Прием Чаплина

Вместо предисловия:

Федору было страшно.

Очень.

Он боялся, что так и останется куском мяса, что с трудом двигает глазами. Сердце билось так, что в ушах стучало.

Однако тут он заметил, как тени из-под столиков начали вытягиваться.

Сначала медленно, неторопливо, но затем быстрее и увереннее, они словно выползали из-под столов и занимали проход между столиками.

Спустя какое-то время, тени начали подниматься и превращаться в людские фигуры. Постепенно они формировались и превращались в людей в серых мантиях с глубоким капюшоном.

Если бы Федор мог, он бы сбежал в ужасе, но сейчас единственное, что он мог — это с трудом шевелить глазами и терпеть жар, от пера из металла, что теперь носил не в сумке, а за пазухой.

Вот первый сунул руку в рукав, вытащил черную палку с красным кристаллом на конце и подошел к ближайшему богато одетому мужчине. Спокойно прислонив артефакт к его шее, он выждал пару секунд и перешел к даме напротив, повторяя то же движение.

От артефакта на шее оставалось черный след в форме треугольника, но с каждым разом камень на ручке светился чуть ярче.

Сколько было людей и всех ли обрабатывали, Федор не видел. Он с трудом передвигал взгляд за ближайшим незнакомцем. Тот передвигался от человека к человеку, прислоняя свой артефакт к каждому, словно это было рутиной.

Этот незнакомец прошел всех, кто был рядом с Федором, после чего остановился возле него.

Федор с трудом скосил взгляд и видел, как тот наклоняется к нему, тянет руку с артефактом, но тут неизвестный маг замер и одернул руку.

Горт хотел вскочить, убежать, закричать, но все что он мог сделать — едва заметно пошевелить пальцем.

Может быть маг заметил это, или его заинтересовало другое, но он нагнулся и словно заглянул в лицо парня.

В момент, когда Федор увидел то, что скрывается под капюшоном, внутри все замерло от ужаса.

Существо имело человеческий череп, но отличия были максимально странными. Ни бровей, ни ресниц, ни глазниц. Вместо них продолжение лба. Носа нет, только две длинные, продолговатые щели. И руки.

Белоснежные руки с тёмно-серыми, почти черными ногтями.

Существо втянуло со свистом воздух и произнесло:

— Очт ыт тут шьеалед? Как ябет адюс олсеназ?

— Мидоху! — раздался шелест с другой стороны вагона.

Существо поднялось, осмотрело Федора и молча направилось прочь.

Федор пролежал так же еще минуты три, после чего паралич начал отпускать.

Резко, словно кто-то открыл удерживающие оковы. Парень дернул одной рукой, второй и сел. Тут же забравшись под рубаху, он вытащил перо, от которого кожа на животе покраснела.

Дышал Федор резко, рвано и с перепуганными глазами обводил людей вокруг. Следов артефактов на людях не было и выглядели они так, словно ничего и не произошло.

— Как… кто… — прохрипел Федор и тут же замер от звука шагов.

Сердце снова забилось с сумасшедшей скоростью. Парень метнулся к своему месту, где с удовольствием уплетал борщ, уселся и замер, уставившись на собеседника.

Зубы предательски стучали, поэтому Федор стиснул зубы и едва сдержался, когда увидел, как в вагон ресторан входит Константин Кузнецов. Парень вошел, огляделся и направился вглубь.

Федор не хотел выглядывать и подсматривать.

Он вообще ничего не хотел, кроме одного — чтобы все это быстрее закончилось.

Чтобы он оказался в столице, чтобы поступил в университет, чтобы…

Тут, словно наваждение, что-то дернуло его за руку.

Федор испуганно замер, медленно и осторожно опустил голову и заметил как поблескивает перо, что он припрятал в рукаве.

Сглотнув, парень осторожно достал его и медленно выставил из-за плотной шторы.

Глаза не обманули его.

