Превосходный Маг: Кровь = Любовь

Величественные, отточенные веками шпили Академии Дарк впивались в низкое, вечно хмурое небо северных земель, подобно исполинским черным клыкам какого-то неведомого и спящего титана. Это сооружение нельзя было назвать просто зданием — его не строили руками каменщиков и зодчих, его высекали из единой скальной породы, рожденной в эпоху, когда мир был еще юн и полон первозданной, необузданной магии. Каждый его контур, каждая арка и каждая горгулья, замершая на карнизе, были пропитаны древними заклятьями, сила которых была так велика, что они давно уже перестали быть просто частью архитектуры, а стали ее сутью, ее душой. Академия Дарк дышала. Она жила своей собственной, непостижимой для простых смертных жизнью, безмолвно и равнодушно взирая на сменяющиеся поколения тех, кто приходил под ее сень в поисках знаний, силы или спасения от самого себя.

Слава о ее престиже и исключительности гремела по всему магическому миру, но это была слава, смешанная со страхом и суеверным шепотом. Академия Дарк не набирала студентов — она проводила отбор. Тот, кто видел ее врата, уже был избран. Сюда стекались те, для кого обычные магические школы были тесной клеткой, кто представлял угрозу для устоев или сам был под постоянной угрозой. Блестящие умы, чьи теории и изобретения ломали общепринятые парадигмы; последние отпрыски великих и проклятых родов, вынужденные нести на своих плечах груз наследия предков; существа, в чьих жилах текла не только человеческая кровь, но и кровь драконов, элементалей, демонов или древних духов. Изгои, гении, монстры и святые — все они находили здесь пристанище. Их судьбы, такие разные и такие сложные, переплетались в причудливый и запутанный узор, и ходили слухи, что сама Академия была тем самым великим ткачом, что направлял эти нити согласно некоему великому и неведомому замыслу.

Дорога к Академии была первым и самым суровым испытанием на профпригодность. Местность вокруг была окутана мощнейшими чарами иллюзии и искажения пространства. Для постороннего глаза здесь простирались лишь непроходимые болота и дремучие, туманные леса, полные обманчивых видений. Один неверный шаг — и путник мог бродить по этим бесконечно меняющимся лабиринтам дни, недели, а то и всю оставшуюся жизнь, так и не приблизившись к цели. Лишь тот, в ком горела подлинная Искра — уникальная, неукротимая магическая сила, — мог узреть истинный путь. Он проявлялся в виде едва заметной, мерцающей тропинки из лунного камня, что вилась между болотными кочками и вековыми соснами, ведя прямо к Вратам Избранных.

Эти врата были произведением искусства и магии одновременно. Высеченные из цельной глыбы черного нефрита, они были испещрены рунами, которые не были статичными знаками. Они медленно, лениво перетекали друг в друга, ртуть, меняя свое значение и рисунок, создавая вечно новый защитный алгоритм. Сами врата не имели ни замков, ни засовов. Они открывались не физической силой и не простым заклинанием, а лишь в ответ на резонанс магического ядра подошедшего с силой, что исходила от самого сердца Академии. С глухим, низким гулом, от которого мелко вибрировала земля под ногами, половинки нефритовых дверей расходились, впуская нового ученика в иной мир.

Попасть внутрь означало переступить порог в иную реальность, живущую по своим, абсолютно особым законам. Воздух в Академии был густым, тяжелым и невероятно насыщенным. Он пах озоном после мощнейшей грозы, сладковатой пылью старинных фолиантов, горьковатым ароматом сушеных магических трав и корений, и чем-то еще — неуловимым, диким, звериным, напоминающим о древней природе магии, которая никогда не была до конца приручена.

Центром жизни Академии был Большой Зал. Его сводчатый потолок был так высок, что терялся в искусственно созданной магической мгле, где порхали и переливались всеми цветами радуги сгустки чистой энергии — светлячки-призраки, рожденные из сконденсированного мана. Они отбрасывали причудливые тени на стены, расписанные грандиозными фресками, изображавшими битвы титанов, рождение первых стихий, заключение пактов с древними духами. Казалось, фигуры на этих фресках иногда двигались, замирая лишь при пристальном взгляде.

