Правила вечности

Звёздолёт Аурелия зависал у самой кромки имперского пространства, там, где навигационные карты заканчивались пустотой. Его корпус, вытянутый и тёмный, словно огромная стрела, был покрыт следами многолетних перелётов. На обшивке горели редкие проблески сигнальных огней — единственные яркие точки в бездонной тьме.

Граница здесь не отмечалась стенами или маяками. Лишь тонкая линия на тактическом дисплее отделяла знакомое от неизведанного. За этой чертой пространство принадлежало никому и всем сразу: пиратам, торговцам-одиночкам, разведчикам соседних держав.

Внутри Аурелии царила тишина, нарушаемая лишь низким гулом реакторов. Экипаж был настороже. Слишком уж редко императорский флот направлял корабли такого класса на окраины. Значит, дело было серьёзным.

Отлично. Тогда я усилю образ корабля и самой границы, добавив ощущение старого боевого ветерана и холодной, безмолвной карты космоса. Вот расширенный вариант:

Звёздолёт Аурелия стоял на рубеже Империи, будто страж, забытый среди звёзд. Его корпус — массивная броня из тёмного сплава, испещрённая рубцами старых полётов и ожогами микрометеоритов. С каждой стороны тянулись радиаторные кили, похожие на застывшие крылья. Глубокие антенны сенсорных решёток уходили в пустоту, ловя дрожь эфира.

Внутренние палубы дрожали от мерного ритма реакторов: пульс корабля, вбитый в привычку экипажа. В машинном отсеке тепло держалось так густо, что пар клубился над трубами. А в командном отсеке наоборот — сухо, холодно, только свет приборов да приглушённое гудение экранов.

Перед капитанским креслом парил главный дисплей — звёздная карта сектора. На ней Империя заканчивалась тонким красным контуром, похожим на шрам, проведённый по космосу. По одну сторону — синие маркеры имперских систем: узлы связи, торговые трассы, гарнизоны. По другую — пустота, усеянная жёлтыми и серыми огнями: независимые миры, спорные колонии, зоны, отмеченные как «непроверенные».

Граница здесь не была твёрдой. Она пульсировала, смещалась, стиралась в зависимости от того, кто владел силой. Сегодня Империя ещё удерживала эту линию. Завтра она могла исчезнуть с карты.

Звёздолёт Аурелия висел у самой кромки имперского пространства, неподвижный и молчаливый. Когда-то он был гордостью флота — тяжёлый разведчик, способный месяцами держаться в пустоте. Теперь его палубы пустовали. Ни шагов, ни голосов, ни даже привычного гула жизни экипажа.

На всём корабле остался лишь один человек — капитан Кайрон Весс.

Он сидел в центральной рубке, словно в сердце огромного металлического саркофага. Весс провёл рукой по консолям, поцарапанным и вытертым, как кожа старого солдата. Панели отвечали холодным светом, а за прозрачным куполом командного отсека тянулась безмолвная тьма.

Перед ним парила звёздная карта сектора. Красная линия отсекала Империю от всего остального: организованного, знакомого, защищённого. За линией начиналось ничейное пространство — беспорядочный узор жёлтых и серых меток. Одни обозначали забытые колонии, другие — торговые узлы, третьи оставались пустыми кругами с надписью «данные отсутствуют».

Кайрон смотрел на карту долго, словно пытался разглядеть в её холодных огоньках что-то большее. Граница жила собственной жизнью: мигала, дрожала, словно предупреждала его, что само понятие «Империя» здесь теряет смысл.

И всё же именно здесь, на этом краю, ему предстояло принять передачу.

Звёздолёт Аурелия висел у самой кромки имперского пространства, неподвижный и молчаливый. Когда-то он был гордостью флота — тяжёлый разведчик, способный месяцами держаться в пустоте. Теперь его палубы пустовали. Ни шагов, ни голосов, ни даже привычного гула жизни экипажа.

На всём корабле остался лишь один человек — капитан Кайрон Весс.

Он сидел в центральной рубке, словно в сердце огромного металлического саркофага. Весс провёл рукой по консолям, поцарапанным и вытертым, как кожа старого солдата. Панели отвечали холодным светом, а за прозрачным куполом командного отсека тянулась безмолвная тьма.

