Предание о незримой боярыне

Преданье о незримой боярыне

Как возникают в истории "черные легенды"?

Да очень просто - рассматривается только одна сторона медали.

Если сто лет спустя взять подшивку любой более или менее языкастой (по

меркам семидесятых годов) газеты и перечитать один за другим материалы

первой и второй полосы - то окажется, что при Брежневе мы жили в раю:

промышленность пыхтела, вожди вели, народ поддерживал. А если, не обращая

внимания на первую и вторую полосы, перечитать третью и четвертую, то

выяснится, что близился конец света: все крыши текли, все заводы и

фабрики были полны бракоделов, все председатели колхозов тоже что-то

непотребное вытворяли... Говорю это с полным основанием: лично пришла в

журналистику в 1974 году и своими руками писала как легенду номер

один, так и легенду номер два.

Социалистический рай - это черная легенда. И социалистический ад - такая

же черная легенда.

Во времена инквизиции в Испании, самой что ни на есть

праведно-католической державе, расцвел великолепнейший и

свободолюбивейший театр, творили замечательные писатели и поэты. Судить о

Испании по инквизиции - создавать черную легенду. Судить о ней же по

прекрасным комедиям Лопе де Вега (сам он считал, что написал их полторы

тысячи, и почти все они были поставлены на сцене!) - тоже создавать

черную легенду, хоть и радостно-беззаботную.

Если начать раскапывать российскую историю, то и она полна черных легенд.

Одну из них уже понемногу расчищают от ленинских цитат и всевозможных

благоглупостей. Это - легенда о декабристах. Пора бы взяться и за прочие.

Мне как женщине стала интересна черная легенда о затворничестве женщин в

допетровской Руси.

Мало кто (я имею в виду представительниц своего прекрасного пола) примется

копаться в первоисточниках. О пресловутом затворничестве мы знаем из

учебников истории и романа Алексея Толстого "Петр Первый". Что касается

учебников - то им особой веры нет. Их авторы выполняли социальный заказ -

как, впрочем, и Толстой.

Те Петр Первый и Иван Грозный, которых преподносит нам этот

талантливейший, но чересчур верноподданный писатель, во всю глотку орут:

"Люди, как прекрасно, когда вас ведет уверенный в себе, решительный,

прозревающий сквозь тьму невежества великолепное будущее вождь!" Иван

Грозный у Толстого вообще оказался романтическим любовником (пьеса "Орел

и орлица" не попала в школьную программу, а напрасно, со школьных лет

детки должны затвердить рецензию на подобные вещи: "Нельзя же так

прогибаться!") А Петр...

Черная легенда творилась уверенной рукой. Отсекалось все, что способно

повредить положительности персонажа.

Взять хотя бы личную жизнь Петра. Ему не было и семнадцати, когда мать

женила его на девятнадцатилетней красавице Евдокии Лопухиной.

Версия учебника истории, талантливо подхваченная и разработанная Толстым:

ничего общего не могло быть у Петра с кроткой и слезливой затворницей. Они

и прожили-то по-супружески лишь пару месяцев - как только вскрылось ото

льда Плещеево озеро, Петр и ускакал строить свои корабли, оставив

новобрачную тосковать в одиночестве. Правда, сына Алексея она ему

каким-то чудом родить успела. Но жила в полном забросе, а когда царь

вернулся из заграничного путешествия с идеей жениться на немке Анне Монс,

то законную и совершенно ненужную жену спровадил в монастырь.

А вот что было на самом деле. Петр, бегая в немецкую слободу к Анне Монс

(которая одновременно не порывала отношений с предшественником Петра,

Франсом Лефортом, и не возражала против интереса юного царя к ее подруге

Елене Фаденрейх и к дочери серебряных дел мастера Беттихера), сохранял

нормальные супружеские отношения с Евдокией. После Алексея (28 февраля

1690 года) появился на свет царевич Александр (3 ноября 1691 года - 14

мая 1692 года), а за ним - царевич Павел (честно признаюсь, точных дат не

раскопала, но он родился осенью 1692 года и прожил немногим более

полугода). Алексей Толстой об этих несчастных детях умолчал. А как же!

Тогда бы пришлось упомянуть и то, что Петр не пожелал присутствовать на

похоронах Александра...

Все учебники истории дружно упрекают Евдокию - мол, не соответствовала

Петру бедная теремная затворница своим нравом и интеллектом! Мол, скучно

ему с ней было...

Черная легенда о глупой царице Дуне, к счастью, развенчивается

элементарно - при помощи обыкновенного календаря.

Полагаю, что Анна Монс разбиралась в геометрии и фортификации примерно

так же, как Евдокия Лопухина. Петр искал в женщине вовсе не интересную

собеседницу. Более того - когда во время своей первой поездки в Европу он

встретился с дамами, умеющими беседовать на любые темы, то страшно

растерялся.

Но Анна Монс с подругами все же могли дать царю то, чего не давала

законная жена.

По строгим правилам православия совершение таинства брака запрещается

накануне среды и пятницы в течение всего года, в канун воскресных,

двунадесятых и великих праздников, в продолжение всех постов: Великого,

Петрова, Успенского и Рождественского, в продолжение Святок, с 25 декабря

по 7 января, в течение масленицы и пасхальной седмицы, в день Усекновения

главы святого Иоанна Предтечи, 29 августа, и в день воздвижения Креста

Господня 14 сентября! Все эти запреты объявлял священник в церкви, чтобы

женщины не запутались. Если посчитать - то выходит около двухсот дней.

Прибавим те дни, в которые Евдокия не могла разделять ложе "по состоянию

здоровья", а также дни плохого самочувствия во время трех беременностей,

до и после родов.

Петр же, по воспоминаниям современников, именно в этой области был очень

активен. И вспомним, как складывался "год Петра" с конца 1680-х по 1696

год. Лето - военные учения, маневры, походы, возня вокруг потешной

крепости Прешбург, когда государь всея Руси не гнушался и лопаты с

тачкой, поездки на Плещеево озеро под Переяславлем-Залесским, где

строилась, была построена и спустила первые суда на воду первая настоящая

верфь и где Петр был готов пропадать неделями. С апреля по сентябрь

государь был занят делами за пределами Москвы, дорожа каждым днем, -

потому что осенью, с наступлением распутицы, он был обречен на

малоподвижный, с его точки зрения, образ жизни. Не гонять же потешных на

приступ Прешбурга по пояс в грязи (это не художественный образ, именно

такой глубины грязь водилась осенью даже на площадях Москвы). Казалось

бы, именно теперь-то и любить жену!