Бесшумные, словно поглощающие звук, коридоры из отполированного до зеркального блеска темного камня расходились от Зала лучами, ведущими к бесчисленным учебным крыльям. Здесь царила своя, особая атмосфера в каждом месте. В крыле Элементальной Магии воздух трещал от энергии, пахнул серой и свежим ветром; из-за тяжелых дубовых дверей доносилось шипение и клекот приручаемых стихий. Крыло Теневых Искусств и Некромантии, напротив, было погружено в полумрак и прохладу, а воздух там был звеняще тих и пахнет холодной медью и влажной землей. Крыло Света и Исцеления было залито мягким, золотистым сиянием и благоухало цветущими целебными растениями, что вились по стенам в магических кашпо. А с нижних этажей доносился лязг металла и крики с арены Боевого Колдовства, где ученики оттачивали свое мастерство в спаррингах.

Но истинная, скрытая от глаз жизнь Академии кипела не в учебных классах, а глубоко под ними. Сеть бесконечных подземелий, катакомб и естественных пещер опутывала фундамент Дарка, уходя вглубь на многие мили. Эти лабиринты были старше самой Академии. Среди студентов, особенно среди старших курсов, ходили легенды, будто эти подземелья ведут к самому центру планеты, к истокам магических потоков. Там, поговаривали, покоились величайшие артефакты, оставшиеся от предыдущих эпох: Меч Рассвета, способный одним взмахом рассеять любую, самую густую тьму; Скрижали Рока, на которых были начертаны судьбы всех живых существ; Сердце ПервоДракона, источник практически бесконечной магической силы, способный подарить бессмертие или уничтожить целые королевства. Эти легенды будоражили умы, питали самые смелые амбиции и самые темные замыслы, заставляя студентов объединяться в тайные общества и искатели приключений спускаться вниз, навстречу неизвестной опасности.

Не менее загадочны, чем сама Академия и ее тайны, были ее наставники. Мастера, чей истинный возраст и происхождение были окутаны тайной. Декан, лорд Морван, высокий и худой, с лицом, высеченным из слоновой кости, и глазами холодного пламени, — ходили слухи, что он — лич, добровольно отказавшийся от смертной оболочки ради познания абсолютной магии. Преподавательница трансмутации, мадам Зорис, невероятно грациозная и прекрасная, чья кожа отливала перламутром, — шептались, что на самом деле она — древняя сильфида, дух воздуха, заключенная в человеческую форму в наказание за нарушение законов своего народа. Даже хранитель библиотеки, дряхлый, похожий на высохшую гусеницу старик Элмон, который, казалось, всегда спит за своим пультом, по легенде, был свидетелем основания Дарка и помнил имена всех, кто когда-либо переступал его порог. Они наблюдали. Они направляли. Но они редко вмешивались в дела студентов напрямую, предпочитая, чтобы те сами, через ошибки, победы и поражения, постигали не только магию, но и свою собственную природу, какую бы темную или светлую она ни была.

Именно в этом уникальном, дышащем магией и опасностью месте, этом тигле, где сплавлялись воедино знание, сила, амбиции и страх, ровно год назад и пересеклись судьбы двух необычных существ. Девушки с волосами цвета летнего неба и глазами, в которых плескалась чистейшая энергия света, и парня с волосами цвета воронова крыла и пронзительными синими очами, видевшими не мир, а лишь жизнь, что пульсирует в жилах всего сущего. Для Роуз и Макса Академия Дарк стала всем одновременно: и тюрьмой, скрывающей их от враждебного мира, и спасением, давшим им шанс понять себя, и тем самым уникальным местом, где их странная, хрупкая, построенная на контрастах дружба смогла не только зародиться, но и укрепиться, пустив корни в самом непредсказуемом и плодородном грунте.

Если бы сама суть солнечного луча, пробившегося сквозь хмурые тучи над Академией Дарк, захотела принять материальную форму, она, без сомнения, стала бы ею. Этой девушкой с волосами цвета незабудок и лазурного неба, падающими на плечи мягкими, пышными волнами, которые, казалось, хранили в себе память о самом свете. Её глаза были не просто синими — это была глубина чистого высокогорного озера, в которой отражалось безоблачное небо, и когда она щурилась от удовольствия, в их уголках собирались лучики, словно микроскопические вспышки света. Её кожа была матово-фарфоровой, почти светящейся изнутри, и на её щеках всегда играл лёгкий, естественный румянец, будто от прикосновения тёплого ветерка.