Между столами, с медальоном, в центре которого отчетливо виднелся красный светящийся камень, ходил Константин. Он подходил к сидевшим людям под действием пилюли и прикладывал к их лицам медальон.

На секунду, не больше, но он не пропускал никого.

Руки у парня подрагивали, мысли плясали от «убийца» до «упырь». Федор не понимал, что происходит. Может быть поэтому, а может быть из-за того, что зеркальце едва заметно сменило форму, Федор его выронил.

Попытка дотянуться и схватить перо в полете.

Неловкое прикосновение к холодному металлу, отчего оно закрутилось в полете и…

Тук!

В полной тишине звук упавшего на пол отполированного пера прозвучал как церковный набат.

Федор замер с вытянутой рукой, на половину высунувшись в проход.

Секунда, и он медленно поворачивает голову, встречаясь взглядом с Константином.

Глава 1 Часть 1 Каждый год одно и то же.

Дубовая — одаренная ведунья.

Иван Николаевич Терн — городской журналист.

Никодим Прокофьевич Горт — закрытый землевладелец, вдовец.

Арсений Горт — старший сын Никодим Прокофьевич. Будущий наследник.

Василий Горт — средний сын в семье Гортов. Будущий купец.

Федор Горт- младший сын в семье Гортов.

Сьюзи — племянница Никодима Прокофьевича Горта. Живёт в столице с семьей.

Черноволос — полноправный маг, аристократ

Мужчина, в дорогом по местном меркам фраке, поежился и глянул на седую женщину, что сидела на лавке у дома.

— Мерзко как, — произнес он, присаживаясь рядом. — Туман этот еще…

— Последний туман перед посевной, — спокойно ответила та.

— Откуда знаете, что последний? — нахмурился он и передернул плечами.

Женщина выразительно взглянула на него и тот хмыкнул.

— Что? У ведьм свои приемы?

— Еще раз ведьмой назовешь — мочиться кровью до осени будешь, — спокойно ответила она и взглянула на улицу, где во дворах уже собирался народ.

— А как мне вас называть? — спросил мужчина. — Имени мне вашего так и не сказали. Сказали, вы — «Дубовая». А что и почему, не сказали.

— Ну и зови Дубовой.

— Но вы ведь ведьма… — произнес городской хлыщ и тут же осекся от недоброго взгляда собеседницы.

— Ведунья.

— Ведунья?

— Ведунья, — кивнула та, продолжая смотреть за едва различимой суетой в соседних дворах.

— А в чем разница?

— Мы со смертью дел не имеем. Грех на душу не берем, — спокойно ответила она.

— Вот как… И… все?

— А тебе еще что-то надо? — хмыкнула Дубовая.

— Нет, просто… я не силен в сельских магических искусствах, — пожал плечами он.

— Тебя-то как звать? — спросила женщина. — Привели уже ночью, сразу спать улегся.

— Иван Николаевич Терн. Я из газеты городской. Максим Никифорович договорился с Гортом, чтобы мне ритуал плодородия показали. Хотим местный справочник ритуалов и верований выпустить.

— Никодим Прокофьевич, значит, с чиновничьими дела имеет, — задумчиво произнесла ведунья.

— Никодим… Кто?

— Горт. Никодим Прокофьевич Горт.

— А, простите, — усмехнулся мужчина. — Нет, просто его сестра у нас в редакции работает. Договорились вроде бы как… Я уж не в курсе, о чем.

— Понятно, — кивнула ведьма.

В этот момент на другом конце села раздался мелодичный женский голос:

— За тума-а-а-аном ничяго не ви-и-и-идно…

Мужчина, несмотря на то, что ещё недавно ежился от холода, выпрямился и посмотрел в ту сторону.

— Началось?

Ведунья поднялась, за ней поспешил и мужчина. Он направился к калитке деревенского дома, но Дубовая его тут же остановила:

— Калитку не трожь!

— А? Почему?

— Нельзя. До нас дойдут — тогда можно.

Мужчина нахмурился, поглядел вокруг и в тумане заметил соседей, что, уже нарядившись в традиционные наряды, стояли у калиток и терпеливо ждали.

