде с болота на подъеме машина забуксовала – там все обледенело! Тогда они вдвоем с Ерошкиным – именно вдвоем! – вскарабкались на сопку , чтобы насобирать на просеке бревнышек и веток и подложить оные под колеса. Он , Жихарев , и пискнуть не успел , как Ерошкин вдруг подскользнулся и сорвался с крутого обрыва. Страх придал рассказу Жихарева такую убедительность , что Савелло тут же начал костерить почем зря Ерошкина за его неуклюжесть и неповоротливость. Жихареву поверили все , да и как не поверить , если каждый знал , что Ерошкин на опоре – бог Аполлон. А с олимпийским богом , когда он наверху , ничего случиться не может. Другое дело – на земле. И притом ,как же не поверить Жихареву – лучшему другу пострадавшего?

Тем же вечером Жихарев еще раз съездил на злосчастное болото : подобрал оставленные там в сумятице свитер и полушубок Ерошкина , сжег изломанные ящики , замел все следы. Провод , к счастью , в аккурат улегся в ролик – эксплуатации линии это в принципе не мешает. Если же найдется кто-нибудь дотошный и начнет строить подозрения вокруг этого пакостного ролика , всегда можно сказать , что его не переложили оттого , что прихваченная «лодочка» по дороге выпала из кузова. Да и кто станет проверять в такой глухомани!

Жихарев успокоился.

Первые вести из больницы были тревожными: Ерошкин не приходил в сознание , находясь между жизнью и смертью. И минуло две томительные недели , прежде чем главврач сообщил к радости всей бригады о состояние Ерошкина , узнав , что тот холост : « До свадьбы заживет».

Известие , что Ерошкин выкарабкался , понятно , больше других обрадовало Жихарева.

Но странное дело : уже к вечеру он занервничал. Что-то здесь не так. С ужасающей ясностью Жихарев понял , что стоит Ерошкину выйти из больницы , как легенда про падение с обрыва лопнет. Пока он отлеживается на койке , его нервы щадят , но потом …Даже если он уговорит Ерошкина молчать – это не поможет , потому что постепенно того все равно раскрутят , из него выпотрошат все до мельчайших подробностей. Ну , не умеет хитрить этот недотепа , не дал ему бог житейской сетки. И что самое страшное – ему поверят …

Жихарев боялся думать , что случится тогда. Вставало нечто темное , неизбежное. Иной раз он втягивался в работу и вкалывал на просеке наравне с другими , но вдруг цепенел : казалось , кт-то сильный , грозный , всезнающий подошел сзади и смотрит насмешливо , чтобы через секунду грозно рявкнуть : «Ага ! Знает кошка , чье сало съела!» . Иногда он внезапно просыпался среди ночи , будто от толчка , и долго лежал с открытыми глазами и все ему казалось , что вот сейчас распахнется дверь , войдет некто в мокром брезентовом плаще до пят и скажет суровым голосом , уперев в него , Жихарева , палец : « Ага! Признайся , лучше по-хорошему!» Утром , подходя к участку , он долго собирался с силами , прежде чем войти в прорабку , а войдя , сразу же молниеносным взглядом окидывал товарищей – не хмурит ли кто бровей , не готовится бросить неотвратимое : «Ага!».

Он бы бросил все и удрал , но как же удирать без трудовой , как оставить Веру , ее сочные пельмени , дом , которому нужен хозяин – он , Жихарев. Да ведь жалко же!

Он весь извелся. Будто огромная пиявка пробралась внутри и сосала ,сосала то один нерв , то другой . Он должен был прикусить язык , ломая свой характер.

Но кто же виноват во всем , если разобраться? Ерошкин , один Ерошкин , этот неумейка , этот разиня , притворившийся асом!

И настал день , когда Жихарев понял , что ненавидит Ерошкина.

У Жихарева мелькнула мысль , поначалу даже испугавшая его самого : «Уж лучше бы он разбился…».

А между тем здоровье Ерошкина шло на поправку и , наконец , его выписали.

Увидев его издали , как он –похудевший , какой-то желтый – идет по тропинке , припадая на пятки и делая короткие робкие шаги , Жихарев отступил за вагончик и со смешанным чувством страха , ненависти и жалости наблюдал оттуда за бывшим другом.

Встреча была неизбежна. У Жихарева оставалось две-три минуты , чтобы приготовиться к ней. Но будь у него в западе даже два-три года , он все равно не решил бы , как именно должен поступить.

Ерошкин медленно приближался. Еще немного – и он войдем на участок.

И тогда Жихарев бросился к машине , громко крича , что ему надо долить масла , и на бешеной скорости выехал на дорогу. Ладони у него мокрые от пота , руль так и скользил в них. В соседней рощице он остановился.

