Право на жизнь

Рывком выбросило в едва просыпающееся утро. До звонка будильника далеко. Снова эти сны про чужую жизнь. Чужую вроде бы, но такую до боли яркую, что кажется реальной и про себя.

В голове услужливо включились кадры киноленты. На этот раз СССР. Пятьдесят четвертый год. Охота на ведьм. Партийные списки врагов народа закончились, а болезненный азарт уже проснулся, огляделся и пошел народ. А что народ? Включился. Кто от усердия, кто по глупости. Хуже, если от зависти или страха. А тут уж, если под гребенку попал, больше не встал,... но и у этой акулы зубы иногда ломались.

Голос за кадром или, кто там вливал в мозг картинку, пропал. Момент и камера берет новую сцену. Молодая женщина лет тридцати, темноглазая, темноволосая. Врач с такой нужной женской специализацией – акушер-гинеколог. Нормальная вроде бы профессия. Полезная. Только не все в порядке со специалистом по женской линии. Бабушку тоже акушерку в селе кто ведуньей звал, а кто и ведьмой. От неё, видимо, и передались внучке знания не из учебников.

“А времена были тяжелые”, – продолжил закадровый голос. “Доносы листопадом прилетали на столы сотрудников НКВД. Один из листков вмешался судьбу самого молодого гинеколога в ведомственной больнице. "Подозрительные у нее были какие-то методы лечения. Несоветские!" Так бы и закончилась карьера, а, может быть, и жизнь начинающего медика, но у дознавателя жена была на девятом месяце сложной беременности. А в деле любопытные показания свидетелей и ни одной жалобы от пациентов. Донос на всякий случай переселился в карман будущего отца”.

* * *

Ночью тишину камеры разорвал тревожный визг дверных петель: «Одевайся!» Повели не в комнату для допросов. Дальше. Снова чёрный воронок. Дорога по темным улицам. Еще одна комната для допросов. Глаза дознавателя утонули в тревоге и безумной надежде. В руках дрожит лист доноса:

– Что из этого правда?

Какой же он грязный душой, злой, но жену любит. Устало поднимаю голову, читаю по нему:

– Ты боишься. Очень. Помнишь ту женщину – мать троих сыновей, которых ты подвёл под расстрел для масштабности дела? Ты её отправил в лагерь после того, как она прокляла тебя, пообещав, что ты никогда не будешь отцом? Вижу, помнишь. Первый раз твоя жена едва не умерла на руках у врачей. Это вторая попытка. Роды идут тяжело.

Взгляд мужчины напротив тяжелеет. Вдруг кто-то другой, спокойный, знающий встал за моим плечом. Бабушка. Сила и уверенность наполнили голос.

– Я спасу твоего ребёнка. Сейчас ты отвезёшь меня в больницу, и отдашь мне все, что у тебя есть по моему делу, – он торопливо кивнул, – завтра на вокзал и забудешь обо мне сразу же.

* * *

Непросто снять проклятие Матери, потерявшей троих детей. Да и нужно ли? У меня были права на спасение жизни ребёнка. А проклятие? Я просто спросила Жизнь, кого она выбирает: ребёнка, который к ней пришел только что или его отца. Она выбрала…

* * *

Влажная подушка. Сердце стучит в ушах...