Перед ним парила звёздная карта сектора. Красная линия отсекала Империю от всего остального: организованного, знакомого, защищённого. За линией начиналось ничейное пространство — беспорядочный узор жёлтых и серых меток. Одни обозначали забытые колонии, другие — торговые узлы, третьи оставались пустыми кругами с надписью «данные отсутствуют».

Кайрон смотрел на карту долго, словно пытался разглядеть в её холодных огоньках что-то большее. Граница жила собственной жизнью: мигала, дрожала, словно предупреждала его, что само понятие «Империя» здесь теряет смысл.

И всё же именно здесь, на этом краю, ему предстояло принять передачу.

Кайрон Весс родился далеко от центра Империи — на шахтёрской колонии Аргена-IV, где солнце всегда вставало в сизом дыму плавилен. С детства он привык к суровой жизни: тяжелый труд, мало еды, и каждый день мог стать последним. Но у него была редкая черта — упорное стремление идти выше и дальше, чем позволяла среда.

Юношей он поступил в Академию флота. Среди сыновей аристократов он выглядел чужаком, но умение работать до изнеможения и хладнокровие в тренировочных боях сделали своё дело. К двадцати пяти годам он уже командовал эскадрильей разведчиков.

Карьера Весса складывалась стремительно: храбрый, но не безрассудный; упрямый, но умеющий слушать. Его заметили. Его хотели видеть выше. Но всё изменил один приказ.

Операция «Теневой периметр» на рубеже Империи закончилась катастрофой. Кайрон выполнил приказ — слишком точно. Когда его отряд наткнулся на беженцев с «непроверенной» территории, он передал координаты артиллерийским крейсерам. Империя уничтожила корабли вместе с людьми, объявив их контрабандистами. Только позже всплыло, что среди них были союзники.

С того дня за Вессом закрепилась тень. Официально — его оправдали, «действовал по уставу». Неофициально — никто не хотел служить рядом. Его отстранили от командования и дали Аурелию — корабль-реликт, оставшийся без экипажа. Формально — для «особых заданий». Фактически — ссылка.

Теперь он был капитаном без флота, солдатом без армии. Один человек в пустом корабле, на границе Империи, где все линии карты дрожали и стирались.

Кайрон Весс не любил думать о прошлом, но прошлое всегда настигало его в виде воспоминаний, находило его тогда когда он меньше всего хотел думать о прошлом. В тишине звездолёта Аурелии воспоминания звучали громче, чем шум реакторов. Иногда он ловил себя на том, что говорит вслух — не для себя, а будто для кого-то ещё.

Давно подмечено что одиночество действовало исподволь на всех кто отправляется в долгие перелёты один: сначала это становится привычкой, потом пустотой. Но Империя знала это заранее и поэтому Аурелию не оставили совсем без экипажа и голоса диалогов.

— Капитан Весс, вы снова не спали семь часов, — раздался ровный голос из динамиков.

На тактическом дисплее вспыхнул знак: серебряная маска без черт, лишь абстрактное лицо из линий. Искусственный интеллект корабля, обозначенный в регистрах как «Гелиос», давно перестал быть для Кайрона просто системой.

— Я не спал, потому что не хотел, — ответил Весс сухо, не отводя взгляда от карты.

— Это объяснение, а не причина.

Кайрон усмехнулся. Иногда ему казалось, что инженеры намеренно придали ИИ саркастичную интонацию. Может, чтобы человек не сходил с ума в пустоте. А может, чтобы проверять пределы терпения.

Для Весса Гелиос был и напарником, и зеркалом. Он не заменял живого человека, но помогал держать себя в руках. С ним можно было спорить, его можно было ненавидеть, но он всегда отвечал.

— Ты ведь понимаешь, — сказал Кайрон тихо, — что мы здесь не просто так.

— Вы ждёте передачу. Я анализирую вероятность. Восемьдесят два процента, что она не будет добровольной.

Кайрон откинулся в кресле. Да, Гелиос был прав. Эта миссия не про рутину. И не про искупление. Это было что-то другое.