Но у нее - сперва Рождественский пост почти в месяц, потом пост на

Святки, потом - на масленицу, потом вообще самый длинный в году Великий

пост, а как он завершится - следует пасхальная седмица. По завершении же

пасхальной седмицы уже вовсю идет весна - и Петр уносится обратно на

Плещеево озеро...

Даже если бы Евдокия, женщина глубоко религиозная, и решилась нарушить

святость поста, то у нее начались бы крупные неприятности - присмотр за

молодой царицей был круглосуточный. Все историки сходятся на том, что

охлаждение между Петром и Евдокией по-настоящему началось после рождения

Алексея. Царевич Алексей родился 28 февраля 1690 года. Стало быть, с

осени (возможно, с ноября, но неизвестно, когда именно русские царицы

прекращали супружескую жизнь во время беременности, боясь за младенца)

до, в лучшем случае, апреля Петр был лишен близости законной жены. А в

мае уже вовсю шли учения семеновцев и преображенцев... Последнее же

сражение сезона, между потешными и стрелецким полком под командованием

Сухарева состоялось 11 сентября. Затем начались пиры - то в Измайлове, то

в Немецкой слободе, а то в Андроньевом монастыре. В ноябре начался

рождественский пост. Зимой Петр исхитрялся ездить на верфь, где своими

руками строил большую яхту на тридцать человек. Стало быть, до февраля

1691 года с супругой он бывал близок довольно редко. Судя по тому, что

царевич Александр родился 3 ноября 1691 года, зачат он был именно в

феврале - в те буквально несколько дней между постами, когда любовь была

дозволена. Потом - Великий пост, потом Петр на весь апрель уехал в

Коломенское, а летом, естественно, большие маневры. Промежуток между

Успенским и Рождественским постами был потерян для личной жизни с связи с

родами Евдокии. Стало быть, после родов она могла разделить с мужем ложе

или сразу после Святок, или, если здоровье не позволило, - после Великого

поста, то есть весной.

Такая вот арифметика...

А красавицы из Немецкой слободы православных постов не соблюдали. И

присмотреть за Петром там было некому. Ездил с ним его молодой дядюшка,

Лев Кириллович, лет на восемь постарше племянника, ездил князь Борис

Голицын, но оба злоупотребляли алкоголем до такой степени, что не до

государевых метресок им было. А коли что и видели - не докладывать же

царице-матери, себе дороже встанет...

Даже самая высокообразованная женщина при таких обстоятельствах не в

силах удержать молодого и темпераментного мужа.

Вернемся к нашей "популярной энциклопедии" петровской эпохи - к роману

"Петр Первый". Если отвлечься от графини Десмонд, Екатерины "Василефской"

и нескольких эпизодически возникающих западных аристократок, Толстой

предложил нам три женских образа, и все три - отчаянно рвутся на свободу!

Сквозной персонаж - Санька Волкова, которая, выучившись грамоте, едет в

Париж ко двору Людовика Четырнадцатого - блистать. Второй - сестра Петра,

царевна Наталья, чья любовь к театру и драматургии вывела ее из терема

прямиком в объятия Гаврилы Бровкина. Третий - царевна Софья. Этот

персонаж трактован вполне традиционно - с уважением к интеллекту, но с

порицанием за противодействие Петру. Ну и комическое семейство

Буйносовых, где тема девичьего затворничества решается совершенно

водевильно.

То есть, о борьбе с затворничеством рассказано, и очень мило рассказано.

А само оно, затворничество, показано?

С чем бабы боролись-то?

Давайте определимся - что вообще такое "затворничество"? Применительно к

каким категориям женщин можно говорить о затворничестве? И кому оно было

нужно?

Очевидно, имеется в виду такой образ жизни, при котором лицо, добровольно

или принудительно его избравшее, общается с ограниченным количеством

близких людей и покидает свое местожительство крайне редко. У многих

народов для женщины еще было обязательным прятать лицо.

Если и существовал идеал уединенной жизни для женщины, то реализовать его

можно было только в тех слоях общества, где мужчина (отец, муж, брат,

сын) мог содержать достаточно прислуги, чтобы женщина не имела

необходимости в излишних контактах. Смешно говорить о затворничестве

крестьянки, небогатой горожанки и, как ни странно, даже монахини. Взять

средневековый Китай - жены и наложницы знати выезжают из дому разве что в

паломничество, но жены торговцев и ремесленников свободно выходят на

улицу, а буддийские монахини ходят по домам, где преподают девочкам

основы вероучения, грамоту, даже литературу. Взять средневековый Восток -

с одной стороны, строгость гаремных нравов, с другой - необходимость для

небогатой женщины без посторонней помощи вести домашнее хозяйство,

которая вынуждает к постоянному контакту с мужчинами (продавцы на базаре,

скупщики ее рукоделий, наставники сыновей, мулла). Взять Москву

семнадцатого века - та же картина. Если посадская стрельчиха вздумает

целыми днями сидеть дома, то на стол подать будет нечего, и достанется

ей от мужа-стрельца основательно. А монахини были постоянными гостьями в

боярских и купеческих домах. Они преспокойно ходили по улицам, собирая

пожертвования на храмы, и общались при этом не только с женщинами.

Всякий мужчина предпочтет, чтобы жена не мела хвостом по улицам и

закоулочкам, по торжищам да по кумушкам, а сидела дома, занималась

хозяйством и воспитанием детей. В этом отношении купец и дьяк отличаются

от современного мужчины только тем, что они могли дать женщине такую

возможность. Но степень затворничества в каждом конкретном случае семья

определяла сама. И женщина - даже в большей мере, чем мужчина.