Высунув голову над забором, журналист из города взглянул по улице, в сторону пения, в котором уже добавилось несколько голосов. Не обращая внимания на недовольное сопение ведуньи за спиной, он напрягал зрение, пытаясь разглядеть, что там происходит.

— Уймись! Подойдут — все увидишь, — наконец не выдержала ведьма.

— Почему в тумане? Почему на рассвете?

— Потому что днем иль ночью тумана нет, — буркнула женщина. — А туман — так по преданиям заведено. Из тумана все вышло, все туманом во конце времен и станет.

Мужчина засунул голову обратно, задумчиво взглянул на женщину и, тяжело вздохнув, встал рядом с ней.

— Ты с Марьей приехал? — спросила меж тем ведьма, чтобы отвлечь его от мыслей о «непристойном», по местным меркам, поведении.

— Марией Прокофьевной? — взглянул на нее Иван Николаевич. — Да, мы с ней приехали. Она с дочерью, а у них в доме даже лечь негде. Вот меня к вам и поселили. У вас неплохой дом, кстати. Ухоженный. Так и не скажешь, что там ведунья живет.

— Не живет там ведунья, — вздохнула Дубовая. — Я тоже пришлая, с юга. А дом этот гостевой выходит. Вдова бездетная там жила. Дом славный, но себе никто не взял и не заселился.

— Почему?

— Плохой смертью умерла. Дурной след на семейство будет.

Терн задумчиво глянул на ведунью, а затем на появившихся в тумане людей. Протяжную песню пело уже несколько десятков голосов. Впереди шел мужчина с наголо бритой головой в красной рубахе и красных штанах. Справа от него шел высокий широкоплечий парень в синем халате, подпоясанный белым поясом. Слева парень помладше в зеленом жилете на голое тело и коротких зеленых шортах. За их спинами виднелся самый младший из передней делегации — парнишка лет шестнадцати, одетый в подобие мантии из серого материала. На голове у него был венок из кленовых веточек. Причем сложен был так, что листья были один к одному, образуя подобие короны из листьев. В руках у него была пара веток, которые он нес над головой.

— Они братья что ли? — задумчиво спросил журналист.

— Семья. В красном — Никодим Прокофьевич Горт. Справа старший сын — Арсений. Мудрый муж выйдет. Учится исправно, хоть и слаб на дело. Больно долго думает. Слева — средний сын Василий. Тот еще заноза. На месте не сидит, постоянно за все хватается, да до конца не доводит. За спинами их — младший Федька. Этот как в былинах старых. Старший был умен и статен, средний был и так и сяк, ну а младший был совсем дурак.

— Он убогий что ли?

— Нет, но дел путевых за ним не помню. Все у него как-то… Из рук валится. Хотя видно, что старается.

— А зачем ему веники в руках? Это для бани? Они какие-то странные…

— Ветви, — недовольно буркнула ведунья. — Ветви это кленовые, а сам он прародитель — Животь.

— Это какой-то бог? — не унимался журналист.

Дубовая тяжело вздохнула, недобро глянула на собеседника и молча направилась к калитке. Процессия из трех сыновей и отца семейства прошла их калитку. Терн хотел было выйти за женщиной, но та остановилась, пропуская всех людей. В итоге, они оказались в конце уже собравшейся толпы, растянувшейся в колонну.

— А почему мы в конце встали? — вполголоса спросил мужчина.

Тут к ним обернулась женщина и молча кивнула ведьме, а затем с улыбкой и журналисту.

— Здравствуйте, Мария Прокофьевна, — кивнул Иван Николаевич.

Женщина взглянула на ведунью и с виноватым выражением лица одними губами произнесла: «Прости меня».

Дубовая недовольно сморщилась, глянула на журналиста, снова на сестру Горта и молча показала ей кулак, после чего та отвернулась.

— Вы знакомы, да? — догадался журналист.

— С тех времен, как мать ее разродилась, — буркнула ведунья.