О, господи !Бог ты мой! Каждый день видеть Ерошкина! Каждый день. Изгнать , что вот-вот все выяснится. В любую секунду. Ему , Жихареву , надо бы наоборот – еще крепче привязать Ерошкина к себе , не отпускать того ни на шаг , следить за каждым словом , жестом … Но он не может , не может !

И тут словно кто-то со стороны подсказал ему простую и здравую мысль : ему , Жихареву , следует внушить всем и каждому , что после падения с обрыва ( по версии Жихарева ) у Ерошкина что-то тронулось в голове , что он ,Жихарев , заметил это еще на болоте , но молчал , чтобы морально не травмировать друга. А теперь он просто обязан предупредить товарищей , что Ерошкин все путает и перевирает , и надо быть с ним осторожнее , относиться , как к тяжелобольному человеку. И настырнее , настырнее толкать идею. Ему , как другу Ерошкина , обязательно поверят , да еще сочтут его долгое вынужденное молчание истинной заботой о пострадавшем. И пусть тогда Ерошкин квакает , что хочет , сердобольные монтажники примут его откровения за бред блаженного.

Действительно , все оказалось проще пареной репы , тем более , что прораб Савелло категорически запретил Ерошкину даже помышлять о работе на трассе , ссылаясь на медицинское заключение. Ему вручили лопату , метлу и ключи , и стал Ерошкин сторожить да прибирать. После больницы он сделался еще тише , задумчивее и медлительнее , что лишний раз убежало в правоте Жихарева. Ночевал он теперь все чаще в прорабке.

А между тем истомившийся язык Жихарева брал свое. От показного сочувствия и горьких вздохов он очень быстро перешел к злой иронии.

Однажды веером после возращения с трассы в дальнем углу гаража Жихарев вдохновенно импровизировал на тему о том , как Ерошкин якобы привел в сторожку тетю Акулину – пятидесятипятилетнюю уборщицу из гостиницы , и что из этого вышло. Он так увлекся , что не заметил ,как вытянулись лица его слушателей. Жихарев инстинктивно обернулся. Сзади стоял Ерошкин с метлой в руках , в черном стареньком халате точь –в-точь как какой-то городской сумасшедший – и беспомощно улыбался , словно его самого поймали за неблаговидным занятием. Наконец он повернулся и , ссутулившись , побрел прочь , держа метлу под мышкой.

А Жихарев после этого случая воспылал еще большей ненавистью к недавнему другу.

Тем временем прораб Савелло решил повысить производительность труда Жихарева , да что-то передумал. Он вычислил , что незачем машине целый день простаивать на трассе , пока Жихарев делает вид , что помогает бригаде. Пускай парень лучше возит на трассу изоляторы со станции. Да чтобы не меньше , чем по три ходки в день!

Жихарев , само собой , сразу же захныкал и заныл – какой он бедный-разнесчастный , чуть что : «Жихарев-туда, Жихарев-сюда!» , а попробуй-ка в одиночку возить эти клятые изоляторы по проклятым сопкам , где острые пеньки поминутно рвут резину – запасок не наберешься , да и на станции не допросишься грузчиков , вот и таскай ящики на собственном горбу подобно ишаку.

Эти жалобные причитания , наконец , возымели действие – Савелло великодушно снизил норму до двух ходок. Жихарев тайно ликовал : теперь между ходками у него выпадало два , а то и три свободных часа. Если Вера была дома – можно было насладиться ее телом и ее пельменями ,если нет- сладкодремать в машине ,где-нибудь в укромном месте. Погода как раз наладилась , теплый ветерок приятно продувал кабину , мошкара еще не досаждала – Гагры да и только!

Одна такая тайная стоянка нравилась ему больше других: заброшенная колея вела по сопке круто вверх и метров через триста упиралась в завал. Вокруг поднимались могучие амурские сосны и заросли высокого кустарника – тут хоть целую колонну прячь , а сам ,если хочешь , поглядывай в просветы меж стволами на шоссе – оно с такой высоты как на ладони.

Вот и сегодня , загрузившись ,Жихарев зарулил к своему убежищу. Подложил под голову бушлат , уже настроился на отдых , да что-то ногу судорогой свело , и он решил малость поразмяться. Насвистывая и рассеяно поглядывая по сторонам , нетерпеливо прошелся по давным-давно заброшенной дороге. Та представляла из себя песчано-глиняную насыпь , окаймляющую крутой бок сопки , вдоль подножья которой тянулось бесконечное болото , покрытое изумрудными пятнами кочек и редким кустарником. В одном месте насыпь обрывалась вниз почти отвесно – стеной.

Что-то было во всем этом знакомое …Болото , обрыв…Забодай тебя комар! Ведь по легенде именно с такого обрыва сорвался зимой балбесЕрошкин.

