Правила Юпитера

Мы с Эмилем – будто два наушника в кейсе. У нас раздельные ложементы, но общая прозрачная капсула. Через нее видна большая аудитория с амфитеатром зрительских мест. Места не пустуют, но в мои последние минуты мне неинтересно вглядываться в размалеванные ганимедейские рожи. Насмотрелся вблизи, пока их «доктора» готовили нас к процедуре.

Среди зрителей, впрочем, попадаются инопланетники. Но – ни одного завалящего транспаранта «ТАК ДЕРЖАТЬ, ЮЖНАЯ ГРЕНЛАНДИЯ», так что наплевать.

Преодолевая фиксацию, поворачиваю голову к голому другу. Бронзовый атлет Эмиль выглядит прекрасно и выражает лицом насмешку. Вид не портят даже трубки, подсоединенные к венам на ступнях и запястьях.

Понимаю, что поспешил сравнить нас с парой наушников – лицом и фигурой я сильно уступаю другу. Безупречно выглядели бы два Эмиля в кейсе. В паре со мной – как будто один наушник поплавило и раздуло.

Не лучшее время для самоуничижения. Зрителям объявляют долгожданное начало казни. Нам это еле слышно через капсулу, но включение насосов не заметить невозможно.

По одним трубкам из нас выходит кровь, по другим в нас вливается смерть. Яд окрашен в золотой цвет – вероятно, для зрелищности. Казнь завершится, когда он заменит собой всю нашу кровь. Мы этого уже не застанем, не настолько мы крепки. Я – так точно.

Эмиль поворачивает ко мне голову и безумно поигрывает бровями.

– Как думаешь, Маршалл, – говорит он непринужденно, будто мы с ним треплемся за обедом, – дадут нам теперь работу получше?

– Надеюсь обойтись без работы хотя бы на том свете.

– Ох, не торопись с выводами, нам же не впервой.

– Ценю твою иронию, Эмиль, но это все.

– А вот я потрясающе себя чувствую! – говорит мой бедный друг с подъемом. – Потрясающе живым!

Насосы нехорошо гудят, все устройство вибрирует. Я выдаю нечто как будто утешительное:

– Надеюсь, в каком-то новом качестве мы продолжим свой путь в неведомом…

Аудитория заметно освещается. Зрители поднимаются с мест, а я поворачиваю голову. Перед нами разгорается золотой свет. У него есть вытянутое в форме веретена ядро, растущий центр яркости, на который больно смотреть.

– Вот видишь, Маршалл! – восклицает Эмиль. – Предельный смысл!

Да мы же просто слепнем от яда, успеваю подумать я.

– Прощай, дружище, прощай, – бормочу. – У нас получилось классное путешествие.

Эмиль смеется.

…

…

Эмиля с соседнего ранчо я знаю с детства. Вот мы учимся в городской школе Вэнс-тауна, куда всех нас, фермерских, доставляет общий автобус. А вот – пасем экологов на щедрых салатовых полях Южной Гренландии. Электропастух, один на несколько подворий, настолько ушатан, что и сам норовит отбиться от стада вместе с некоторыми из тунбергоидов. Мы с Эмилем – поисковая команда, а другие дети следят за основным поголовьем. Он бы и сам прекрасно справлялся, но без компаньона скучно.

Сколько я его знаю, мой друг выделяется особой внутренней энергией. Каштаново-кучерявым шквалом харизмы. До двенадцати лет ему недостает средства, чтобы обуздать и упорядочить свою стихию, но один поисковый рейд меняет все.

Обычное дело: электропастух недосчитывается двух шальных экологов, бредет их возвращать, но пропадает и сам. Сразу никто не спохватывается – среди фермерских идет состязание за ТочноУжеАбсолютное-и-Окончательное Чемпионство в щелчки. С призом в виде неугасимой славы и пожизненного запаса почитания в кругу посвященных. Побеждает Эмиль, после чего мы отправляемся за пропажей.

Тунбергоидов находим приклеившимися к бобровой плотине. Приходится их оттуда как-то стягивать, пока бобры им ничего не отгрызли. Затем разделяемся. Эмиль остается искать робота, который, очевидно, почапал в обход водоема. Я же гоню понурых экологов к общей массе, чтобы ребята вели стадо на фермы. После этого я могу идти домой, но решаю вернуться к запруде.

По пути встречаю электропастуха – перезагруженного и выполняющего задание «на базу». Эмиля не встречаю, не нахожу его и у водоема. После часа дурных скитаний я снова возвращаюсь к плотине – и в свете угасающего заката вижу, как мой друг внимательно слушает какого-то здорового мужика. Ни до, ни после того случая я не видел, чтобы Эмиль кого-либо внимательно слушал.

Пока я, уставший до одури, бреду в их сторону, сгущаются сумерки. В них исчезает тот мужик, напоследок сжав Эмиля за плечи. В течение лет я несколько раз сомневался в подлинности этого воспоминания, но мой друг всякий раз подтверждал, что все именно так и произошло.

Эмиль сообщает, что тот мужик – его биологический отец. Который представляется именем Юпитер. Отец сам нашел Эмиля, чтобы поговорить и дать кое-какие наставления.

Это как будто реалистично. Нас всех клонировали из донорского материала по запросам наших родителей. Прекрасна детская квота для фермеров. Семье Эмиля вдобавок дали право один раз выбрать из топового каталога – в награду за выращивание экологов на безглютеновой основе.

Но чтобы реальный мужик взял и прилетел в Южную Гренландию, взял и разыскал среди суровой природы отпрыска, получившегося из очень-очень давно сданного материала (уж конечно, нас делают не из свежатины)… Пугающе мало мы знаем о донорах топового каталога клонирования.