Но её истинная магия заключалась не только в поразительной внешности, сочетавшей в себе детскую невинность и осознанно-соблазнительную грацию кошки, вышедшей на охоту. Вся её суть была пронизана светом — тёплым, живым, притягательным. В огромном, мрачном каменном мешке Академии Дарк, где тени казались особенно густыми, а атмосфера вечно была наполнена напряжением и скрытой угрозой, Роуз была подобна живому маяку. Редкий студент или даже преподаватель не мог удержаться от того, чтобы не повернуть голову в её сторону, когда она проходила по бесшумным коридорам. Она не просто привлекала внимание — она собирала его, как линза, мягко и ненавязчиво, становясь центром любого пространства, в которое входила. И дело было не в громких словах или вызывающем поведении — лишь в её невероятной, природной харизме, исходившей из самой глубины её магического ядра.

Она была магом Света. Но это определение было столь же поверхностным, как называть океан водой. Для Роуз свет не был просто инструментом или стихией — это был язык, на котором она мыслила, её вторая кожа, продолжение её нервной системы. С самого раннего детства, ещё до того как она узнала слово «магия», она видела его. Видела, как солнечные лучи танцуют в пылинках, как лунный свет струится по полу её комнаты жидким серебром, как искорки света живут в каждом живом существе — от гигантского дуба до крошечной букашки. Она могла с закрытыми глазами ощущать присутствие людей в соседней комнате по мерцанию их внутреннего свечения.

Её магия проявлялась в трёх основных ипостасях, каждая из которых была отражением граней её личности.

Первая — исцеление. Это был её дар, её призвание и её самая большая гордость. Когда Роуз прикасалась к ране, будь то глубокая кровоточащая рванина, оставленная когтем теневого зверя, или сложный магический ожог, её руки начинали излучать мягкое, золотисто-белое сияние. Оно было настолько тёплым, что пациенты описывали ощущение как погружение в свежую, целительную воду в самый разгар изнуряющей жары. Под её пальцами плоть затягивалась, кости срастались, а тёмная энергия рассеивалась с тихим шипением, словно лёд под лучом солнца. Она не просто латала тела — она восстанавливала саму жизненную силу, вливая в исцеляемого частичку своего собственного света, оставляя после себя не только здоровые ткани, но и чувство глубокого, безмятежного спокойствия. На практических занятиях по медицине её способности вызывали немую зависть у однокурсников и неподдельный интерес у мастеров-целителей, видевших в ней не ученика, а коллегу, чей потенциал был бездонен.

Вторая — защита. Гнев был ей чужд, но когда под угрозой оказывались те, кого она любила, или невинные люди, её мягкий свет затвердевал, становясь прочнее самой закалённой стали. Она могла в мгновение ока создать сферу из чистого сияния, непроницаемую для физических атак и большинства видов магии. Стены из сконденсированного света, способные выдержать удар магической молнии. Щиты, принимающие форму её мысли, парирующие заклинания и отражающие их обратно в нападающего. Её защита была активной, живой, она дышала в такт её собственному сердцу. На дуэлях её стиль был уникален: она редко атаковала первой, предпочитая изучать противника, выстраивая всё более сложные защитные барьеры, пока тот не выдыхался, и тогда одним точным, ослепляющим лучом она могла закончить бой, не причинив серьёзного вреда.

Третья — чистота. Это было самым редким и ценным её умением. Роуз могла чувствовать скверну, порчу, тёмное влияние на самой тонкой, энергетическом уровне. Её свет действовал как очищающий огонь, способный выжечь яд иллюзий, развеять навязанный страх, снять проклятие средней силы. Это делало её невероятно ценным союзником в исследовании подземелий Академии, где тёмная магия скапливалась в углах, как паутина, и где один неверный шаг мог привести к ментальному заражению.