Рассуждая о затворничестве мы сравниваем быт женщины семнадцатого века с

нашим бытом. За аксиому берется положение: женщина ходит на работу. Уж

что она там делает восемь-девять часов ежедневно - другой вопрос. Не

ходить на работу еще десять лет назад считалось неприлично. А двадцать

лет назад мать могла с гордостью сказать о себе: "Я ни дня на больничном

не просидела с больным ребенком!" И это не потому, что ребенок (один) рос

идеально здоровым. А потому, что начальство таких бюллетенщиц не любило,

и женщины по-всякому изворачивались, чтобы в первую очередь выполнить

трудовые обязательства, а потом уж - материнские.

Но, пока феминистки не придумали способа заставить мужчин раз в месяц

испытывать все неудобства, связанные с менструациями, а также два-три

раза в жизни выносить и родить ребенка, придется считаться с тем, что

здоровье женщины и ее долг перед детьми с мужским графиком работы как

правило несовместимы. Многие женщины скверно себя чувствуют при

менструациях. Там, где пра-пра-прабабка имела возможность просто лечь и

подремать, отложив домашние дела (а хождение в церковь в такие дни

просто-напросто запрещалось, как, кстати, и посещение матерью

богослужений до того, как ребенок будет окрещен), там пра-пра-правнучка

кидает в рот горсть таблеток, красится поярче и бредет на работу в

препоганом настроении. А есть еще и такой совершенно официальный термин -

"декретные дни". Он употребляется в балете и в цирке. Женщина, у которой

эти самые дни, сообщает о них начальству и может не участвовать в

представлении или в спектакле. Хотя обычно участвует...

Рассуждая о затворничестве, мы, скорее всего, почему-то ориентируемся на

быт женщины даже не турецкого, а персидского гарема - оно было куда

строже. Есть от чего прийти в ужас! Но попробуем для начала разобраться -

откуда вообще взялось слово "затворничество" применительно к быту женщины

в допетровской России?

Лично я начала поиски с "Домостроя". В советские времена всякого

ревнивого мужа норовили назвать домостроевцем. Теоретически именно там и

следует искать апологию женского затворничество.

Ну так вот - даже слова этого я там не обнаружила. Женщине

предписывается, как вести себя дома и в церкви, как принимать гостей и

самой вести себя в гостях (!), как стряпать и как связывать лоскутья в

узелки. Ни слова о том, что она непременно должна сидеть дома! И очень

много слов о том, что она должна работать: вставать раньше всех, задавать

слугам и мастерицам дневной "урок", контролировать их, следить за

закупками, учить дочерей хозяйству и рукоделию.

Запомним это наставление!

Может быть, я не до всех первоисточников источников добралась. Но в тех,

которые мне попали в руки, слово "затворничество" применялось

исключительно к монахам (не монахиням) высокого духовного уровня, и такой

образ жизни считался одной из составляющих монашеского подвига. То есть -

деяния незаурядного.

А теперь попробуем реконструировать жизнь русской женщины из богатого

семейства. Если пройти вместе с ней по годам и десятилетиям шаг за

шагом, станет ясно, как же на самом деле жили и чем занимались боярыни.

Итак, рождается девочка. Это не одинокий ребенок современной семьи, у

нее, скорее всего, уже есть старшие братья и сестры, а если нет - очень

скоро появятся младшие.

В семьях традиционно было по пятеро-шестеро детей, а то и больше. Значит,

количество двоюродных братьев и сестер могло достигать тридцати! А

троюродных - и того больше. Всех их девочка знает, потому что сестры

матери, приезжая в гости, берут с собой детей. По малолетству им можно

играть вместе, невзирая на пол.

Девочка живет в уютной маленькой светлице, а в хорошую погоду играет в

саду. С шести-семи лет ее уже всерьез обучают вышиванию. Кстати,

рукоделие вовсе не было "трудовой повинностью". Оно давало женщинам

немало радости. Скорее всего, в этом же возрасте она учит наизусть

молитвы, а немногим позднее ей преподают и грамоту. Судя по "Домострою",

арифметику тоже - ей в будущем придется "счетом" выдавать аршины полотна

и фунты муки.

Если сына учит грамоте священник или же его посылают в школу, то для

дочери есть специально обученная домашняя учительница. Если такой особы в

хозяйстве пока не было - когда рождалась дочь, кого-то из домашних девок

посмышленнее заставляли обучиться чтению и письму. Вот что писала уже в

начале восемнадцатого века царица Прасковья своей дочери Екатерине,

отданной замуж за Карла-Леопольда Мекленбургского: "Которая у меня

девушка грамоте умеет, посылает вам тетрадку; а я держу у себя, чтоб

внучку учить русской грамоте." Царица действовала в соответствии с

обычаем. Кстати, в штате царевны дома Романовых, кроме мам и нянек,

всегда была "учительница", именно это слово и употреблялось.

Приучали ли девочку к ведению хозяйства? Похоже, что вряд ли. Трудно было

предсказать, в какой дом она попадет, выйдя замуж. Больше смысла было в

том, чтобы свекровь учила невестку на "конкретном материале".

Лет с тринадцати-четырнадцати девушка уже боярышня на выданье. Родители

заботятся не только о ее здоровье и нарядах, но и о том, чтобы у нее были

подружки из равных по положению семейств. Это и маленькие родственницы, и

дочери тех мужчин, с которыми отец общается по службе или в свободное

время. Считалось вполне естественным велеть кучеру заложить лошадь в

санки, а мамушке - объездить подружек и пригласить их к боярышне на

посиделки, на святочное гадание о женихах.Девичьи игры передавались от

поколения к поколению. Летом же то в одном саду, то в другом, за

высокими заборами, боярышни пели, рукодельничали, качались на качелях.

При этом они не так чтобы совсем открыто, но все же общались с молодыми

людьми из тех домов, куда приезжали в гости. Сестрички всячески

способствовали знакомству братьев с подружками. И старшие - не возражали.

Ведь речь шла вовсе не о том, чтобы боярышни шарахались от женихов.

Просто их ограждали от общения с людьми "не своего круга". То же было и в

купечестве.

Воспитание русских царевен было своего рода недосягаемым и мало кому

нужным идеалом, как идеальной почиталась вся семья царя-батюшки. Боярышню

не выпускали к гостям, навещающим ее отца, и дело тут было вовсе не в

угрозе для ее девственности. Просто боярское застолье очень часто

оборачивалось глобальной пьянкой, а женщинам официально спиртные напитки

были запрещены. По той же причине и боярыня, угостив почетных гостей

стопкой вина из собственных рук, поскорее удалялась в свои хоромы. Другой

вопрос - что у нее в хоромах могли оказаться личные припасы в бутылках...