— Мать ее раз… Погодите, сколько вам лет?

Ведьма молча зыркнула на идущего рядом городского хлыща, что выбивался из местного колорита традиционных рубах и сорочек.

— Понял… извините, — пробурчал он.

Процессия тем временем вышла из села и направилась на небольшую поляну, где находилось приметное место — два огромных валуна. Один стоял вертикально, возвышаясь над поляной на три метра. Второй, точно такого же размера, лежал на земле, образуя площадку перед ним. У стыка вертикального и горизонтального камней находился небольшой, по колено, постамент, словно алтарь. Продолжая петь на ходу, люди неторопливым шагом шли к положенному месту.

— Почему не все поют? — спросил журналист. — Есть какие-то правила?

— Тот, кто жизнь не дал, петь на поминании Животи не может. Гость тоже права голоса не имеет.

— Дети, гости и бездетные молчат? — уточнил Терн.

— Так, — кивнула ведунья.

Процессия тем временем дошла до места и начала выстраиваться вокруг основного камня.

У алтаря встал младший сын Федор и развел руки в стороны, изображая клен. Вокруг камня собрались мужчины в рубахах, на которых красовалась вышивка, и положив руки друг другу на плечи, встали в круг.

На «сцену» перед камнем вышел глава семейства Горт и два его сына. Закинув на плечи друг друга руки, встали в линию.

Песни утихли и повисла тишина. Все чего-то ждали.

В это время женщины вышли к мужчинам в кругу и вложили им в одну руку по небольшой глиняной дощечке пятиугольной формы с какой-то странной надписью. Взяв одной рукой таблички, вторую они оставили на плечах соседа справа.

— Что это? Это те самые «Кифовы» таблички? — вполголоса обратился журналист к ведунье.

— Плодородия угол, — сморщившись, ответила она. — Киф про них первый написал, а таблички называются — Плодородия угол. У поля пять углов, в каждый угол надо такую табличку закопать. А её перед этим высушить на солнце, не давая дождю замочить, опосля в печи на дубовых дровах обжечь. Только после того в ручье три седмицы вымачивать надобно.

— Это я читал, но…

Дубовая не стала слушать нового вопроса, сместилась чуть в сторону и подошла к плоскому булыжнику. К ней тут же подошла молодая девушка, вложив в руки отполированный посох из цельной ветки. Кривой, непримечательный, и видно, что старый.

Дубовая уперла его в камень, осмотрела всех собравшихся и принялась отбивать ритм.

Тук. Тук-тук. Тук. Тук-тук.

На третьем цикле женщины затянули песню, и их подхватили мужчины. Иван Николаевич задумчиво осмотрел происходящее, затем опустил взгляд на камень, по которому стучала ведунья. В месте удара виднелось заметное углубление.

Журналист задумчиво хмыкнул и взглянул на «сцену», где мужчины начали приплясывать. Стоящие в кругу начали делать шаг влево, двигаясь по часовой стрелке, громко притопывать и снова делать шаг, подчиняясь ритму который выстукивала Дубовая, и поддерживали женщины своим пением.

Иван Николаевич удивленно поднял брови, затем взглянул на ведьму и снова на танцующих деревенский танец мужиков.

— Они же просто танцуют, — удивленно произнес он, подойдя к ведунье, но та не ответила.

Она молча продолжала выстукивать ритм, а на сцене разворачивался свой танец, в котором мужчину в красном пытались перетянуть в свою сторону парни в синем и парень в зеленом. Младший сын Федор стоял на месте, изображая дерево и, судя по лицу, своей ролью он не очень-то был доволен.

— Нет, я все понимаю, но… они же просто танцуют, — произнес журналист, с усмешкой наблюдая происходящее. Хохотнув, он взглянул на ведьму.

— Это ты только танцы видишь, — недовольно проворчала ведунья.

— Но ведь они танцуют… Притопывают и шагают в стороны… Это же обычный деревенский танец — притоп, — рассмеялся журналист.