Однако её магия проявлялась не только в героических или боевых ситуациях. Она излучала её постоянно, в повседневности. Цветы в вазе на её подоконнике в общежитии никогда не вяли, а распускались с неестественной силой. Котёнок, подобранный у стен Академии, засыпал у неё на коленях под тихое, успокаивающее мурлыканье, исходящее от самой Роуз. Даже самая простая и невкусная еда в столовой, стоило ей прикоснуться к тарелке, казалась чуть слаще, чуть ароматнее. Её магия была даром, который она дарила миру просто по факту своего существования.

И конечно, её кошачья природа. Она не была просто «кошко-девочкой» — это определение было слишком примитивным для того, кем она была. В её жилах текла кровь древнего и благородного рода людо-кошек, хранителей священных рощ и солнечных полян. Эта наследственность проявлялась во всём. В её движениях была нечеловеческая плавность и грация — когда она шла, казалось, она не касается пола, а лишь слегка парит над ним. Её реакция была молниеносной: упавший со стола предмет она ловила с поразительной ловкостью, прежде чем он успевал разбиться. В моменты крайней концентрации или удовольствия кончики её ушей, обычно скрытые густыми волосами, слегка подрагивали, а у основания позвоночника появлялся едва заметный, пушистый и невесомый кончик хвоста, выражающий её эмоции куда красноречивее любого слова. Он мог нетерпеливо подрагивать, когда она ждала ответа, закручиваться в нетерпеливую петельку от предвкушения чего-то приятного или расслабленно обвиваться вокруг её лодыжки, когда она сидела, увлечённая чтением.

А её мурлыканье… Это был отдельный, совершенно гипнотический звук. Глубокий, вибрирующий, исходящий из самой глубины её груди. Она мурлыкала, когда была счастлива, когда ей было уютно, когда она чувствовала себя в безопасности. Этот звук обладал почти магическим эффектом — он мог успокоить плачущего ребёнка, снять напряжение с уставшего однокурсника после изматывающей тренировки и заставить улыбнуться даже самого угрюмого преподавателя. Для Макса этот звук стал саундтреком их дружбы, символом того тёплого, светлого места, которое она занимала в его жизни.

Именно в таком состоянии — счастливой, умиротворённой и излучающей тихую радость — она и находилась в тот день в громадной, шумной столовой Академии. Сидя за массивным дубовым столом, она с искренним, почти детским восторгом наслаждалась порцией мясного рагу. Это было простое, но мастерски приготовленное блюдо: нежнейшее мясо, тающее во рту, ароматные овощи, густой, согревающий душу бульон. Каждая ложка была для неё маленьким праздником. Она закрывала глаза, чтобы полностью сосредоточиться на вкусе, и тихое, довольное мурлыканье вырывалось из её груди, заставляя пару первокурсников за соседним столом обернуться и улыбнуться. Её синие глаза сияли чистым, ничем не омрачённым удовольствием. В этом мрачном месте умение радоваться таким мелочам было её собственной, личной магией.

И вся эта картина — света, грации, безмятежного счастья — имела свой абсолютный контраст, свою тёмную точку отсчёта. Этим контрастом был он. Макс. Их дружба, длившаяся уже целый год, была для многих самой большой загадкой Академии Дарк. Казалось бы, что может быть общего у живого воплощения солнечного дня и существа, чья магия была связана с самой жизненной сущностью, с кровью, с тем, что скрыто внутри? Она притягивала взгляды, он — отталкивал. Она исцеляла, его магия, по мнению многих, могла только калечить. Она была открыта миру, он — замкнут и молчалив.

Но для них самих всё было иначе. Они были двумя половинками единого целого, двумя сторонами одной монеты — жизни и смерти, света и тьмы, которые не могут существовать друг без друга. Она была его якорем, который удерживал его от погружения в пучину его собственной тёмной силы. Он был её щитом, её тенью, который защищал её свет от тех, кто хотел бы погасить его, и от тех, кто хотел бы воспользоваться им в своих целях. Они нашли друг в друге то, чего им не хватало, и за этот год стали не просто друзьями — они стали семьёй, единственными людьми, которые полностью понимали и безоговорочно принимали друг друга со всеми странностями, страхами и тёмными углами их душ. И сейчас, наслаждаясь рагу, она чувствовала его присутствие где-то рядом, эту знакомую, тёплую и надёжную точку в её светлом мире. И это осознание делало вкус еды ещё слаще, а мурлыканье — ещё громче.

