Преступление без наказания

Я устал от ужасных дел, которые потрясали своими событиями и людьми, способными совершать такие гнусные поступки. Иногда мне хотелось убить этих сволочей собственными руками, но скрипя зубами, я сдерживал эти порывы, понимая, что страж закона — это не анархист, имеющий право вершить саморасправу. На то есть суд. «Самый гуманный суд в мире» - внезапно вспомнилась фраза некогда любимого фильма.

Частенько по вечерам после работы мне хотелось пройтись по пустеющим улицам, насладиться прохладой и тишиной. Я взял за привычку возвращаться с работы пешком, несмотря на поздний час. С удовольствием вдыхал чистый весенний воздух всей грудью, с тоской думая, что вот сейчас закончится март и настанет настоящая весна, с капризной погодой, мечущейся температурой от плюс двадцати до минус пяти-семи, а потом и лето, с жарким душным маревом. Мне казалось, что раньше я не замечал таких неудобств, и лишь недавно стал чувствителен к капризам природы.

- Старею никак. - проносилось в голове. Жары настоящей еще нет, а сердце прямо сжимается от нехватки кислорода. - Надо бы в отпуск попроситься… А на что? - тут же возник в голове голос разума. - Никуда не поедешь, в такое-то время… Дома сидеть? В четырех стенах? Перспектива так себе. И ещё эта не проходящая духота - ладно бы лето — так бывает перед грозой, но ведь на дворе ранняя весна — холод собачий.

Но даже сейчас, когда столбик термометра не поднимался выше плюс десять градусов, в квартире становилось трудно дышать, особенно после прогулки. Моя жена Вера не выносила холода, и как не просил я ее оставить открытым на ночь окно, она ни в какую не соглашалась.

- Ночью температура может опуститься до минуса. - ворчала она. - Весенняя погода очень коварна, любой сквозняк, и простуда тут как тут. Если тебе все-равно, то у моих студентов скоро выпускные, и я обязана подготовить их наилучшим образом, а не валяться в кровати с температурой и насморком.

Я согласно кивал головой, но моей странностью, как я сам прозвал свое поведение, стало проводить некоторое время на балконе, стараясь замерзнуть как можно сильнее, чтобы избавиться, хоть на некоторое время, от духоты и затхлого воздуха в комнате, а потом уже отправляться в постель, кутаясь в одеяло. Но это не спасало, мне все-равно нечем было дышать, и я тут же покрывался липкой испариной.

Вера к этому времени уже засыпала, но даже сквозь сон я слышал ее ворчливое бормотание о том, что она словно лежит под одним одеялом со жмуриком. Чтобы не тревожить ее, я перебирался в гостиную на диван и приоткрывал балконную дверь, хоть на сантиметр - так мне становилось легче, даже какое-то успокоение наступало, и я засыпал, ныряя в мутный сон с какими-то кошмарными видениями.

Утром жена отчитывала меня как непослушного ребенка, громко захлопывая дверь на задвижку, прежде чем идти на кухню. А меня кидало в жар, как только воздух в комнате начинал нагреваться. Все тело неприятно покрывалось потом, и я нехотя плелся в ванну, смывая под ледяным душем сонливую усталость.

Вера уходила рано, предоставляя нам с Женькой возможность спокойно собраться и позавтракать. Племянник и тетка так и не сумели найти общий язык и старались реже попадаться друг другу на глаза.

Вот и в этот день, как только за женой закрылась входная дверь, из спальни зевая и почесываясь вывалился Женька. Он потянулся, заглядывая ко мне в комнату, чтобы убедиться, что я уже не сплю и отправился на кухню. Я закутался в халат и присоединился к нему, наблюдая, как ловко он орудует кухонной посудой, вываливая на стол из холодильника продукты, которые уже через несколько минут превратятся в шедевры кулинарии.

- Чет ты, дядь Борь, выглядишь паршиво! - бегло взглянул он на меня. - Скоро новое дело, а с таким видом и настроением ты его не осилишь. И без тебя не справятся. - я лишь пожал плечами. - Сходил бы к врачу, вдруг больничный дадут, отдохнешь, успокоишься… глядишь все и наладится.

- Некогда мне по больницам шляться. - поморщился я. - Да и насмотрелся я на то, что там творится…

- А что там творится? - удивился пацан, наливая только что заваренный чай в мою любимую чашку и пододвигая ее мне. - Вот, перекуси пока бутербродом, а я сейчас курицу запеку.

- Да ничего хорошего! - скривился я. - Что там может твориться? Чай не курорт!

А про себя подумал, что если мое состояние не улучшиться, то наверное придется таки прогуляться до серого кирпичного здания в двух кварталах от дома.

На удивление, запах запеченного мяса вызвал во мне тошноту, а вид золотистой корочки наполнил рот горечью. Щеки вдруг запылали огнем, а к горлу подкатил тугой ком, который я силился сглотнуть, но никак не получалось. Рука потянулась к шее, пытаясь оттянуть несуществующий ворот, как вдруг в глазах потемнело, голову словно ошпарило кипятком, а грудь сдавило невидимыми тисками, и мне показалось, что я лечу куда-то вниз.

С трудом разлепив глаза, я огляделся по сторонам и не узнав обстановки, попытался сесть и сориентироваться, но рядом что-то громко задребезжало, и мою руку начало сдавливать с такой силой, что я невольно выругался.

- Черт побери, меня взяли в заложники, или я ранен? - пронеслось в голове. Я тщетно попытался вспомнить последние события, но кроме вида зажаренной курицы на кухонном столе у себя дома, память не могла выдать ничего толкового.

Эта головоломка так меня утомила, что я откинулся на подушку и с облегчением выдохнул.

С боку раздался тихий скрип открываемой двери и я скосил глаза в ту сторону, повернуть голову просто не хватило сил. А через секунду надо мной нависло лицо мужчины средних лет, гладко выбритое и слишком уж какое-то бледное, впрочем, как и его шапочка.

- Ну что, голубчик, доигрались?! - почему-то улыбаясь протянул он, и его улыбка показалась мне усмешкой дьявола... или маньяка, поймавшего в свои сети очередную жертву.

Я молча смотрел на него, выжидая, что последует дальше. Он же чуть отодвинулся в сторону и уселся сбоку от меня на табурет или стул — это я понял по скрипу деревянных ножек. Чтобы не выпускать его из виду, мне пришлось к нему повернуться. В голове тут же что-то щелкнуло и я скривился от боли, пронзившей затылок и скатившейся куда-то вниз по шее, к самому сердцу. Дыхание перехватило и я закашлялся, пытаясь сделать глоток воздуха.

- Тише, тише, Борис Петрович! - мужчина легонько похлопал меня по руке. - Вам нельзя волноваться.

- Где я? - голос прозвучал натужно хрипло, будто бы издалека.

- В больнице. - все так же скалясь проговорил он. - Что ж вы так себя запустили? Небось симптомы давно давали о себе знать? Но человечество все бежит куда-то, все торопится… У вас случился инфаркт. Ну, слава богу, вам повезло, ваш племянник вовремя вызвал скорую, а пока ждал ее, сам оказал первую помощь, и это помогло избежать фатальных последствий.

Известие не просто напугало меня, я готов был впасть в панику - эмоции рвались наружу. Понимая, что лечение не будет быстрым, я попытался вспомнить, какие не законченные дела остались на работе, что было у меня в разработке, но от волнения мысли путались, я лишь чувствовал учащенное сердцебиение, пульсирующую боль в голове и жар, который липкой испариной покрыл тело.

- Доктор, мне нельзя болеть…

- Да никому нельзя. - пожав плечами, спокойным тоном перебил он меня. - Но и работать вы не сможете.

- От меня зависит поимка афериста, который разводит доверчивых граждан на крупные бабки. Пока я здесь, он может обмануть еще не одну жертву.

- Нууу, жертвы сами виноваты. - парировал доктор. - Жажда легкой наживы неискоренима в нашем человеке. Предупреждай — не предупреждай, все-равно попадаются. А ваша работа теперь будет заключаться в том, чтобы выполнять предписания врачей, ходить на процедуры, и постараться по-скорее оправиться от болезни.

- Вот это я попааал! - протянул я.

- Отдыхайте, - участливо проговорил доктор, поднимаясь, - и набирайтесь сил.

Так потянулись томительные дни. Уже через неделю, почувствовав себя лучше, я начал изнывать от скуки. Но сил чтобы начать работу пока еще не хватало и я спал, ел, принимал таблетки, капельницы, и снова спал.

Единственным моим развлечением стал календарик, который я выпросил у Веры, чтобы отмечать дни, так как телефоном мне тоже строго-настрого запретили пользоваться. И сегодня я округлил карандашом семнадцатый день, который я проведу здесь.

Блеклое солнце едва пробивалось сквозь хмурые облака. Ветер хлестал ветками по окну, а я с унынием ждал начало рабочей смены медиков.

На душе было тоскливо и муторно. Начиналось рутинное утро, одно из таких, когда всё изо дня в день проходит по одному и тому же сценарию. Последнее несколько дней ничего не менялось, кроме того, что приходили медсестры, выдавали таблетки, ставили уколы, замеряли температуру и давление.

Я открыл глаза и тяжело вздохнул. Отдельная палата была верхом уважения ко мне, как пациенту и известному следователю районного ОВД. Никто не мешал разговорами, не храпел по ночам и не шаркал тапочками каждые несколько минут, не давая заснуть. Но в то же время томило одиночество.

Я лежал, закинув руки за голову и вспоминал молодые годы, когда попал с пневмонией в областную больницу. Еще никому неизвестный молодой парень, только что приехавший поступать на юридическое отделение одного из самых крупных вузов страны, я вынужден был ютиться в небольшой палате с семью такими же бедолагами, как и я сам. Однако разговоры и хохот в палате не смолкали до поздней ночи. Несмотря на различные недуги, мужики, что постарше, делились своим опытом семейной жизни, травили анекдоты, рассказывали байки про охоту и рыбалку. Молодежь слушала товарищей по несчастью открыв рот и мечтала в скором времени самой набраться опыта, и потом вот так же «задирать» новичков.

А потом, по вечерам, начиналась особая суматоха — в часы свиданий палаты наполнялась шумом посетителей, начинались охи-ахи, затем все звуки заглушались шуршанием пакетов с пирогами, салом, еще дымящейся картошечкой с маслом и лучком. Были, и яблоки, и маринованные помидорчики с хрустящими огурцами. А кому-то приносили из под полы и водочку.

Через два часа все стихало, и мы, исходя слюной, не могли дождаться, когда молоденькая медсестра выключит в палатах свет, и только через верхнее окошко над дверью просочится из коридора тусклый свет, создавая в палате заветный полумрак... И тогда начиналось самое интересное. В ход шли стаканы, припасенные с ужина, домашние личные железные кружки. Почти в идеальной тишине резалось сало, крошился укроп и тихо чокнувшись разномастными стаканами, под застенчивое кряканье раздавался тихий хруст огурчиков и звуки жевания. И эта безумно вкусная еда, и эта бесхитростная обстановка, отодвигали все болезни и страхи на задний план…

Как же было здорово!

А утром врач не мог добудиться своих пациентов, чтобы провести осмотр. Он укоризненно мотал головой, хмурился, но никогда не ругал нас, не грозил выпиской, а приступал к делу, пряча улыбку под белоснежной маской. И ведь, что самое странное - лечение шло быстрее. Даже самые безнадёжные, казалось бы, пациенты, волшебным образом «поднимались» на ноги.

Я потянулся, стараясь размять затекшие за ночь на неудобной продавленной кровати члены и покосился на тумбочку. Там уже лежала очередная порция таблеток, которые мне предстояло выпить до завтрака.