— Шестьдесят мужей, по двенадцать от каждого большого рода с окрестных земель. По числу полей, на угол которого положат по Плодородия углу. Все идет по кругу с Ветродуем, а в центре Водолей и Землебей рвут Огниво, чтобы тот их сторону выбрал. Чтобы жизнь была, была на земле или в воде.

Терн нахмурился и внимательно посмотрел на танцующих в центре лежачего камня. Тут он заметил углубление в камне у ног младшего сына Федора с какой-то жидкостью.

Перетягивание главы семейства Горт закончилось. Сыновья встали по сторонам от отца и, вращаясь, принялись топать по камню, выбивая звонкий ритм. Отец же упал на колени перед углублением и, взяв два камня, принялся демонстративно с огромным размахом бить одним по другому, выбивая искру.

Звук ударов слышался хорошо, но искра появилась и подожгла жидкость в углублении только на двенадцатый раз.

Появилось пламя.

Голубое, без дыма.

Огниво не вставая с колен принялся вскидывать руки к небу, в ритм, раз за разом, а сыновья продолжали изображать обиженных Водолея и Землебея, вращаясь и притопывая с упертыми в бока руками.

Вот впервые в движение пришло «дерево».

Парень сделал шаг назад, взобрался ногами на алтарь, вытянул руки с сухими ветками клена вперед и потряс ими над головой застывшего в поклоне отца.

Вышла заминка.

Отец молча склонился в поклоне, а парень продолжал трясти ветвями.

Можно было не заметить, но ведьма совсем немного, чуть-чуть, но сбилась со своего ритма.

— Это «Енисейская баллада», — подал голос журналист. — Листья упали в пламя Огнива, который камнем зажег воду. Тот понял, что так сможет подарить жизнь Водолею и Землебею. Он срубил ветви у древа жизни и бросил их в пламя, подарив жизнь океану и земле. Я читал эту версию сотворения мира. По-моему, это южная версия.

— Так, — хмурясь, произнесла женщина, — но не южная. Это версия всех, кто сеет поля.

Глава семейства поднял лицо к младшему сыну, забрал у него ветви и бросил в пламя. После этого старшие сыновья подошли к нему. Они взялись кистями за локти, образуя круг и принялись двигаться вправо, притопывая на ходу.

Против движения мужчин в круге.

— Нет, они танцуют… Танцуют, но… — растерянно пробормотал Терн, — они танцуют балладу о сотворении мира…?

В этот момент, словно символ с небес, туман расступился, и утреннее солнце, пробиваясь сквозь ветки, озарило Федора, что еще недавно стоял с ветками.

Ведунья тем временем прекратила отбивать ритм. Мужчины встали, но песнь не прекратилась. Еще раз повторился припев, и снова повисла тишина. Секунд десять все молчали, а затем молча начали расходиться по семьям, обнимаясь и переговариваясь.

Ведьма подняла взгляд к небу, затем хмуро глянула на Федора и недовольно поджала губы. Молча отдав посох молодой девушке, она направилась к мужчине в красной одежде.

Тот молча стоял перед младшим сыном.

— Я тряс… Хорошо тряс, а ветки ты сам проверял — они сухие! Листья так и сыпались, когда доставали, — начал было парень.

Отец молча тяжело вздохнул, но ничего не произнес. Вместо него подал голос старший брат Арсений:

— Листья должны были упасть. Ты не мог пальцем сковырнуть один?

— Так я же делал, как сказали. Сказали трясти — я стряс! Что я не так сделал? В чем виноват? — с обидой спросил парень. — Я же сделал, как сказано…

— Баран ты, Федор, — буркнул Арсений. — Даже деревом напортачить умудрился… На кой-черт ты на алтарь залез?

Отец тяжело вздохнул, глянул через плечо на идущую к ним ведьму и кивнул сыновьям на остальной народ, который уже начал постепенно двигаться в сторону села.

— Лист не упал, — с ходу произнесла ведунья.

