Приключения кремлёвского синхрона.

НОРТОН: СИНХРОН

ГЛАВА 1

Самолет «Аэрофлота-Байкал» ревел, заходя на посадку в столичный аэропорт «Восход-2». Нортон, пристегнутый в кресле бизнес-класса, смотрел в иллюминатор на расстилающийся внизу мегаполис. Небоскребы из синего стекла и полированного сплава сверкали под утренним солнцем. Между ними, как артерии, плыли потоки летающих такси-ковров. Это была новая Москва, «Нео-Москва» — чистый, эффективный, технологичный мир.

Он возвращался домой после десяти лет учебы и работы в Швейцарии, в элитном аналитическом центре «Когнитрон». Его специальность — теория социальной когеренции, как объединять разрозненные группы людей в эффективные коллективы. На бумаге. В жизни он был просто очень умным парнем с необычными серо-стальными глазами, которые многие находили гипнотическими.

Стюардесса с безупречной улыбкой наклонилась. «Господин Нортон, пристегните ремни, пожалуйста. Мы идем на посадку. И… с возвращением домой».

Она произнесла это с легким любопытством. Он кивнул, улыбнувшись. Возвращение. Да, возвращение, чтобы наконец применить теорию на практике. У него были идеи. Много идей.

Мысль прервалась резким толчком. Не просто турбулентность. Глухой, сокрушительный удар где-то в хвосте. Самолет клюнул носом, сирены завыли. В салоне повисла секунда тишины, а затем взорвалась паника.

«ПОЖАР В ПРАВОМ ДВИГАТЕЛЕ! НЕ РАССТЕГИВАТЬ РЕМНИ!» — рявкнул голос капитана из динамиков, но в его тоне была трещина.

Нортон увидел, как в проходе падает стюардесса, ударившись головой о кресло. Рядом плакал ребенок. Мужчина впереди орал в телефон, что он все равно доберется на совещание. Хаос. Чистый, животный хаос.

И тут что-то щелкнуло у Нортона в голове. Не боль, а скорее пробуждение. Как будто слух, который всегда был приглушен, вдруг обрел идеальную четкость. Он не слышал мыслей, нет. Он чувствовал панику. Он видел ее как физическую субстанцию, клубящуюся в салоне — рваную, остроконечную, слепую.

И инстинктивно, даже не думая, он натянул на нее сеть. Не сеть приказа, а сеть внимания. Он встал, расстегнув ремень, и его голос, спокойный, ровный, металлический, разрезал крики.

«Всем оставаться на местах».

Это были не просто слова. Они были заряжены чем-то. Люди, рыдающие и дергающие ремни, замерли. Их головы повернулись к нему. Его серые глаза скользнули по салону, и в них не было ни страха, ни паники. Только ясность. Фокусировка.

«Вы, мужчина в синем пиджаке, — сказал он, указывая на орущего в телефон бизнесмена. — Перестаньте кричать. Ваш крик — это вирус. Он заражает других. Дышите. Глубоко. И помогите женщине рядом поднять сумку, она упала».

Бизнесмен захлебнулся, посмотрел на Нортона, и странное выражение — смесь стыда и облегчения — мелькнуло на его лице. Он перестал кричать.

«Вы, девушка у иллюминатора, — Нортон перевел взгляд на бледную как полотно студентку. — Прочтите вслух инструкцию по безопасности на карточке перед вами. Громко и четко».

Девушка, заикаясь, начала читать. Ее голос, дрожащий, но настойчивый, стал якорем в салоне. Люди начали дышать. Паническая субстанция в восприятии Нортона стала меняться, уплощаться, превращаться в сосредоточенную тревогу. Управляемую.

Он подошел к потерявшей сознание стюардессе, проверил пульс. «Медик здесь есть?» — спросил он, и его голос, все еще спокойный, теперь звучал как команда. Из задних рядов поднялся мужчина.

«Я… я врач скорой».

«Отлично. Займитесь ею. Остальные — смотрите вперед, на экраны. Слушайте команды пилотов. Мы садимся».

