Пресвитерианцы. Вторая армия

Гванук поспешно толкнул двустворчатые двери. Те распахнулись, главнокомандующий Армии Южного двора широким шагом прошел через зал приемов и занял место, которое обычно пустовало. Потому что всё больше и больше времени Ли Чжонму проводил в союзном городе Хаката. А в замок Дадзайфу наезжал изредка, да еще (как сегодня) внезапно. Все полковники находились со своими людьми, отчет толком не подготовлен…

– О, давай отчет! – старик опять, как будто, мысли читает.

– С чего начать, сиятельный?

– Начинать всегда следует с главного.

Хмурится. Ну да, он уже говорил подобное раньше. А генерал не любит пов…

– Отчет!

– Все работы по восстановлению укреплений замка завершены, – неуверенно начал адъютант О. – Ли Сунмон уже третий день как отменил работы для бойцов, теперь у них только военные тренировки. Так что нападения врага можно не опасаться.

Ли Чжонму пристально смотрел на него.

– С этого решил начать?

– Ты, наверное, хочешь про письмо узнать, сиятельный?

Тот вздохнул.

– Гонец прибыл от Садаки Рюдодзи. Тот пытается выяснить судьбу своего господина… Хисасе по-прежнему в плену у сюго Сёни – на самом севере Тиндэя. Там же, у моря, собираются войска против нас. Садака выяснил, что войско Сибукавы – это всего пара тысяч самураев. Кораблей было слишком мало, чтобы доставить больше. А от Отомо и Оучи подкрепление до сих пор не пришло. Ведутся переговоры, но соседние сюго не особо торопятся вставать под знамена Сёни.

– Похоже, враг придет нескоро. Что нам на руку, – улыбнулся главнокомандующий и тут же нахмурился. – И ты считаешь, что в этой ситуации самым важным было сообщить о том, что замок отремонтирован?

Гванук закусил губу. Теперь он понял, что сведения от гонца гораздо важнее готовности замка. Но было проделано столько работы, сотни людей копали, строили – адъютанту очень хотелось с гордостью сообщить, что они справились!.. Но это, получается, совсем неважно. Другое дело, если бы Сёни уже выступил в поход.

– Что с набором войск?

Гванук быстро полез за новыми бумагами. Как все-таки удобны знаки «волшебной страны»! Надо было только привыкнуть к ним.

– Гото Арита свой конный полк полностью укомплектовал. Пять рот – три с лучниками, две с пиками. Пики тоже полностью изготовлены, их уже выдают самураям… Самураи очень недовольны, – добавил он, оторвавшись от бумаги. – Не хотят учиться воевать по-новому, говорят, что всё умеют сами.

– Арита обязан их обломать, – сухо бросил Ли Чжонму.

– Он обламывает! – Гванук непроизвольно вступился за своего учителя мечевого боя. – Заставляет ходить шеренгами. Каждый день у него тренируются две роты. Две других он отсылает в горы, а одна – на отдыхе.

– Почему так? Зачем отсылает? – нахмурился старик.

– Они же жрут, как проклятые! – не удержался адъютант О. – Семь сотен коней съедают зерна, как две тысячи человек. Очень дорого содержать конный полк, сиятельный. Не только из-за корма, но корм – в первую очередь. Поэтому почти полполка и кормятся на лугах. А еще Арита говорит, что лошадям это полезно – по горам скакать.

– Ясно. Дальше!

– Полк Головорезов до сих пор не доукомплектован. Угиль не очень хочет принимать в свои роты ниппонцев. Их у него в ротах не больше трех-четырех десятков. Он переманивает бойцов из других полков (ты ведь еще на Цусиме ему это разрешил), но воины переходят неохотно – все уже привыкли к своим ротам. Так что у Звезды до сих пор даже шестисот человек нет…

– Значит, передай ему мой приказ: полк Головорезов переформировать в четыре роты. Я должен понимать четко: сколько сил у меня в каждом полку.

– Будет исполнено, сиятельный! У Ли Сунмона и Кима Ыльхвы дела идут хорошо. Вербовка ниппонцев практически завершена, у каждого по пять полных рот: у одного копейщиков, у другого – лучников. Пока проводили учения поротно, но теперь, когда все освободились от строительных работ, Ли Сунмон собирается проводить массовые учения.

– Что с артиллерией?

Еще одно волшебное слово. Теперь генерал так называет пушечный полк Пса. По нему у Гванука полных сведений не было, так как огнестрельщики… ну, то есть, ар-тил-ле-рис-ты были разделены между замком и островом.