Макс. Если Роуз была подобна солнечному лучу, то он был той самой глубинной, непроглядной тенью, которую этот луч отбрасывает — длинной, холодной и необъяснимо притягательной в своей загадочности.

Его волосы были цвета воронова крыла, отливающего в свете факелов синевой, такие густые и непослушные, что казалось, они впитали в себя всю тьму этого мира. Они падали на высокий лоб и почти скрывали пронзительные, невероятно яркие синие глаза. Но если глаза Роуз были озером, полным света и жизни, то его глаза — это была глубина океана в полночь, куда не проникают лучи. В них таилась бездна, холодная, отчуждённая и бесконечно старая. Они не просто смотрели — они сканировали, видели не оболочку, а суть. И сутью всего живого для него была кровь. Он видел её. Всегда. Тёплую, алую, пульсирующую под кожей каждого встреченного им человека, зверя, даже растения. Он слышал её шепот — навязчивый, соблазнительный гул жизни, который никогда не умолкал, становясь тише лишь в присутствии Роуз. Его глаза отражали не душу, а самую сокровенную тайну всего живого, скрытую от всех, и это пугало окружающих больше, чем любая угроза.

Он был магом Крови. И это клеймо, эта мощь, определяла каждый его шаг, каждую мысль, каждое мгновение его существования. Для непосвященных магия крови была примитивным колдовством вампиров и некромантов — грубой силой, чтобы контролировать, калечить, убивать. Но магия Макса была тоньше, глубже и страшнее. Он был не палачом, а дирижёром величайшего оркестра из всех существующих — симфонии жизни и смерти, что звучала в жилах всего сущего.

Его сила проявлялась на нескольких уровнях, каждый из которых был проклятием и даром одновременно.

Первый уровень — Чувство. Он ощущал жизнь как гигантскую, липкую паутину. Малейшее колебание в этой сети не ускользало от него. Он мог с закрытыми глазами точно определить, сколько людей находится в радиусе ста шагов, отличить друга от врага по уникальному ритму их сердца, учуять малейшую примесь болезни или яда в крови. Он чувствовал страх по выбросу адреналина, гнев по учащённому пульсу, ложь по микроскопическим изменениям давления. Для него не существовало тайн или секретов, скрытых за маской лица — тело всегда выдавало себя своим внутренним течением. Это делало его идеальным живым детектором лжи и самым опасным противником в игре на психологию.

Второй уровень — Контроль. Это была самая опасная и осуждаемая грань его дара. Макс мог влиять на кровь других существ. Не грубо, не как варвар, вырывающий её из тела, а как виртуоз, играющий на струнах. Легким усилием воли он мог:

Ускорить или замедлить поток, вызывая приливы жара или леденящий холод, головокружение, потерю сознания или, наоборот, прилив неестественной энергии.Сгустить или разжижить её, провоцируя образование тромбов, несущих мгновенную смерть, или, наоборот, останавливая самое сильное кровотечение одним лишь взглядом.Ощущать и манипулировать самой жизненной силой, содержащейся в крови. В теории, он мог исцелять, даруя часть своей собственной энергии для регенерации тканей, но эта практика была невероятно рискованной и истощающей, буквально стоила ему кусочка его души.

Но эта сила была палкой о двух концах. Каждая манипуляция с чужой кровью отзывалась эхом в его собственной. Боль другого становилась его болью. Агония — его агонией. Чтобы заставить сердце врага остановиться, ему приходилось на миг ощутить, как замирает его собственное. Это была постоянная, изматывающая внутренняя борьба. Соблазн использовать свою силу для доминирования, для мести, для простых решений был огромен. Ему приходилось ежесекундно держать в узде тёмного, голодного зверя, дремавшего в глубине его души, зверя, который шептал ему о лёгких победах и абсолютной власти над всякой плотью.