Капитан в это время боролся с машиной, ведя ее на единственную свободную полосу. Посадка была жестокой, с визгом тормозов и запахом гари, но она была управляемой. Когда самолет наконец замер на полосе, окруженный пожарными машинами, в салоне раздались тихие, нервные аплодисменты. Не герою-пилоту, которого не видели. Нортону. Он стоял в проходе, его рубашка была помята, но взгляд оставался чистым и ясным.

К нему подошел бортпроводник, лицо которого было покрыто испариной.

«Господин…мы… мы вам обязаны. Как вы это сделали?»

Нортон посмотрел на свои руки. Они слегка дрожали. Не от страха. От переизбытка… чего-то. Энергии. Осознания.

«Я просто…сказал, что нужно было сказать», — ответил он, и это была правда. Но только часть.

Пока пассажиров эвакуировали по трапам, Нортон заметил в толпе встречающих человека в строгом темном костюме. Он не держал табличку, но его взгляд был прикован к Нортону. Холодный, оценивающий. Затем человек отвернулся и растворился в толпе.

Дар проснулся. И его уже заметили.

ГЛАВА 2

«— Итак, вы утверждаете, что хаос — это просто несогласованные сигналы? А ваш метод — это своего рода… дирижер для коллективного разума?»

Марк Нортон сидел в студии главного телеканала «Новая Россия». Интервьюер, популярная ведущая Алиса Светлова, смотрела на него с профессиональным интересом, слегка приправленным скепсисом. За неделю после инцидента с самолетом история о «спокойном гении в бизнес-классе» стала вирусной. Его пригласили в эфир.

«Не дирижер, который командует, — поправил Нортон. Его серые глаза смотрели прямо в камеру, и, казалось, смотрят в глаза каждому зрителю. — Скорее, камертон. Камертон, который помогает настроиться на одну частоту. Когда группа людей слышит общий ритм, общую цель, их эффективность возрастает в геометрической прогрессии. Проблема нашего общества не в отсутствии ресурсов или ума. Проблема в «шумах» — в эгоизме, в недоверии, в разрозненных, противоречащих друг другу нарративах».

«Звучит как утопия, Марк. Как вы собираетесь «настраивать камертон» для всей страны?» — улыбнулась Светлова.

«С маленьких шагов. С конкретных проектов. Я верю в «синхронизацию снизу». Например, проект по реорганизации работы ЖКХ в отдельных районах, где жители, управляющие компании и городские власти начинают работать как единый организм с прозрачными целями и обратной связью. У меня есть расчеты. Это увеличит эффективность на 40% и сократит расходы».

В его голосе не было пафоса пророка. Был холодный, железный расчет ученого, подкрепленный чем-то еще. Убежденностью, которая проникала через экран.

Во время прямой трансляции рейтинги программы начали расти. На форумах и в соцсетях пошли волны.

«Парень говорит умные вещи. И как-то… завораживает».

«Да это гипнотизер какой-то! Глаза стеклянные!»

«Впервые за долгое время кто-то говорит не о врагах и прошлом, а о будущем и механике. Это refreshing».

В аппаратной за кулисами за Нортоном наблюдали двое.

Первый— Артем Глебов, медиа-магнат, владелец сети каналов и газет, человек с лицом усталого хищника. Он молча курил электронную сигарету.

Второй— генерал Александр Круглов, советник по безопасности при администрации президента, с фигурой бывшего спортсмена и взглядом бульдога.

«Ну?»— спросил Глебов, выпустив облако пара.

«Опасен,— отрезал Круглов. — Не потому что злой. Потому что искренний. И потому что у него… есть это. Та самая харизма, которую не купишь. Он может стать центром кристаллизации. Для всех этих умных нищебродов и идеалистов».

«Можно купить его»,— заметил Глебов.

«Его?Вряд ли. Его идею? Возможно. Но лучше контролировать. Или дискредитировать. Устроим ему… полевые испытания».

ГЛАВА 3

Полевые испытания пришли в виде бунта.

Не в мрачных трущобах, а в ультрасовременном «Технопарке «Сколково-2», где молодые ученые и инженеры, недовольные урезанием грантов и воровством менеджеров, перекрыли центральную площадь. Они не были оборванцами. Это были айтишники, биотехнологи, робототехники в дорогих худи и с гаджетами. Их протест был тихим и умным: они запустили дронов с плакатами «Верните науке мозги» и организовали DDOS-атаку на серверы коррумпированного фонда.