— Знаю, — хмуро произнес глава семейства.

— Простите, я сначала воспринял это как какие-то деревенские танцы, а потом… — вмешался подошедший Терн. — Потом понял, что это баллада о сотворении мира и зарождения жизни…

Мужчина умолк от тяжелого взгляда Горта. Он пару секунд сверлил его взглядом и посмотрел на ведунью. Та молча дернула щекой.

— Я… пожалуй, со всеми пойду, — осторожно произнес он и направился к остальным, на ходу чуть не столкнувшись с Марией, сестрой Никодима Прокофьевича.

— Ник, — произнесла она на городской манер имя брата. — Вы чего тут? Из-за листьев?

— Лист не упал, — подала голос ведьма.

— Ну, и что? Ну, случайность вышла. Подумаешь! Никто ничего толком и не заметил, — удивленно произнесла она.

— Не по старине, — подала голос Дубовая. — Нельзя так.

— Понимаю, согласна, но… Что теперь? Давайте вернем всех и заставим еще раз проводить поминание!

— Второй раз нельзя, — тут же отрезала ведунья.

— Ну, а чего вы тогда тут? — спросила женщина и заметила два тяжелых взгляда, что уперлись в Федора. — Вы чего? Он-то тут причем? Тряс, но не выпали листья. Может сырые были?

— С весны лежали, — подал голос Никодим. — Я проверял сегодня. Листья сыпались.

Федор, стоявший перед отцом и ведуньей, ссутулился, втянул голову и хмуро смотрел под ноги.

— Дубовая, вы видели, как он тряс?

— Видала.

— И я видела. Просто случайность — не опали листья. Что вы к нему пристали? Он тут причем? — не унималась тетя.

Никодим Прокофьевич тяжело вздохнул и кивнул сыну на дорогу к дому. Парень не поднимая взгляда молча направился к дому.

— Ник, серьезно, что сейчас было? — подала голос Мария, когда Федор отошел подальше. — Ты постоянно на него собак спускаешь. Чем он тебе не угодил?

— Не лезь, — отрезал мужчина, присаживаясь к углублению, где уже выгорела вся жидкость. — У тебя своя семья. Там свои правила гни. Моя семья — сам разберусь.

Он молча взял ветки, что были в огне, и задумчиво уставился на почерневшие палочки.

— Ник, так нельзя… — попыталась вмешаться Мария.

— Не дело в чужой домострой лезть, — вмешалась ведьма.

— Но он же…

— Домострой — чужой, — надавила Дубовая.

Никодим тем временем поскреб ногтем ветку и нахмурился, обнаружив под золой почти целую древесину. Надавив пальцем, он попытался сломать ветку, но та согнулась, словно ее только что обломали с дерева.

— Дубовая, ты с юга… У вас клен листья уже пустил? — спросил он.

— Уходила — только выпустил молодой лист, — пожала плечами она. — У вас через пару седмиц должен пойти.

Горт сгреб ветки из выемки и встал, направившись к ближайшим кустам, чтобы выбросить уже остывшие палочки.

— Почему спрашиваешь? — подала голос ведунья.

— Так… — хмурясь, произнес мужчина. — Не суть. Пойдем, стол уже поди накрывают… Хотя странно все это.

***

Федор с мрачным настроением брел по дороге. Периодически он сжимал кулаки, что-то бормотал себе под нос и словно с кем-то разговаривал.

Из-за его неспешного шага он отстал от остальных и сейчас возвращался домой через рощу, совершенно не замечая, что сзади его кто-то догоняет.

— Федь! — раздался сзади девичий голос. — Постой!

Парень, недовольно смотря себе под ноги, поначалу даже не обратил внимание на голос.

— Фе-е-е-едь!

Остановившись и нахмурившись, он взглянул назад.

— Сью? Ты чего тут делаешь?

— Я с мамой приехала, — догнала его наконец девушка. — Кэт упрямится и не захотела ехать, а маме одной скучно. Вот я и поехала.

Федор шмыгнул носом, кивнул и продолжил движение.