Третий уровень — Ауто-контроль. Высшим проявлением его мастерства был абсолютный контроль над своей собственной кровью. Его тело было его крепостью и его оружием. Он мог:

Мгновенно повышать свёртываемость, запечатывая раны, которые для любого другого были бы смертельными.Перенаправлять потоки крови, усиливая приток к мышцам для взрывной силы и скорости или к мозгу для немыслимой концентрации.На короткое время становиться неуязвимым для ядов, токсинов и даже некоторых видов магического воздействия, просто фильтруя их через свою кровь и нейтрализуя.

Но за всё приходилось платить. Такие трюки отнимали колоссальное количество внутренних ресурсов, буквально сжигая его изнутри. После серьёзного боя он мог провести сутки в полной прострации, его тело истощалось до предела, и только забота Роуз возвращала его к жизни.

Его молчаливый и сдержанный характер был не позой, а необходимостью. Каждое лишнее слово, каждая эмоция требовали усилий. Постоянный шум чужих жизней в голове, соблазн власти, внутренняя борьба — всё это вынуждало его возводить стены. Он казался холодным, отстранённым, даже высокомерным. Студенты обходили его стороной, шепчась за спиной о «проклятом кровопийце» и «твари». Он давно смирился с этим. Одиночество было его кредо, его защитным панцирем. Он не искал ничьей компании, ничьего понимания.

До той самой минуты, пока в его поле зрения не ворвалась она. Роуз.

Её появление было подобно взрыву сверхновой в его тёмном, упорядоченном мире. Он помнил тот день с фотографической точностью. Он, новичок, забившийся в самый дальний угол двора Академии, пытался заглушить навязчивый гул тысяч сердец. И вдруг этот гул сменился на… тишину. Не абсолютную, а ясную, чистую, как горный воздух. И свет. Не ослепляющий, а тёплый, золотой, который он впервые ощутил не как угрозу, а как нечто желанное. И тогда он увидел её. Девушку с голубыми волосами, которая смеялась, и от этого смеха звенели стёкла в окнах. И её кровь… её кровь пела. Её ритм был идеальным, чистым, лишённым всякой скверны и фальши. Это была музыка жизни в её самой прекрасной форме.

С тех пор всё изменилось. Рядом с ней тот самый голодный зверь внутри затихал, укладывался у её ног и мурлыкал. Её свет не обжигал его, а согревал, проникая в самые замёрзшие уголки его души. С ней он мог быть не магом Крови, не изгоем, не монстром. Он мог быть просто Максом. Замкнутым, немного угрюмым парнем, который ценил тишину и верность превыше всего.

Именно рядом с Роуз проявлялась его вторая, тщательно скрываемая природа. Как и она, он был людо-котом. Но если её кошачьи черты были всегда на виду, его были спрятаны глубоко внутри, вырываясь наружу лишь в моменты абсолютного, блаженного расслабления и безопасности, которые дарила только она. В такие мгновения, когда он забывался, его сдержанность таяла. Кончики его ушей, обычно скрытые тёмными волоса, слегка подрагивали, улавливая малейшие звуки её мурлыканья. Изредка, когда она неожиданно касалась его или говорила что-то особенно смешное, из его груди вырывалось низкое, глубокое, вибрирующее мурлыканье — звук настолько неожиданный и дикий, что он сам тут же замолкал, смущённо хмурясь. А в самые сокровенные моменты, сидя с ней на подоконнике их тайного убежища и глядя на звёзды, он позволял появиться своему хвосту — такому же тёмному, как его волосы, пушистому и осторожному, что он невольно обвивал вокруг её запястья, как бы не желая отпускать.

Он был верным до мозга костей. Преданность была его главным принципом. Для тех немногих, кого он считал своими, а Роуз была в этом списке первой и единственной уже целый год, он был готов на всё. Разорвать на куски любого обидчика, пойти против правил Академии, против всего мира. Он был её тенью, её щитом, её самым надёжным и безоговорочным защитником. Он изучал расписание её занятий, её привычные маршруты, всегда находясь неподалёку, всегда настороже. Он знал по изменению ритма её сердца, когда она волновалась, пугалась или грустила, и появлялся рядом, не задавая лишних вопросов, просто своим молчаливым присутствием давая понять: «Я здесь. Ты в безопасности».