Власти, однако, отреагировали по старинке: кордон из роботов-жандармов и ОМОНа в тяжелых экзокостюмах. Напряжение нарастало. До первого выстрела светошумовой гранаты оставались минуты.

Нортон приехал сюда, ведомый странным внутренним импульсом. Он чувствовал здесь огромный потенциал, искрящийся и гневный, готовый вот-вот превратиться во вспышку насилия. Он прошел через кордон — странным образом стражи пропустили его, заглянув в его стальные глаза и получив короткое «я свой».

Он поднялся на импровизированную сцену из ящиков, где лидер протестующих, талантливый кибернетик по имени Кирилл, пытался что-то кричать в мегафон, но его голос тонул в гуле.

Нортон взял у него мегафон. Он не кричал.

«Инженеры!»— сказал он, и его голос, усиленный, все равно звучал как личная беседа. Гул стих. На него обернулись сотни лиц.

«Вы построили этих дронов?»— спросил он, указывая на летающие плакаты.

Крики«Да!».

«Вы написали код для той атаки,что обрушила серверы?»

Более уверенное«Да!».

«Потрясающе.Вы доказали, что вы — лучшие умы страны. Вы можете создавать сложнейшие системы. А теперь смотрите на себя. Ваша система протеста разваливается. Шум. Хаос. Скоро придет боль и позорные сводки. Вы проиграете. Не потому что вы неправы. Потому что вы неэффективны».

Его слова были как ушат ледяной воды. Они не оскорбляли, они констатировали.

«Вы хотите победить?»— спросил Нортон, и в его голосе впервые появилась горячая искра.

«Хотим!»— пронеслось по толпе.

«Тогда забудьте про«они» и «мы». Есть задача: доказать, что наука — это не статья расходов, а источник богатства. Есть ресурсы: ваши мозги, ваше умение создавать системы. И есть я. Я не политик. Я — специалист по когеренции. Я могу помочь вам организовать вашу правоту в непробиваемый аргумент. Но для этого нужна дисциплина. Не солдатская. Инженерная. Синхронизация. Вы готовы стать одним организмом? Не для того, чтобы кричать, а для того, чтобы решить проблему?»

Он смотрел на них, и его Дар, еще не осознанный до конца, работал. Он не внушал мыслей. Он очищал поле. Убирал страх, гнев, сомнения, оставляя голую, ясную цель и путь к ней. Он видел, как в толпе люди выпрямлялись. Как их взгляды становились острее. Они начали слушать по-настоящему.

«Что делать?» — крикнул Кирилл, и в его голосе уже не было паники, а был интерес ученого к новому эксперименту.

«Первое:прекратить любые хаотичные действия. Второе: выбрать совет из десяти самых авторитетных среди вас — не по крику, а по реальным достижениям. Третье: за час разработать не манифест, а техническое задание на реформу системы грантов. С цифрами, схемами, алгоритмами распределения. Я доставлю его туда, где его услышат. Но материал должен быть безупречным. Как ваши лучшие проекты. Вы сможете?»

И они смогли. Толпа из протестующих за полчаса превратилась в гигантский мозговой штурм. Кто-то на ходу создавал облачную таблицу, кто-то чертил схемы, кто-то писал код для симуляции. Нортон ходил между группами, его короткие реплики — «уточните», «добавьте риски», «это избыточно» — моментально принимались и исполнялись. Он был катализатором. Синхронизатором.

Когда к площади подкатили бронированные фургоны с надписью «ЦИК» (Центр информационных коммуникаций), из них вышли не силовики, а чиновники в костюмах и съемочная группа. Им навстречу вышел Нортон с планшетом в руках и спокойным советом из десяти ученых. Он передал планшет главе комиссии.

«Это не список требований.Это готовое решение вашей проблемы. С экономическим обоснованием и механизмом реализации. Мои клиенты готовы его защищать и дорабатывать. Альтернатива — возврат к хаосу, но уже с пониманием вашей некомпетентности. Выбирайте».

Чиновник, ошарашенный, начал листать документ. Это было блестяще. Неопровержимо. Он посмотрел на организованную, молчаливую толпу ученых, чувствовавшую себя как единое целое, и на этого парня со стальными глазами.