– В Дадзайфу сейчас стоят 16 легких пушек и две мортиры. Расчеты канониров полностью укомплектованы и прошли тренировку на полигоне на острове. Все из чосонцев, как ты и приказывал, сиятельный. Но Чахун жалуется, что брать нужных людей уже практически негде.

– Да, я понимаю, – вздохнул Ли Чжонму. – Это проблема. Но надо стараться, уметь пользоваться пушками должны только чосонцы. Всё ли оборудовано, как я приказывал?

– Да, сиятельный! Ли Сунмон завершил постройку орудийных площадок. Между старой и новой стеной прокатаны колеи, так что пушки на лафетах проходят свободно и могут быстро менять позиции – Чахун уже проверял. Выкопаны три пороховых склада. Строго по твоим чертежам, мой генерал. На востоке, юге и северо-западе замка. Организовано охранение. Вчера привезли еще две тележки зерненого пороха, теперь у нас почти 500 гванов (менее двух тонн – прим, автора) Никогда так много не было!

Главнокомандующий с сомнением хмыкнул.

– Добавь еще в отчет, что на Ноконошиме есть девять уже готовых легких пушек. Сейчас их пристреливают, завершают обучение расчетов. Но в Дадзайфу их доставлять не будут. Три пушки останутся на полигоне острова, как учебные, а остальные шесть мы будем пробовать ставить на корабли.

Жуткая картина истребления пиратов в заливе Цусимы всплыла перед глазами юноши. Как палили всего несколько пушечек и как плавно уходили на дно корабли. А если поставить пушки на всю флотилию… Это какой же кошмар они учудят!

– Давай, чтобы отчет был совсем полный, запиши про Дубовый полк, – вернул Гванука в реальность главнокомандующий. – Полк состоит из шести рот, вербовка практически завершена, уже 820-830 бойцов у Хвана есть… Да, почти половина – жители Хакаты.

Генерал Ли задумчиво смотрел на большую полированную шкатулку, стоявшую в ногах.

– Ну, как? Много ли вышло? – с улыбкой спросил он.

– Меньше четырех тысяч. Если без моряков.

– Ну-ну, не надо такого разочарованного тона, друг мой О. Да, числа весьма небольшие. Даже на фоне событий в Цусиме. Зато это совершенно новая армия. Вернее, скоро станет таковой. Для побед нам не потребуются десятки тысяч. Трем Армиям требовалось четыре воина, чтобы свалить одного вокоу. А в моей армии одного воина хватит на четырех ниппоцев. Хоть, даже и на самураев.

Как всегда, совершенно невероятные вещи генерал говорил спокойным и абсолютно уверенным тоном. Как само собой разумеющееся. Гванук лишь покачал головой.

– Сегодня составь мне чистовую подробную роспись по всем полкам. И запиши все числа особыми значками! И еще найди всех полковников и передай, что собираем на закате штаб. А пока – ступай.

Гванук поклонился. Уже в дверях краем глаза он успел разглядеть, как старик потянулся к шкатулке и вынул из нее доску для игры в чанги. Вернее, в какую-то местную, ниппонскую версию этой игры, в которую сам явно играть не умел. Тот же Арита пару раз видел у генерала эту игру, приглашал сыграть, но Ли Чжонму только хмуро отмахивался. Но почему-то он держал шкатулку на видном месте и, заезжая в Дадзайфу, не оставлял без внимания.

До заката еще очень далеко, но, чтобы найти всех полковников, придется немало побегать. Именно побегать. Потоптать новые сапожки, которые удалось приобрести по случаю зимы. А сапоги в Ниппоне разыскать – это великое испытание! Хорошо, что многие хакатские купцы не против угодить адъютанту самого Ли Чжонму.

Гванук убрал бумаги, бодро выскочил на крытую галерею и застучал каблуками по доскам, оббегая большой дворец, ставший ныне казармой сразу для нескольких рот Головорезов. Красиво ниппонцы обустраивают свою жизнь. Скромно, но красиво. Вот и эта галерея сделана была с любовью, каждая деталь плотно подогнана, всюду украшена резьбой или росписью. Не засмотреться на это было просто невозможно… так адъютант и влетел в тучного Ивату, который неудачно вывернул из-за угла.

Толстяк Даичи Ивата, как всегда, шел в невообразимо роскошном расшитом халате светлых оттенков. В левой руке у него находился уже надкусанный жареный рисовый пирожок, а в правой – какой-то свиток, куда писарь пялился и, конечно, ничего вокруг себя не видел.