Во время единственной встречи отец передает Эмилю такие принципы:

1. Соблюдать здоровье тела, то есть – ноль присадок, здоровая пища, побольше молочного.

2. У сына Юпитера, воссозданного под Знаком Быка, с женщиной все получится обязательно.

3. Еще раз: всегда знать, что получится.

4. Нет вирту и заменителям, лучше ничего, чем вирт.

5. В свою очередь любая реальная женщина лучше, чем ничего.

6. Не навязываться, а быть только с теми, кто хочет и показывает это.

7. Больше реальных женщин, чтобы всегда оставаться под Знаком Быка.

8. Соблюдение этих правил – подготовка для большого рывка к главной цели. Цель с ее предельным смыслом явится позже, это вписано в условия воссоздания сына Юпитера.

Эмиль оказывается очень отзывчив к этим наставлениям. Он верит в их реальность до такой степени, что встраивает все пункты в свою личность. Щелк! – и шквал харизмы обретает внутренний стержень. Такое вот почетное чемпионство по щелчкам удается завоевать странствующему папаше.

Уже в том возрасте мой друг нравится девчонкам, даже девчонкам постарше, но первоначально он не спешит. Этого нет в четких правилах, но Юпитер в качестве наставления номер ноль, которое только для юного возраста, сказал ему пока не торопиться.

Из «юного возраста» Эмиль выходит через два дня. Можно сказать, что да, без спешки.

Близняшки с большого ранчо по выращиванию экологов на насекомых белках, Тая и Ната, значительно старше нас. Но заигрывают с Эмилем давненько, приглашают взглянуть, как у них «морят червячка».

Это действительно интересно. По одну сторону жирного земляного вала стоит ряд акустических излучателей, за их работой следят взрослые. Смотреть там особо не на что. По другую сторону вала – бетонная площадка, на ней выстроено все поголовье ранчо. Большие розовые черви появляются из вала и прут на поглощающих их тунбергов. Следить за этим нужно в шумодавах. Вечернее кормление, освещаемое рядом прожекторов, длится больше часа. Целую вечность, если наблюдать за этой фигней в одиночестве.

Эмилю достаются пропускающие шумодавы, они с Таей и Натой бегут в дом искать исправные или подгонять эти. Возвращаются как раз к выключению излучателей, вот настолько хорошо девчонки знают распорядок кормления.

Мы с Эмилем сразу уходим – у него непривычно обалделый вид, не нужно, чтобы его кто-то таким видел. По пути он приходит в себя и охотно объясняет, что необязательное наставление Юпитера номер ноль пало в конфликте с постоянными правилами шесть и пять, а потом – с номером семь. Больше всего ему помогло второе правило, а чуть позже помогло и третье.

– Только подумай, Маршалл, – говорит Эмиль удивленно, – на двоих им тридцать два!

Меня, насмотренного на червей, по дороге дважды рвет.

…

…

Наконец-то наступает тот прекрасный день, когда я с холодной протрезвевшей головой признаю свою полную несостоятельность. Ни семьи, ни карьеры. Развод и съемное жилье на окраине Вэнс-тауна, а мои продажи фермерских тунбергов – самые низкие за пять лет в этом бизнесе.

Немного оправдывает меня то, что сама эта сфера на спаде. Передовые страны Восточной Европы и Объединенного Марса признали экологов неэкологичными, пересаживаются на ПЯТ – Прохладную ядерную тягу. Но это опять жалкие оправдания. Уходящей от меня Кэтти это все развенчано – я просто не ищу другую работу, будто все время жду чего-то.

Как бы такими темпами не пришлось возвращаться на ферму, думаю я, глядя на почти пустой прозрачный холодильник (сейчас, впрочем, мутный). Самому что-то разводить или выращивать. Ядерные тяги…

Под окном останавливается авто, и я улавливаю знакомый голос, перекрытый хлопнувшей дверцей. Хрипит домофон, быстро отпираю его и замок на входе.

Ко мне в квартирку, кажется, раньше своего звонка в дверь, врывается чемпион по прыжкам с шестом, метанию копья, молота, штанги, в общем, давно не виденный вживую Эмиль. Давно – это со школьного выпускного.

– Маршалл, Маршалл, время пришло и день настал! – орет Эмиль, обнимает меня за плечи, похлопывает меня по животу, залысинам, щекам, столу, обходит всю квартиру восемь раз чуть ли не по потолку. Он еще как взбудоражен.

– Отлично, – орет он, – просто отлично, что ты здесь!

В общем, не замечает ничего вокруг. Въезжает ногой в мою напольную подборку банок из-под пива, они на секунду становятся громче Эмиля. Этого хватает, чтобы он замолк и взглянул на меня с прищуром.

– Маршалл, ты вообще в кондиции?

– Рад тебя видеть, старый друг! – душевно (наверное) говорю я.

Эмиля, судя по его откровенному лицу, устроил бы ответ: «Всю жизнь качался и бегал кросс в ожидании этой минуты». Причем неироничный.

– Так, ладно, – говорит он. – Я все продал и очень быстро. Дом, машину, флаер на экологах, спортзал с тренажерами, все кубки и медали. Золото мое завтра полетит по аукционам в сети, барыга брал оптом именно для этого, но нет времени толкать самому по одной медальке. Ты как?

– Нормально, – отвечаю я. – Вот… неплохо. А, развелся недавно.

– Готов?

– Я даже боюсь спросить…

– Если хочешь, переоденься.

– Да к чему готов? – все же спрашиваю я.

– К рывку. Подробности расскажу по пути. Не волнуйся, мне просто нужен компаньон, потому что без компаньона скучно. Хотя – волнуйся, это будет далекий рейд.

Надо знать харизму Эмиля – я начинаю переодеваться в свой обычный деловой костюм, еще ничего не решив. Обесточиваю и запираю квартиру, как будто и правда для долгого отсутствия. Сажусь на заднее сиденье ожидающего такси. Разговаривать неудобно – жду.