Почему-то здесь, несмотря на постоянные посещения медперсонала и родных, я чувствовал себя особенно одиноким, старым и ненужным. Может это сказываются годы? Или я уже не воспринимаю свое состояние и нахождение здесь как необычное приключение? А может играет свою роль нехватка соседей и ночных мужских баек? Но и решимости попроситься в обычную общую палату мне не хватало. Наверное я выздоравливал и праздное времяпрепровождение меня попросту тяготило. Однако доктор лишь ухмылялся, слушая мои доводы.

- Такие болезни не лечатся одним щелчком пальцев. - выговаривал он мне. - Полежите еще немного, чтобы мы могли убедиться, что вы можете покинуть нашу скромную обитель!

Не успел я переодеться в новую пижаму и халат, которые вчера вечером принесла Вера, как в палату заскочила сестричка и с порога бросив: — «Доброе утро, готовимся на узи». - закрыла дверь и помчалась дальше по коридору, стуча каблучками, на ходу выкрикивая имена пациентов, которым предстояло готовиться к той или ной процедуре.

Я не раз слышал, что есть такая категория людей, которые стремятся любыми способами «выбить» себе больничную койку, мотивируя это тем, что достаточно поработали на государство, и теперь оно должно отдавать долги, или, у меня стрельнуло позавчера в левом боку и надо пройти все процедуры, чтобы убедиться, что это смертельная болезнь… а еще просто полежать, отдохнуть, ведь здесь можно ничего не делать, только пить, есть и спать, а еще урвать хоть чуточку внимания, которого так не хватает в семье и на работе… Здесь можно пообщаться, высказать без страха свое мнение обо всем на свете.

Вот и сейчас я ждал своей очереди на УЗИ среди десятка таких же бедолаг что и я, слушая их перебранки из-за очереди и перечисление своих болезней — одна страшней другой. Как только они вообще еще живы?!

Я стоял в стороне и недоумевал, почему не назначить каждому пациенту свое время, и тогда не нужно будет создавать передряги и скандалы в среде галдящих больных. Причем каждый раз, когда шум поднимался особо сильный, из кабинета выглядывала медсестра, вышедшая далеко за пределы бальзаковского возраста и зычным голосом орала на притихших разом пациентов, что разгонит их к чертям собачьим, и пусть они пропадают пропадом со своими болячками.

Вид больничных пижам и халатов привел меня в такое уныние, от которого хотелось волком выть и бежать куда глаза глядят. Кое-как дождавшись своей очереди и пропустив особо наглых стариков, утверждающих, что прошли четыре войны и являющихся героями всего чего только можно, я не стал спорить, полагая, что торопиться здесь все-равно некуда и ругаться из-за очереди совсем ни к чему, скользнул в кабинет неуклюже взгромоздившись на кушетку, и затих под строгим взглядом молоденькой девушки-врача, которая наверное только-только получила диплом и страшно боялась накосячить, а потому принимала вид сурового, умудренного опытом специалиста.

- Результат вам скажет лечащий врач. - через чур напыщенно сказала она. - Позовите следующего.

Я вернулся в палату и лег, раздумывая как теперь скоротать остаток дня, когда осторожно приоткрыв дверь, заглянула Вера. Я несказанно обрадовался тому, что хоть еще какое-то время буду занят разговорами и обсуждением городских и семейных новостей. Мы только начали обсуждать жизнь нашей дочери, как в палату зашел врач, чтобы провести утренний осмотр. Это был мужчина тридцати с небольшим лет в белом медицинском халате, невысокого роста, с гладкими прилизанными волосами и ранней залысиной на голове. А очки в широкой роговой оправе придавали ему нелепый комичный вид.

Я почувствовал как екнула сердце, такого человека среди врачей не было, уж я-то хорошо изучил каждого за прошедшие три недели.

Вполне может быть, что это дежурный врач, но что-то в его облике настораживало, прямо кричало, что этот пряник не имеет к медперсоналу никакого отношения.

- Ну как вы себя чувствуете больной? - обратился он к о мне, исподлобья посматривая на Веру.

- Да вполне себе так ничего. - задумчиво ответил я, убеждаясь все больше и больше в том, что моя интуиция меня не подвела. Ничего не выдавало в нем светило медицинской науки. Вон, и стетоскоп держит не так, и медицинская карта не моя - какая-то странная папка, и держится неуверенно.

- Попрошу всех выйти из палаты. — пробасил мужчина, повернувшись к Вере.

Та с удивлением и некоторым волнением уставились на доктора, ожидая того, что он скажет своему пациенту. Она и ухом не повела на его просьбу покинуть палату, видимо решив, что данное заявление к ней никак относиться не может.

- Всем на выход. - процедил неизвестный с нажимом, заметно нервничая. Это еще больше напугало мою благоверную, которая уже готова была ринуться в бой.

- Что с ним, доктор? - еле выдавила из себя Вера. - У него плохие анализы? Что-то серьезное? Не тяните… у нас нет секретов друг от друга… и я должна знать… быть готовой ко всему…

Я видел, что Вера не замечает того, что заметил я.

В глазах мужчины заплескалась паника, его лицо вспотело, и очки заскользили вниз по переносице.

- Дорогая, прошу тебя, выйди. - я вымученно улыбнулся жене, пытаясь не накалять ситуацию и спасти гостя от неловкого положения. — Все будет хорошо. Я не чувствую себя больным и передам тебе все, что сейчас услышу.

Мужчина незаметно выдохнул с облегчением, изобразив улыбку на лице, но глаза его оставались заискивающе-серьезными.

Вера поджав губы приготовилась дать отпор, но мы вдвоем молча уставились на нее, и она сдалась.

- Я зайду к тебе завтра в это же время! - сверля глазами врача, недовольно проговорила она чуть не по слогам, но тот никак не отреагировал, отведя взгляд в сторону.

Как только Вера ушла, лицо его тут же изменилось, глаза засветились огоньком и от его меланхоличной манеры держаться не осталось и следа.

- Борис Петрович, - начал он с жаром, - я не врач. Вижу по вашему выражению лица, вы об этом догадались. - я кивнул. - Мы с вами коллеги. Я из соседнего РОВД, майор Тушинин Андрей Григорьевич.

- Я слышал о вас. - кивнул я. - Продолжайте.

- Около года назад у нас стали совершаться убийства детей. И лишь в последние месяцы все эти дела были объединены в одно. Маньяк орудует в радиусе пары километров от центра, где есть садик, школа, еще спортивный детский клуб, библиотека и школа искусств. Но…

- Но преступника никто не видел и ничего не знает… Свидетелей нет и подозреваемых тоже. - закончил я.

- Все так. - хмуро кивнул он. - Мы пересмотрели все камеры видео наблюдения — и тоже ничего. Правда и камеры-то в большинстве своем — муляжи, или настолько плохого качества, что разобрать практически ничего не возможно. А возле школы их вообще нет, только две штуки, и то направлены на центральный вход с разных сторон. Что делается в пяти метрах от подъезда не видно.

- А что ж вы за это время не удосужились поставить еще пару камер, направленных во двор? - спросил я. - Год — это приличный срок.

- Так ведь денег нет. Мы же не знаем, где пропадают дети.

- Хотя бы одну из школьных камер повернули бы в противоположном направлении! Зачем две, смотрящие в одну точку?

- Об этом мы как-то не подумали.

«Как так?!» - я в недоумении мысленно развел руками, но вслух ничего не сказал.

- Мне врачи говорят, что лежать мне еще хотя бы до конца месяца. Можете потерпеть до моей выписки?

- Нужно поторопиться — он совершает свои убийства в конце каждого месяца. а сегодня семнадцатое число, и у нас мало времени. Да вы и сами говорили, что чувствуете себя хорошо. С вашим полковником Нестеровым я связался, он сказал, что это решать только вам, а он не против — другой замены вам нет, уж извините, Надеяться больше не на кого, вы лучший специалист в своем отделении, а других у нас и самих хватает. Нет у нас ни опыта, ни знания, таких какие есть у вас.

- Еще есть лечащий врач, - напомнил я, - а с ним договориться навряд ли получится — он не станет рисковать своей карьерой из-за ваших трудностей. Да и если меня выпишут каким-то чудом, мне придется доделать все отчеты в отделении, а их, во-первых, накопилось не мало, а во-вторых я так этого не люблю, аж до тошнотиков…

- С Антоном Петровичем я договорился — часть отчетов он поручит вашим коллегам, а часть... наше отделение вам поможет завершить, в знак признательности. Это у нас спецы вшивые, а бумагомаратели что надо.

- Это другое дело. - обрадовался я. - Эти отчеты чуть не свели меня в могилу. Отчасти я здесь из-за них. Я готов работать круглые сутки… но вот потом еще раз переживать события, собирать все в папку, красиво излагать на бумаге… Осталось главное, уговорить врача отпустить меня до лучших времен.

- Тут такое дело, - замялся Андрей Григорьевич, - может не стоит связываться с медицинской рутиной, давайте решим дело более кардинально.

- Это как? - опешил я. - Отравить, усыпить, позвонить в полицию и сказать, что здесь заминировано и требовать эвакуации? Что еще придумаете?

- О, нет-нет, не так жестко. - он испуганно округлил глаза. - Вот здесь новая одежда… - он втянул из коридора большую походную сумку. - Здесь есть все необходимое. Размер подсказали ваши товарищи. А за окном — лестница.

- Ну и ну! Вы хорошо подготовились! - хмыкнул я. - Вот только окна все забиты-заколочены до лета. Все законопачено насмерть.

Майор с самодовольной улыбкой полез в сумку и достал целый «воровской набор».

- Я знаю толк во взломах и замках, он по-свойски мне подмигнул. - Лучший в отделении по этим штучкам.

Спустя всего пару минут манипуляций, окно тихо отворилось и в комнату ворвался свежий прохладный ветер и я, почесав затылок, вдохнул его полной грудью.

Мной уже овладел азарт, я сразу забыв о болезни, принялся стягивать с себя «больничную робу». Тушинин воровато выглянул за дверь и заговорщически хихикая, сообщил, что путь открыт.

Через пять минут я был готов к побегу, и еще раз убедившись, что никто не слоняется по коридору, мы направились к окну.

Майор справился с задачей легко, благо, что и окна моей палаты смотрели на задний двор, так что мало кто мог нас обнаружить — все лечебные кабинеты и ординаторская находились в противоположной стороне. Да и кто станет смотреть в окна с третьего этажа в разгар рабочего дня?

Как только я закинул ногу на подоконник, больное сердце сразу дало о себе знать легким но настойчивым покалыванием, а в глазах замельтешили мушки. Подождав несколько минут, я с трудом, задыхаясь и потея, перекинул ослабевшее после месяца лежания тело и скользнул вниз, осторожно нащупывая ногой ступеньку. Снова подождал минуту, пытаясь справиться с одышкой, и начал спускаться.

Эти семь метров высоты дались с таким трудом, что мне вдруг самому стало страшно — неужели все действительно так серьезно, как говорит доктор, и я могу каждую минуту потерять сознание и свалиться с этой гребаной лестницы вниз, рискуя переломать себе ребра, руки и ноги. И какой с меня тогда может быть помощник?

Тушинин подставил плечо, чтобы я мог на него опереться и перевести дух. Мимо нас прошли две молоденькие санитарки — видимо бегали покурить, потом протопал дворник, даже не обратив внимание на двух подозрительных чуваков, неизвестно зачем притащивших лестницу и отирающихся на заднем дворе. В пяти метрах от нас что-то бурно обсуждала группа врачей из соседнего отделения. Они были так заняты своим спором, что даже не повернули к нам головы.

Я же обругал себя последними словами, поняв, какую глупость мы совершили.