В тишине рубки карта вспыхнула новым огнём. На самом краю сектора, за красной чертой Империи, мигнул крошечный знак — как будто сама пустота сделала шаг вперёд.

— Входящий пакет данных, источник не определён, — сообщил Гелиос. Его голос стал тише, словно машина сама ощутила вес момента.

Они специально прибыли сюда для пеленгации сигнала. Многие кто бывал в этом секторе сообщали о странной передачи вот и теперь они были тут для того чтобы разобраться с сигналом.

На дисплее поползли строки — символы, меняющиеся так быстро, что человеческий глаз едва успевал ухватить их форму. Код. Зашифрованный, многоуровневый, с цифровыми подписями, которые не принадлежали ни одной известной системе.

— Кто послал удалось запеленговать? — Весс поднялся из кресла, хотя прекрасно знал ответ. Конечно нет.

— Маршрут разорван. Источник скрыт. Сообщение прошло через тринадцать ретрансляторов, два из которых не существуют на официальных картах и принадлежат подпольным организациям.

Кайрон медленно выдохнул. Это было невозможно. Имперские коды всегда можно было проследить, даже самые скрытые. А это — что-то чужое. Не враг и не друг.

— Расшифруй, что в сигнале — приказал он.

— Уже. Но предупреждаю: это не стандартный протокол. Внутри… следы биометрической матрицы.

Весс нахмурился. Биометрия означала одно — зашифровка завязана на живое существо. Кто-то, где-то, хотел, чтобы именно он, Кайрон Весс, стал получателем.

— Покажи.

На экране медленно сложился образ: фрагмент карты, и выделенный маркер мёртвой системой на границе карты. А рядом — единственная строка, выведенное ясным шрифтом:

«Передача завершена».

Кайрон активировал режим анализа. Данные, поступившие с зашифрованным пакетом, развернулись на голографической карте. Система, отмеченная на краю сектора, числилась мёртвой: звезда тусклая, планеты выжжены, официальных маршрутов нет.

Аурелия начала сканирование архивов. Всплыли десятки фрагментов: закрытые отчёты, стертые файлы, записи без подписи. Система значилась под кодовым именем «Фортема-9». Имперские карты помечали её пустой ещё со времён прошлой экспансии, но углублённый поиск вытащил иные данные.

Оказалось, что полтора десятилетия назад здесь находился исследовательский комплекс по биоинжинерии. Сухие строки докладов намекали на биологические проекты с пометкой «Ограниченный доступ». В нескольких файлах упоминались тестовые популяции биоорганизмов, и контрольные выбросы фальшивых файлов чтобы скрыть следы и фразы вроде «устойчивость к космическому излучению» и «биоинтеграция с носителем». Не смотря на весь мусор данных. Передача явно шла оттуда, но кто её послал?

Сопоставив все разрозненные сведения, Кайрон понял: Империя проводила тайные эксперименты. Официальных следов не осталось — все публикации уничтожены, все имена вычеркнуты. Система превратилась в «мёртвую» только после того, как объект свернули.

Теперь Аурелия полетит именно туда указывал зашифрованный пакет.

---------

Планета Синт не имела ни зелёных континентов, ни открытых океанов. Её поверхность была сплошным сплетением металла, стекла и полимеров. Когда-то здесь был каменный мир с бедной атмосферой, но за тысячелетие его перекроили под нужды разума, а не природы.

Города не возвышались башнями — они уходили в глубину. Сотни уровней под планетарной корой были заполнены лабораториями, реакторами и вычислительными центрами. Синт жил под землёй, а не над ней. Поверхность служила лишь оболочкой — серая пустыня из шахт и антенн, покрытая сеткой защитных куполов.

Небо над Синтом всегда оставалось тяжёлым и тусклым. Искусственная атмосфера давала свет, но не солнце. Даже звёзды здесь выглядели чужими — сквозь дымку фильтров они мерцали холодными пятнами.

Синт не был красивым миром, но он был идеальным для тех, кто ценил знание выше дыхания. Здесь не росли деревья и не пели птицы. Здесь пульсировали сервера, вращались хладные турбины и бесконечно рождались новые конструкции мысли и материи.