Такси доставляет нас на космопарковку. Там ожидает аккуратная тесла для межпланетных перелетов и пожилая семейная пара, продающая ее по объявлению. Быстро осматриваем товар. Я цокаю, отмечаю, что челнок – на устаревших безглютеновых экологах, низкая выносливость которых давно доказана. Хлебца им не задать, пирогами не ускорить. Но – на моих глазах Эмиль покупает теслу по завышенной цене. Это лучший вариант, который можно взять оперативно, готовый к старту сегодня, сейчас.

Тем временем подъезжает пикап – в нем овощи. Показываем двум мужичкам, куда грузить мешки с картошкой, морковью, свеклой, яблоками. Экологи в машинном теслы оживляются, веселее дожевывают последние капустные листы от прежних кормильцев.

Закрываемся, садимся в кресла – и совершенно естественным образом стартуем. Тунберги отлично мотивированы будущим кормом, лупят по педалям по полной программе.

– На таком их энтузиазме, – говорит мой друг, – мы в область О-Марса перепрыгнем. А ты безглютенку не хотел брать, Маршалл! Посмотри, какой форсаж!

– Мы аж в Объединенный Марс премся? – удивляюсь я. – Никогда там не был. Я, стыдно сказать, бывал только в двух дальних командировках, но обе в область Венеры. Там эти знаменитые солнечные ветряки, огромные поля, а на станциях природа – ну чисто как у нас на фермах! Да что я объясняю, ты же там участвовал в чемпионатах…

Я уже захвачен духом путешествия, на самом-то деле. Мне свежо и интересно – забытые ощущения из детства, когда мы бросались в погони за экологами.

– Мы, Маршалл, премся гораздо дальше, – говорит Эмиль. – Не в О-Марс, а через О-Марс. И через Пояс астероидов, туда, в сторону Юпитера, вот в той области наша цель.

Вот, по какому «по пути» он мне собирается рассказывать подробности.

– Дружище, – говорю я, – мы же на этом не дойдем. Эта тесла – для семейных путешествий. Совсем не развалюха, крепкий челнок, но я бы поторговался, за ту цену бы не брал. А для таких далей…

– На что-то пересядем, – беспечно отмахивается Эмиль.

– А план вообще какой?!

– Прекрасный! Ты сейчас все поймешь и успокоишься.

Он рассказывает, а я чего-то не успокаиваюсь, а ведь понимаю действительно все.

Очередные соревнования в лунном Олимпе. По чему-то, в чем Эмиль и так чемпион. Побеждает, а перед вручением медалей бегло листает местную заливку онторнета. И обнаруживает такое, что забывает забрать медаль. Срывается экспрессом «на базу», одновременно проверяя информацию.

Ведь скоро начнется – о да! – Родео Большой Любви на Ганимеде. Грандиозный конкурс с глубоким посылом. Ранее ему не попадавшийся, а тут – как пронзило. Вот он, предельный смысл.

Во-первых, курирует конкурс Божественная Королева-Лебедь, высшая форма женственности всех планет-гигантов. Да, это официальный статус.

Во-вторых, ганимедейцы верят: их народу начертано выявить сверхъяркий импульс творения. Настолько мощный, что они – в ходе сложного и тайного ритуала – создадут некое Яйцо Посева, чтобы отправить его за пределы Солнечной системы. Это в идеале и в перспективе. Возможно, до ритуала и Яйца уже доходило, но это скрытое сакральное знание, которым не делятся даже с онторнетом.

Так или иначе, Родео Большой Любви проводят, когда ганимедейские жрецы обнаруживают некие знаки на поверхности Юпитера. Пора, дескать, попробовать. В среднем – раз в двенадцать земных лет. Невероятно красивы кристаллы-кубки победителей, ценятся коллекционерами.

По итогу совершенно очевидно, что мощнейшая и сверхъяркая победа в этом конкурсе – главная цель сына Юпитера, воссозданного под Знаком Быка. Сомнений – никаких. Папаша сколько угодно может быть обычным странным мужиком, донором топового каталога, но ориентиры он показал.

Эмилева уверенность – классная штука. Я и переживаю-то лишь за наш транспорт, а не за неведомый конкурс. Но челнок действительно хорошо идет, и я вдруг обнаруживаю, что мы весело треплемся о всякой ерунде и вспоминаем детство, когда так же постоянно трепались о всякой ерунде.

Когда тунберги устают, идем вручать им заслуженные награды. Раскрываем купленные мешки и даем всего понемногу.

…

…

С теплотой вспоминаю наших овощелюбивых тунбергов и две корабельные недели их чистого хода. Дважды за это время мы останавливаемся на станциях заправочной сети «Х+» (около О-Марса их полно), но самих экологов не меняем ни разу.

На станциях Эмиль находит себе спортзалы для поддержания формы, а я – бары для поддержания веселья. Женское внимание мой друг также обретает на всяких, страшное дело, скалодромах. По скалолазанию он тоже имеет какой-то титул.

Как раз после скалодрома и приласкавшей его там инструкторши Эмиль делится со мной своей внутренней тенью. Которая лежит на нем постоянно, но усиливает гнет в такие моменты.

– Маршалл, со временем, не сразу, я открыл для себя настоящую пустоту. Она в том, что после каждого нырка в тепло я ведь все равно остаюсь один. У меня ничего нет, а страшнее всего то, что у меня ничего и не было. Легкий и всесторонне прекрасный кайф этого обладания – он каждый раз оказывается в прошлом, его невозможно оттуда вернуть. Многие тысячи раз – и все прошлом. И как будто бы все зря, понимаешь? Не удержать, не продлить – и самому мне никак не продлиться в ту вселенную. Будто всякий раз приоткрывается вечность – на мгновение – и каждый раз сразу захлопывается, так что ни разу не удалось насмотреться или насытиться, как ни назови!