- Какого черта нам надо было пялиться по лестнице, когда можно было спокойно выйти своими ногами через дверь, все-равно меня бы никто не узнал в этом прикиде?! - я, злой на себя и на весь мир, воззрился на моего подельника. - Ну мало ли кто шляется по больнице — может посетители, или рабочие. Да на нас даже в такой мутной ситуации никто не обращает внимания.

- Виноват! - козырнул по стойке смирно майор и опустил глаза. - Не подумал!

- Вот потому и раскрываемость у вас нулевая! - рыкнул я. - Да и я хорош! Ну мне можно и скидку сделать — больной на голову — мозги за месяц плесенью покрылись. Лицо майора сделалось пунцовым, он виновато потупился, избегая смотреть на меня.

- Ладно, пошли, хватит нам тут маячить. Не ровен час еще кого покурить потянет.

Мы вышли за больничную ограду никем не остановленные, и майор открыл дверь Тойоты, припаркованной сразу у входа. Оба молчали всю дорогу, переживая наше приключение каждый по своему.

- Вас завезти домой? - тихо спросил Андрей Григорьевич. - Умыться, переодеться?

- Неет, давай стразу в отдел, не хватало мне еще скандала с женой. Чем позже она узнает о проделках своего мужа, тем всем будет спокойнее. Боюсь ее гнев не остановит даже Нестеров, многоуважаемый ею полковник. Давай без эксцессов. И так одни сплошные глупости. Если можно было бы убить словом или взглядом — мы, все трое, лежали бы на полочках в мертвецкой, как три тухлых банана.

Майор заулыбался и напряжение между нами спало.

Нестеров встретил меня с виноватым выражением лица (как мне это надоело за последние несколько часов), но я в ответ ободряюще вытянул вперед руки и показал большие пальцы.

- Все в порядке. - твердо отчеканил я. - Еще пара дней и ваш лучший сотрудник покрылся бы мхом болотным — весь и навсегда. Поэтому приступим к делу. А вот с Верой мне нужна будет ваша помощь. Не хочу еще раз оказаться в больнице с переломанными ребрами и черепно-мозговой травмой.

Полковник скривился.

- Что-нибудь придумаем. - сказал он неохотно. - Мне и самому встречаться с твоей разъяренной супругой не резон. Завтра отправлю переговорщиков в больницу, будем просить врачей тебя прикрыть.

- Лучше это сделать сегодня. - я назидательно поднял указательный палец вверх. - Завтра может быть поздно. Гнев господень, знаете ли...

Нестеров согласно кивнул и потянулся к кнопке селектора. А мы, не дожидаясь его указаний, уселись за стол, друг напротив друга.

Тушинин в общих чертах ввел нас в курс дела. Мы с полковником внимательно его слушали. Впрочем ничего нового и дельного, кроме тех сведений, что он уже рассказал мне в больнице, я не узнал.

- Наверное, Борис, стоит тебе, побывать на месте. - заискивающим тоном проговорил Антон Петрович. - Здесь не далеко, не более часа езды. Машину я выделю.

- Не надо машину. - запротестовал майор. - Я на колесах. С комфортом туда и обратно. В лучшем виде доставлю.

Я вспомнил сегодняшний цирк в больнице и усмехнулся.

- Дааа, я не сомневаюсь, поездка может быть очень интересной — с фантазией у нашего коллеги все в порядке.

И я не ошибся. Едва мы свернули на проселочную дорогу, как машина резко дернулась и подпрыгнула на месте.

- Ну надо же, - Тушинин со всей силы саданул кулаком по рулю, - всегда на этом месте происходит какая-то дичь.

- Что случилось? - забеспокоился я, потирая ушибленный лоб.

- Кажется колесо проткнули. - майор пожал плечами. - Сколько раз говорил нашему Палычу, чтобы отремонтировали этот поворот. Вечно здесь битые бутылки, гвозди валяются… ямы бесконечные… кирпичи колотые.

- Нееет! - застонал я, предвкушая, сколько времени займет замена колеса. - У тебя запаска-то есть?

- Кажется есть. - Тушинин подхватился и выскочил из машины, словно его ветром сдуло. Я лишь проводил его взглядом, надеясь на то, что не придется помогать этому недотепе с починкой колеса. Выходить из машины не хотелось. На меня вдруг напала какая-то апатия, с которой также лень было бороться. Я закрыл глаза, откинувшись на сидении и, неожиданно заснул.

- Все! Закончил! - услышал я над ухом и встрепенулся. Некоторое время я пялился на майора, не понимая — где я и с кем. Постепенно память вернулась, и я начал вникать в действительность.

- Ну чего ты так орешь, Григорич?! - потянулся я. - Который час?

- Скоро три. Пришлось повозиться! - ответил он с самодовольной улыбкой. - Зато не пришлось никого вызывать.

- Да ты в своем уме? - напустился я на него. - Мы проторчали здесь пол дня.

- Запаски не оказалось. - отозвался он обиженно. - Пришлось ставить заплатку, клеить, ждать пока высохнет. Да еще потом накачивать шину. Зато сам справился! - его нижняя губа оттопырилась от гордости за свои достижения, а голова чуть приподнялась к верху.

Я же не испытывал ни гордости, ни даже мало-мальского уважения. Мне хотелось разнести в пух и прах, и этого дуболома, и его отделение, и весь городок к чертям собачьим. Но вслух я лишь пробормотал:

- Потеряно не менее трех часов, которые можно было бы использовать в пользой для дела. К тому же, несколько раз звонила жена, и я обещал ей вернуться к шести вечера. Ты не представляешь, какую взбучку она мне устроит, если я не сдержу обещания. Я ведь как -никак еще числюсь на больничном.

- Я не виноват! - окрысился майор. - Дороги по всей стране такие!

- А кто за ними следить будет?! Не твой ли дружок почему-то заниматься этим не хочет! - я начал закипать.

Мало того, что меня выдернули с больничной койки, так этот балбес еще постоянно испытывает меня на прочность. Но я понимал, что ругаться бессмысленно — себе дороже, сердце пропустило удар, ухнуло куда-то вниз, и я устало махнув рукой, предложил побыстрее отправляться в путь.

Как и предполагал, в этот раз я вернулся домой не в шесть, а в десять часов вечера, потому что пришлось опрашивать нескольких свидетелей, пришедших по записи. Мало того, что их сведения оказались ничтожны, так они еще постоянно осведомлялись, не покажут ли их в новостях.

Особенно вывели меня из себя две малолетки. Так хотелось запереть их в камере до утра, чтобы не морочили голову своей глупой болтовней. Девушки оказались блогершами и мечтали попасть на расследование, чтобы поднять себе рейтинги.

Я боялся пропустить что-то важное, какую-либо зацепку, хоть мизерную ниточку, пришлось выслушивать их бредни до самого вечера.

Почти пять часов я изучал материалы: протоколы, допросы, фото, собранные коллегами улики…

На удивление, Вера ничего не сказала, хотя по ее виду было понятно, что она не в лучшем расположении духа и изо всех сил сдерживается, чтобы не высказать всё, что у нее на уме. Может присутствие Женьки не давало ей решимости предъявить мне свои претензии?

Женька же тянул резину с приготовлением ужина, сновал туда-сюда по комнатам, стараясь не дать скандалу разгореться. И лишь когда после вечерней трапезы Вера, помыв посуду бросила в раковину тряпку, удалилась к себе в спальню, парень чуть наклонившись ко мне прошептал в самое ухо:

- На свете становится все больше и больше людей нетрадиционной ориентации.

- Это ты про что? - встрепенулся я. В голове затеплилась надежда, что вот сейчас парень выскажет свои видения, и я наконец ухвачу нить дела, начиная раскручивать клубочек.

- Кто-то делает это по зову существа своего, а кто-то этим пользуется...

- Борис. - тон жены не предвещал ничего хорошего, и все расспросы решено было перенести на утро.

Я допил уже остывший чай, запихал в рот последний пирожок, сходил в душ и только коснувшись подушки — сразу уснул, вскользь отметив, что глаза Веры вспыхнули яростью, но тут же потухли. Она тихонько встала, заботливо укрыла меня одеялом и выключив свет, тоже легла спать.

Ночь я проспал как убитый, и подскочил лишь когда запиликал телефон.

- Борис Петрович, вы готовы отправиться к нам в управление? Я послал за вами машину, она будет у вас через полчаса.

Я хрюкнул, посмотрел на часы и с изумлением отметил, что время подходило к 6 часам утра. Я прочистил горло и попытался ответить бодро, но голосовые связки расслабившись за ночь, выдавили лишь невнятный хрип.

- Понял. - прокашлялся я. - Надеюсь в этот раз обойдется без эксцессов!

- Ага, - гоготнул Тушинин. - Я тоже надеюсь. - он осекся, поняв что сморозил бестактность и тут же поправился. — Мы приготовили вам отдельный кабинет, со всеми удобствами. Никто не будет вам мешать.

- И что входит в список удобств? - поинтересовался я, заинтригованный такими перспективами, но в душе сознавая, что удобством можно уже считать то, что целая комната будет в полном моем распоряжении.

- Мы принесли вентилятор… бесшумный... почти... И еще дежурный притащил из подсобки диван. Правда он не новый, но отдохнуть все же можно. А наш сержант приволок из дома маленький холодильничек. Туша медведя конечно не войдет, но пачка пельменей, хлеб и бутылка молока точно поместятся.

- Шикарно. - искренне отозвался я, удивляясь тому, как ребята расстарались ради нового начальника. Но оно и понятно — у меня большой опыт в раскрытии таких дел, а им без меня точно не справиться.

Женька еще спал, когда я протопал на кухню. Пришлось довольствоваться малым, тем что осталось от завтрака Веры — на тарелке сиротливо лежали два бутерброда с колбасой и сыром. Вид их не вызвал во мне аппетита, но парня будить я постеснялся. Да и какой с него толк на трезвую голову. «Позвоню как доберусь до отделения. - подумал я, и запихав заветренные бутерброды в рот, отправился умываться.

Вначале мне стоило заскочить к Нестерову и справиться насчет моих полномочий, он звонил еще вчера, приглашая меня перед поездкой в Новозаринск заглянуть к нему. К моему неудовольствию зарядил нудный ледяной дождь, местами переходящий в снег. Я шмыгнул на заднее сиденье Тайоты и плотнее закутался в шарф. Права оказалась Вера — весенняя погода непредсказуема. Зябко передернув плечами я приказал водителю ехать сначала на Ленина. Тот молча пожал плечами, говоря, что ему все-равно куда крутить колеса и плавно нажав на газ, тронулся с места.

Через пятнадцать минут я входил в «родные пенаты». Дежурный сонно моргал, окидывая меня взглядом и резко подскочил, осознав кто стоит перед ним, при этом уронив на пол резиновую дубинку,

- Бборис Ппетроввич! - начал заикаясь он. - Здравия желаю!

- Полковник у себя? - отмахнулся я. - И подними… - я указал носком ботинка на «палицу» как мы называли ее про себя, - негоже на посту терять оружие.

- Ттак тточно. С утра пришел… Рано… - парень покраснев как помидор схватил дубинку и начал нервно перебрасывать ее из руки в руку, явно не зная как себя вести.

- Ну так пускай меня скорее. - нетерпеливо поторопил его я. — Продрог весь. Спать будешь дома.

Тот покраснел еще больше, щеки стали напоминать переспелую вишню, и бегом бросился к дистанционной кнопке. Замок тут же пропиликал нехитрую мелодию, и железная створка с кованным узором отворилась, издав мелодичный писк. Я заспешил на второй этаж, отдуваясь и отдыхая на каждой ступеньке.