Именно эта самоотверженность, это стремление защищать её от любой, даже мнимой угрозы, заставляли его забывать о себе. Он мог часами караулить у её двери после того, как почувствовал чью-то смутную угрозу в её адрес, не смыкая глаз, игнорируя голод и усталость. Он мог отдать последние крохи своей магической энергии, чтобы стабилизировать её после сложного ритуала, оставляя себя истощённым и уязвимым. Он не видел в этом чего-то героического — это была его естественная потребность, его долг и его единственный способ отблагодарить её за тот свет и покой, что она ему дарила.

И сейчас, в столовой, он стоял в своей привычной роли тени. Его пронзительные синие глаза, скрытые под чёлкой, не скользили по залу, выискивая опасность. Они были прикованы к ней. К тому, как её глаза сияют от удовольствия, как её горлышко издаёт тихое мурлыканье, как она наслаждается каждым кусочком. Он ловил каждую ноту её счастья, как самый ценный ресурс. Его собственный организм требовал пищи — манипуляции с кровью сжигали калории с чудовищной скоростью, — но мысль о том, чтобы отвлечься, отойти от неё, даже на минуту, чтобы поесть, была неприемлема. Его голод был ничто по сравнению с её безопасностью. Его сила была ничто по сравнению с её улыбкой. Он был её стражем, её магом крови, её другом. И в этот момент, наблюдая за ней, он был максимально близок к тому, чтобы назвать себя счастливым.

Так прошло десять минут. Десять минут абсолютной, безоговорочной преданности, которые не требовали никакой благодарности. Для Макса это был естественный порядок вещей.

Роуз, закончив свою порцию и облизнув ложку с кошачьей аккуратностью, наконец, полностью перевела свое внимание на него. Её блаженная улыбка сменилась выражением ласковой, но твёрдой обеспокоенности. Она видела его позу, читала в нём, как в открытой книге, это вечное напряжение, эту готовность к броску. И она видела пустое место напротив себя, где уже давно должен был стоять его поднос.

— Макс, — её голос прозвучал мягко, но настойчиво, перерезая шум столовой. — Ты даже не присел. Стоишь тут, как статуя, уже десять минут.

Его глаза медленно, нехотя оторвались от наблюдения за группой громко спорящих второкурсников и встретились с её взглядом. В его глубине на мгновение мелькнуло что-то усталое, почти изнеможённое, но тут же погасло, спрятавшись за привычной маской отстранённости.

— Я не голоден, — ответил он, и его голос был низким, чуть хрипловатым, как всегда, когда он долго молчал.

Роуз недовольно фыркнула. Это фырканье было совсем кошачьим, и кончик её носа задрожал.

— Не ври мне! — она сделала ударение на каждом слове, её брови сердито сдвинулись. — Ты даже не пробовал! Ты стоишь тут около меня уже целую вечность, я всё видела. Ты хоть будешь есть сегодня? Или опять будешь таять на глазах, пока я не притащу тебя за шкирку в столовую и не буду кормить с ложки?

В её тоне не было злобы. Была тревога, знакомая и горькая. Она видела, как он изматывает себя, как пренебрегает самыми базовыми потребностями, и это разрывало её сердце. Она, маг Света и исцеления, чьё призвание — лечить и светить, не могла смириться с тем, как её лучший друг методично уничтожает сам себя.

Макс отвел взгляд, снова уставившись в пространство где-то над головами студентов. Его пальцы непроизвольно постучали по его же собственному предплечью, нервный, быстрый ритм.

— Не хочу, — повторил он, на этот раз ещё тише, почти шёпотом, как будто признаваясь в слабости.

Но Роуз не собиралась сдаваться. Её забота была такой же мощной силой, как и её магия, и сейчас она была направлена на него. Она видела не мага Крови, пугающего всех вокруг. Она видела своего Макса. Упрямого, измождённого, нуждающегося в опеке большого котёнка. И её выражение лица сменилось с сердитого на хитрое, игривое. В уголках её губ заплясали веснушки, а в синих глазах вспыхнули озорные искорки.

— Хочешь-хочешь, — пропела она, и её голос зазвучал мелодично, соблазнительно, как обещание чего-то очень приятного. — Я же знаю тебя. Ты упрямишься просто из принципа.