— Слушай, я смотрела, как вы выступали. По-моему, получилось отлично! Ты неплохо выдержал свою роль, правда, дядя Никодим почему-то был недоволен.

— Да, вечно он… — махнул рукой парень. — Я как лучше старался. Чтобы хоть что-то новое было, а то обрыдло уже. Каждый год одно и то же. Вышли, потопали, покрутились, ветками потрясли и все.

— Наверное, только… на алтарь ногами залезать не стоило, — задумчиво пожала плечами Сьюзи и слегка толкнула своим плечом в бок двоюродного брата.

— Ой, да какой там алтарь, — слегка дернул головой парень. — Булыжника кусок. Там и силы-то давным-давно нету.

— Это еще почему?

— Да слышал, когда Дубовая с отцом разговаривала. Когда у меня силу заметили, еще в прошлом году.

— М-м-м-м? А причем тут алтарь?

— На «Посевной» дело было. Тогда тоже туман ушел, вот отец и спрашивал с нее за алтарь. А там одно название. Мы же кровью его не моем и темных ритуалов не делаем. Потому и каменюкой стал. Вот тогда Дубовая и ходила с миской отвара по домам и ребятню дуть на него заставляла. Я тебе рассказывал.

— Поняа-а-а-атно, — протянула девушка и молча продолжила идти рядом.

— Ты сама-то как? Я тебя с прошлого лета не видал, — мельком глянул на нее парень, скользнув по первым признакам груди двоюродной сестры, которые она всеми силами подчеркивала в наряде.

«Подложила чего что ли?» — мелькнула мысль в голове Федора.

— Ну, как все. Школа, учеба, оценки.

— Двойки есть?

— Не-а. Не отличница, но и троек нет. Так, середнячок, — пожала плечами девушка и покосилась на брата. — Слушай, а ты доучиваться не планируешь? У вас ведь тут только средняя школа. Может к нам? Полную школу закончишь?

— Не знаю, — нахмурился Федор. — Мне сказали, что отец меня хочет сапожнику в ученики отдать.

— Сапожнику? Ремесленнику что-ли? — удивленно спросила Сьюзи.

— С деньгами туго, — начал пояснять парень. — Арсений выучился, за него еще долг не отдали, а тут вроде как за Ваську платить требуют. А он еще учится. Вот и…

Сьюзи помолчала пару секунд, вышагивая в ногу с Федором и спросила:

— А откуда знаешь? Дядька Никодим уже сказал?

— Арсений проговорился.

— Поди опять со зла на тебя? — хмыкнула сестра.

— Да, но… чем черт не шутит, — помрачнел Федор.

— Странно, я думала, что с вашим хозяйством вы быстро долги отдадите, — задумчиво произнесла Сьюзи. — Видела пашцев с Удильного уезда. На магомобилях приезжали в город. Правда, легковая одна, но была.

— Так отцу разве объяснишь? Он же упрямый как баран, — буркнул Федя. — У нас не то что в хозяйстве. У нас свет до сих пор на керосинках. Ни одного фонаря магического. И что ему не говори — он все свое. Никакой магии и все тут!

— А с того раза он как? На тебя не серчал?

— С того дня, как я на тот отвар дунул, и дым серый пошел… — тут Федор еще сильнее помрачнел, выдержал паузу и произнес: — Меня и так, через раз замечали. Есть сядем, а мне даже миски не поставят. Надо — иди сам насыпай. А после того, как Дубовая со своим отваром пришла, он вообще со мной разговаривать перестал. Иной раз на меня смотрит, но говорит Арсению или Ваське. А я как бы и так… Как бы и нет меня.

Повисла пауза. Сьюзи, почувствовав, что задела за больное, вышла перед Федором и пошла спиной вперед, с улыбкой разглядывая его.

— Слушай, а к нам труппа из Белого берега приезжала. Представление давали. Точнее несколько. Одно для господ, а еще два для остальных. Народу было — тьма.