Не утруждая себя стуком в дверь, я толкнул ее и боком ввалился в самое просторное помещение в отделении, чуть замявшись на пороге. Заметив кивок головой полковника, я пересек кабинет и уселся за стол прямо напротив Нестерова, в упор уставясь на него возмущенным взглядом — к чему такая рань? Можно было сделать скидку на мое состояние и отсрочить визит как минимум на час. Он проигнорировал мой молчаливый порыв недовольства и потянулся за папкой, которая лежала на краю стола. Не открывая, он толкнул ее ко мне.

- Ознакомься. - бросил он, когда я подхватил увесистый том и начал мельком просматривать печатные тексты. - Там все, что мне удалось накопать, может что и пригодится. А так же командировочные на две недели. Думаю этого срока тебе хватит, чтобы распутать дело.

Я округлил глаза и вопросительно вскинул брови.

- Вы хотите меня в гроб загнать?! - вырвалось у меня. - Две недели?! В чужом городе, в полном неведении, вдали от дома, элементарных удобств и…

- Хватит, хватит стенать. Я обещал Вере и твоему врачу, что верну тебя через четырнадцать дней. Так что поторопись. Деньги в конверте, все документы готовы — в путь!

Я грузно поднялся. В душе нарастало негодование. А с другой стороны, чувствовал я себя гораздо лучше в рабочем костюме, чем в больничной пижаме, и чего уж греха таить, в душе я был рад новому делу. Я кивнул головой, сунул папку под мышку и направился к двери.

- Ты может, это, поговоришь с племянником?! - окликнул он меня.

Я зыркнул на него злым взглядом и дернул за дверную ручку.

- Ну как знаешь. - бросил он мне в спину.

Я сам не понимал, почему меня одолевают противоречивые настроения. Еще вчера был до чертиков рад освобождению из больничного плена, и тут же напоминаю о своей болезни всем, кто попадается мне на глаза. Может так ведет себя болезнь? А может я просто стал зазнавшимся стареющим пердуном, возомнившим себя звездой сыска. Но даже осознав эту простую истину, я не смог поднять себе настроение, как ни старался.

«Женька, Женька. - думал я усаживаясь в машину. - Почему твое ясновидение проявляется только под действием наркотиков?».

Всю дорогу я молчал, насупившись и мрачно глядя перед собой, пытался вспомнить, что он сказал мне перед тем, как я попал в больницу — что-то о дурных нравах современного общества и о том, что я не смогу решить это дело, если не поберегу здоровье… Его слова крутились в голове, но как я не старался не смог связать его предупреждения воедино. Злясь на себя, на обстоятельства, на болезни, придуманные природой, на свою память, я внутренне негодовал: «Как можно было забыть, зная, что каждое его слово на вес золота?».

Погода тоже не радовала. Серые тучи заволокли небо, и едва только занявшийся рассвет, тут же погас. Первые капли дождя ударили по стеклу, и шофер включил дворники. Мельтешение стеклоочистителей ввергло меня в еще большее уныние. Я зябко поежился, а Михалыч, так звали водителя, покосившись в мою сторону, включил обогреватель. Сразу стало теплее, в салоне — не в душе. Через окно, струящееся ледяными потоками, я рассматривал место, в котором мне предстояло провести ближайшее время.

Городок не представлял большого интереса. Таких десятки тысяч по всей России. Он показался мне таким же печальным, блеклым и не ухоженным, как и все остальные, как и мое настроение. Извечный, приносимый любым ветерком в таких городах запах очистных, беспощадно просочился в автомобиль, и мне пришлось зажать нос, чтобы омерзительные миазмы не вызвали тошноту. Мы проезжали мимо испоганенных обрывками объявлений столбов, остановок, углов домов... В глаза бросались щербатые стены сооружений, тротуары, состоящие сплошь из ям, дыр и раздолбанной плитки, переполненные мусором урны, выцветшие от времени безвкусные вывески магазинов, а главное, угрюмые, апатичные прохожие, в таких же бесцветных нарядах, спешащих по своим делам.

Я вздохнул. На душе стало так муторно и тоскливо, что хотелось выть волком. Когда же люди начнут ценить, оберегать и чистить свое жилище?

Михалыч подкатил к самым дверям отделения, невзрачного, серого казенного здания, когда дождь сменился снегом, да таким густым, что видимость ограничилась парой метров. Я с трудом выбрался из тесного салона, тут же подняв воротник пальто и натягивая шапку на самые уши. Майор уже ждал нас, переминаясь с ноги на ногу. Он радостно заулыбался, пожимая мою руку, но заметив мое настроение, стушевался.

- Вы не думайте, Борис Петрович, стоит только зазеленеть деревьям, и все вокруг преобразится. Улицы сразу наполнятся бабушками, гуляющими с собачками, мамочками с детьми, пацанами, гоняющими на самокатах и великах…

- Да брось, Андрей Григорьевич, нахваливать, ну может станет чуточку оживленней… Ну да не затем я приехал, чтобы рассматривать достопримечательности. Экскурсии у нас по другому поводу будут. - я потянул его за рукав. - Идем внутрь, чего торчать на непогоде… И все-таки, паршиво у вас тут — мусор, грязь, машины и те все сплошь черные, серые, да немного белых. Трудно нам будет, Андрей, свидетелей опрашивать. Вот видели они машину, а как описать — черная иномарка, например, а таких у вас девяносто процентов…

Тушинин лишь пожал плечами.

- А что здесь сделаешь, Борис Петрович?!

- Да ничего. - ответил я ему в тон.

- Располагайтесь! - майор торжественно распахнул дверь, впуская меня в мое временное пристанище. На лице его отразилась вся гамма чувств от самодовольства и гордости, до нарочитой скромности и беспокойства.

Кабинет не показался мне царскими хоромами, но я не мог не оценить старания ребят сделать его более удобным. Здесь было все необходимое, чтобы не отвлекаться от работы.

- Я сейчас разложу свои вещички и позову тебя. - сказал я. - Дай мне немного освоиться.

- Конечно, располагайтесь как дома. А ночлег мы организуем в гостинице. Сервис там не очень, но жить можно. Другого места, к сожалению нет. А так, я в полном вашем распоряжении и мои ребята все в ожидании, будут на подхвате.

С этими словами он вышел, аккуратно, почти бесшумно прикрыв за собой дверь. В коридоре сразу возникла возня, разговоры, вопросы. Мне был понятен интерес к моей персоне и я не стал вслушиваться в детали — ничего интересного и полезного — каждому хочется знать, кто теперь будет «командовать парадом» и с чем едят этого пришлого «барина».

Не успел я перевести дух, стряхнув снежный покров с головы, как на экране компьютера запиликал зуммер селектора. Как мне не нравились эти новомодные штучки…. Даже до такого провинциального городка докатились новинки. С одной стороны — это значительно упрощало работу, с другой, нужно было каждый раз просить кого-нибудь из молодых ребят показать и рассказать как со всем этим стоит управляться. А я такого терпеть не мог. Подполковник с тридцатилетним стажем, кучей наград и благодарностей, не может справиться с поисковиком или открыть геопозицию… Позор грозе бандитского мира!..

Я перевел взгляд на старенькие настенные часы — без трёх минут восемь.

- К черту. Время еще есть. - я решил не отвечать, но звонок не прекращался. - Ну что за черт. Наверняка Нестеров проверяет, приступил я к делу или нет. Он теперь не отстанет, будет трезвонить, пока я не включусь. Я знал как он бывает настойчив, когда происходит что-то серьезное.

Все мои надежды попить кофе и спокойно разложить документы, улетучились. Я повесил пальто на плечики и придвинул вешалку ближе к батареи, чтобы просушить свою одежду от растаявшего снега, схватил блокнот, ручку и поплелся к столу, предвкушая разговор с начальником.

- Как добрался, Борис? - глаза Антона Петровича бегали из стороны в сторону. Тоже не любит «светить» в экран? - подумалось мне, или же новость, которую он хочет мне сообщить не из приятных. Я был уверен на сто процентов, что полковник не стал бы донимать меня пустой болтовней, зная, что я не развлекаться сюда приехал.

- Да вот, только осматриваюсь. Пяти минут не прошло, как приехали. - полковник мешкал, молчание затягивалось, и я начал нервничать — что-то случилось дома? Вера? Женька? Дочь?

- Звонила Вера. - голос прозвучал устало, глухо. Я напрягся — что еще могло случиться? Я всего два часа назад покинул квартиру. За эти несколько секунд воображение нарисовало самые страшные картины, какие только могли прийти в голову. - К вам сегодня приезжает твоя сестра.

- Какая сестра? - не сразу смог сообразить я. Переключиться от страшных видений вот так сразу мозг отказывался воспринять, что все хорошо, и лишь кого-то несет к нам в гости.

- Ну какая? Твоя. Алена.

- А зачем? - недоуменно вырвалось у меня, гораздо резче, чем я хотел. Этого мне еще и не хватало. Мысли забегали сразу во всех направлениях, что делать, как быть?

- Сказала, что соскучилась по сыну.

- Ну да, хорошенькое дело. - вырвалось у меня. - Вера небось в ярости? Мне же не позвонила, побоялась сорваться.

По вздоху полковника я понял, что так оно и было. Небось жена винит его, и в моей командировке, и в моем прерванном лечении, и в том, что я вообще оказался на больничной койке, и что вот ей сейчас придется одной возиться с родственницей, свалившейся как снег на голову. Если с Женькой она скрипя зубы мирилась, то с чужой, по-сути, тёткой, ей совсем не хотелось быть гостеприимной хозяйкой. Я понимал ее — на носу ГОСы, студенты, куча разных хлопот, отчетов и проверок… ещё и возраст сказывается, после работы хочется отдохнуть, полежать… а тут надо натягивать дежурную улыбку, о чем-то беседовать… А на какие темы? Вера считала мою сестру ветреной и недалекой. Ни мужа не сумела удержать, ни сына воспитать.

- Да и что с нее взять — еле-еле школу окончила. - частенько говорила она.

- Зря ты так. - защищал я сестру. - Она вполне приличная девушка.

- Ну да, только такая растяпа как она могла потерять мужа и воспитать наркомана!

Тут она была права — Алёнка с детства доставляла родителям больше беспокойства, чем брат. Я был серьёзнее, послушнее и всегда знал меру в своих действиях и словах. Она же — одно сплошное недоразумение — вечные скандалы, прогулы уроков, дружба чёрт знает с кем.

Когда она привела в дом будущего мужа, серьезного и через чур застенчивого молодого человека, родители вздохнули с облегчением, надеясь, что дочь наконец успокоится и возьмётся за ум. Но этого, к сожалению, не случилось. Прожив в браке чуть более трёх лет, парень собрал свои вещички и скрылся в неизвестном направлении. Правда алименты платил исправно, но видеться с непутевой женой и принимать участие в жизни сына не спешил. Так никто и не узнал, где и как жил отец и муж до тех пор, пока из Сибири не пришло свидетельство о его смерти. Зачем и почему молодой парень с высшим образованием отправился в глушь, выяснить так и не удалось. Впрочем никто особо и не старался. Алёна больше замуж так и не вышла, хотя от назойливый ухажеров не было отбоя, наверное всё-таки любила своего Венечку, а может боялась, что и новый бойфренд сбежит от неё после месяца совместного проживания, не сумев вынести тягот жизни с непоседой и неумехой женой. Так она и воспитывала сына одна, пока не узнала о его пристрастии к наркотикам. Ничего лучше она не придумала, как отправить его мне на перевоспитание, надеясь, что авторитет дяди окажет на её сыночка благоприятное действие.