Вот какая история вышла с полковником Петром Дорофеевичем Дорошенко. Он

был вызван царем Федором Алексеевичем в Москву и решил перевезти туда

жену и дочь. Но при одном условии - жена должна перестать пьянствовать.

Вот что писал брат полковника, Андрей:

"Брат Петр за злодейские ее дела положил на нее черное платье (поместил в

монастырь), но, видя маленькую дочь свою в сиротстве, умилосердился над

злодейкою и взял ее к себе в жены по-прежнему, а она ему обещала, что до

смерти ничего хмельного пить не станет. Но по отъезде брата в Москву

стала она пить безобразно, без моего ведома ходить и чинить злодейство.

Теперь велел я ей собираться ехать в Москву, а она при отце своем Яненке

кричит: "Если ты в Москву пошлешь меня насильно, то брату твоему Петру не

долго в свете жить!"

Очевидно, в то время уже догадались, что женский алкоголизм опаснее

мужского. И всеми средcтвами старались возвести преграду между женщиной и

бутылкой.

Да, знатных девушек берегли пуще глаза и гордились тем, что их до свадьбы

мало кто видел. Это была преувеличенная забота о сохранении ими

девственности, и то же самое имело место по всей Европе. Только во

Франции, к примеру, девиц с самого раннего возраста отдавали в

монастырские пансионы и вынимали оттуда, чтобы отвезти под венец. Уж если

это не затворничество - то я и не знаю! Боярышню хотя бы воспитывали ее

родная мать, бабушка, любящие детей домашние женщины. Ребенок получал

меньше знаний, но больше любви.

Можно гордиться тем, что сберегли дочку. А можно - тем, что дочка

участвует в конкурсах красоты и расхаживает в купальнике по помосту перед

телекамерами, получая недвусмысленные предложения от организаторов шоу.

Каждому веку - свои крайности.

Вернемся в семнадцатый век.

Лет в пятнадцать-шестнадцать боярышню уже могли выдать замуж. Но это не

было правилом. Девушка и в двадцать лет не считалась перестарком. Когда

женили восемнадцатилетнего царя Ивана, невесте Прасковье было двадцать.

Когда женили царя Петра, неполных семнадцати лет, невесте Евдокии было

девятнадцать. Когда царь Алексей, овдовев, женился на Наталье Нарышкиной,

ей было двадцать лет.

Родители старались, чтобы жених и невеста соответствовали по возрасту - о

чем, кстати, и "Домострой" особо печется. А что касается нежных чувств и

браков по расчету - и то, и другое, очевидно, имело место.

Молодой человек имел возможность увидеть девушку, заинтересоваться,

словечком перемолвиться и даже влюбиться. Более того - время от времени в

Кремле устраивались настоящие ярмарки невест.

Когда царю (Михаилу, Алексею, Федору Романовым) приходила пора

жениться, со всей России свозили "девок пригожих, дородных и собою

лепых", причем всякого звания, они месяцами жили в Кремле, достаточно

свободно по нему ходили, и если царицей делалась одна, то прочие, скорее

всего, тоже находили себе столичных женихов без особого шума.

Итак - Михаил Федорович сперва высмотрел себе в 1616 году Марью Хлопову,

но она после обручения заболела и свадьба не состоялась. Затем царь

выбрал Марию Долгорукову, повенчался с ней и прожил четыре месяца, но она

скончалась. На третьи смотрины опять свезли красавиц, и тут молодой царь

самым романтическим образом влюбился в девушку, которую приметил в

кремлевском дворе, когда она шла в церковь. Эта девушка, Евдокия

Стрешнева, стала царицей и прожила с Михаилом Федоровичем двадцать лет,

пережив его всего на три недели.

Алексей Михайлович тоже устроил смотрины и выбрал Евфимию Всеволожскую. И

на сей раз браку помешала болезнь. А далее следует целая интрига.

Воспитатель царя, Борис Иванович Морозов влюбился в молодую красавицу

Анну Милославскую и задумал жениться на ней, а воспитанника женить на ее

сестре - Марии. Он умудрился познакомить молодых людей в доме дьяка

Посольского приказа Ивана Грамотина, где Мария тогда жила, и вскоре были

сыграны две свадьбы.

После смерти Милославской царь Алексей в доме у Артамона Матвеева

познакомился с его воспитанницей Натальей Нарышкиной и женился на ней.

Сын Алексея, Федор, тоже высмотрел Агафью Грушецкую поблизости от церкви,

во время крестного хода. В 1680 году она стала московской царицей.

Надо полагать, были подобные любовные истории и в знатных семействах, но

их не афишировали. Увенчалось дело браком - и ладно.

Девушек берегли, но не до такой степени, чтобы женихи заподозрили

неладное. Возможность влюбиться дворянская молодежь имела!

Только понятие "любовь" тогда было несколько иным.

Общество заботилось о том, чтобы каждая девушка получила брачного

партнера. Если сейчас мы говорим дочкам, которые влюбляются с первого

взгляда: "подожди, погуляй с ним немного, разберись, что за человек", то

тогда девушка имела возможность влюбиться с первого взгляда в парня, о

котором сразу было известно, кто таков, и более того - это, скорее всего,

был возможный кандидат в женихи или - жених собственной персоной. Любовь,

о которой принялись толковать молодежи примерно с середины позапрошлого века

(непременно подразумевающая духовное родство, общность интересов и прочие

высокие материи), была предназначена уже для супружеской жизни. Кроме

того, предки руководствовались мудрым правилом: чтобы быть счастливой

(счастливым) в браке, нужно любить не супруга, а супружество. К этому и

готовили...

Итак, девица стала замужней женой. Теперь ее задача - обеспечить мужу

наследников. С двадцати до примерно тридцати лет молодая женщина

занимается именно этим - вынашивает, рожает, кормит детей. Близкие

создают ей необходимые для материнства условия.