Технократы Синта были людьми, но с первого взгляда это не всегда казалось очевидным. Их тела редко оставались в «естественном» виде: механические конечности, вживлённые сенсоры, оптические линзы вместо глаз — всё это считалось не уродством, а знаком прогресса. Чем сильнее человек перестраивал себя, тем выше его ценили.

Их общество держалось на культе Разума. Технократы верили, что плоть несовершенна, а истина открывается лишь через синтез человеческого и машинного. Младшие касты ограничивались имплантами для выживания на суровом Синте, но старшие носили в себе целые кластеры памяти, дополнительные «вторые мозги», встроенные в череп, и даже заменяли голоса синтетическими модуляторами.

Политической власти как таковой у них не существовало. Решения принимались Советом Архитектов — группой старших Технократов, чьи сознания объединялись в единую сеть на время заседаний. Каждый из них имел доступ к вычислительной мощи планетарных серверов, и когда Совет говорил, это звучало сразу десятками голосов, сливающихся в один.

Их философия проста и жестока: всё, что может быть создано или изменено, должно быть создано и изменено. Стабильность для них — лишь стагнация, а природа рассматривалась как исходный материал, сырьё для экспериментов. На Синте не существовало понятий «священное» или «естественное» — только «оптимальное» и «устаревшее».

Среди холодных залов Синта, где стены дышали кабелями и свет не имел источника, обсуждение сигнала уже началось.

Архитектор Каэл Сур был старейшим из Совета. Его тело напоминало больше конструкцию, чем человека: кожа почти полностью заменена металлическими пластинами, а череп закрывала маска из прозрачного кварца, через которую мерцали узлы синтетического мозга. Считалось, что Каэл пережил пять «перезаписей сознания» и сохранил память своих прошлых тел. Для Технократов он был символом преемственности, но для многих бездушным артефактом, живым сервером.

Ему противостояла Ина Тарвэ — одна из младших Архитекторов, ещё не утратившая полностью человеческие черты. Её руки были усилены нейропроводкой и заменены легкосплавными протезами, но лицо оставалось живым, с острым взглядом, полным нетерпения. Она верила, что органика всё ещё имеет право на развитие и может стать основой для нового синтеза.

Их спор о «Передаче» начался сразу после получения данных. Каэл рассматривал её как источник технологий, скрытых в заброшенной системе. Ина — как ключ к новому этапу слияния биологического и искусственного.

Для них обоих сигнал был больше, чем сообщение. Это было испытание — знак, что сама вселенная требует от Синта доказать своё право на будущее. Они спорили сейчас они находились в гостиной Ины пили чай и дискутировали.

Каэл Сур заговорил:

- Передача — это не послание. Это структура. В её коде я вижу архитектуру, несовместимую с нашими протоколами. Значит, там — новая система. Технология, которой мы не владеем.

Ина Тарвэ:

- Технология не сама цель. В коде зашита биометрия. Само послание как живое сознание которое стало ключом. Это значит, что кто-то уже сумел связать разум и данные без посредников. Вопрос кто?

Каэл Сур:

- Живое сознание даже в виде послание Передачи— слабое звено. Его можно заменить.

Ина Тарвэ:

- Заменить сознание— значит упустить. Это по сути убийство. Если мы научимся использовать живое как носитель, контроль будет полным. Не машина, не плоть — а слияние. Это то, что Синт ищет с момента основания.

Каэл Сур:

- Ты молода. Видишь в хаосе обещание, а я вижу ресурс. Любая форма — лишь инструмент. Передача принесёт нам власть над структурой самой материи.

Ина Тарвэ:

- Нет. Она принесёт власть над самим существованием.

В зале воцарилась тишина. Каэль Сур улыбался он не мог порадоваться талантливой специалситке. Только биомеханические фильтры гудели в стенах. Их спор не был личным — на Синте личного не существовало. Это был спор направлений, векторов будущего.

-------

Планета Эниар не принадлежала ни торговым маршрутам, ни современным картам Империи. Её орбита проходила слишком близко к холодной, умирающей звезде. Свет там был всегда багровым, словно мир жил под вечным закатом.