И вот теперь, так некстати, сестра собралась в гости. Я понимал, почему она не сообщила заранее, не попыталась справиться — могут ли ее принять родственники. Конечно, мне пришлось бы отказать ей, сославшись на занятость, и мою, и Веры. Но оставался Женька…

Я положил трубку, чувствуя в душе такую тоску, такое отчаяние, что сердце заныло, образы комнаты поплыли перед глазами. Я с трудом взял себя в руки, вытащил коробку с лекарствами и выпил сразу две таблетки. Так, просидев еще минут десять, я наконец, обрел способность мыслить ясно.

Набрав номер Веры, я долго вслушивался в монотонные гудки, то ли жена не хотела со мной разговаривать, то ли была занята, но я был рад этому обстоятельству. С облегчением дал отбой и потянулся к папке «Дело 117-у».

То, что наконец мне удалось прочесть, вывело меня из себя. Вот уже одинадцать месяцев в городе происходят невероятно жестокие убийства детей и подростков, а об этом сообщили только теперь. Сами убийства поражали своей нечеловеческой жестокостью. Истерзанные тела замученных жертв находили уже в стадии глубокого разложения, были и «свежие» трупы, но со следами истязаний, насилия и измождения. На некоторых не держалась одежда, так как весили жертвы не многим более тридцати килограмм, и под остатками одежды можно было видеть выпирающие кости.

- Сколько всего было найдено тел? - спросил я Тушинина, когда он принес мне чай с пирожками, которые напекла его жена. - Я имею ввиду и убийства, которые не кажутся «сирийниками»? Бомжи, старики, те, кто не вписывается в картину нашего маньяка.

- Двенадцать. - ответил капитан, засовывая в рот зажаристый комок теста. - Но их может быть и больше. - я вскинул на него заинтересованный взгляд. - Есть еще те, кто числится без вести пропавшими. Я уточню и сообщу вам.

- Вы что, не знаете статистики? - я был ошеломлен. - Вас здесь работает не более десятка человек, и вы не ведете список дел?

Тушинин засмущался и начал бубнить себе под нос что-то нечленораздельное, пытаясь свалить всё на нехватку кадров, загруженность и прочую мелочь, мешающую работе.

Я был в ярости. Ударил кулаком по столу с такой силой, что зазвенели стаканы с чаем, а Андрей Григорьевич выронил изо рта кусок недоеденного пирога. Он засуетился, стряхивая крошки на пол. Руки его заметно дрожали, а губы дергались, то вытягиваясь в тонкую линию, то собираясь трубочкой, словно куриная гузка.

- Какого лешего вы тут сидите почти год! - взревел я. - Пишите свои отчеты!.. Когда можно было пораскинуть мозгами и наверняка спасти несколько жертв. Ты умудряешься спокойно есть, когда у тебя в городе творится черт знает что! Или думаешь, что вызвал чужого дядю и он сделает за тебя всю работу? - я бы ещё продолжил кричать, но дыхание перехватило и я закашлялся.

Тушинин тут же протянул мне стакан с водой, заискивающе заглядывая в глаза с испуганно-виноватым видом, словно нашкодивший щенок. Едва уняв приступ боли, я постарался успокоиться — что взять с провинциальных парней, которых никто никогда не учил работать, не посылал на курсы, не заставлял сдавать экзамены проверок… да и за всю свою жизнь это дело наверняка первое, связанное с маньяком.

Пришлось собрать всех, кто имел доступ к расследованию этого дела. Парни рассказывали о происшествиях, делились своими мыслями и соображениями, но ничего путного я так и не услышал. Вконец вымотанный, я устроился на диване и дал себе несколько минут отдыха.

Такого со мной не случалось много много лет… В чужом городке, оторванный от дома, без помощи племянника, я совершенно не знал в каком направлении двигаться.

Пять минут превратились в три часа. Уставший и потеряный, я бесконечно перекручивал в мыслях допросы, акты, свидетельства, и вырубился внезапно, словно кто-то невидимый щелкнул выключателем, и мир погрузился в темноту.

Спал я, на удивление, без сновидений и кошмаров и даже успел отдохнуть. Разбудил меня стук в дверь. Я подхватился, соскочил с дивана, пытаясь прогнать сонную оторопь.

- Вам принести чего нибудь перекусить? - в проеме показалась голова Тушинина.

Я помотал головой. Любитель поесть, сейчас я почувствовал отвращение к еде.

- Нет. - ответил я. - Давайте-ка пройдемся по тем местам, где были обнаружены жертвы.

Тушинин не стал возражать, даже если и был удивлен. Да и как он мог перечить старшему по званию и более опытному коллеге. И хотя на его лице застыло недоуменное выражение, он поплелся в свой кабинет одеваться и через пару минут уже был готов действовать.

На улице вновь моросил холодный дождь, пропитывая пальто влагой и покрывая его тонкой корочкой льда, сковывающей движения. Майору повезло больше, на нем была обычная балоньевая куртка, которая прекрасно защищала от протекания. Я поморщился, но делать было нечего — не ретироваться же обратно в теплое помещение, и тем самым потерять уважение Андрея Григорьевича. Натянув шарф повыше, задрав воротник и втянув голову в плечи, я шагнул со ступенек на землю и тут же почувствовал, как ледяная вода наполнила ботинок.

Секунду-две, я стоял, стараясь не заорать, ногу свело судорогой, боль была настолько невыносимой, что я не мог пошевелиться. Незаметно для Тушинина, я щипал ногу через карман пальто, стараясь унять выкручивающую резь в мышцах. Майор неправильно истолковав мою заминку и не замечая неладного, спросил:

- Мы пойдем по порядку и удобству мест или начнем с первого обнаруженного трупа?

- С первого и по-порядку до последнего. - ответил я, все еще сжимая зубы и силясь купировать спазм, хотя первой мыслью было: - «Да какая к черту разница?! Я просто не знаю за что ухватиться!».

Но поразмыслив, я понял — это была здравая мысль, выданная подсознанием. Всё же опыт сделал свое дело.

- Ну конечно, с первого трупа. - повторил я уже более уверенно. - Так мы сможем обозначить круг действий нашего маньяка, так сказать, его путь.

Майор взглянул на меня с восторгом, но предусмотрительно промолчал, лишь рукой указал направление, куда мы и двинулись. Боль прошла, в ботинке хоть и хлюпало, но стало теплее и я зашагал бодрее.

Мы обошли несколько кварталов, все одинаковые, как на подбор, где были найдены жертвы. И дома — братья близнецы, и улицы, и скверы. и лавочки, залитые дождем, блестевшие от ледяной корочки.

«Худшая погода в мире» - подумалось мне. - И дождь, и снег, и ветер. Всё одно к одному». Тротуар был скользким и я дважды чуть не упал, балансируя всем телом, чтобы сохранить равновесие. Хорошо, что Тушинин, в своих берцах, был более устойчив, и вовремя успевал подхватить меня под локоть.

- Вот я прочитал протокол допросов свидетелей. - рассуждал я между делом. - Их там десятки, если ни сотни. Ну как тут можно выделить что-то определенное? Описания предполагаемого преступника например, ну вот опишите сами… попробуйте... Если прохожий что-то или кого-то видел… Белая такая машина, или черная, обычная… номера грязные, не запомнил… Вроде и человек был… но тоже обычный — черная куртка, шапка... Рост? Трудно сказать… Немного ссутуленный… а почему? То ли осанка такая, то ли человек пытался быть как можно незаметнее… И получается, все ваши отчеты — коту под хвост, пустая трата времени и бумаги… Всепоглощающий, абсолютный ноль!

Тушинин опустил глаза.

- Все верно. Так оно у нас, и было, и есть, и, наверное, будет еще сотню лет. Черно-белое кино и день сурка.

- Город, лишенный красок — находка для преступника. Спроси кого — все друг друга знают, а коснись чего — никто ничего и сказать не может. В больших годах хоть камеры наблюдения есть, и народ шастает круглые сутки… тут еще сто раз подумать надо, стоит ли рисковать свободой.

Мы вернулись в отделение голодные, озябшие и вымотанные. Но все же кое-что удалось установить. Все трупы были найдены в радиусе километра от центральной школы. Еще одно открытие, на которое ранее не обратили внимание — жертвы, хоть и жили в разных районах, но имели к этой самой школе непосредственное отношение — кто-то здесь учился, кто-то работал… и это уже было кое-что.

- Что теперь будем делать? - настороженно спросил майор.

- Вот, с этого и начнем плясать. - ответил я, высказав майору свои мысли. - Другого-то ничего не остается. Версий ноль. Ваша работа за весь год ничего не дала… Будем начинать все с начала.

Мне было страшно высказать вслух мысль, которая сверлила мой мозг с самого начала: - «Ничего не осталось от улик и опросов — работа была проделана по-дилетантски топорно и нас, к моему большому сожалению, может спасти только новое преступление, которое можно будет отследить с самого начала».

- Время позднее, сегодня уже ничего не сделаем. - проговорил я. - Проводи меня в гостиницу. А завтра попробуем отработать школу: учеников, учителей, родителей жертв. Должна же найтись зацепочка — почему именно эти дети попали в поле зрения преступника.

Я схватил диктофон, на который мы записывали сегодняшний «вояж», надо будет прослушать запись еще раз, может выскочит что-то, на что мы не обратили внимание, быстро накинул пальто и выскочил на улицу. Небо прояснилось, закатное солнце пекло по-летнему и мне тут же стало жарко. По спине потекли липкие струйки, на лбу выступила испарина. Тушинин выскочил налегке, без шапки и куртки, и я позавидовал ему от чистого сердца. Молодежь не страшиться таких вот перепадов погодных температур, меня же ужасала сама мысль, что стоит подуть ветерку и я тут же подхвачу простуду.

Вот так, обливаясь потом, я втиснулся на заднее сиденье его Тойоты и мы покатили почти через весь город, петляя по грязным узким улочкам. Я старался не смотреть в окно, итак на душе паршиво до непреличия, а местные «красоты» способны были лишь навеять тоску и в конец испортить настроение.

В гостинице оказалось бедненько, но чисто. Вытертые почти до дыр ковровые дорожки тоже удивили отсутствием сора, пыли и каких бы то ни было следов пребывания человека. Пластиковые панели сверкали при свете настенных бра. Меня тронуло, что все лампочки в коридоре горели, хотя и мутным тусклым светом, но создавая при этом определенный уют. Да и сам номер был аккуратно прибран. На стенах висели незамысловатые картины в массивных резных рамах, на столе стояла ваза с декоративными цветами, в углу примостился небольшой диванчик, а на журнальном столике лежали свежие газеты и пульт от вполне приличного телевизора, занимавшего почти всю сену. Я заглянул в спальню.

- Вполне неплохо! - сказал я. Мне понравились, и кровать, занимающая почти все свободное пространство, и безукоризненно белое белье, и высокие в меру тугие подушки..

- Думаю, что акцент сей богодельни сделан именно на кровать. - заявил со знанием дела майор. - Туристы к нам не приезжают, а рабочий люд весь день в делах и возвращается сюда только переночевать. Поэтому все остальное служит только необходимой атрибутикой.

- Спасибо майор. - кивнул я ему. - Ты можешь быть свободен. Я сейчас расположусь, приму душ и поморокую над нашим делом.

Он козырнул и быстро выскочил из комнаты. Его шаги глухо застучали по коридору, стремительно удаляясь и затихая. Я выглянул в окно, которое как раз выходило на подъезд и увидел как Андрей почти бегом ринулся к машине, дал по газам и через пару секунд скрылся за поворотом. Я хорошо понимал его — рабочее время давно закончилось, а весь день прошел в напряжении, и не столько из-за дела, которое мы расследовали, сколько в большей степени из-за приезжего начальника, перед которым нельзя было ударить лицом в грязь. А дома жена, дети… Если повезло ему, то супруга окажется понимающей и прощающей, такая, какой была Вера в молодости. Но время идет, и даже стоически терпеливая женщина, как моя супруга, начнет бунтовать.