Жихарев остановился на некотором расстоянии от края. До чего же мерзкое болото там , внизу. Однако же , каким надо быть наивным простачком , чтобы поверить , будто с такого вот обрыва может сорваться опытный монтажник , хотя бы и зимой. Просто удивительно , как легко поверили в наспех придуманную байку и Савелло , и все остальные!

Жихарев подошел еще ближе к краю. Ну что , что может случиться с человеком , который идет по такой вот насыпной дороге в поисках сучьев и веток? Ведь не слепой же , видит , что рядом обрыв , , и незачем туда лезть со своим рылом. А уж сквозь землю тут не провалишься. Насыпь сделана на совесть. Он топнул ногой. Вот такой плотный грунт – хоть танком проезжай. Он несколько раз подпрыгнул , с силой ударяя пятками о землю.

И вдруг… Он даже не успел ничего понять , а только увидел , как вокруг него образуется трещина. От неожиданности он не сообразил отпрыгнуть в сторону , хотя трещина ползла неспешно , вроде сытого питона , перебирающегося из тени на солнечные место. И тут земля ушла из-под ног , обрушился целый участок насыпи. Рот, нос, уши наполнились глиной , и он сплевывал ,сплевывал , влекомый вниз мягким , но мощным потоком. Потом словно кто-то могучий резко схватил на лету его ступню и с силой крутанул…

Когда он очнулся , солнце светило так же ярко. Он не знал , сколько времени прошло – минуты и час. Он лежал у подножия сопки на узкой полосе глины. Рядом чавкала трясина. Тело было наполовину засыпано грунтом. Он сделал резкое движение , чтобы высвободиться из этого плена , но оно отозвалось такой болью в спине и левой ноге ,что Жихарев не сдерживаясь завизжал , словно поросенок.

Наконец , кое-как он сгреб с себя глину.

От шоссе , до которого было рукой подать , доносился приглушенный гул грузовиков , но Жихарев понял , что его крики и вопли не услышит никто – их погасит стена деревьев , обрыв трясина …

Он решил ползти краем болота к шоссе. Пополз , волоча ногу , на которую боялся взглянуть , но уже через три метра провалился руками в жижу.

С трудом развернувшись , он пополз назад и вскоре обнаружил , что и там путь отрезан той же жижей.

По сути он находился на небольшой глиняной площадке – полуостровке , который широким клином вдавался в болото , упираясь основанием в отвесный обрыв.

Сгоряча Жихарев решил двинуться прямиком через болото – от кочки к кочке – но тут же глубоко погрузился в вонючую жидкую кашищу. Отплевываясь , он пополз назад. Лицо его было в грязи , на губах отвратительный привкус болотной тины.

Отчаяние охватило его , когда он понял , что самостоятельно ему не выбраться. А помощь – когда она придет , и придет ли?

Вряд ли его хватятся раньше завтрашнего утра. Все решат , что он придумал какую-нибудь хитрость , чтобы не делать вторую ходку , и заночевать у Веры . И все будут ругать его по-черному , потому что с трассы придется добираться на попутных , да еще топать до шоссе не один километр. Да , они будут крыть его , Жихарева , последними словами , ничуть не думая что в этот самый час , он , может , погибает. Утром они удивятся , что Жихарева по-прежнему нет. И опять начнется ругань – проспал , мол , Жихарев , так и его разэтак, раскудрить его через коромысло. В конце концов Савелло поедет к Вере. « Куда же мог подеваться этот бездельник?!» - вот как подумает прораб , узнав , что Жихарева у нее не было.

Потом его начнут искать – на станции , на базе , на трассе. Позвонят в ГАИ. Будут расспрашивать местных и леспромхозовских шоферов. Но ни одной душе не придет в голову мысль , что он ,Жихарев здесь рядом , в пяти минутах езды от города тонет в вонючем болоте.

И потом … выдержит ли он хоть бы одну сегодняшнюю ночь , ведь несмотря на весну , ночи страшно холодные , морозные , а он без куртки , промокший насквозь. Кстати , почему он промок? И тут Жихарев с ужасом убедился , что его полуостровок медленно погружается в болото , пропитывается липкой жижей.

И Жихарев завыл от жалости к себе – бесстыдно , безнадежно , впадая в то состояние , когда рассудок покидает еще здоровое тело.

Что-то задержало его у последней черты , где-то далеко-далеко блеснул слабый лучик надежды. Ерошкин … Ведь эту схоронку , будь она проклята ,Жихарев обнаружил еще прошлым летом и как-то раз привозил сюда Ерошкина – в самом начале дружбы. Ерошкин помолчал немного ,а после принялся внушать : дескать , бригада стоит , ждет такелаж , надо ехать , нехорошо подводить товарищей , и все такое прочее. Он нудел и зудел. В конце концов Жихарев не выдержал , завел мотор.