Во время беременности все подчинялось интересам будущего младенца. После

родов молодая мать лежала в постели столько, сколько нужно, чтобы

действительно поправиться. Давайте посмотрим правде в глаза: хождение на

работу до седьмого-восьмого месяца с непременными поездками в городском

транспорте идет ли на пользу матери и ребенку? Всякая молодая мать и в

наше время старается подольше побыть с ребенком дома, потому что как

отдашь в детский сад - так и начинаются болезни. И кто из мужчин посмеет

сказать, что сидеть дома с ребенком -плохо, а скинуть его на

посторонних людей и поскорее выскочить на работу - хорошо? Надеюсь,

такого идиота не сыщется.

Можно сказать, что в течение десяти-пятнадцати лет мать была обречена на

затворнический образ жизни. Так, да не так!

Вспомним - женщина семнадцатого века имела многочисленную родню. Выйдя

замуж, она знакомилась со столь же многочисленной родней мужа. Именно в

период "материнского затворничества" двоюродные и троюродные братья и

сестры активно вступают в брак, рожают первых детей. Молодую мать

постоянно зовут в гости - то на свадьбу, то к "родинному столу", то на

крестины. Свадьба, кстати, такое мероприятие, когда в одном зале пируют

мужчины и женщины, только сидят по разным сторонам стола. Кроме того,

есть церковные праздники, на которые в церковь отправляются "со всем

двором, опричь хором". Кроме того, совместные выезды на богомолье, при

которых в монастыре, принимающем знатных паломниц, также накрывается

стол, ведутся душеспасительные беседы.

Молодая затворница семнадцатого века имела гораздо больше случаев

принарядиться, людей посмотреть и себя показать, в ее жизни было куда

больше праздников, чем у нас, грешных. Кто из моих работающих современниц

не жаловался: мол, висят в шкафу наряды, а надеть некуда? В семнадцатом

веке такой проблемы не было. Более того - мы притаскиваем наряд из

магазина, а женщина семнадцатого века сама участвовала в его

изготовлении, и красивая одежда была предметом гордости рукодельницы.

Итак, старшие дети подросли, младшие уже не требуют избыточного

напряжения всех способностей, вскармливание и воспитание стали делом

привычным. Свекровь понемногу старится, а муж получает новые чины и порой

по целым дням занят в Кремле, в своем приказе, или вообще уезжает с

государем на войну.

Женщина, которую понемногу приучали к хозяйству, берет власть в доме в

свои руки.

А что такое дом в семнадцатом веке?

Это - большое подворье, где стоят жилые здания, амбары и клети для

припасов, сараи для кормов, хлева и конюшни, там же - сад-огород, чтобы

не бегать за каждой морковкой на торг, там же и дворня живет в количестве

сотни, а то и поболее, человек. Сотня - это еще скромное хозяйство,

князья знатных и богатых родов держали до полутысячи.

Сегодняшняя деловая женщина уже довольно заметно задирает нос, если

руководит коллективом в двадцать человек. Для боярыни было нормой с утра

задать "урок" двадцати рукодельницам в Светлице (так называлось не просто

помещение, а коллектив женщин и девиц, работающий в этом помещении), а

потом проконтролировать выдачу припасов поварам для господского и

"черного" столов, выдачу кормов для скотины, отдать распоряжения

приказчикам о закупках всего необходимого "в сезон" и по минимальным

ценам, проверить, чем занимаются домашние ремесленники (дома могли шить

шубы, тачать сапоги, шорничать, ткать и прясть для домашних нужд и на

продажу, и ничего постыдного в том, что княжеское семейство продавало

холсты, никто не видел). Кроме того, там, где на небольшом пространстве

постоянно толкутся люди, возникают конфликты. Разбираться, мирить, карать

- все это тоже было правом и долгом боярыни. Поиски домашнего вора,

устройство супружеских союзов между дворовыми, присмотр за обучением

детей и подростков - тоже...

Если возникала необходимость - боярыня столь же успешно хозяйствовала и в

более крупных масштабах.

Вот несколько фактов из истории купеческого рода Строгановых. В

семнадцатом веке Строгановы настолько поднялись, что жен себе стали брать

в боярских родах. Например, Дмитрий Андреевич Строганов, скончавшийся в

1673 году, был женат дважды - сперва на княгине Анне Васильевне

Волконской, затем на княгине Анне Ивановне Злобиных. Надо полагать,

женщины в строгановских хоромах содержались на боярский лад. Но вот

скончался в 1681 году двоюродный брат Дмитрия Андреевича, не менее

богатый Федор Петрович. Сыновей у него не было. Наследницей осталась его

жена, Анна Никитишна. Она удачно выдала замуж дочерей и сама стала

управлять обширным хозяйством. по воспоминаниям современников, она как

вотчины, так и соляные промыслы содержала "в весьма хорошем присмотре",

значительно расширила площадь пахотной и сенокосной земли, построила

много новых соляных варниц. "Мужским, а не женским разумом пользы свои

наблюдала", - говорит о ней летописец. Но скажите - могла ли эта женщина

"наблюдать свои пользы", ведя затворнический образ жизни? Чтобы заменять

обветшавшие "росольные трубы" в варницах и следить за работой на

промыслах, недостаточно выслушивать каждое утро отчет управляющего -

нужно знать мнение мастеров, видеть дело своими глазами, иначе слишком

много денег прилипнет к рукам "заместителей".

Не напрасно возникло на Руси выражение "матерая вдова". Когда не

оставалось в роду мужчины, который мог бы управиться с вотчинами, за это

дело бралась женщина. Она могла настолько успешно заменить во всех делах

покойного супруга, что общество не возражало против ее хозяйственной

деятельности и соответствующего образа жизни.

А вот и еще один пример - известное историческое лицо с неожиданной точки

зрения.

О печальной судьбе знаменитой боярыни Морозовой мы знаем главным образом

из знакомства с прекрасным произведеием В.И.Сурикова. Картина

действительно сильная - в дровнях везут закованную в железа опальную

боярыню, а она гордо возносит над толпой два перста - как бы клянясь до

смерти не изменить двоеперстному сложению.

Но если вглядеться в биографию Федосьи Прокопьевны Морозовой, то

обнаружатся удивительные вещи.

