Правда зеркал

Шимон Брайер снял очки и потер пальцами уставшие глаза. Было поздно, но он продолжал работать. Сроки и без того поджимали, да еще и племянник слег с простудой. По первости болезнь не останавливала молодого человека, но кашлял он и сопливил так, что антиквару угрозами пришлось отправить его к доктору. Не хватало еще самому подхватить заразу.

Аукцион назначили на послезавтра, результаты оценки антикварного имущества покойного графа Энгельберта требовалось подать уже утром. И это при том, что обратились к Шимону буквально вчера. Он не раз пожалел, что взялся за столь срочную работу, но предлагали слишком хорошие деньги.

Покойный граф не был особым ценителем старины, но его род был достаточно древним, знатным и богатым, проживал в Нейзене с середины позапрошлого века. За такой срок в особняке Энгельбертов скопилось много чего интересного. Шимону даже сделалось несколько обидно за усопшего, тело которого не успело остыть, а безутешная вдова уже принялась распродавать наследство. С другой стороны, лезть в чужие семейные дела антиквар не хотел – своих проблем хватало.

Часы пробили полночь.

Антиквар вздохнул, подавляя зевоту, и все-таки сдался. Он положил очки на чистую еще страницу журнала, поставил ручку в чернильницу и встал из-за стола размять кости и сходить за кофе. Благо Шимону осталось оценить только семифутовое серебряное зеркало в позолоченной багетной раме на массивной дубовой подставке. Возле него антиквар и остановился, взглянув на свое отражение. Потянулся, пару раз взмахнул руками, разминая затекшие суставы в плечах, и, повинуясь ребяческому порыву, скорчил рожу и показал самому себе язык. Чуть мутное, оттого гротескное отражение в точности повторило дурацкий жест, немного развеяв тоску от рутинной и монотонной работы в час, когда все порядочные люди давно уже в кровати.

С мыслью о спящей дома в одиночестве супруге и скором получении оставшейся части обещанного гонорара Шимон отвернулся от серебряной поверхности зеркала и вышел из кабинета, оставив открытой дверь.

И не заметил, как повернувшееся вместе с ним и шагнувшее отражение замерло у самой рамы, глянуло ему вслед, злобное скорчилось и показало в спину неприличный знак.

Мигнул голубоватый свет кристаллического светильника, и отражение сошло с зеркальной поверхности, размывшись и исказившись еще больше, утратив четкое сходство с Шимоном Брайером.

Воровато оглянувшись на открытую дверь, отражение бесшумно прошло по кабинету и склонилось над рабочим столом. Словно бы прислушиваясь к едва слышимой возне и звону посуды в тесной кухоньке за стеной, фантом всмотрелся в разложенные на лакированной поверхности стола листы бумаги. То были заметки по описи комплекта дуэльных шпаг из Деерро, нательного пламени предположительно двенадцатого века, якобы принадлежавшего какому-то святому, и маршальского жезла самого Тилленхофа, по семейной легенде, взятого трофеем в битве под Вайсгаартом, но явная подделка, хоть и весьма искусная. Отражение заметки не заинтересовали.

Оно протянуло мерцающую в полумраке, слабо просвечивающую руку к журналу, дотронулось до очков, однако бесплотные пальцы прошли сквозь. Призрачное лицо раздраженно скривилось, фантом попробовал снова взяться за очки – с тем же результатом. После нескольких неудачных попыток отражение пару минут стояло неподвижно, после чего, вернув самообладание, сосредоточило взгляд пустых, без зрачков глаз на оправе и напряженно смотрело на них еще минут пять.

Когда очки наконец дрогнули и неохотно сдвинулись к краю страницы журнала, из кухни послышалось бормотание антиквара. Отражение сбилось, резко разогнулось и повернулось к дверному проему. Из коридора донесся звук шаркающих шагов и звон чайной ложки, бьющейся о керамическую кружку, а чуть погодя порог переступил, широко зевая и щуря подслеповатые усталые глаза, и сам Шимон. Призрак моментом растворился, будто его и не было.

Не заметивший ничего антиквар прикрыл локтем дверь, направился к рабочему месту, но раздумал и подошел к окну, глянул на ночной Нейзен, который вторую неделю без остановки заливали дожди. Неудивительно, что люди валятся с простудой. Обычно март в хартланде Империи гораздо суше и теплее, а в этом году до сих пор стоял холод, с Герады дул ледяной ветер, а концу недели обещали снег и заморозки.

Шимон размешал сахар, шумно отхлебнул ароматного напитка, пару раз причмокнул. Постоял еще немного и решил больше не тянуть.

Антиквар вернулся к столу, но у зеркала задержался снова. Сперва рассмотрел резьбу рамы, небольшой скол в верхнем углу, провел пальцами по серебряной поверхности, на которой кто-то оставил глубокие царапины. При желании в них можно было разглядеть странный рисунок и даже надпись. Вечером, когда Шимон обследовал зеркало, ему показалось, что сделана она на арамском. Впрочем, языка предков он почти не знал – его семья жила в Империи уже пять поколений, давно утратила связь с корнями и отреклась от старых верований.

Антиквар улыбнулся единственному своему компаньону этой ночью, молча поднял тост, отхлебнул кофе и повернулся к зеркалу спиной. Отражение брезгливо поморщилось, заглянуло в кружку и небрежно швырнуло ее за раму, но Шимон этого не увидел.