Поверхность Эниара представляла собой пустыню из чёрного стекла и обуглённого камня. Древние и новые извержения расплавили кору и камни, превратив её в зеркальные равнины, на которых отражалось звёздное небо. Ветер гнал по равнинам пепельные вихри, и казалось, что сама планета шепчет в пустоте.

Редкие горные хребты служили естественными крепостями. В их пещерах Культ Звёздного Пламени выдолбил свои храмы. Огонь был их главным символом, и потому каждый храм освещался гигантскими кострами из горючих минералов, добытых в самой коре планеты. Ночью Эниар сиял россыпью красных огней когда костры храмов горели— словно сама звезда проливала свет на свою обречённую спутницу.

Атмосфера была не богата на кислород и имелла примеси металов, но культисты считали это даром. Они дышали через маски и фильтры, но называли этот воздух «дыханием Пламени». Для них Эниар был не проклятием, а местом испытания: кто сможет жить здесь, тот обретёт истину.

Культ Звёздного Пламени возник на Эниаре задолго до того, как Империя узнала о его существовании. Их вера строилась на поклонении умирающим звёздам. Они видели в огне не просто тепло и свет, а сущность космоса — дыхание, которое в конце концов поглотит всё.

Их символ — пылающий круг с расходящимися спиралями вместо лучей— обозначал не только звезду, но и цикл: рождение, горение, угасание. Для культистов смерть не была концом — лишь моментом перехода, когда материя вновь превращается в пламя.

Иерархия культа была простой: внизу — «носители огня», обычные верующие, выполнявшие ритуалы. Выше — «хранители жара», проповедники и воители, охранявшие храмы. На вершине стоял Провидец Пепла, пророк, утверждавший, что слышит голос самой звезды Эниара. Его слова считались абсолютом.

Когда сигнал «Передачи» который расшифровывал звездолёт Аурелия и о которм знали Технократы достиг Эниара, он был воспринят не как сообщение, а как пророчество. Код, в котором другие видели цифры и алгоритмы, культисты трактовали как «голос пламени, идущий сквозь пустоту». Для них это означало, что звезда, умирающая над их миром, послала знак о том что сигнал пришёл тоже от старой звезды.

«Передача — это зов. Там, где Империя видит пустоту, Пламя видит врата. Мы должны идти туда».

Так говорил Провидец, и тысячи голосов повторяли за ним.

Среди «хранителей жара» выделялся Арам Шир, высокий мужчина в чёрных доспехах, украшенных символами пламени. Его лицо скрывала маска с узким щелевидным фильтром, через который всегда тянулся слабый дым. Арам верил, что огонь — единственный путь очищения. Он сражался не ради власти, а ради того, чтобы превратить всё в пепел и тем самым вернуть вселенной её истину. Для него «Передача» стала прямым приказом Пламени: нужно идти и взять то, что звезда посылает.

Рядом с ним жила совсем иная вера. Саэра Вил, молодая «носительница огня», ещё не потерявшая мягкости в глазах. Она исполняла обряды и следовала за Провидцем, но в глубине души её вера была не такой жёсткой. Для неё пламя было не только смертью, но и теплом, светом в темноте. Когда она услышала о «Передаче», её охватило не восторженное безумие, а тревога. Она видела в этом испытание, но не была уверена, что культ готов пройти его, не обратившись в пепел сам.

Арам видел в Саэре слабость, Саэра — в Араме слепоту. Но оба знали: решение Провидца не обсуждается. И когда «Передача» пришла, они оба стали её свидетелями — один с фанатичным восторгом, другая с молчаливым страхом.

Арам Шир попреветствовал соседку:

— Ты видела знамение. Звезда говорит с нами через «Передачу». Это приказ.

Саэра Вил:

— Приказ… или ловушка. Мы не знаем, откуда пришёл этот голос. Может, это не Пламя, а чужая рука, маскирующаяся под него.

Арам Шир:

— Сомневаешься в Провидце? В самом Пламени? Тьма всегда шепчет о сомнении, чтобы удержать нас от пути.

Саэра Вил:

— Я не сомневаюсь в Пламени. Я сомневаюсь в нас. Мы ищем огонь там, где другие видят пустоту. Но если это огонь слишком велик? Он может сжечь и нас.