Федор на это только хмыкнул.

— Я с Катькой, не будь дурой, в толпу поглазеть не полезла. Мы на крышу у площади с другими ребятами вылезли и оттуда глядели, — продолжала рассказывать девушка. — У них там главный — Зилеан. Мужик такой лысый. Он такое с огнем творил! Такое…

— Чего он там с ним творил? — без особого интереса спросил Федор, понимая, что сестре хочется просто похвастаться.

— То, что он огонь из воздуха делал — это ладно. Так и обычные маги могут, а он его, как живого, дрессировал. И кольцом его выгнет, и в диск. А потом в кошку обернул. И давай ее дрессировать! Она ему и так кувыркается, и так выгнется. А потом он обручи стальные принес и кошка через них прыгала. Вот!

— Тебя послушать, так это прям полноправный маг какой-то людей простых забавляет, — буркнул Федор.

— Я так же подумала, маме все рассказала, а она уже на работе техномага одного спросила.

— И что?

— Тот его этим… иллюзионистом назвал, — нахмурив брови, ответила Сьюзи. — Ну, он контролировать силу умеет и еще всякие хитрости использует. Потому и выходит красиво, но толку с того…

— Вот и я о том же, — вздохнул парень. — А полноценный маг, он людей потешать не станет.

— А кто их знает? Я видела всего один раз такого, да и то мельком.

— И я видел.

— Серьезно? — снова пристроилась рядом девушка. — К вам приезжал?

— Нет, нас в райцентр всех возили. На экскурсию на хлебозавод. В мастеровые склоняли. Мол, работа есть всегда, и платят, и прокорм. Ну, и видел, как приехал Черноволос.

— А что он там делал?

— Понятия не имею, но… Магомобиль у него черный. Не угловатая кибитка, как у некоторых, а так… Словно камень черный водой сточило. Морда вытянутая, колеса блестящие. Он как из машины вышел, так ему все кланяться давай. Даже городничий и тот спину гнул, — тут Федор с грустью вздохнул и произнес с придыханием: — Если бы я таким магом был, отец бы не смотрел бы на меня, как на пустое место.

— Скажешь тоже, — хмыкнула Сьюзи. — Такие маги из черни, как мы, не выходят.

— Кто сказал? — поджал губы Федор. — Черноволос не из аристократов, да и…

— Он из купеческого рода, — фыркнула Сьюзи. — Страшно представить, сколько его учеба стоила.

Федор нехотя кивнул и произнес:

— Но ежели талант есть, то тогда все равно должны в стихийные маги взять. А там уж…

Сьюзи задумчиво посмотрела на брата и спросила:

— Ты ведь не собираешься поступать в магический университет?

Федор хмуро глянул на девушку, затем шмыгнул носом и недовольно буркнул:

— А что если и да? Я может магом великим стану. Полноправным.

— Фе-е-е-е-едь! — протянула Сьюзи.

— Что?

— Только глупостей не делай, — наставительно произнесла девчонка. — Я за тебя волнуюсь!

Парень улыбнулся, потрепал ее по голове, взъерошив волосы, и произнес:

— Так подумать, про меня только ты, да мать твоя беспокоится, — хмыкнул Федор и потер ладонью грудь. — А остальным и дела нет. Что есть я, что нету.

— Отец тебя любит, — тихо ответила Сьюзи. — Да и Арсений тоже. Я иной раз на Кэт так накричу и обижусь, а чуть что- за нее. Сестра как никак.

Тут спутница взглянула на Федора и спросила:

— Ты чего? Бледный весь какой-то…

— Ничего, просто не ел с утра, и что-то прихватило…

— А ну, стой… — остановился его Сьюзи. — Точно все нормально?

— Нет… — осторожно ответил Федор. — Мутит меня почему-то…

— Ты присядь, — принялась усаживать его девушка, мельком оглядевшись по сторонам. — И чего ты через чащу пошел?

— Так быстрее, да и нормально все со… — произнес парень и завалился бесчувственным телом на землю.