Мне пришлось выпить снотворное, уснуть никак не удавалось. Обычно я спокойно переношу командировки и способен уснуть даже в самом неожиданном месте и в самой неудобной позе. Сейчас же, мне пришлось выпить аж целых три таблетки, прежде чем веки стали тяжелеть, а глаза закрываться. В голове всё ещё крутились эпизоды сегодняшнего дня, обрывки фраз, документы, осмотр мест обнаружения трупов. Вчера я не так серьезно отнесся к делу, полагая, что отделаюсь лишь мастер-классом по дознанию и консультациями по ведению дела. Однако, дело обстояло намного хуже, чем я мог себе предположить, и мне придется браться за него всерьез. Я успел взглянуть на часы, машинально отметить время — два пятнадцать, и погрузился в тревожный сон.

Проснулся я с тяжелой головой — виски ломило, во рту пересохло, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Зря я вчера так набросился на снотворное, наверное переборщил, отравился. Будильник молчал, до сигнала оставалось целых двадцать минут. Мне вдруг нестерпимо захотелось обратно в больницу, где твой сон охраняют дежурные санитарки, и делают всё, чтобы пациентов никто и ничто не тревожило. Можно лежать и нежиться, насколько это возможно в больничных условиях, в постели, наслаждаться тишиной и покоем…

Но следовало умыться, перекусить и отправляться на службу. Все убитые, искалеченные дети и подростки взывали в моей душе к отмщению.

Я включил чайник и отправился под душ. Потом нарезал колбасы, сварганил нехитрые бутерброды, включит телевизор и потянулся к кружке с кофе, как на экране замелькала заставка краевых новостей. Диктор, миловидная женщина в розовом костюме, поздоровалась со зрителями и сделав угрюмое лицо начала говорить.

- Вчера, в городе Новозаринске пропал очередной ребенок. Семья Фроловых была шокирована, когда их 8-летний сын, прямо среди белого дня исчез из местного парка. Убитый горем отец сообщил прессе, что он только на мгновенье отлучился, чтобы выбросить обертку от эскимо в урну, а мать искала в сумочке телефон, на который пришла смс. За последний год — это уже не первый случай подобных исчезновений детей. Пропажи несовершеннолетних достигли в этом городе пугающего масштаба. Общество до сих пор не может осознать происходящее. Во всем винят местную полицию и мэрию, которые не могут обеспечить горожанам безопасность. Пока от местных властей не поступало заявлений. Хочется надеяться, что наши доблестные правозащитники, наконец, начнут действовать, а не отсиживаться в очередной раз в своих кабинетах.

Я так и застыл с чашкой в руке, не замечая как стекло обжигало мне пальцы. Вот оно, накаркал, называется. К горлу подкатил ком и на душе стало так горько, словно похитили моего родного ребенка.

Я отставил кофе и завтрак в сторону — кусок уже точно в горло не полезет и несколько минут сидел неподвижно, обдумывая ситуацию.

Пожалуй перекусить всё же стоит — в свете новых событий, неизвестно удастся ли поесть в течении дня, а силы, ох как понадобятся. Поэтому наскоро позавтракав, я подхватил папку с документами и отправился в отдел.

Я не стал вызванивать машину, пройдусь пешком, и для здоровья полезно, и наметить план действий стоит.

На улице царил предрассветный час. Солнечные лучи едва продирались сквозь крыши домов многоэтажек, рассекая прозрачный воздух. Вокруг царила свойственная началу дня тишина, когда еще, ни люди, ни машины не начали заполнять пространство шумом и суетой.

Сейчас не было слышно, ни визга тормозов, ни сигналов, ни людского гомона… Только гнетущая тишина. Скоро город проснется и узнав последние новости взорвется негодованием. Я поднял глаза к небу, где в редких облаках таяла луна, а последние звезды меркли в свете зари. «Есть ли кому-то там, наверху, дело до людских судеб? Или все это только иллюзия, что мы можем просить к нам милости?». Я почувствовал себя маленьким и одиноким. Глаза защипало и мне пришлось остановиться, чтобы вытереть набежавшие слёзы.

Отделение уже всё было на ногах. Из каждой двери доносились голоса, по коридору то и дело носились работники, перебегая из одного кабинета в другой. Я прошел мимо своей двери, направляясь в дальний конец коридора к Тушинину.

Когда я вошел, майор что-то записывал в тетрадь, склонившись над столом. Напротив него сидел грузный молодой человек, весьма примечательной наружности. Он жестикулировал руками и что-то нервно выкрикивал, но смысл его тирады терялся в бессвязном потоке слов.

Оба обернулись в мою сторону, и если мужчина лишь бегло скользнул по мне взглядом, вновь обратив свое внимание на майора, то последний стушевался, попытался подняться и открыл было рот, чтобы что-то сказать. Я остановил его жестом руки, кивнул головой чтобы он не отвлекался на меня, а продолжал разговор. Сразу было понятно, что это глава семейства Фроловых. Я тихонько подошел к столу и присел на самый его краешек, вслушиваясь в рассказ убитого горем отца.

В среду у главы семейства был выходной и он решил провести этот день с семьей. А куда можно отправиться в маленьком городке — только в городской парк, где можно посидеть в кафе, пройтись по липовой аллее, поесть сладкой ваты и мороженого. В будний день в парке было немноголюдно, лишь несколько бабушек прогуливали своих внуков, да две молодые мамочки с колясками неспешно прогуливались по центральной дорожке, а потом и вовсе сели на лавочку поболтать. Карусели еще не работали, открытие сезона должно было состояться не ранее мая, поэтому семья просто «дефелировала» туда-сюда, мирно беседуя о том о сем. В четырнадцать тридцать родители купили мороженое… А дальше я уже все знал из новостей.

- Главное - это центр города! - недоумевал несчастный отец. - Место не заброшенное! И рядом вроде и не было никого. Хотя… да нет… я бы заметил наверное… А может просто показалось — я же не всматривался специально… если бы знать заранее.

- Так что вам показалось? - я наклонился ближе к нему и навострил уши.

- Вроде женщина там была какая-то. Но я даже не уверен. Кажется, просто шла мимо.

- Напрягитесь, нам важна любая мелочь!

- Мне кажется, сын что-то крикнул мне в спину — я как раз пошел к урне, они там редко встречаются, может метрах в пятидесяти была… я и не обратил внимание на его слова… жена в сумку полезла, у неё в это время, то ли звонок был, то ли смс пришла — она ждала сообщения с работы, отвлеклась. У нее в сумке вечный бардак, наверное как и у каждой женщины, об этом уже анекдоты ходят, она и начала рыться, не видя ничего вокруг и сосредоточившись на процессе. Потом еще и ответить пришлось. Ирина вообще ничего не помнит. А я когда возвращался, сразу и не понял, что Ваньки нет, не забеспокоился. Это уже потом, когда выяснилось, что сына нигде нет, я обежал весь парк, на это мне хватило десять минут — он у нас, сами знаете — пять на пять метров, но есть места заросшие сиренью и декоративкой. Так я, несмотря на то, что листвы еще нет, голые прутья насквозь просвечивают, заглянул под каждый кустик, обошел каждое дерево, осмотрел все улицы, которые к парку примыкают. Потом мы подумали, что пацан решил с нами в прятки поиграть или попугать, ребенок же ещё несмышленый, не понимает, каково оно в такое время тревожное родителям, рванули домой, думали туда побежал.

- Далеко от парка живете?

- Нет, через два дома. Если бегом, за пару минут домчать можно.

- И его там не оказалось. - констатировал я.

- Не оказалось. - эхом отозвался он.

- Почему сразу не обратились в полицию? По горячим следам.

- Так надеялись отыщется сам. День ясный, мы рядом. Доехали до моей матери — его бабки, она в двух кварталах от нас живет. Ирка по друзьям его пробежалась. Это уж потом, когда совсем руки опустились, я дружбану на телевидение позвонил, мож думаю объявление дадут, кто увидит… А они уже в полицию заявление написать предложили.

- Во сколько это было?

- Точно не могу сказать… что-то около двух-трех ночи.

Я воззрился на Тушинина, подняв в изумлении брови. Тот, поймав мой суровый взгляд покраснел, тихо оправдываясь:

- Не хотели беспокоить вас, думали сами разберемся.

Если бы не отец мальчика, как бы я врезал майору по затылку. Вот прямо чтобы мозги совсем вылетели, или, наоборот, на место встали.

- Ну нельзя же быть такими идиотами?! - орал я, когда Фролов старший покинул кабинет. - В чем вы собирались разбираться? И как?.. Разобрались? - возмущению моему не было предела. - Если время упущено, а так оно и есть, я сам сдеру с тебя шкуру! Прошло шесть часов! Шесть! Что дальше?

- Ну так Фроловы и сами не сразу к нам пришли! - начал мямлить майор.

- Ну ты и дурааак! - только и смог сказать я, пожав плечами. - Непробиваемый идиот!

Немного погодя мы отправились в школу. Там уже знали о происшествии, и поторопились вывесить Ванину фотографию в рамочке с черной лентой на уголке на центральном стенде. Вокруг неё толпились ребята из разных классов, но как это бывает в среде школьников, никто не смеялся, не разговаривал и не строил гипотезы. Все молчали. И оттого было ещё страшнее.

- Не рано ли выставили некролог? - спросил я, заходя в кабинет директора.

Женщина лет пятидесяти, в темно-синем костюме по фигуре, с аккуратной прической-шишкой конца семидесятых прошлого века, что-то быстро писала в журнале. Она подняла глаза, оторвавшись от своего дела и воззрилась на нас. Секунду-две, женщина будто-бы не замечала нас, но потом словно очнулась и в глазах ее сверкнул интерес. Я прошел по дощатому полу и уселся напротив директорского стола, показав удостоверение. Она кивнула и грустно, как будто отрешенно ответила:

- Это только дело времени. Всегда одно и тоже. И почему это случается только с нашими учениками и вожатыми.

- Отвечу как смогу. - я протер лоб платком, который всегда носил в кармане, а тут мне в одно мгновение вдруг стало невыносимо жарко. - Может и так — дело времени, как вы говорите, но нет трупа, значит есть надежда. А насчет школы… думаю тот, кто совершает эти бесчинства работает в вашей школе или имеет к ней самое непосредственное отношение.

Зинаида Львовна отшатнулась.

- Да что вы такое говорите?! - возмутилась она в притворном ужасе, переводя взгляд с меня на майора. - Быть такого не может! У нас сплоченный дружный коллектив высоких профессионалов! Наши педагоги имеют награды, а некоторые и почетное звание - учитель года. Нет, и еще раз - нет! Я никогда в это не поверю!

- А нам и не надо, чтобы вы в это верили! - прервал её словесный поток я. - Это факт! И давайте примем его как должное! Ну, или как рабочую гипотезу! Этот кто-то выбирает жертв из вашей школы и похищает их на глазах у всех среди белого дня. Это раз! Далее, трупы находят спустя некоторое время тоже в радиусе километра от школы. Это — два! У меня есть повод предполагать, что этот кто-то работает здесь, так как только примелькавшийся человек не вызовет вопросов. Ему доверяют, так как он хорошо знаком в школьной среде! Это три!

Директриса с ужасом смотрела на нас не двигаясь, словно застыла как мраморная статуя.

- Если это так, - выдавила она из себя, - я готова предоставить вам все сведения, которые вам нужны. Только, пожалуйста, найдите убийцу. Нам не нужна такая реклама. Родители заберут детей из школы и что тогда делать?