Арам Шир:

— Пусть сожжёт. В этом и есть истина. Мы рождены, чтобы гореть, не чтобы прятаться в тени.

— А если Пламя ждёт не жертвы, а понимания? Если «Передача» зовёт нас не к пеплу, а к знанию?

Арам не ответил сразу. Его маска отражала багровый свет костров, и только тихий треск углей наполнял паузу. В его взгляде горела решимость, в её — страх, смешанный с надеждой.

Арам Шир:

— Ты ошибаешься, Саэра. В знаниях нет ничего тёмного. Истинный огонь приходит не из костров и не из жертв. Он рождается там, где разум находит путь. Пламя — это свет понимания.

Саэра Вил начала спорить со старшим:

— Свет? — её голос дрогнул, но в глазах блеснул вызов. — Нет, Арам. Пламя — это сила. Оно не терпит медлительных. Оно жжёт и очищает. Всё остальное — слабость.

Арам Шир:

— Ты молода. Думаешь, что сжечь — значит победить. Но что остаётся после пепла? Пустота. Без знания пепел — всего лишь прах. Смысл огня в том, чтобы превратить тьму в свет, а не просто в уголь.

Саэра Вил не могла остановить свой порыв:

— А если свет не нужен? Если мы рождены только для того, чтобы гореть быстро и ярко? Пламя не спрашивает, оно пожирает. И именно в этом его истина.

— Истина Пламени в вечности, а не во вспышке. Кто ищет лишь сожжение, тот сгорит первым. Кто ищет знание — сохранит огонь.

Саэра отвернулась. Она знала, что он прав — но её юность жаждала простого ответа, простого огня. Её сердце искало не вечность, а вспышку, способную озарить небеса.

---------

Планета Кастеллум находилась в самом центре Империи. В отличие от окраинных миров, здесь не было пустынных равнин и суровых небес — только строгая геометрия. С орбиты Кастеллум напоминал монолит: поверхность испещрена ровными линиями укреплённых городов, соединённых прямыми как стрела транспортными трассами.

Вместо лесов — пластины из серого камня и металла. Вместо рек — каналы охлаждающей жидкости, питающие гигантские энергостанции. Каждая гора, каждая долина были перестроены века назад, чтобы планета стала идеальным узлом контроля.

Небо Кастеллума всегда казалось тяжёлым, будто под ним висела невидимая плита. Солнце пробивалось сквозь фильтры защитного поля, окрашивая мир в холодные оттенки стали. Здесь не было ни случайности, ни хаоса: даже облака распределялись по заранее рассчитанным маршрутам климатических генераторов.

В недрах планеты скрывалось то, чего не видели карты: тысячи километров тоннелей, хранилищ и бункеров. Именно там находился Центр Разведки, утопленный глубже, чем корни самых старых гор. Кастеллум не был миром для жизни — он был миром для слежки, анализа и выжидания.

Имперская разведка существовала не для войны, а для того, чтобы войны не начинались без ведома Империи. Их задачей было видеть всё: перемещения флотов, тайные союзы миров, рост ереси и культов на окраинах. Они собирали каждое шептание, каждую цифру, каждый след, который мог обернуться угрозой.

Разведка работала слоями. На поверхности — легальные структуры: офицеры-аналитики, архивы, дипломатические службы. Глубже — теневая сеть агентов, внедрённых в корпорации, враждебные государства и даже в сам Имперский флот. И в самой глубине — «невидимые», особые подразделения, чьи имена не заносились в реестры.

Они не просто следили за врагами, но и за своими. Империя держалась на дисциплине, а разведка следила, чтобы никто не забывал об этом. Сенаторы, адмиралы, губернаторы — все знали: их шаги фиксируются, их слова записываются.

Сотни миров ненавидели разведку, но боялись ещё больше. Потому что она не оставляла следов. Там, где появлялся вопрос, Имперская разведка уже знала ответ.

Их кредо было простым:«Видеть всё. Знать всё. Решать тихо».

В штабе номер 43 разведуправления было два человека.

Лисандр Крейн — старший аналитик Имперской разведки, сухой, педантичный, верит только в данные заговорил:

— Сигнал зафиксирован на границе. Зашифрованный, нестандартный. Источник не определён.