Влетел в него Гванук максимально неудачно: пихнул плечом прямо под левый локоть, отчего пирожок смачно ткнулся в дорогущий халат сочной яркой начинкой. Тот испуганно дернулся, вскинул глаза, опознал щуплого адъютанта, которого многие в замке воспринимали не иначе, как слугу генерала… Толстяк резко рассвирепел.

– Ты! Мышь слепая! Смотри, куда бежишь, бестолочь! А если бы на свиток попало! – и Даичи Ивата метнул измятые остатки пирожка в обидчика.

Гванук такого совершенно не ожидал, дернулся слишком запоздало, и бесформенные объедки вскользь прошлись по его щеке. Ощущение гадливости наполнило юношу, щеки запылали, а руки сами собой сжались в кулаки.

– Чего уставился, щенок! Пошел прочь! – и Ивата с размаху пнул мелкого чосонца по ноге (куда ему выше!).

Попытался пнуть. На этот раз Гванук был наготове и решительно применил все уроки, полученные от Ариты и Звезды. Левая нога не дернулась вверх, а сначала пошла вправо, как бы убегая от удара. А потом уже круговым движением поднялась и вернулась в ту же точку. Каблук злобно цокнул по доске.

Толстая нога Иваты пробила пустоту, писаря занесло, и тот едва не упал, восстанавливая равновесие.

– Ах, ты щенок! – Даичи потянулся сальной рукой, чтобы убрать досадное препятствие со своего пути.

«Щенок – это будущий Пес, – с улыбкой успел подумать адъютант. – Неплохо. Чахун бы одобрил!».

А вслух сказал другое:

– Ну, давай. Попробуй, толкни, – и положил руку на кинжал. Кинжал, подаренный ему самим генералом.

Жирная рука замерла. В бегающих заплывших глазках явно бегала неуверенность. «Неужели решится? Неужели вынет кинжал?» – кричали они.

«Выну-выну!» – зло улыбнулся юноша. И даже слегка согнул ноги в коленях, как учили его тигромедведь с самураем. Напружиненные ноги всегда готовы к движению и бою.

Жирная рука опустилась.

– Да ты вообще понимаешь, что я доверенный писарь сиятельного Ли Чжонму?! – почти шипел Даичи Ивата, пряча страх за змеиной злобой. – На мне – куча важнейших дел, а ты мне угрожаешь? Тебе придет конец, служка!

Краснота заливала взор Гванука. Толстяк, как будто, специально колол его в самое больное, чтобы разозлить. Генералом грозится? Да плевать… Ли Чжонму и так им постоянно недоволен. Но терпеть унижения, тем более, от этого омерзительного жирного писаря, он не будет!

О Гванук стоял прямо посередине галереи. Стоял, набычившись и стискивая рукоять кинжала ладонью с почти белыми костяшками. Ивата умудрился сделать единственно правильное: аккуратно обошел мальчишку, местами двигаясь буквально боком и втягивая пузо, чтобы не задеть этого взбесившегося звереныша. Щенка.

А потом спешно засеменил прочь, даже не пуская за спину запоздалые угрозы.

Гванук опустил глаза. Потом убрал руку с кинжала. Выдохнул – и припустил по своим делам. Хотя, нельзя сказать, что встреча прошла для него бесследно. Легкая красная пелена гнева так и застилала его взор всё то время, что он носился по замку, разыскивая полковников. За Аритой даже за стену пришлось идти. Усталый, как собака, он направился к своей комнатке, чтобы отдохнуть до совещания штаба…

И у дверей наткнулся на жирного Ивату!

Тот уже переоделся, новый халат выглядел гораздо скромнее, но всё равно очень дорогой. Толстяк держал руки в широких рукавах (уж не нож ли прячет? – подумал адъютант) и, завидев хозяина комнаты, степенно поклонился.

– Почтенный О Гванук, – начал он с улыбкой, в искренность которой не поверит и ребенок. – Я пришел сюда, чтобы завершить незавершенное… Я о нашей ссоре.

– Ну, – моментально набычился юноша, хотя, в глубине души уже не чувствовал былой ярости.

– Может, зайдем?

Гванук, ничего не понимая, открыл дверь и впустил толстяка внутрь комнаты. Прошел следом.

– Я помолился милостивому Будде, и тот вразумил меня, – толстяк на удивление ловко сел, заправив под себя ноги. – Мой сегодняшний гнев был греховным, и я желаю очистить свою карму. Приношу тебе свои извинения, О Гванук. Прошу, прими их. И прими вот это.

Ловким движением писарь высвободил руки из рукавов. На его ладонях покоился футляр, обтянутый какой-то необычной кожей со сложным рисунком.

