— Павлов, давай собирайся, поедешь с нашей делегацией в Париж. На всемирную выставку.
— И что я там забыл?
— Ты, Павлов, идиот? Заработался совсем? В Париж поедешь! А не в Коломну к тёще на блины. Вопрос с тобой уже решён наверху, — он многозначительно поднял глаза. — И пока никому. Ни звука. Понял?
Я вернулся к себе в бюро в глубокой задумчивости, встал за кульман. И поймал себя на мысли, что забыл, что хотел сделать до того, как вызвал директор.
— Сергей Николаевич, — рядом образовалась унылая физиономия главного бухгалтера Усатова, на сей раз с нарисованной фальшивой улыбкой. — Вы кажется, во Францию собираетесь? Не окажите ли любезность? — он протянул сложенный лист бумаги.
Уже пронюхали, — мелькнула мысль. Сейчас набегут толпой, хоть в сортире прячься.
— Иван Матвеевич, чтобы это все вывезти мне придётся Ту-134 личный фрахтовать. У меня столько валюты не будет, чтобы это всё купить.
— Ну что вы, — он явно обиделся. — Это же так, безделушки. Почему вы не хотите помочь? Мы же вам помогаем, — добавил с нажимом, с лица слетела фальшивая доброжелательность.
— Ладно, — я сунул листок в карман.
Спустя час в бюро явились представители почти всех цехов и отделов нашего завода. Внушительную пачку списков с «безделушками», которые следовало купить в Париже, я сложил в папку и демонстративно положил рядом на стул. Где так и оставил лежать, не взяв с собой.
Из иллюминатора Ту-134 с замиранием сердца я наблюдал панораму города с таким знакомым силуэтом Эйфелевой башней. Из аэропорта Орли нашу группу привезли на окраину и поселили в маленькой гостинице.
На следующее утро отвезли в выставочный павильон, где высилось наше детище — седан-универсал «Москвич 427».
— Павлов, ты речь выучил? — рядом со мной нарисовался один из наших «сопровождающих» в неприметном сером костюме, сверля меня глазами.
— Выучил, — вздохнул я, стараясь подавить раздражение.
— И чтобы ни-ни, не отступать ни на букву, ни на запятую. Понял? Иначе это твоя последняя поездка.
Я стоял под вспышками фотокамер репортёров и говорил с гордостью о достижениях советской мысли в области автомобильной промышленности.
— А, правда, что все советские машины являются копиями зарубежных? — на передней план вылез тощий субъект.
— Нет, дизайн этой машины не содержит никаких заимствований. Был организован конкурс, в котором принимали участие лучшие дизайнеры. Проект нашего бюро победил. Так что вы можете лицезреть воочию достижение дизайнерской мысли СССР.
Закончилась пресс-конференция и рядом с нашей машиной началась фотосессии с участием очаровательной темноволосой девушки — английской актрисы Джули Десмонд, сумма гонорара которой превышала мой годовой заработок раз в пять. Суетились техники, устанавливая софиты, камеры.
Решил выйти на балкон павильона, освежиться. Устало положив руки на бордюр, задумался. И вздрогнул, услышав рядом мелодичный женский голос:
— Вы говорите по-английски?
Рядом стояла Джули, уже одетая в короткий бежевый плащ, но у меня перед глазами по-прежнему стояли её почти обнажённые прелести, которые не смог выбросить из головы.
— Да, немного, — ответил я
— Мне понравилась ваша машина. Это вы её сделали?
— Я только дизайн создавал, общее оформление. А так у нас много людей трудилось над ней.
В мерцающих тёплым светом глазах я видел, что машина волнует её мало, и совершенно не обижался. Она положила руки мне на плечи:
— Давайте прогуляемся по Парижу.
— Я совсем не знаю город. Первый раз приехал.
— И я не знаю, но мы не заблудимся. Уверена.
Бросил взгляд на хмурого кгбэшника неподалёку: «Ну, все, из партии выгонят, из конструкторов попрут. Пойду в управдомы».
Я поцеловал ей руку.
— Хорошо, Джули, ждите меня внизу. Хорошо?
Она улыбнулась и ушла летящей походкой. Я подошёл к сопровождающему и заговорщицки прошептал:
— Семенов, мне надо кое-что рассказать. Зайдём в укромное местечко?
Он радостно кивнул, и мы направились в туалет. Стоило нам пройти внутрь, я съездил ему в солнечное сплетение. Он хрюкнул и свалился ничком.
Мы гуляли с Джули по Елисейским полям, катались по Сене на сверкающем яркими огнями теплоходе. Целовались. Мои запасы валюты таяли, как снег под весёлым весенним солнцем, но меня это совершенно не волновало.
Я вернулся в гостиницу лишь под утро, пьяный от свободного духа Парижа и любви.
Прошёл в номер, и тут же наткнулся на кислую физиономию кгбэшника, который явно не сомкнул глаз.
— Ну что, дала она тебе? — бросил мрачный взгляд Семенов.
— Нет, — ответил я, глупо улыбаясь. — Мы только целовались.
— Ну и дурак.
— Ну что, мне объяснительную писать?
— Слушай, Павлов, сюда, — Семенов надвинулся на меня. — Чтобы никогда нигде не болтал, что ты гулял по Парижу с этой девицей. Ни звука! Иначе не то, что с завода вылетишь, а в психушку угодишь с вялотекущей шизофренией. И никаких выкрутасов больше!