Она была одной из самых богатых женщин своего времени. Семнадцатилетней

ее выдали замуж за боярина Глеба Ивановича Морозова, брата Бориса

Морозова, воспитателя царя Алексея Михайловича, более того - царского

свояка. Морозов и царь были женаты на родных сестрах - Марии и Анне

Милославских. Таким образом и Федосья Морозова, в девичестве - Соковнина,

оказалась в свойстве с царским семейством. И сделалась "приезжей

боярыней". Это для женщины было очень высоким званием.

Приезжая боярыня была обязана "блистать при дворе". Несколько раз в год

она торжественно приезжала в Кремль с подарками, бывала принята в Верху и

обласкана царицей. По своему свойству Морозова могла приезжать к

государыне Марии Ильиничне и того чаще. Тем более, что она, судя по

всему, была воспитана в Верху вместе с другими небогатыми боярышнями и

выдана замуж попечением царицы.

Борис Морозов умер в 1662 году, завещав огромное богатство брату, а брат

скончался вскоре после него, так что вдова осталась хозяйкой немалого

имущества. Одних крестьян имела восемь тысяч. В писаниях протопопа

Аввакума немало говорится о роскоши, в которой жила боярыня. Когда

молодая женщина остается хозяйкой огромной вотчины, хозяйство может пойти

и вразлад. Но ведь не пошло! Аввакум оставил такую ценную информацию:

"Бывало, сижу с нею и книгу чту, а она прядет и слушает, или отписки

девицы перед нею чтут, а она прядет и приказывает, как девице грамоту в

вотчину писать".

Вот заодно и свидетельство женской грамотности в допетровской России.

То, что царевна Татьяна Михайловна собственноручно переписала Евангелие и

подарила его вдовствующей царице Марфе Матвеевне, - еще не

доказательство, потому что на то она и царевна, чтобы знать и понимать

больше обычной женщины. А вот то, что деловую переписку в боярском доме

могли вести приближенные к хозяйке женщины низкого происхождения, уже

звучит неожиданно.

Итак, тридцатилетняя женщина, сделавшись "матерой вдовой", взяла на

себя тяжкий труд управления вотчинами до совершеннолетия сына Ивана.

Интересно, что никто из родственников-мужчин ей в этом не помогал, хотя

имелись два брата, Федор и Алексей Соковнины, и если бы она взяла их в

управляющие, это было бы вполне разумно, тем более - так тогда делалось

довольно часто.

Царь Алексей Михайлович прекрасно знал, что боярыня осталась верна

древнему благочестию, молится дома по-старому, даже носит власяницу,

знал, что она переписывается с заточенным в Пустозерске Аввакумом, знал,

что ее московские палаты - пристанище и оплот старообрядцев. Но кое-как с

этим мирился, пытаясь воздействовать на Федосью Морозову через

родственников и царицу Марию Ильиничну. Царица умерла в 1669 году, после

чего царь еще более двух лет щадил Морозову. Как полагали современники,

он "довольствовался малым лицемерием", поскольку она "приличия ради"

ходила в никонианскую церковь. С чего же началось их решительное

противостояние?

Боярыня отказалась вести "светский образ жизни" и бывать при дворе!

Началось с того, что она не поехала на свадьбу царя и Натальи Кирилловны

Нарышкиной. Отговорилась тем, что якобы скорбна ногами. Царь осерчал, но,

ссорясь и мирясь с боярыней, все же пытался воздействовать на нее добром.

Он предлагал прислать за ней свою государеву каптану, запряженную лучшими

возниками, лишь бы Морозова бывала при дворе, как положено. Она же

отказывалась в такой резкой форме, что напросилась на немалые

неприятности. Дальнейшая ее судьба всем известна.

Экзальтированная религиозность не мешала боярыне Морозовой

регулярно заниматься делами. А женщина, для которой в вере едва ли не

главное - обрядность, тем более считала долгом быть хорошей хозяйкой.

Даже погода не была для боярыни шестнадцатого-семнадцатого веков

преградой. Известно, что весной и осенью не то что по деревенской дороге

- по московским улицам было не проехать, не пройти, человек мог увязнуть

чуть ли не по пояс. В дорогу пускались только те, кто имел в этом уж

очень серьезную необходимость. Как же странствовала боярыня, которой

полагалось бы зимой разъезжать в каптане, летом же - в колымаге? Неужели

так и сидела дома?

Вот описание выезда Бориса Годунова на богомолье в Троице-Сергиев

монастырь. Впереди царской кареты - 600 всадников, за ней верхом -

царевич Феодор, за ним - кареты с царицей и царевной, а за каретами -

угадайте, кто! Двадцать четыре боярыни на белых конях!

И не куда-нибудь они так ехали, а - Богу молиться...

Я видела списки верховых и приезжих боярынь цариц Евдокии Лукьяновны,

Марии Ильиничны, Натальи Кирилловны. Там - почтенные особы наилучших

родов. Полагаю, что во времена Годунова боярыни тоже были

высокопоставленными дамами с пышными телесами. Вряд ли они впервые в

жизни взгромоздились на седла в почтенном возрасте. От Москвы до

Троице-Сергия галопом - ночь пути (проверил лично Петр Первый, удирая от

якобы собравшихся штурмовать Преображенское стрельцов), а коли

неторопливо - так несколько дней. Это предполагало, как минимум, обучение

боярышни из хорошего рода верховой езде, чтобы она в грязь лицом на таком

ответственном богомолье не ударила (принимая во внимание тогдашнее

состояние дорог, это было более чем реальной угрозой).

А если не для боярышен и боярынь - то для кого же еще при государе

Алексее Михайловиче шорники мастерили особые женские седла в виде кресла,

обитые цветным бархатом, с висячими подножками, как тогда говорили - "с

приступом"? И седла тогда делали довольно высокими, так что наездница вся

была на виду. Это вам не колымага с кожаными занавесками на слюдяных

окошечках, не каптана, похожая на маленький дом, утвержденный на

полозьях.

Очевидно, отношение к женскому быту было куда разумнее, чем нам

кажется. То есть: если погода позволяет, то берут пример с быта

царицы и царевен, боярыню или боярышню везут в колымаге, чтобы никто,

Боже упаси, не видел ее белого личика, а если распутица, осенняя ли,

весенняя ли, а ехать тем не менее нужно, то садись-ка ты, матушка, на

коня, а личико от посторонних глаз побережешь в другой раз...