Его внимательно выслушал Марек Волен — оперативник с военным прошлым, циничный и прямой, а потом спросил

— Это всё? На мёртвые системы каждый месяц падают десятки фантомных пакетов. Большинство — мусор.

— Этот — не мусор. Внутри есть биометрическая матрица. Она завязана на идентификаторе… Кайрона Весса. - Крейн считал, что любая тайна — это формула, которую можно разложить на части. Вот и сейчас он сыпал фактами.

Волен был отличный собеседник для него разведка — это не только наблюдать, но и действовать до того, как противник сделает первый шаг:

— Весс? Тот самый капитан, которого сослали на Аурелию? Значит, Империя всё-таки решила использовать его как приманку.

Крейн:

— Не спеши с выводами. Код не похож на имперский. Слишком сложная структура. Кто-то чужой вложил в него ключ, и ключ этот подходит только к нему.

Волен:

— Тогда это ловушка. Если данные получат другие фракции, они решат, что Империя что-то скрывает.

— Именно поэтому мы должны взять «Передачу» первыми. Вопрос не в том, что там, а в том, кто сможет использовать её значение.

— Хорошо. Но если Весс станет узлом этой игры — лучше убрать его, прежде чем он сам решит, что стал избранным.

Крейн не ответил. Для него Весс был не человеком, а переменной. Но Волен уже видел в капитане угрозу. И всё спустя некоторое время Крейн опять завёл разговор:

— Весс всегда был удобным козлом отпущения. Его имя уже связано с ошибкой на рубеже, и это можно разыграть снова.

Волен:

— Ты думаешь, он сам что-то скрывает?

— Он живёт слишком тихо. Один на старом корабле, никаких сбоев, никаких жалоб. Это ненормально. Человек в изоляции должен ломаться, но Весс не ломается. Значит, он занят чем-то другим.

Волен:

— Или кем-то другим. У него Аурелия — половина корпуса устарела, но системы связи всё ещё живые. Если он что-то получил, он мог не сразу передать сигнал наверх.

Крейн:

— И именно это делает его ценным. Пусть думает, что он избран для «Передачи». Пусть играет в свою роль. А мы будем рядом.

Волен:

— Ты хочешь использовать его как приманку.

Крейн:

— Хочу использовать его как зеркало. Все фракции, которые начнут двигаться к этой системе, будут смотреть на Весса. Он привлечёт их внимание. А мы посмотрим, кто проявит себя первым.

— И если Весс вздумает присвоить находку себе?

— Тогда он перестанет быть переменной и станет отходами.

Марек Волен усмехнулся. В его глазах это был простой расчёт. В глазах Крейна — необходимый порядок. А в мёртвой системе уже зажигался огонь, который затянет всех.

-- - - - - - - -

Каюта капитана на Аурелии была далека от роскоши. Узкая, прямоугольная, с низким потолком и стенами, покрытыми серым металлом. Всё здесь напоминало о военной дисциплине: складная койка, закреплённый к полу стол, шкафчик с вещами и несколько полок с личными записями. Лишь пара деталей выдавала человека, а не машину: старая книга с потрёпанным корешком и маленькая фотография колонии Аргена-IV, где он родился.

Одна стена каюты представляла собой прозрачный купол, укреплённый силовыми рёбрами. За ним открывался космос.

Снаружи не было ни одного маяка, ни огней станций — только пустота. Тьма простиралась на тысячи световых лет, прерываемая редкими вспышками далёких звёзд. Они горели холодно, будто чужие глаза смотрели из глубины вселенной. Иногда мимо проходили облака межзвёздной пыли — тонкие, как дым, окрашенные в голубоватый оттенок.

Здесь, у границы Империи, космос казался другим. Ближе к центру он был упорядочен: линии маршрутов, цепочки колоний, сигналы маяков. Здесь же царил хаос. Ни карт, ни законов. Только вечное безмолвие.

Весс часто стоял у купола, глядя в эту тьму. Для него космос был не пустотой, а зеркалом. Каждый его отблеск напоминал: за пределами Империи могут скрываться ответы, которых он не нашёл внутри неё.