Я не знал, что у моего друга есть такая сторона, слушаю с большим сочувствием. Тем большим, что сам я не совсем трезв. Потому очень кстати демонстрирую всецелое понимание проблемы.

Позже Эмиль добавляет:

– Я понимаю моего отца Юпитера. Это связано как раз с тем, что никак не продлить себя в приоткрытую вечность. Он поэтому меня нашел – чтобы проложить мною путь в ту вселенную, которая каждый раз приоткрывается только на миг. Как будто он решил, что уж вместе мы точно растянем приоткрытие вечности. Возьмемся и растянем!

Это уже основной мощный Эмиль подпирает слабость чемпионской силой, чтобы я не думал лишнего. Или чтобы лишнее не думалось внутри него самого.

Самонадеянно заходим в Пояс астероидов. Все бы ничего, но наша тесла уже плохо держит скорость – что-то в ней разболтано и сбоит. А нам, чтобы успеть на конкурс, нужен от нее недельный бросок на полном форсаже. Возвращение в область О-Марса грозит срывом сроков.

Озадачиваем бортовой мозг поиском крупных обитаемых астероидов, и тот, к счастью, один такой находит. Не совсем по курсу, крюк приличный, зато на месте без проволочек меняем транспорт. По выгоде сделка сомнительная – после нее я перестаю считать дорогой покупку семейной теслы. Но Эмиль доволен, Эмиль отказался от подсчетов в принципе.

Вместо челнока-безглютенки нам достается ПЯТомный корч, который я попросту отказываюсь называть иначе. Он быстрый, но пролет на нем через Пояс – это трое суток подавляющего гула и никакой душевности.

Уже за астероидами, выйдя на простор планет-гигантов, корч опасно теряет ход. Прохладную ядерную тягу бросает то в жар, то в ледяной холод, глушим – и лишние два дня сидим с сигналом бедствия, пока до нас добирается ремонтный буксир. Еще дольше он доставляет затихший корч и наэлектризованных нас на станцию обслуживания. Там тягу в теории могут отремонтировать, если подождать запчастей. Оставляем корч в ремонте без внятных перспектив, сами – на отходящий в нужном направлении транзитный транспорт.

Ганимед – местная жемчужина с особым набором удивительностей. Первая из которых – огромная дыра в поверхности. Под внешней скорлупой скрыт океан, омывающий зеленый материк. Довольно популярный (и дорогой) курорт для дальней части Солнечной системы.

Нам некогда восхищаться – мы рвемся успеть, пока догорает последний день регистрации на Родео Большой Любви.

…

…

Отборочный тур уже идет, но не закрыта и запись участников. Несколько желающих прибывают вместе с нами – их регистрируют быстро, несмотря на то, что все тоже инопланетники. К Эмилю возникают вопросы.

– Южная Гренландия, серьезно? – говорит нарядный ганимедеец, он же последний работающий администратор. – Это правда какое-то земное государство?

Форма персонала родео-комплекса стилизована под оперение местных хищных птиц, схожих с земными орлами. У хлыщеватого регистратора перья вдобавок вплетены в сложную прическу, перекликающуюся с орлиными рисунками (татуировками?) на лице и шее.

– Не какое-то, а лучшее! – восклицает мой друг. – На всех соревнованиях я прославляю наш герб, на котором бобры рвут кленовый лист на британский флаг.

– Что это за название – «Буйный витамин»?

Бланки Эмиль заполняет хоть и размашисто, но тщательно – там хорошо понятно, что за название. С местным вариантом языка тоже нет проблем – мы влиты в него еще со станции обслуживания, где остался корч. Заливка качественная, предельно ясно, что регистратор говорит с нами надменно и через губу.

– Это мое родное ранчо, – отвечает Эмиль дружелюбно.

– Где родословная?

– По условиям она необязательна.

– Мне нужно понимать, к какой категории тебя отнести.

– Я создан клонированием из материалов каталога. – Эмиль все еще дружелюбен. – Биологическая родословная невозможна.

– Тогда должен быть каталожный индекс.

– Есть, он вот здесь.

– Ага, – говорит админ и показывает эту часть бланка своему планшету, совсем немного ждет и продолжает: – Запрос даже бьется, но это что-то редкое, никакой информации… Для тебя будет дополнительный сбор на проверку в размере сбора за участие. Можно то и другое в вашей стандартной валюте.

– Но я прошел проверку на болезни, еще в транспорте полностью просвечен.

– Это проверка способностей.

– А как же отборочный тур?

– Предварительная проверка перед ним, – говорит орел-админ и складывает длиннопалые ладошки домиком. – Это тебе только на пользу. Если я оправлю тебя сразу на большой отбор, а ты его завалишь, будет неудобно. А тут – отличная возможность избежать позора.

– Мне это не нужно, – отвечает Эмиль уже не так терпеливо.

– Условия прописаны для всех землян. Либо так, либо я закрываю регистрацию и ухожу.

Эмиль соглашается, хотя настрой его нарушен. Через комплекс из темного дерева и матового стекла админ ведет нас в небольшой внутренний дворик, полный экзотических растений. Просит подождать, а через минуту прикатывает по зеленой дорожке полупрозрачную капсулу – вполне очевидного назначения.

– Я не практикую вирт, – говорит Эмиль. – Такое мое правило. Я узнавал – это Родео Любви без вирта.

– Основная часть – разумеется, – отвечает хитрый ганимедеец, – но на отборе кое-какие элементы будут. А это проверка способностей перед отбором.

– Так мои способности не раскроются.