Именно такое разумное отношение зафиксировано в пресловутом "Домострое".

Боярыне-хозяйке предлагается вести праведный образ жизни, но при этом

закупать продовольствие в сезон и подешевле. А если ей при этом придется

вести переговоры с приказчиками, управителями и купцами, возможно, даже

самой ездить смотреть товар, то это в расчет не принимается - для пользы

же! Для сбережения денег же! Вот будут сделаны все закупки - тогда и сиди

себе, матушка, в терему за рукодельем.

Это - что касается жизни боярышни и боярыни в отчем доме или уже в доме

мужа.

Но у российской женщины были еще две возможности проявить себя.

Одна из них - монастырь. Не надо думать, что женские монастыри минувших

веков были чем-то вроде тюрьмы, и девиц постригали невзирая на

сопротивление. Очень многие шли в монастырь добровольно и становились там

хозяйками не хуже, чем боярыня в усадьбе. Ведь и монастыри имели свои

производства - в частности, швейно-вышивальное. А монастырские лакомства

пользовались большим спросом на внутрироссийском рынке. Пожилая женщина,

уходя в монастырь, избавлялась от множества хлопот, не порывая при этом

связей с семьей.

Другая возможность - придворная карьера.

Звучит неожиданно, и тем не менее это так. Достаточно почитать сочинение

Григория Котошихина целиком и повнимательнее, а не кусочки, которые

приводятся в хрестоматиях.

Как ни странно, началось именно с затворничества русских цариц.

Если какая-нибудь европейская герцогиня имела штат, в котором главные

роли доставались мужчинам, то русская царица, общение которой с сильным

полом было ограничено, имела штат, в котором главные роли доставались

женщинам.

"О царицыных чинах и о боярынях. В чину ее бывают и живут в Верху

боярские, и окольничих, и всяких чинов людей жены, вдовы и дочери, вдовы

ж, и девицы, и мужние жены", - писал Котошихин. Очевидно, имелось в виду,

что в Верх могла попасть не только женщина из "чиновной" семьи, но и

любая другая. "А которого боярина, или окольничего, и думного и ближнего

человека дочь, девица или вдова, понадобится царице или царевнам для

житья взяти к себе в дом, и им то вольно, кроме самых больших бояр

дочерей".

Для девицы и вдовы такое решение государыни было прямой дорогой к

удачному замужеству. "И иных девиц и вдов, небогатых людей дочерей,

царица и царевны от себя с двора замуж выдают за стольников, за стряпчих,

и за дворян, и за дьяков, и жильцов своим государским наделением, также и

вотчины дают многие или на вотчины деньгами из царской казны; да их же

отпущают по воеводствам, и те люди воеводствами побогатеют".

Но многие женщины, не выходя замуж, оставались служить в верху, и тут

перед ними открывались возможности для административной карьеры.

При царице состояли четыре боярыни знатных родов: казначея, кравчая,

постельница, судья. При каждой царевне и каждом царевиче была

боярыня-"мама", а то и две. В их обязанности входило руководить всей

прислугой ребенка.

Интересно было бы написать роман об Анне Петровне Хитрово - женщине,

которая чуть ли не семьдесят лет прожила в Верху. Как раз она и была

взята при государыне Евдокии Лукьяновне казначеей к царевне Ирине

Михайловне, которой тогда было неполных три годочка. В понятие "казна",

впрочем, входили не только деньги, но вообще все имущество. Маленькая

царевна скончалась, а Анна Хитрово, поладив с государыней, так и осталась

жить в Верху. После смерти царицы она не имела заступников и отпросилась

постричься. Ее не удерживали, и она выехала из покоев, которые занимала;

до монастыря, впрочем, не доехала, а стала искать возможность вернуться в

Верх. Несколько лет спустя это произошло. Каким-то образом она заручилось

поддержкой Милославских и вернулась в Верх дворовой боярыней к государыне

Марье Ильиничне. Звездным часом карьеры Хитрово стало назначение на

должность "мамы" при царевиче Федоре, которому предстояло в течение шести

лет быть русским царем. Анна Петровна пользовалась его неограниченным

доверием, а также доверием его сестры Софьи. То есть, умная боярыня

смогла найти общий язык и с передовой кремлевской молодежью.

Любопытно, что в "мамы" к Федору царица назначила еще княгиню

Прасковью Борисовну Куракину, но Хитрово, уже наловчившись плести

придворные интриги, соперницу обошла, и Куракина никакой особой роли в

Верху не сыграла.

Как среди мужей-бояр большое значение имели "места" - и в Думе, и за

царским столом, так и боярыни, что верховые, что приезжие, видели в

"месте" свидетельство жизненного успеха. Та же Анна Хитрово премного

гордилась тем, что была кравчей боярыней за родинным столом царевича

Петра Алексеевича и его рано умершей младшей сестры царевны Федоры.

Но не только борьбой за почетные звания занимались женщины в Верху.

Вот чем занимались приезжие боярыни, если верить Котошихину.

"А когда они бывают у царицы или у царевен, и они, пришед, царице и

царевнам кланяются в землю, и царица или царевны спрашивают их о здоровье

и о чем они приедут бить челом, и подают челобитные. И царица и царевны

или царевичи челобитья их выслушают и челобитные принимают, и по их

челобитью бьют челом царица, или царевны, или царевичи царю. И царь те

дела, о которых будет челобитье, по их прошению делает, хотя б который

князь, или боярин, или иных больших и меньших чинов человек в какой беде

ни был, или б о чем ни бил челом, или б кто и к смерти был приговорен, и

по их прошению может царь все доброе учинити и чинит. И таких дел

множество бывает, что царица, и царевичи, и царевны многих людей от

напрасных и не от напрасных бед и смертей свобождают, а иных в честь

возвышают и в богатство приводят".

Странная деятельность для теремных затворниц, не так ли? Мало привезти

грамотно составленную челобитную - нужно еще уметь ее вручить, нужно при

необходимости растолковать царице или боярыням из штата царевны смысл

дела.

Более того - верховые боярыни осуществляли связь между штатом царя и

царицы. Царь посылал с поручением мужчину, но поручение передавалось

ближней боярыне. Так что общение мужчин и женщин в Верху тоже отнюдь не

было под запретом. Вот только это было ДЕЛОВОЕ общение.