Мы с Тушининым несколько часов подробно расспрашивали одноклассников, педагогов, работников, про жизнь погибших, о их взаимоотношениях с родственниками, друзьями, другими школьниками, учителями. Записывали их возраст, чем занимались, хобби, интересы, как учились, кто родители. Какой характер у каждого… как добирались до дома, и, наконец, мог ли каждый из них общаться с незнакомцем? Пойти с ним, соблазнившись конфеткой?

- Некоторых ребят нашли в противоположном направлении от дома. Как думаете, к кому они могли пойти после школы.

- Да кто знает, что у детей на уме. Может в гости к кому направились.

- А может это никак не связано. Может маньяк специально трупы выкидывал, где придется. - пробубнил я себе под нос. А в слух сказал. - Мне нужно опросить всех работников мужского пола и старшеклассников, которые не отличаются примерным поведением.

- У нас два выпускных класса, и два десятых. - начала перечислять Зинаида Львовна. - Это семнадцать мальчиков. Из них особо неприглядным поведением отличаются трое Алексей Попов, Дима Кудлатов и Игнат Жуков. Алексей из очень неблагополучной семьи — отца не знает, а мать — запойная алкоголичка. Вот парень и вынужден защищаться кулаками — чуть что — сразу в драку. Может и украсть и выпить и деньги у малышни выманить, но на убийство, да еще такое жестокое — нет, вряд ли. Кудлатов, напротив, из золотой молодежи, жертва вседозволенности — дерзит, хамит, ничего не хочет делать, задирает учеников, рассчитывает на папочкины денежки, но и он не способен на такое, скорее может «заказать» кого-то припугнуть, кого-то сломить, но сам трусоват на поступки. Вот Игнат, тихая серая лошадка, и учится хорошо, и спортом занимается, но водит дружбу с наркоманами, местными подростковыми бандами. Его боятся — качек и боксер. Вот здесь сказать не могу — его душа полные потемки… А из учителей? Традиционно, трудовик, физрук и завхоз. Иногда наведываются электрик, телефонист, сантехник, водопроводчик, плотник… рабочие разные, по мелочи ремонт делают, дворник, да много разного народа пришлого.

- Ага, еще можно сюда отнести отцов любого из школьников, которые не работают днем. - повернулся я к Андрею, который тут же приосанился. И снова задал вопрос директрисе. — А сколько у вас учеников всего, сколько учителей?

Она ответила не сразу, вышла в коридор и крикнула в пустоту: - «Ирина Олеговна, зайдите».

Через пару минут в кабинет вплыла дородная дама далеко за пятьдесят, в яркой цветастой блузе и слепящем желтом костюме. Она чопорно, поджав губы прошествовала к столу и плюхнулась на стул, который тонко заскрипел под ее весом.

- Ирина Олеговна, - начала директриса. - Требуется полный список всех учащихся, учителей, работников и всех бригад, которые за последний год были хоть однажды в стенах нашей школы. Конечно мужского пола.

- Ну разумеется. - скорчив кислую гримасу, отозвалась завуч. - Я предвидела такой поворот дела и заранее приготовила все необходимые списки. - она посмотрела на Тушинина с таким лицом, словно перед ней стоял неразумный нашкодивший ребенок. - Сразу было понятно, что этот деятель из нашей школы, больше-то некому, кто бы знал весь распорядок дня, расписания и прочие мелочи, свойственные только определенному учебному заведению. Я ждала ваших оперативников еще после первого убийства, но осталась весьма разочарована. - она выдала эту тираду на одном дыхании и словно сдулась - выдохнула и как-то съежилась, даже стала меньше в объеме. Растеклась, словно талый снег весной.

- Почему не пришли в участок, если у вас были подозрения? - спросил я. Эта дама нравилась мне все меньше и меньше. - Не ваш ли долг и обязанность рассказать сразу о своих опасениях и догадках.

- Ха, какие опасения, какие догадки? - она смерила меня презрительным взглядом. - Мне и в голову не пришло, что вы ни о чем не спросите. А опасения? Конечно — это же ежу понятно — маньяк. А догадки? Так я не участковый, не оперативник и не литературный фантаст, чтобы строить гипотезы — это уж, извините, ваши обязанности. Вас этому обучали, у вас — эксперты! - она сказала это так, что даже мне стало не по себе, а уж майор, который итак не знал куда себя деть, ссутулился, стал еще ниже ростом и старался быть как можно не заметнее.

- Будьте так любезны, принесите документы и передайте их нашим ребятам-экспертам.

- Да уж непременно буду. - передразнила она меня и не дожидаясь моей реакции медленно выплыла из кабинета.

Мне так хотелось крикнуть ей в след, что таким как она не место в школе, такого самолюбования наравне с вопиющим равнодушием я еще не встречал. Вместо того, чтобы помочь искать преступника и встать на защиту детей, её светлость ждала, когда оперативники придут к ней сами с мольбами и просьбами поделиться сведениями. «Жирная, недалекая тварь» - обругал я её. Пусть только передаст папки сотрудникам, а мне видеть ее больше не хотелось, иначе я не выдержу и собью спесь с этой недоучителки. Хотя я не мог и не отметить её правоту насчет ребят-оперативников.

Еле сдерживаясь я вновь обратился к Зинаиде Львовне.

- А с кем дружил Ваня? Может он увидел знакомого и убежал с ним? Может ему нравилась девочка или был кумир, за которым он готов был пойти без спроса?

Директриса на последний вопрос отрицательно помотала головой.

- Мальчик учился во втором классе, в это время дети дружат, и с девочками, и с мальчиками, но кумира они еще не способны заиметь. Так, чтобы пойти за ним. Позабыв осторожность… Их кумиром может быть только родитель. Ну еще... учитель. Поговорите с Ниной Абрамовной, Ваня из ее класса. А так дружил он только со Светой Ивановой — они, и в районе одном жили, и кажется даже в одном доме. Хотя она и была на два года старше его. Но ведь мальчик пропал не в школе, а под носом у родителей, в безлюдном месте.

- А первая жертва? - не стал я реагировать на ее замечание.

- Ирина Алферова, третий класс.

- Она могла польститься на подарок и пойти с незнакомцем?

- Иринка может быть и сделала что-то подобное, но остальные, вряд ли. Мы каждый раз внушали детям, что разговаривать, а тем более идти за незнакомцем ни в коем случае нельзя. Да и дети, Андрей и Семён, Наташа Хворова и Женя Данилова, уже достаточно взрослые, чтобы не понимать опасности. Да и не просто их было увести незаметно. Многие ребята держались вместе, и шли домой после уроков толпой, многие в одном районе поживают.

Целый день мы общались с ребятами, опросили классного руководителя, Нину Абрамовну, женщину дерганную, нервную, с крикливым неприятным голосом — такая наверняка не стала бы кумиром у детей. Потом прошлись по этажам и заглянули в каждый кабинет, в котором находился хоть кто-то.

Поговорили с физруком и трудовиком, опросили слесаря и сантехника, исписали кучу бумаг, заполнили до отказа диктофонную ленту, но пока не выявили ни одной мало-мальски значимой детали. Голова у меня шла кругом. К тому же есть хотелось неимоверно, но прерваться на обед, значило бы упустить кого-то из виду. Уже к четырем часам в школе осталось только несколько учителей, которые проверяли работы учеников, готовили классы для завтрашних занятий и заполняли электронные дневники.

Последним в поле нашего зрения попал дворник, отмывающий свою метлу в служебном туалете.

Как-то этот субъект мне не понравился с первого взгляда, уж слишком он был не похож на обычного дворника. Молодой, красивый, в спортивном костюме от фирмы «Puma» и весьма не дешевой куртке. Кроссовки тоже выделялись своей кричащей дороговизной. В душе заворочалась надежда, что этот парень тот, кто нам нужен.

Я пригласил его в кабинет директора и с порога спросил, не имеет ли он желания сообщить нам что-то важное.

- Вы целый день крутитесь на улице, видите всех и знаете кто куда пошел, откуда приходит. Знаете родителей — вы их многих видите, когда детей приводят или забирают после занятий.

- Так вы меня что-ли подозреваете? - спросил он напрямик. - А чего так сразу?

- Я уже объяснил. - начал закипать я. - Так что? Есть вам что сказать? Возможно вы видели кого-то подозрительного?

Парень не стал торопиться с ответом. Он демонстративно вальяжно откинулся на спинку стула, так же неторопливо достал пачку сигарет, при этом кивком головы откинул прядь обесцвеченных волос со лба.

Комнату сразу заволокло густым дымом сигареты «Капитан Блэк».Я еще раз убедился, что этот молодой парень не тот, за кого себя выдает, а это значит, что на него следует обратить особое внимание. Однако, он вел себя настолько нагло и развязно, что его причастностько всем этим бесчинствам стала под вопросом. С этим нужно было немедленно разобраться, надавить на него, сломить психически — главное, подобрать ключ к его воспаленному мозгу преступникаили простого негодяя.

За окном уже стемнело. За мутным окном, еще не отмытым после долгой зимы, туманным светом сверкали звезды, Луна, словно вырезанная неумелыми руками из картона, заглядывала в окно, как любопытный ребенок.

В кабинете сразу стало темнее. Пришлось включить свет. Помогло не намного, тусклой лампы на потолке едва хватало, чтобы разглядеть центр стола, где лежала открытая папка с изувеченными фотографиями жертв преступника. Это испытанный прием наших экспертов — дать возможность маньяку посмотреть на дело рук своих и внимательно следить за реакцией арестованного. Кого-то пугают такие кадры, кто-то рассматривает их с интересом, кто-то испытывает скрытую радость и гордость собой. Если это тот, кто совершил все эти зверства, реакция неминуема — он начинает бахваляться, оправдываться или наоборот - все отрицать. Равнодушия я не видел никогда.

Фото едва можно было различить. Я обернулся к Зинаиде Львовне с немым укором. Она лишь развела руками:

- Мы не задерживались в школе так долго, поэтому и светом-то особо не пользовались. Простите, я не знала. Да и окна моего кабинета выходят на север, деревья школьной аллеи заслоняют свет.

Ладно, упрекать её нет смысла, нужно было сосредоточиться на подозреваемом.

Сейчас этот парень повел себя не так, как мне думалось вначале, или быть может хотелось думать. Дворника явно смутили эти фото. Он напрягся, циничное выражение сменилось неподдельным ужасом и отвращением. Его притягивали эти снимки, как и любого нормального человека, который воотчую увидел смерть. Глаза его забегали, щеки подернулись румянцем, а дыхание участилось. Вся спесь сошла с него разом. Он был взволнован и немного напуган, но его эмоции — это эмоции нормального человека, не маньяка.

Я был разочарован. Вот он — самый многообещающий персонаж, которого мы искали, но червь сомнения уже засел в мозгу. Мои мысли путались, не давая разуму определиться, кем считать этого типа — преступником или невинным обывателем, случайно, волею судьбы попавшим в жернова правосудия. - я так и не мог представить в этом наглом, развязном парне безупречный образчик рабочей профессии, скорее уж можно было заподозрить в нем представителя золотой молодежи, который довел родителей до белого коленья, за что и был наказан таким вот странным образом. Я встречал больших воротил бизнеса и некоторых олигархов, которые так начинали воздействовать на своих великовозрастных чад, которые совсем уж съехали с катушек и перешли всякие границы дозволенного.

И я оказался прав. Зинаида Львовна, молча наблюдавшая со стороны до этого момента, представила его как сына одного из крупных торговых представителей города и по совместительству — депутата местного законодательного собрания.