– Не надо переживать, это вирт плюс память, незнакомой тебе симуляции ты не увидишь.

– А что увижу? – подозрительно уточняет мой друг.

– Вирт воспроизведет первый сексуальный опыт, но допустит некоторую свободу действий. Чтобы показать способности, нужно максимально улучшить свой результат.

Объяснение Эмиля не особенно успокаивает, он смотрит на капсулу неприязненно.

– Либо так, – говорит ганимедеец, – либо я отмечаю отсутствие способностей. Уплаченную сумму не возвращаем. Выход вам показать?

Эмиль полностью раздевается и лезет в капсулу. Это у него получается не особенно ловко – редкая вещь, которая у него не отработана. Наконец он там обустраивается, админ закрывает полупрозрачную крышку. Я не к месту вспоминаю, что у меня в холодильнике на далекой Земле, кажется, остались сосисоны.

– У вас тут вообще кормят? – спрашиваю у ганимедейца.

– Конечно. Участники едят в столовой.

– Я посильно участвую, – говорю я и показываю одежду Эмиля, перекинутую через мою руку. – В данный момент вешалкой, а вообще я – группа поддержки. Лучше даже сказать, что я – сразу вся команда чемпиона.

– Техперсонал участников тоже питается в столовой.

– Она далеко? Я бы сходил покушать, ел в последний раз на ваших космолиниях. Можно мне какой-нибудь там пропуск?

Орел-админ качает головой, и на его презрительном лице появляется выражение злого торжества.

– Ваша команда-а, – тянет он неприятно изменившимся голоском, – пока еще не участвует. И вряд ли будет. Сколько себя помню, презренные особи всегда вылетали во время отборочного тура. А уж презренным с Земли не удавалось и проверку способностей пройти. Так что потерпи немного, это недолгий сеанс, сейчас получишь обратно своего… чемпиона.

Последнее слово он буквально с плевком произносит. Я обескуражен.

Только теперь я понимаю: эта проверка в вирте – коварная штука. Я просто не успел осмыслить как следует. Первый сексуальный опыт! Улучшить результат!.. Попытались бы подобное провернуть со мной – так я бы мог свой результат ухудшить. Причем до полного исчезновения.

Но сеанс длится дольше, чем предполагал ганимедеец. У того все злорадство сходит с физиономии, а потом она еще вытягивается в какую-то уж совсем мучительную гримасу. У меня затекает поясница просто стоять. Я расстилаю на яркой траве свой несвежий платок, чтобы не испортить единственные брюки, опускаюсь. Наблюдаю за разрисованным админом, как он пялится в планшет, тупо заглядывает в капсулу, потом даже начинает постукивать по ней костяшками пальцев.

У меня затекают ноги сидеть, я с трудом поднимаюсь, перебарываю судорогу. Ганимедеец барабанит по капсуле обеими ладошками, нелепо зажав планшет подмышкой. Это скорее жест отчаянья, потому что ни на что не влияет. Но в итоге капсула как будто вздыхает и раскрывается.

Из нее почти выпрыгивает освеженный Эмиль. Широко расставив ноги и раскинув руки, он объявляет:

– Я готов к отборочному туру!

Никаких сомнений в том, что он прошел проверку, у моего друга нет. Он бросается к ганимедейцу, хлопает его по плечу, хватает и трясет его руку, трясет его всего за плечо так, что голова болтается, так еще и не перестает восхищаться. Орет, что нехорошо такое устраивать для одних только землян, обделяя остальных участников. Что это бодрит, потому что напоминает в полный рост, как было тогда непривычно и в новинку. Что вечность снова совсем рядом – как тогда. Что ему как будто фору дали, а он ведь не просил.

Я оттаскиваю друга от админа и отвлекаю его одеждой.

– Правила Юпитера, – поясняет мне Эмиль, одеваясь. – Я вспомнил, как использовал их в первый раз. Вечность, Маршалл, показалась снова достижимой – с их помощью.

– Надо все-таки заморить червячка, – говорю я. – Пойдем, проверяльщик покажет нам столовую для участников.

…

…

Большой стадион разбит перегородками на ячейки-комнаты. Потолков в них нет, но с трибун наверняка мало что видно без специального подключения. С моего места на краю поля мне не видно ничего внутри ячеек. Меня это устраивает.

Пока что там просто пьют и едят в вирте. Жалкое, должно быть, зрелище. Но таков отборочный тур и анонсированные админом элементы симуляции.

Если по порядку, то самый первый этап отборочного тура – смотр участников большой группой ганимедейских женщин. Сегодня смотрят тех, кто пойдет в завтрашней волне – и, видимо, уже почти все набраны. Узнав это от админа, я прошу Эмиля не прорываться вперед других по его самой последней записи, а сходить со мной пообедать. Чтобы потом спокойно занять очередь. Мой друг соглашается.

В результате мы сидим в столовой, уже более чем сытые, я с усилием доедаю свой последний эклер. Эмиль хвалит местный кефир, но я стараюсь абстрагироваться и не слушать.

В помещение заходит высокая ганимедийка в строгом костюме без лишних перьев. Стреляет глазками по столикам – и направляется прямо к нам. Я беру салфетку и поспешно стираю с губ шоколад.

Эмиль продолжает говорить:

– …и никакого порошкового привкуса. Если придираться, то консистенция неидеальная, и я предпочитаю, чтобы молочная кислинка проявлялась более явно. А так, конечно, кефир как кефир. На втором месте после нашего родного фермерского.

– Какой же на третьем? – спрашивает ганимедийка.

– Никакой, – отвечает Эмиль. – Мест всего два: наш – на первом, на втором – все остальные. Я не гурман, как могло показаться, нет. Всего лишь хотел добиться, чтобы у моего объевшегося сладостями друга пирожные обратно пошли. Но с твоим появлением эта задача померкла, да и свет, кажется, стал таким тусклым – ничего себе, как сияет твоя кожа!