Он даже не успел моргнуть. Движение её руки было стремительным, плавным и невероятно точным — настоящее кошачье молниеносное нападение. Она зачерпнула полную ложку своего рагу, с большим куском нежного мяса, и быстрым, точным жестом, обходя все его возможные блоки, поднесла её к его губам.

Макс инстинктивно отпрянул, но было поздно. Его глаза, всегда такие холодные и пронзительные, расширились от чистейшего, неподдельного шока. Никто, абсолютно никто в этой Академии не осмелился бы на такое с ним. Его аура опасности, его репутация отшельника и потенциально опасного мага делали его неприкасаемым. Но для Роуз этих барьеров не существовало. Она видела за ними его истинное «я».

И в тот миг, когда тёплая, ароматная ложка коснулась его губ, а вкус рагу — насыщенный, глубокий, согревающий — распространился по его языку, что-то внутри него сломалось. Стена, которую он выстраивал годами, его защита, его броня — рассыпалась в прах от одного этого простого, заботливого жеста.

И это стало очень заметно.

Из его груди, из самой глубины, вырвался звук, которого он стыдился, который тщательно подавлял и скрывал ото всех. Низкое, глубокое, вибрирующее мурлыканье. Оно было громче и басистее, чем у Роуз, более диким, первозданным. Звук абсолютного, непроизвольного удовольствия и расслабления. Это был рык довольного хищника, который наконец позволил себе ощутить безопасность.

Он замер, глаза всё ещё были широко раскрыты от удивления, но теперь в них читался не шок, а растерянность, смущение и… облегчение. Он не смог сдержаться. Его тело отреагировало само, предав его самым постыдным образом.

Роуш наблюдала за этой метаморфозой, и её лицо озарилось радостным сиянием, более ярким, чем любое её заклинание Света. Она не убирала ложку, держа её всё так же уверенно.

— Ну что? — спросила она, и её голос стал мягким, ласковым, полным тепла. — Вкусно?

Макс медленно, почти неловко прожевал кусок мяса. Он не смотрел на неё, уставившись в пол, его уши под тёмными волосами заметно порозовели. Казалось, прошла вечность, прежде чем он заставил себя вымолвить ответ, тихий, сдавленный, но абсолютно искренний.

— Да… — это было больше похоже на выдох, на признание не только вкуса рагу, но и её правоты, её заботы, её победы над его упрямством.

В этот миг время в шумной столовой будто остановилось. Для них двоих не существовало больше никого. Не было любопытных взглядов других студентов, которые начали оборачиваться на необычный звук. Не было грохота посуды и гвалта голосов. Был только он, смущённый и разоружённый, с вкусом рагу во рту и невольным мурлыканьем в груди. И она, сияющая от счастья, что смогла прорваться через его броню и дать ему то, в чём он так нуждался.

Этот простой, почти бытовой жест — кормление с ложки — был для них обоих актом огромной близости и доверия. Для Роуз это было доказательством того, что её забота может до него достучаться, что он позволяет ей видеть его уязвимым. Для Макса это было моментом капитуляции, признанием того, что он нуждается в ней не только как в защитнике от его внутренних демонов, но и как в самом простом — друге, который накормит, когда он слишком упрям, чтобы сделать это сам.

Их дружба, всегда бывшая прочной, в этот миг перешла на качественно новый уровень. Исчезла последняя, невидимая грань. В воздухе повисло невысказанное понимание того, что это — не просто дружба. Что это что-то большее, более глубокое и хрупкое. Что-то, что могло бы однажды перерасти в нечто, способное изменить не только их самих, но и, возможно, саму судьбу Академии Дарк.

Роуз наконец убрала ложку, её пальцы ненадолго коснулись его подбородка, лёгкое, успокаивающее прикосновение.

— Вот и хорошо, — прошептала она. — Теперь садись и ешь. Всю порцию. Я буду следить.

И что самое удивительное, Макс, всё ещё слегка ошеломлённый и мурлыкающий, послушно кивнул и направился к раздаче, чтобы взять себе тарелку. Его тень, наконец, решила позволить себе на время выйти из тени и присоединиться к свету.