Глубокий космос за стеклом был неподвижен. Кайрон, скрестив руки за спиной, следил за тусклым сиянием далёких звёзд, когда ровный голос прорезал тишину каюты.

Гелиос отрапортовал:

— Построен прогноз маршрута. Аурелия достигнет пределов системы Фортема-9 через тридцать восемь часов.

На голографическом экране вспыхнула карта. Пустое поле космоса, и в его центре — угасший жёлтый карлик с чёрным венцом из обломков планет. Когда-то здесь вращались миры, теперь лишь осколки и холодные тени.

Гелиос:

— Система классифицируется как мёртвая. Последние официальные отчёты датированы более чем столетие назад. Данные Империи фиксируют биологические эксперименты на второй планете до её разрушения.

Кайрон молчал. Его взгляд был прикован к мерцающему точечному изображению планеты, отмеченной красным.

Гелиос продолжил:

— Примечание: нет зарегистрированных маршрутов через Фортему-9. Вероятность случайного присутствия других судов равна нулю точка три процента.

Он сделал шаг ближе к голограмме, словно пытаясь разглядеть больше. Система казалась пустой, но в её мёртвом ядре таилось что-то, что заставляло и его, и других — идти туда.

Гелиос:

— Запрос подтверждения: сохраняем курс?

Кайрон кивнул.

И звёзды за куполом показались ещё холоднее.

В отсеке связи царила полутьма, лишь панели управления мерцали мягким голубым светом. Кайрон активировал защищённый блок хранения, и строки кода «Передачи» вновь развернулись перед ним. Сначала они казались хаотичными, лишёнными всякой структуры, но чем дольше он смотрел, тем отчётливее видел закономерность.

В тот момент, когда он подключил систему к своим биометрическим данным, произошёл сбой — или, скорее, пробуждение. Линии кода начали перестраиваться, словно реагировали на его присутствие. Появились новые узоры, которых раньше не было, и они выстраивались только тогда, когда сенсоры считывали его пульс, дыхание, нейросигнатуру.

Кайрон замер. Передача не была просто посланием. Она словно ожидала именно его.

На экране вспыхнула диаграмма — фрагмент карты, что-то вроде координат, но неполных, оборванных. Остальные части оставались скрытыми. Будто сама структура данных отказывалась раскрываться, пока ключ — его тело, его сознание — не будет полностью сопряжён с ней.

Тишина на борту Аурелии стала ощутимой, почти давящей. Всё происходящее напоминало не анализ информации, а чужую волю, направленную к нему лично.

Гелиос:

— Анализ завершён. Аномалия в структуре данных подтверждена. Передача адаптируется к вашим биометрическим показателям.

Кайрон:

— Значит, я не ошибся. Она...Передача предназначена только для меня. Интересно как её расшифровать

Гелиос:

— Статистическая вероятность того, что подобный сигнал был бы закодирован под одного конкретного человека, составляет меньше нуля целых ноль-ноль-ноль один процента. И всё же факт остаётся. Только вы являетесь ключом.

Кайрон:

— Это не случайность. Кто-то знал обо мне больше, чем должна знать Империя.

Гелиос:

— Логический вывод: источник передачи не мог быть внутренним. Вероятнее всего, внешняя цивилизация или организация. Их цель — заставить именно вас следовать координатам.

— А если я откажусь?

— Тогда данные останутся мёртвыми. Для Империи, для Технократов, для Культа. Никто, кроме вас, не сможет их расшифровать.

Кайрон долго молчал. Его пальцы скользнули по консолям, и корабль тихо вздрогнул, получая новые команды.

Кайрон:

— Тогда у нас нет выбора. Нам либо расшифровать сигнал либо понять кто его послал. Так как мы не смогли расшифровать его то выбора у нас не осталось. Летим на Фортему-9.

Аурелия ожила. Двигатели загудели, прогоняя дрожь по пустым коридорам. На обзорном куполе звёзды вытянулись в белые линии, и космос словно разверзся сам в себя. Судно капитана Весса ушло в прыжок, направляясь в мёртвую систему Фортема-9 — туда, где его ждал ответ, известный только ему одному.