– Неплохо, – говорит девушка. – Значит, ты тот землянин, который показал лучшую проверку способностей с момента появления такого условия?

– Определенно кто-то из нас двоих.

– Просили тебя посмотреть. Идем, будешь участвовать сегодня.

Отправляемся в путь по конкурсному комплексу вслед за ганимедийкой. В коридорах встречаются участники и персонал, особо не поболтать, но я вижу, что мой друг доволен. Как будто ему уже присудили победу.

На стадионе Эмилю определяют ячейку где-то в середине поля. Кого-то уже там отсеяли. Он скрывается в проходе между клетками, я остаюсь прикидывать, не поискать ли здесь бар. Ожидает моего друга вполне обычный флирт за «едой» или «питьем» с присущими ему опасностями. Чего далеко за примером ходить, я так женился. И развелся.

Нахожу себе место под трибунами, вытягиваю ноги. На какое-то время засыпаю.

Будит меня разряд тока, от которого я оказываюсь на земле на четвереньках. Меня поднимают твердые руки, ганимедейцы в черном (и с черными перьями на лицах) надевают мне браслеты и ведут куда-то.

От шока даже не протестую, тем более что спросонья мне кажется, что это по делу – за плохое качество экологов, проданных какой-то организации большой партией. И за побег от ответственности аж сюда. Не самый плохой вариант, учитывая последующее, но увы – никаких продаж экологов большими партиями у меня не было очень давно.

…

…

Да, внутренняя сеть родео-комплекса подхватывает шикарные результаты проверки способностей Эмиля. И передает выше – до самого высшего круга Ганимеда. Данные попадают к одной из дочерей Божественной Королевы-Лебедь. Взглянув на экзотичного красавца по наблюдению, та загорается идеей встретиться с ним лично. Посылает свою фрейлину, а сама ждет в ячейке на стадионе.

Понятное дело, принцессе нельзя флиртовать с участником конкурса, словно она обычная работница. Но планируется, что никто не узнает.

Эмиль заряжен и бодр, принцесса – заинтересована. Неудивительно, что от разговоров в полувирте они переходят в другую плоскость.

С трибун их не видно, а доступ к средствам наблюдения в этой ячейке заблокирован. Но потерпевший от моего друга орел-админ целенаправленно следит за его перемещениями. И замечает неладное. Он не может пробиться в наблюдение со своим служебным доступом, но смотрит показатели вирта. Которых нет, потому что пара в ячейке не в вирте. Админ ставит на уши службу безопасности комплекса.

Думаю, я воспроизвожу события верно. Вот так презренного землянина (гордого гренландца) застают с принцессой. Высокомерный админ может быть доволен – после лучшей проверки способностей он устраивает нам небывалую дисквалификацию со скандалом. Дальше Родео Большой Любви идет без нас.

Суд проходит быстро, дело ведь яркое. Нам дают по три года тюремного срока, плюс столько же – исправительных работ. Главное наказание не в этом. Я получаю пожизненный запрет на участие в конкурсе и принимаю его как должное. Эмилю, помимо такого же запрета, присуждают препарат, подавляющий влечение навсегда. Про себя я называю его супербромом.

Приняв во внимание способности Эмиля, суд распоряжается вводить ему препарат в десятикратной дозировке десять дней подряд. Легко подсчитать – это в сто раз больше, чем нужно мужчине, чтобы его больше не возбуждало ничто и никогда. От охранников узнаю, что против первого укола он бьется, как лев. Как бык, думаю я, но никого не поправляю.

Друга помещают в камеру со мной уже после всего курса. Он в жесткой апатии. Скажут лежать – лежит, скажут гулять – выходит вместе со всеми во двор и медленно бродит по периметру площадки. У безглютеновых экологов больше собственной воли. Другие заключенные говорят, что он нормально выглядит и держится, но они понятия не имеют, кто такой Эмиль. У того, что от него осталось, внутренняя энергия на нуле.

Но у него есть память. По вечерам я, словно на что-то рассчитывая, прошу его поговорить со мной. Он спрашивает, о чем говорить, и я прошу его что-нибудь мне рассказать. Если не указать конкретно, он переспросит сколько угодно раз. Если попросить перечислить награды – монотонно вспомнит каждую. По команде подробно расскажет, как именно он метнул копье, чтобы завоевать медаль. Также и с любовными похождениями. Лежа на своей койке и глядя в потолок, он механически перечислит этапы совокуплений, но звучать это будет – как шелест мертвых листьев.

Свои драгоценные правила он тоже воспроизводит безжизненно. А если спросить, какая его цель с предельным смыслом – ответит, что ее нет. Вместо суперброма ему могли бы ввести супермышьяк, результат хотя бы не рвал бы мне душу.

Одно время я думаю, что мог бы попросить его что-нибудь с собой сделать. Чтоб восстановить справедливость по отношению к настоящему Эмилю. Но – нет, нет, в камере слишком много времени для дурных мыслей.

…

…

Поле трех лет вязкого мрака мы с сокамерником покидаем серые блоки тюрьмы. Мы оба улыбаемся, пока автобус увозит нас вдаль. То есть не в какую-то особую даль – просто перевозит в жилье для рабочих.

У Эмиля сдержанно-радостное лицо, можно даже подумать, что он и правда рад. Я не прошу его теперь делать что-то конкретное, просто напоминаю, например, что момент счастливый. И он подстраивается.

На дорожных работах, куда нас сперва определяют, мы не особенно пригождаемся. Бригадир недоволен, что любое распоряжение для Эмиля он должен сначала передать мне и дождаться, пока я разжую все напарнику. Потому что иначе толку не добиться. Эмиль даже на «иди сюда» от начальника не реагирует. Выглядит так, будто моему напарнику, которого бригадир без нежностей называет «тупой вол», безразлична субординация. Это правда – и это разлагает коллектив.

