Куба, любовь моя, где ты? Почему я здесь, в Москве, и у меня на груди и на спине висят эти позорные щиты? Скупка золота, серебра, часов… Это в Гаване я Роберто, а тут я Роберт. И живу я, как в казарме, пять человек в однушке. Пойти некуда. И ляльки у меня нет. И этот снег замучил.
От выхода из метро до магазина «Крымские вина» – его маршрут. Он ходил туда – обратно. А когда подмерзал, спешил в кафешку погреться. И снова шел на улицу под сырой снежок. Роберто уже не первый день думал, можно сказать, вынашивал план замутить революцию во имя справедливости. И вообще, с революцией веселей.
При входе в метро грелась под водочку компания. Роберто предложили выпить. Он отказался. «Молодец, кубинец, уважаю, – сказал вожак. – Извини, что не предлагаю ром. За Фиделя! – Махнул и спросил: – А что, кубинец, читал ли ты Хосе Марти?» Роберто кивнул головой – да. – «Я тоже раньше писал и вот где оказался – на улице, – рассмеялся вожак. – Мой совет – не пиши, даже если не сможешь молчать». Роберто кивнул головой – не буду. – «Оковы тяжкие падут, кубинец, всем будет счастье». Роберто с ним согласился и вышел на улицу. Половину из сказанного он не понял. Слово «оковы» он услышал впервые, слово незнакомое.
Что значит не писать? чего не писать? И почему этот человек оказался на улице? В его жизни случилось что-то нехорошее, потому что он писал.
На остановке контролеры разбирались с «зайцем», который отказывался платить. Рядом стояла девушка в шубке с мобилой в руке. Роберто припомнил, что у его бабушки была такая же шубка. Она привезла ее из СССР. И вот, шубка каким-то образом вернулась обратно, но не в СССР, а в Россию, у которой есть все, нет только океана, к которому можно выйти в шлепанцах.
Не пиши. Как это? Не думать, что ли, мать твою.
Девушка увидела, что на нее смотрят, и отвернулась.
Она-другая показала ему пробирку, в которой родилась. Она произошла из прудовой тины. Получилась брюнеткой. Она носила в себе любовь и нелюбовь, а больше ничего. И про какой-то артистический ген втюхивала, его все-таки нашли в геноме человека. Роберто попросил пробирку на память, и они пошли сажать семена в снег. Ничего такого. Посадили, не сомневаясь, что толк будет. А потом снег падал на сырую землю и не оставался – тут же таял. На весь свет только белое и черное. Белое вверху, черное внизу, и редкие деревья. Роберто рассказывал девушке, что кубинские ляльки, его бабушка в частности, произошли не из прудовой тины, а из пены прибоя, в них, ляльках, есть эхо и просто так их не погладишь. Девушка сделала замечание, что Роберто злоупотребляет нехорошими русскими словами, ему не идет. Он смотрел на девушку, и ее было жалко: она не видела океана! не знает, что значит просто балдеть в компании на берегу. Роберто хотелось сделать девушке хорошо, это выше его сил не показать ей океан. Но сначала они прошлись по бульвару Хосе Марти, после Манекона свернули налево и прогулялись по Гальяно… Но они оказались не у океана, а на сцене. Зрители располагались со всех четырех сторон и ждали представления, считай, невозможного – ни он, ни девушка к театру отношения не имели. Но они разыграли сценку, как девушка дарит Роберто шубку, чтобы он не мерз на работе, а он отказывался брать. Чем кончилось, осталось неизвестным – Роберто проснулся.
В электричке по дороге на работу он восстал: «Не писать. Как это? если я точно знаю, как начать рассказ о себе: Зеленоград, кв. четырнадцать. …Надо валить в Крым пить крымские вина».