Он уселся, поставив перед собой кружку. Немного порывшись в заметках, он отыскал собранные выписки и принялся перечитывать, надев очки и прихлебывая кофе. После взялся за заключение.

– «Предмет номер тридцать семь, – проговорил антиквар вслух, выводя на странице журнала заголовок. – Зеркало ростовое серебряное, состояние хорошее. Рама и подставка середины прошлого века, между пятидесятым и пятьдесят четвертым годами – установить дату точнее в столь сжатые сроки возможности не представляется. Произведены на Энгеленской мебельной мануфактуре в единичном экземпляре по специальному заказу. Повреждения незначительные, реставрация не требуется. Оформление…»

Шимон почесал ручкой наморщенный лоб, обмакнул перо в чернила.

– «…Оформление стилизовано под работы Паоло Витрайо последней четверти четырнадцатого века», – продолжил он рассуждать. – Если бы не ушлость мебельщиков, – добавил антиквар не для протокола, – можно вообще принять за оригинал, но им захотелось нагреть заказчика. Вот и заменили альбарский дуб на наш, ведельвенский, а заказчик не углядел. Само же полотно… – Шимон опустил взгляд на страницу журнала, где по-прежнему имелся лишь заголовок, и отложил ручку. – А вот полотно зеркала совершенно точно изготовлено в четырнадцатом веке. В семидесятых годах в Порто-Сета в мастерской Витрайо. Если бы я не был уверен в обратном, – с сомнением проговорил антиквар, подняв очки на лоб, – то решил бы, что оно принадлежало Амадею из Аушена. Но я уверен, ибо инквизиция в те времена не дремала. Хотя…

Шимон глянул на свое отражение и устало вздохнул, вновь потирая глаза.

– Будь у меня больше времени, провел бы более тщательное исследование, – виновато сказал антиквар зеркалу, отхлебывая кофе. – Но эксцеллендаме Энгельберт куда-то спешит и торопится, что я могу в таких обстоятельствах? Надеюсь, моя любезная фрау простит мне невольную недобросовестность. Все равно зеркал работы Витрайо осталось во всей Ландрии не больше дюжины. За это зеркальце она выручит приличную сумму, что сделает самой завидной и желанной вдовой на выданье. – Шимон задумчиво потряс почти опустевшую кружку в расслабленной руке. – Вот только… – нерешительно протянул он, глядя в отражение.

Отражение пристально всмотрелось в задумавшегося антиквара.

– Вот только зеркало Амадея бесценно, – все же докончил Шимон и тут же возразил сам себе: – Но его не может быть – Крамер собственноручно уничтожил его. Если верить легендам, разумеется. А повода им не верить в первом часу ночи у нас нет, ведь так? – с надеждой спросил он отражение.

Отражение не ответило, а молчание – знак согласия.

Антиквар допил остатки кофе, отставил кружку на край стола, приглушенно покашлял, вернул очки на нос, устроился в кресле поудобнее и взялся за перо. Еще раз обдумав все сказанное, он полностью погрузился в составление отчета торговому дому и не замечал ничего вокруг, энергично скрипя по бумаге и отвлекаясь лишь на то, чтобы пополнить чернила.

Мигнул свет, кристалл потускнел, в комнате сделалось почти темно. Шимон скосил глаза на настольную лампу, недовольно постучал ручкой по стеклу. Древнейший метод ремонта подействовал – кристалл ожил и заработал, как прежде. Антиквар продолжил работу, но не успел дописать и строки, как свет потускнел вновь. Шимон выпрямился в кресле и хотел уже прибегнуть к более радикальным способам починки.

Боковое зрение выхватило в полутьме какое-то движение. Антиквар медленно поднял голову, настороженно повернулся, но не увидел ничего и никого – в кабинете он по-прежнему находился один.

Но не сразу осознал степень своего одиночества.

Шимон уставился на зеркало, в котором отражалась стена, книжный шкаф, стол, спинка кресла, но не он сам. Отражение попросту отсутствовало.

Не успел антиквар подумать о вампирах, как глаз снова заметил движение. Свет моргнул. Шимон испуганно напрягся, оглядываясь по сторонам, и, когда в кабинете стало светлее, увидел перед собой… себя.

Размытое, искаженное отражение перегнулось через стол, заглянуло в заполненную страницу журнала и покачало головой. Затем приблизило призрачное лицо к Шимону. Антиквар вжался в спинку кресла, похолодел, беззвучно раскрывая рот. Из трясущейся руки на журнал упали очки. Призрак на мгновение приобрел четкую форму и очертания, в нем проскользнуло нечто чуждое, зловещее, как будто на лицо Шимона наложилось чье-то другое, незнакомое. Антиквара посетила пугающая догадка.

Это было последняя мысль в его жизни.

Отражение яростно оскалилось, протянуло бесплотные руки и схватило антиквара за горло. Шимон попытался вскочить, но его сковало по рукам и ногам, вдавило в спинку еще сильнее. Фантом навис над ним, растаял дымом и впитался в человеческое тело.

Антиквар сипло вздохнул, хватая воздух, почувствовал болезненный укол в груди. В глазах поплыло. Шимон тяжело навалился на стол, а после сполз на пол и застыл.

В зеркале появилось его отражение. Оно уселось за отражаемый стол, притянуло к себе чернильницу, взяло ручку и принялось писать в журнале справа налево и снизу-вверх, стирая в настоящем журнале на настоящем столе целые строки, пока страница не стала чиста.