Но самое приятное в том, что игнорировать начальника дорожных работ решает сам Эмиль. Хороший знак. Как будто дальнее эхо Знака Быка.

Нас переводят на менее конфликтное производство – в пекарню. Разгружаем мешки с мукой и ящики с яйцами, носим поддоны с выпечкой, а по большому счету – работы для нас двоих не так уж много. Часто хватает одного Эмиля, а я прихожусь ему компаньоном.

Пекарня, так уж получается, производит сколько-то некондиционной продукции. Безрогих рогаликов, страшных булочек, перекошенных пончиков – всего того, чем лучше не пугать непосвященных. Что-то годится в переработку, что-то портится, а жаль. Я к тому, что идут недели, и мне становится все тяжелее двигаться и дышать одновременно, лучше бы что-то одно.

С коллективом у нас контактов рабочий минимум, у всех нет времени. Усатые пекари в цеху, дородные матроны-продавщицы в торговом зале, Эмиль с ящиком молока, водители грузовичков «Свежая выпечка», Эмиль с подносом бубликов – все знают свое дело. Вдобавок для усиления матрон-продавщиц к нам устраивается молодая пухлая ганимедийка.

И в один момент я замечаю, что… Да нет, показалось. Он просто реагирует на помеху, чтобы никого не сшибить. Все вертятся на небольшом пространстве, надо оглядываться. Но вот, вот! В этот раз точно!

Эмиль оборачивается, чтобы посмотреть на задницу ганимедийки. В следующий раз – в тот же день! – я вижу, как он останавливается с очередной ношей, чтобы пристальным долгим взглядом оценить ее пышное декольте. Которое, кстати, не должно быть видно настолько явно, если форменный фартук завязан правильно, но он завязан обманчиво небрежно.

Вечером дома я протягиваю Эмилю свой шлем для вирта.

– Хочешь? – спрашиваю я просто.

– Нет.

– А ты попробуй. Я прошу тебя, попробуй!

Он качает головой, потом делает жест, чтобы закрыться от меня. Бедняга! Только такое ему теперь доступно – и только так он может попробовать вернуть часть себя. После суперброма и это нереально, но вдруг поможет?

– Почему ты не соглашаешься, Эмиль?! – повышаю голос.

Он смотрит мне в глаза и произносит:

– Нет вирту и заменителям, лучше ничего, чем вирт.

– Вот как? – говорю с досадой. – В таком случае какая твоя цель и какой ее предельный смысл?

– Я не знаю… – Он растерян. – Мне надо подумать.

Не мучаю его больше этим вечером, и так я хватил лишнего. Но утром обнаруживаю Эмиля в общей комнате, на столике перед ним – шлем для вирта. Предполагаю, что он просидел так всю ночь, но решаю пока не спрашивать. Увидев меня, он механически улыбается и отправляется в ванную. Я тем временем делаю нам кофе покрепче. Появившийся на кухне Эмиль гладко выбрит и облачен в свежую рабочую одежду.

В пекарне короткий день перед выходным в честь государственных торжеств. Завершается траур по предыдущей Божественной Королеве-Лебедь, на престол вступает новая. Не думаю, что нам с Эмилем есть до этого какое-то особенное дело. А вот полтора выходных – это полтора выходных, мы даже отпразднуем.

В этот день нам надо отправить всю готовую сдобу в выездные палатки. Но только красивую, без косяков. За большим отбором часы проходят незаметно. В итоге передо мной два поддона отбраковки, которую нельзя показывать на торжествах такого уровня. Продавать в основном можно, но не послезавтра. Магазинчик при пекарне уже закрыт. В общем, еще час вздыхаю над двумя горками пропадающей недокрасотени – столько волочь домой тоже не вариант.

Однако все разошлись. Эмиль, разумеется, ждет меня на улице. Я иду к служебному выходу с коробкой того, с чем не смог расстаться, но оборачиваюсь на женский хихик. Свет пробивается из-под двери кладовой, я прусь в ту сторону, но замираю, потому что слышу голос пышногрудой ганимедийки:

– Скажи, милый, ты меня хочешь или нет?

Голосок-то с ноткой недоумения.

Понимаю, что там с ней Эмиль, и что в этот самый момент он может все испортить. И в его ситуации иное невозможно. Или – я успею допнуть его до чуда. А вдруг?!

– Дружище! – кричу истошно. – Я ухожу, подойди на пару секунд!

Он выскакивает из подсобки, немного встрепанный, чуточку не в себе. Я – уж такой порыв – отбрасываю свою коробку, розовые и белые пончики разлетаются вокруг по дуге. Не обращая внимания на видимую в проем ганимедийку с голыми сиськами, я шагаю к Эмилю и со всей возможной внушительностью требую:

– Скажи мне правило два!

– У сына Юпитера, – отвечает Эмиль завороженно, – воссозданного под Знаком Быка, с женщиной все получится обязательно…

– Скажи мне правило три! – вещаю.

– Еще раз! – отвечает громко. – Всегда знать! Что получится!

Хлопаю его по обеим щекам его твердой морды.

– Иди! – ору. – Ты знаешь, что делать!

Эмиль страшно раздувает ноздри, разворачивается на месте и кидается в подсобку, одновременно срывая с себя одежду.

– На закрытие дверей мы, конечно, плевали… – бормочу я про себя, поспешно ретируясь.

Сами пончики соберут.

…

…

Мой друг вновь настоящий! В полной мере, с лихвой. На следующий день, в наш выходной, от его новой-прежней ипостаси – хорошенько проспавшейся – уже нет спасенья.