«Струсил, толстяк» – Гванук с трудом сдержал кривую усмешку. Как же жалко выглядит этот огромный Ивата, испугавшийся какого-то маленького слугу! Еще и подкупает его…

– Что это? – спросил адъютант, не спеша брать в руки подарок.

– Я подумал, что жить в дали от родины непросто. И всегда приятно почувствовать ее рядом. Это свиток с пхэгван сосолями – поучительными историями твоего народа. Тут два сборника, оба написаны твоим соотечественником Поханом. Возможно, чтение этих историй сделают твою жизнь в нашей стране немного приятнее.

Растерявшийся Гванук принял футлярчик. Надо же… Кажется, Даичи Ивата и впрямь старался, когда выбирал подношение.

– А ты их читал? Интересно? – юноша даже не знал, как теперь продолжать разговор.

– О да! Похан… Прости, конечно, мне не стоило называть прозвище! Чхве Джа – мастер слова. Мне вообще нравится у вас этот жанр – пхэгван сосоль. Нравится гораздо больше стихов.

«Он, ниппонец, читал чосонского писателя, а я нет, – Гвануку вдруг стало стыдно, а футляр в руках резко потяжелел. – И, наверное, не прочту».

Дело в том, что бывший мелкий служка не умел читать. Ни ханчу, ни иные знаки. Он еле-еле выучил знаки генерала Ли, запомнил несколько десятков ниппонских знаков. Учить еще и ханчу? Нет! Так можно и с ума сойти. Да и, похоже, не вернутся они уже в Чосон…

– А почему это тебе наша поэзия не нравится? – зло спросил Гванук… опять, чтобы хоть что-то сказать. И не растерять запас накопившейся злобы.

– Ах, я опять неверно высказался! – заелозил Ивата. – Не ваша поэзия. У нас тоже есть подобное – канси. Выспренные стихи на языке жителей Мин. И в подражание их стилю. Получается, какое-то ненастоящее… Вот вы, чосонцы, говорите на своем языке. Мы – на своем. У наших народов свои мысли, мы выражаем их по-своему. Вот это и должно быть в стихах, понимаешь?

Гванук вдруг понял, что совсем не узнает Даичи. Писарь напрочь забыл то, зачем пришел. Подавшись вперед, он с неожиданной страстью начал говорить о том, что его действительно волнует. Его «понимаешь?» было таким требовательным, что Гванук поневоле кивнул, хотя, не особо понял.

– Вот! – обрадовался Даичи. – У нас есть такие стихи – вака. Замечательные стихи, на ниппонском языке. Мне совершенно непонятно, от чего их считают низкими, недостойными. Выдумали канон и осуждают лишь за несоответствие их требованиям… Вы почитайте лучше! И судите по впечатлениям!

Адъютант аж вздрогнул, как будто писарь обвинял его самого. Да так яростно, как невозможно было ожидать от этого труса.

– Когда я читаю вака, они отзываются во мне. Тревожат. Даже когда они женские и посвящены женским чувствам.

– Женские?! – вот тут Гванук уже искренне изумился. – Ваши поэты пишут про женские чувства? Или…

– Или, – ухмыльнулся Ивата. – У нас было немало женщин-поэтов. Ничем не хуже мужчин. Да саму «Повесть о Гэндзи» написала женщина – Мурасаки Сикибу. Она была великим поэтом.

– А ты… не можешь мне что-нибудь прочитать? – неуверенно спросил юноша, пораженный тем, что какие-то стихи можно так сильно… вот прям настолько (!) любить.

– Я не помню, – вздохнул Даичи. – У меня был свой свиток, куда я записывал самое лучшее, но… он пропал во время штурма Аябэ-дзё.

Неожиданно адъютант О почувствовал укол стыда. Не за то, что участвовал в штурме замка, в котором погибли десятки и сотни людей. А что косвенно виновен в том, что этот толстяк лишился очень дорогой ему вещи.

– Я помню из Акадзомэ Эмон! – оживился Даичи. – Она, конечно, писала вульгарные хайку… Но писала от самого сердца. И запомнить пять строк нетрудно. Вот послушай:

Был в мире ты,

И самый тяжкий путь

Не был тяжелым.

Но вот я одна, и покрыто росой

Мое изголовье из трав.

В комнате повисла тишина.

– Как же мне лечь,

Чтобы ты в сновиденье явился?

На миг задремав,

Просыпаюсь. Еще безысходней тоска,

Безотраднее думы.

– Или вот еще…

– Предки! Я же на совещание опаздываю!..