Все стало на свои места — это типичное поведение избалованного ребенка, который своим видом выражает протест влиятельному папе и всячески демонстрирует, что может и сам заработать деньги. Он не намерен подчиняться требованиям предков, и пусть им обоим, и отцу и матери, будет стыдно, что его, единственного, такого умного и подающего надежды сыночка унизили, заставили позаботиться о себе самостоятельно. Конечно, парень надеялся, что мать уговорит мужа, его отца, сменить гнев на милость и отменить каторгу, которой подвергли её любимого мальчика. И это великовозрастное чадо ждало, когда отец прибежит к нему с извинениями, а он, будет отнекиваться и заверять, что продолжит работу, вопреки просьбам отца.

Но судьба распорядилась иначе. Отец все не шел, мать не навещала… И все это поведение его — бравада, способ показать, что он способен сам свернуть горы, он сильный и самостоятельный. Но всё же парню хотелось думать, что эту ситуацию отец не проигнорирует и примчится вступиться за дорогое дитятко, иначе и быть не может, «великий и могучий» не будет рисковать своей репутацией, слишком высоко он парит над землей.

Поэтому, несмотря на тревожную ситуацию, отпрыск знатной фамилии повел себя так смело, если не сказать — нагло. Его не смутили, ни представители закона, ни директриса, ни сама ситуация — папочка обязательно примчится, с минуты на минуту, придет на помощь, и уже обязательно покается, заберет его из этой противной школы и потом еще долго будет клясть себя за жестокость и задабривать сына подарками, а в дальнейшем бояться наказывать потомка таким вот кардинальным образом.

А этот самый потомок потом будет еще долго шпынять отца за то, что позволил очутиться ему, такому ранимому и нежному, в этой ужасной ситуации, пережить стресс. Но эти снимки… они что-то нарушили в его мировоззрении. Внимательно вглядевшись в его лицо, я увидел браваду, маскирующую затаенные беспокойство и неуверенность.

Все это промелькнуло в моей голове быстрее пули, и я повернулся к Зинаиде Львовне, чтобы она подтвердила мои умозаключения, когда этот выродок, будь он виновен или нет, выпустил в воздух целый клуб табачного дыма. Вот чего я не переношу ни в каком виде, так это курение.

Сердце мгновенно сжали тиски, воздух перестал поступать в легкие, сжавшиеся от спазма. Я встал и бесцеремонно открыл окно, которое поддалось с огромным трудом. На пол посыпалась старая краска и штукатурка, которыми заделали раму на зиму. Липкая лента, защищавшая щели от проникновения ветра и мороза, оторвалась с громким хрустом, образовав в воздухе клубы клеевой пыли. Я с запоздалым удивлением отметил, что в кабинете директора нет пластиковых окон — какой же это прогнивший городок, что даже в школе все средства выделенные на ремонт и замену окон, ушли в неизвестном направлении. Поди еще и стены в классах родители белят самостоятельно, и шторы меняют за свой счет?

Я потяну на себя створку, стараясь сдержать першение в горле — свежий морозный воздух ворвался в комнату, вытесняя душные пары и у меня от хлынувшего по бронхам ледяного чистого кислорода, перехватило дыхание. Я не мог сделать ни вдоха, ни выдоха. Мозговой процесс скрипя старался запустил механизм действий. Глаза выхватили из потемневшего сознания аптечку, примостившуюся справа от шкафа с бесчисленными папками, я почувствовал, как вспотели руки, как липкая испарина покрыла лоб, как нарастает шум в ушах, как начинает гудеть голова, словно попавшая в ледяной кипяток, и одновременные крики — мужской и женский, словно сквозь вату: - «Откройте все окна и двери... А вы не могли бы не дымить?!»... и стало темно.

Вскоре туман перед глазами рассеялся, и я вполне отчетливо разглядел лица, склонившиеся надо мной.

Парня в кабинете уже не было, Тушинин пытался обмахивать меня классным журналом, одним из тех, что громоздились высокой стопкой на столе, а Зинаида Львовна маячила перед моим лицом резко пахнущей ваткой.

Я с трудом поднялся на ноги. Некоторое время балансировал на месте, пытаясь сохранить равновесие и собраться с мыслями, а потом, игнорируя косые взгляды директрисы и сочувственные - Тушинина, подхватил папку с делом и нашими сегодняшними опросами, вышел из кабинета.

Я чувствовал себя слабым и разбитым, поэтому уселся тут же у кабинета на банкетку, похлопав рукой по дерматиновой поверхности, призывая Андрея сесть рядом, прикрыл глаза.

Спустя некоторое время мимо нас в кабинет директора потянулись учителя, с интересомбросающие на нас быстрые взгляды и пропадающие за дверьми, откуда мы только что вышли.

- Мы должны быть начеку. - после недолгого скрежета стульев, услышали мы голос директрисы. В её интонациях слышались стальные нотки. - Пропали уже тринадцать детей, и все — ученики нашей школы. Это ЧП, вы же понимаете, уважаемые педагоги!».

Учителя загудели, принялись двигать стульями, я даже поморщился от неприятного звука скрежета деревянных ножек об пол, представляя как все в унисон принялись качать головами, как модные игрушечные маятники на приборной панели авто. Конечно, все и ранее были в курсе последних событий, газеты и даже телевидение время от времени обсуждали эти новости.

- Вы должны быть крайне внимательными и следить за детьми. Не отпускайте учеников без родителей или по-крайней мере, по одиночке. Не оставляйте без присмотра. Желательно донести это до всех родителей, пусть следят за детьми, не разрешают им гулять одним. Вам, как классным руководителям, нужно предупредить родителей своих учеников. Внушайте каждому ребенку, чтобы он ни в коем случае не говорил с посторонними людьми, и уже тем более не смели ними куда-то.

- Не поздновато ли спохватились? - повернулся я к майору. - Это надо было сделать еще год назад.

- Лучше поздно, чем никогда! - отмахнулся он.

Сообщение в СМИ наделало много шума. Жители Новозаринска были в смятении. Многие родители отказались отправлять детей в школу. Сразу прошли срочные совещания с учителями, дополнительные беседы с родителями и детьми. Подключилась администрация, КАНО, РАЙОНО и прочие бесполезные, на мой взгляд, организации.

Их действия только создавали дополнительную панику у населения, чувство страха и не понимания, что следует делать, как поступить, стоит ли рисковать детьми, ради учебы или дать возможность ребятишкам отсидеться дома. Гос.организации только мешали работе — созывали совещания, писали письма «наверх», строчили доносы в прокуратуру, отправляли объяснительные и просьбы в область, с требованием прислать указания и распоряжения о дальнейших действиях, в общем делали все, чтобы создать видимость активной работы.

Досталось и нам. Нестеров отчитал меня как неразумное дитя, бестолковое и ленивое, Вера оставила сообщение о том, что зря она позволила мужа покинуть лечебницу и ввязаться в дело, с больной головой и сердцем. Эти нападки меня немного расстроили, но и придали решимости довести дело до конца, вот что бы то ни стало.

Чтобы свести к минимуму беспорядки, которые особо рьяные родители и искатели правды стали совершать, развив бестолковую и еще больше нагнетающую обстановку деятельность, мне пришлось собрать пресс конференцию.

- Несмотря на то, что на расследование брошены все силы, у следствия нет практически никаких реальных зацепок, а преступник все еще находится на свободе. - говорил я перед десятком журналистов и общественных деятелей, морщась от вспышек фотоаппаратов. - Ваш город был до этих событий достаточно тихий и спокойный, но сейчас нам, и всем вам, надо сплотиться и вместе решать проблему. Мы будем благодарны любой информации. А вы, по возможности, берегите своих детей, провожайте и встречайте их из школы, не оставляйте без присмотра одних.

В конце я обратился к горожанам, где попросил местных жителей не бояться сообщить какую-либо информацию, если они что-то знают или видели.

- Я прошу вас проявить сознательность и помочь нам избавить город от страха и жесткости. В настоящее время расследование продолжается и мы приложим все усилия для поимки преступника.

Как только погасли софиты местного дома культуры, единственного в городе здания с большим залом, ко мне подошел отец той самой Светланы, девочки, с которой дружил Ваня и сообщил, что его дочери есть что сказать.

Мы с майором схватились за эту помощь, как утопающий за соломинку. Внутренний голос кричал, что не стоит верить маленькой девочке и тратить на это время, но и отмести возможную улику в деле, я не мог. Страшно уставший и внутренне опустошенный, я спустился со сцены в зал и попросил отца оставить нас с его дочерью наедине - так дети ведут себя смелее и могут выдать то, что никогда бы не сказали при родителях. К счастью отец девочки не стал возражать, качать права и выставлять свои требования, а смиренно отошел в сторонку, сел на одно из кресел соседнего ряда и уткнулся в телефон.

Девочка оказалась довольно бойкой и на удивление внимательной. Она поведала, что в последнее время часто видела перед школой слоняющегося мужчину, который кого-то высматривал, что-то вынюхивал.

- Он был очень странным на вид, - говорила она с воодушевлением, на которое способна только детская наивная душа, оказавшаяся кому-то нужной и интересной. Вот такие серьезные дяди ждут сведений, которые может дать им только она. Будет потом о чем рассказать подружкам, весь класс обратит на нее внимание, а то и вся школа — очень приятно оказаться в центре событий и почувствовать себя героиней. - лет пятидесяти. - продолжала она вещать. - Одет был неряшливо и неопрятно, имел щетину и стойкий запах курева. На нём, как на вешалке болталась матерчатая куртка темного цвета и потертые джинсы, но это как раз и неудивительно — мода такая, чем страшнее, тем лучше. Роста высокого, на глазах темные очки. Я видела его два раза и оба, как раз перед тем, как кто-то пропадал. К сожалению это всё — пожала малышка плечами и замолкла.

Мы выслушали школьницу не перебивая. Можно ли опереться на ее слова и начать поиски мистера икс, подходящего под её описание, или это в очередной раз приведет нас в тупик? Почему никто больше не обратил внимание на странного субъекта, праздно шатающегося на школьном дворе в то время, когда заканчиваются уроки и дети гурьбой спешат домой.

К большому сожалению, девочка остается единственным значимым свидетелем.

- Итак, что мы имеем? - рассуждал я, когда мы вернулись в отделение. - Света настаивала, что в обеих случаях видела незнакомого мужчину лет пятидесяти. Но здесь, подумав, можно легко усомниться - для девочки в одиннадцать лет, любой человек старше двадцати лет — уже старик. А внешний облик можно было бы и изменить. Вряд ли преступник, какой бы дерзкий он ни был, отважится явиться в собственном обличии — он маньяк, а не идиот. Поэтому, можно смело считать, что неопрятный внешний вид и большие очки почти наверняка были умелой маскировкой, чтобы отвлечь внимание от настоящей внешности. Потому что, идя на преступление в оживленном районе он точно знал, что будут свидетели, которые запомнят его лицо, голос и манеру поведения. Вполне вероятно, что этот тип в обычной жизни не курит, не носит очки и его лицо выбрито начисто, а одежда всегда чистая и опрятная.

Я заметил, что Андрей едва улавливает смысл, сказанных мной слов. Его глаза осоловело смотрели в одну точку, а взгляд бессмысленно уставился в стену. Он старался подавить зевок, и от этого его лицо смешно кривилось и подергивалось

Мы оба еле держась на ногах от усталости, животы сводило от голода, а моя голова к тому же ещё не прояснилась после обморока. Чтобы не тратить время попусту, я скомандовал отбой и мы отправились по домам. Да и время было уже за полночь, а утром нам предстояло еще опросить ребят, которых нам представила, как неблагонадежных Зинаида Львовна и дат ориентировку на человека, с описанием которого нас познакомила Света.

В гостинице я проверил автоответчик и убедился, что звонки поступили только от Веры, но взглянув на часы — половина второго ночи, я не стал перезванивать, чтобы не нарваться ещё на один скандал, а решив, что перезвоню утром, выпил залпом все назначенные на день врачом таблетки и отправился спать.