– Рывок, Маршалл, рывок! – орет он на нашей небольшой кухне. – Пришло время его продолжить!

– Я вижу цель и предельный смысл! – разносится в общей комнате.

– Как раз сегодня тот день! – лупит мне в дверь туалета…

– Эмиль, я знаю! – кричу в ответ. – Я видел этот проспект, хватит мне его подсовывать!

Торжества в честь новой Божественной Лебедь – вот, о чем проспект.

– Ты обалдел?! – уточняю на всякий случай. – Ты хочешь сорвать коронацию?

– Не сорвать, Маршалл, ну чего ты. Я хочу ее улучшить до предела. И для этого я уже связался с той фрейлиной, помнишь? Чтобы она передала будущей Королеве-Лебедь, что мы с ней можем закончить начатое.

У меня все сжимается, и я покидаю туалет. Мою руки. Иду на кухню, сажусь. Смотрю на чайник, встаю. Иду в общую комнату, сажусь. Смотрю на приплясывающего повсюду Эмиля.

– Ты чего-чего наделал? – говорю.

– И просил передать, что она уж точно не пожалеет, потому что с того раза я стал еще лучше. А ей теперь можно вообще все. А я – устрою ей лучший день в ее жизни, она про коронацию забудет. То есть не забудет, конечно, напомнят, просто это перестанет быть главным событием в расписании.

– То есть ты сообщил, – уточняю, – органам власти. Что курс сверхмощного препарата. Для химической кастрации. Оказался неэффективен. В суд не звонил, чтобы и их обрадовать? А в нашу родную тюрьму?

– Маршалл, ну чего ты. Никуда я больше не звонил.

Раздается дверной сигнал.

– Ага, – соглашаюсь, – ты молодец. Сейчас ложись на пол, а я пойду открывать, пусть мне током в морду дадут.

…

…

Мы, двое презренных рецидивистов, годами планируем месть – и на этот раз уже полную дискредитацию престола Божественной Лебедь. Для этого у нас все готово в нашем логове. Так мне объясняют на допросах. В детали, что там готово, я не вдаюсь.

Спецслужбисты довольны. Поздравляют себя с удачей по предотвращению срыва коронации. Суд в этом случае быстрый, а приговор – единственный возможный.

Пару дней проводим в камере, до ужаса похожей на нашу прежнюю. К счастью, это совсем ненадолго, и завтра все кончится.

Накануне казни нас удостаивают визитом, иначе не скажешь. Никого бы, разумеется, к нам не пропустили, но эта фигура – единственная, для которой нет ограничений.

Сияющая ганимедийка. Тонкий золотой рисунок на щеках, фигура завернута в крылья – это плащ такой формы, очень похоже. За ней закрывается дверь, и мы остаемся втроем. Только она могла такое приказать. Зная, конечно, что никакие мы не террористы.

– Стал еще лучше, значит? – произносит она. – Что ж, у меня появилось окно в расписании. Можем действительно закончить начатое. А то чего тебе зря пропадать.

Обращается она, разумеется, только к Эмилю. Но вот и до меня снисходит – не глядя, бросает мне небольшие наушники-шумодавы и глазную повязку.

– Надел, быстро, – говорит мне.

Вижу, как она расстегивает пряжку плаща, надеваю повязку, чтобы не пялиться. Слышу:

– Давай-ка быстрее начинать, у меня правда мало времени.

Запихиваю в уши шумодавы.

…

…

У сияющего золотого веретена есть центр – женская фигура. На нее уже не так больно смотреть. Она держит что-то в руках, протягивает вперед.

Идет к нам через аудиторию. Я уже не вижу публику из ганимедейцев и редких инопланетников – они все будто превратились в ряды перьев в гигантских развернутых крыльях. Этот эффект завораживает, я любуюсь им, отдыхая от сияния.

Божественная Лебедь вплотную приближается к нашей с Эмилем прозрачной капсуле. Моя кожа горит от света, льющегося на нас через стекло. А еще появляется ощущение, будто мы поднимаемся на скоростном лифте.

– МЫ БЛАГОСЛОВИЛИ ЯЙЦО ПОСЕВА, – объявляет Королева-Лебедь.

Не точно эти слова, но я предполагаю, что эти. Речь ее сложно понять, ее голос гремит и отражается от стен, словно мы теперь в узкой пусковой шахте. Помещение действительно сузилось, но вместо стен – те же огромные крылья.

– СЕЙЧАС МЫ ОТПРАВИМ НАШ ИМПУЛЬС!

Лифт как будто останавливается. Над нашей капсулой что-то изменилось – сверху на нас смотрит окошко почти чистого космоса. Почти – потому что виден краешек планеты-гиганта.

– НОВАЯ ВСЕЛЕННАЯ – ТВОРИСЬ!

Я решаюсь посмотреть на Яйцо Посева в руках Лебедь, но – не могу обработать картинку умом. Яйцо невозможно большое, оно помещается в женских ладонях, оно шумит абсолютным тутти всего, воет бесконечной полифонией – и это я лишь миг косился на его призрачную скорлупку.

Шквал информации отключает мое сознание на какое-то время.

Прихожу в себя я рывком – это так встряхнул меня за плечи Эмиль. Тишина, капсула открыта, мы в той же аудитории, но уже без зрителей. Мои руки и ноги свободны – и болят. Все болит, особенно голова и глаза, которые вопреки всему не запеклись в глазницах.

Эмиль радостно улыбается, кивает и поворачивается к подруге – ведь Королева-Лебедь находится рядом с нами, но уже в обычной ипостаси.

– А как часто можно это запускать? – спрашивает Эмиль и сразу предлагает: – Давай еще запустим!

Смешок. И голос, уже обычный ее голос, зато очень приязненный:

– Посмотрим, на сколько тебя хватит.