Попробуем сделать вывод.

В семнадцатом веке в Москве (и, что вероятно, по всей России)

вырабатывался тип женщины-администратора, получающей необходимые для

этого знания, умеющей ими пользоваться, руководительницы коллектива и

производства.

Вам это ничего не напоминает?

"Деловая женщина" вовсе не изобретение двадцатого века. Те деньги,

которыми оперирует сегодняшняя бизнес-вумен, не идут в сравнение с

деньгами, которыми распоряжалась боярыня. Те сферы, в которые прорывается

бизнес-вумен, несопоставимы со сферами, в которых протекали жизнь и

деятельность боярыни. Командовать тысячами мужчин - это разве что мечта

бешеной феминистки. А в семнадцатом веке ничего диковинного в этом не

видели.

Женщины не вмешивались разве что в дела богословские. И то - немалую роль

сыграла молодая (!) боярыня Анна Вельяминова-Ртищева, полноправный член

чисто мужского "Кружка ревнителей благочестия", организованного самим

царем Алексеем Михайловичем.

Исключение из правил - но довольно яркое исключение...

Так откуда же взялся миф?

С чего вдруг Петру Великому взбрело в голову непременно выводить боярынь

и боярышень из теремов туда, где они могут свободно общаться с

посторонними людьми?

Рискну предположить - началось с тех иностранцев, которые, приезжая в

Россию "на ловлю счастья и чинов", считали своим долгом написать мемуары.

А теперь обращаюсь к мужчинам. Допустим, в одно прекрасное утро вы

обнаружили под окнами своей многоэтажки настоящий цыганский табор с

шумом, гамом, странными для вас обычаями и достаточно откровенными

человеческими отношениями. Не сделаете ли вы все возможное, чтобы свести

контакты своей семьи с этим табором к минимуму?

Вот точно так же воспринимали Немецкую слободу московские бояре, дворяне,

купцы и дьяки. Они рассуждали здраво: солидный человек не поедет искать

приключений за тридевять земель, а будет детей растить и деньги

зарабатывать у себя дома. То, что слобода была настоящим гнездом

авантюристов, не брезгавших и международным шпионажем, они знали лучше

нас. И вели себя соответственно. Они потому и не подпускали

иностранцев к своим порогам, что оберегали свои дома, своих жен и

дочерей. Исключение делалось только для врачей (Лаврентий Рингубер, оба

Блюментроста - Лаврентий-старший и Лаврентий-младший) - и, кажется, ни

один из них не имел повода пожаловаться на гостеприимство или

интеллектуальный уровень хозяев. Ведь в домах, где бывали эти почтенные

люди, они видели почти то же самое, что в Европе - книги, глобусы,

шахматы, музыкальные инструменты, немецкую серебряную посуду,

заковыристые безделушки.

Мне бы очень хотелось на полчасика перенестись в эту самую Кукуй-слободу и

побеседовать с населявшими ее мужчинами о европейской культуре. О

премьере последней трагедии Жана Расина в Париже, к примеру. Или о

живописи Веласкеса. Боюсь, что вразумительных ответов не дождалась бы.

Но тогда хоть могла бы предъявить запись диктофона как свидетельство

того, что люди, обвинявшие русских боярынь-затворниц в глупости, сами

были птицы крайне невысокого полета.

Фактически это было обвинение боярынь в недоступности, не более. Как в

наше время отдельные товарищи, получив решительный отказ от женщины,

громогласно утешают себя тем, что дура, надо полагать, просто фригидна.

Но Петр Алексеевич, которому сгоряча казалось, что нравы Немецкой слободы

- самые что ни на есть передовые, воспринял упреки, касающиеся быта

русских боярынь, не обременяя себя анализом ситуации. И какой анализ,

когда царю около двадцати лет, и доступность женщины в его глазах вполне

способна заменить ей ум и красоту?

Итак, Петр Первый вывел из теремов на простор женщин высшего и среднего

сословия - боярынь и боярышень, дворянок, жен и дочерей

высокопоставленных чиновников.

От чего же он их избавил?

Он их избавил от работы.

Все больше импортных товаров поступало на российский рынок. Как правило,

это были предметы европейского быта, предметы европейской роскоши,

которые по царскому замыслу должны были вытеснить предметы исконно

русского быта и русской роскоши. А, стало быть, все "домашние

производства", которыми руководили боярыни, теряли прежнее значение.

Более того, богатая женщина насильственно меняла ориентацию - с

производства на потребление. Петру не была нужна женщина в домотканых

нарядах - ему была нужна женщина, которой каждую пуговку и ниточку

привозят из-за границы. И не из Турции или Ирана, постоянных поставщиков

дорогих тканей, а из Германии, Франции, Италии. Ему нужна была женщина,

способствующая развитию заграничной торговли.

Взамен свободы дела боярыня получила свободу безделья.

А что из этого вышло - уже тема для другого исследования.

... Напротив моего дома в большом универсаме стоит будка обмена валюты.

Ни дать ни взять - вставший на дыбы гроб. А в нем десять часов подряд

сидит женщина средних лет. Я представила себе жизнь этой женщины... С

утра она успевает только позавтракать и покормить семью. Вечером

освобождается в такое время, когда в театр или на концерт идти уже

поздно. Церковные праздники, скорее всего, тоже проходят мимо нее.

Маленькие праздники, которые устраивает всякий трудовой коллектив (дни

рождения, именины, старый новый год и так далее), она не посещает - ведь

она теперь сама себе коллектив. Придя вечером домой (я надеюсь, что эта

симпатичная женщина живет не слишком далеко от универсама и не тратит

время на одиночество еще и в общественном транспорте), она ужинает и

смотрит телевизор... Ну, еще выполняет обязанности жены и матери.

В самом строгом монастыре допетровских времен не додумались бы сажать

женщину на десять часов в поставленный торчком гроб!

Стало быть - чья бы корова мычала, а наша бы молчала. Уж кто бы рассуждал

о том, что женщина семнадцатого века не участвует в общественной жизни,

не общается с людьми (читай - потенциальными женихами и любовниками), не

наряжается и не развлекается, - только не мы. Потому что нас очень легко

ткнуть носом в наш с вами сегодняшний день...