Этот эпизод потом напрочь забылся , не удивительно ли , что он всплыл вдруг в памяти , да еще так ярко?

Да ,но вспомнит ли об этом Ерошкин? Надо , обязательно надо , чтобы он вспомнил сегодня же ! Надо , чтобы он испытал беспокойство , узнав , что машина не пришла сегодня в гараж. Чтобы не поверил , что Жихарев на полня отправился ублажать Веру. Он , Ерошкин , должен растормошить Савелло и бригаду , побудить их к немедленному поиску его ,Жихарева.

Слаб ,ох ,как слаб был этот лучик , чтобы высветить им дорогу к спасению , но и он придал Жихареву силы. Видя , что островок намокает все сильнее , он уже не визжит от ужаса , а подполз и принялся сгребать под себя глину.

А захочет ли Ерошкин вспомнить , уколола горькая мысль. Захочет ли беспокоиться теперь , после всего , что случилось?

Жихарев не решался думать об этом. Нельзя сомневаться , надо страстно верить , что пока горит лучик надежды , по нему – почему бы и нет ?- передаются к Ерошкину мысли Жихарева.

Не может быть , чтобы Ерошкин не услышал его отчаянной мольбы. А услышит – обязательно придет!

Солнце между тем садилось и вот уже скрылось за сопками. Холод , таившийся в трясине , как бы обрадовавшись уходу светила ,начал быстро заполнять ложбину. Пальцы Жихарева коченели. Все сильнее ныла спина.

Он переходил от отчаяния к надежде , затем снова к отчаянию и так – по кругу , но крепко держал лучик в сознании.

- Ерошкин… Ну, пожалуйста …Ладно ,я свинья , признаю. Если хочешь – дай мне в морду. Только приезжай , Ерошкин …

Иногда , впрочем, привычка брала свое , и тогда Жихарев бессильно бормотал:

-Ерошкин! Пьешь себе горячий чай и плевать тебе , что я лежу в этом болоте ,замерзаю и скоро сдохну. Ты никогда не был по-настоящему моим другом, Ерошкин!

Но тут же он гнал темные и мрачные мысли. Чего бы он ни отдал сейчас , чтобы увидеть наивную улыбку , услышать громкий голос друга!

- Ерошкин , ну , пожалуйста …

Потом ему начало казаться , что Ерошкин стоит где-то рядом и слушает. И все теперь зависит только от того , сумеет он уговорить Ерошкина или нет. И Жихарев устыдился.- чего же он боялся все это время : ведь стоило попросить у Ерошкина прощения и все наладиться. А вот теперь требуется совершить невозможное , чтобы стало по- прежнему.

В небе выступили яркие звезды , смолк гул грузовиков , всюду воцарилась ночная мгла , глухо чавкало в болоте. Лицо Ерошкина была рядом.

-Знаешь , что ? – проговорил Жихарев , чувствуя , что наконец-то освобождается от тяжелой злобесной многомесячной ноши. - Если хочешь , можешь оставить меня здесь и уйти. Но только отзовись. Я хочу сказать тебе одну вещь. Скажу , и тогда – все !

Он напряженно вслушивался , но кроме завывавшего гула грузовика и чужих голосов разобрать ничего не мог. Ерошкин молчал. А лучик слабел , слабел , вот-вот и он погаснет совсем. Холод сковал Жихарева. Болото тянулось к нему.

И вдруг лучик ярко вспыхнул , превратившись в ослепительны столб света , бьющий откуда-то сверху.

-Жихарев! – услышал он голос Ерошкина.

И тогда улыбка тронула губы Жихарева. Нет , не о спасении он думал. Он был счастлив , что Ерошкин наконец-то ответил ему. Силы покидали Жихарева , сил оставалось всего на несколько фраз , и нельзя , кощунственно было лукавить сейчас , тратить слов попусту.

- Ерошкин … - прошептал Жихарев. – Я хотел тебе сказать … Ты мой единственный настоящий друг. Больше у меня никого нет в целом мире …

Прошло время. Ерошкин и Жихарев по- прежнему работают в ПМК , на пару метут территорию , сторожат имущество. В бригаду пришли новые ребята , и теперь мало кто помнит , что Ерошкин был когда-то олимпийским богом высоты , а Жихарев – остроязыким провинциальным донжуаном , обрюхатившим десяток женщин. Живут они в одном вагончике .И когда Ерошкина и Жихарева видят вместе ,ни одному человеку , даже наделенному богатым воображением , не придет в голову назвать эти сумрачных людей друзьями.