«Нам…нужно это изучить».

Победа. Не силовая. Интеллектуальная. Идеологическая.

В тот вечер, на приватной вечеринке в одном из баров Технопарка, к Нортону подошла она. Девушка с живыми карими глазами и хитрой улыбкой, одетая в стиле «техно-бохо» — легкое платье с принтом в виде схем и кожаный жакет.

«Импровизация с«техническим заданием» была гениальна, — сказала она, присаживаясь рядом без приглашения. — Хотя я почти уверена, что у тебя в голове уже была готовая структура такого ТЗ. Ты все просчитал, да?»

Нортон взглянул на нее. Она была не похожа на ученого. Слишком… живая.

«Расчет— это половина дела. Вторая половина — люди должны поверить, что это их идея. Я лишь помог ей оформиться. А вы кто? Пресса?»

«Анна.Но все зовут меня Аней. Я не пресса. Я… социокультурный инженер. Работаю над тем, чтобы умные идеи выглядели привлекательно для обывателя. Смотрела твое интервью. И сегодняшнее шоу. У тебя талант. Нечеловеческий, если честно. Что ты делаешь с глазами? Контактные линзы специальные?»

Он рассмеялся, и это был искренний, непривычный для него звук.

«Нет,Аня. Это мои глаза. С рождения. А то, что я делаю… я и сам до конца не понимаю. Но это работает».

«Работает— не то слово. Ты сегодня создал из толпы истеричных ботаников команду спецназа. Без единого выстрела. Такое… пугает. И завораживает одновременно. Будешь этим пользоваться дальше?»

Нортон посмотрел на свое отражение в стекле бара.В серых глазах горел новый огонь.

«Да.Буду. Это только начало».

ГЛАВА 4

Успех в «Сколково-2» стал детонатором. Нортона завалили предложениями. Местные власти, корпорации, общественные движения — все хотели «синхронизации». Он выбирал проекты тщательно, как хирург. Небольшой город в Сибири, где конфликт между градообразующим заводом и экологами парализовал все. Спальный район в нео-Москве с вечной проблемой мусора и пробок. Каждый раз он приезжал, погружался, слушал. Его дар эволюционировал. Он начал не просто успокаивать и направлять. Он начал чувствовать болевые точки системы, слабые связи, скрытые ресурсы.

Он также начал замечать эффект симбиоза, усиление синхронизации. Когда он находился среди группы людей, с которыми уже работал, и они были сосредоточены на общей задаче, его собственная ясность, его способность формулировать мысль, казалось, усиливалась. Как будто их внимание и доверие подпитывали его. Это было странно и ново.

И всегда рядом, как тень или как луч света, оказывалась Аня. Она появилась в его жизни будто случайно, но Нортон начал подозревать, что случайностей для нее не существовало. Она помогала ему «упаковывать» его успехи в медийные форматы, находила нужных журналистов, подсказывала, какую фразу сказать в камеру. Она была его переводчиком с языка холодной логики на язык человеческих эмоций.

Однажды вечером, после тяжелого дня в том самом сибирском городе, где им наконец удалось склонить завод к установке новых фильтров, а экологов — к экспертной поддержке, они сидели в пустом вагоне «Сapsule» (скоростного поезда), летящего обратно в столицу.

«Ты меняешься,— сказала Аня, глядя на него. Она пила кофе, а он смотрел в темноту за окном, где мелькали огни. — Раньше ты был как очень точный алгоритм. Сейчас… появилась глубина. И усталость».

«Это тяжело,— признался он. — Быть этим «камертоном». Чувствовать весь их страх, их гнев, их надежды. И пытаться все это гармонизировать. Иногда кажется, что я сам растворяюсь в этом шуме».

«А ты не растворяешься.Ты становишься его центром. Его смыслом. — Она положила руку на его. Ее прикосновение было теплым. — Но у центров бывает перегрев. Тебе нужна… заземляющая линия. Что-то реальное. Не идея, а что-то простое».

Он повернулся к ней, и в его обычно холодных глазах было что-то уязвимое.

«Например?»

«Например…ужин. Не с губернаторами и не с протоколом. Просто ужин. Где ты не Нортон-синхронизатор. Где ты — Марк. Парень со странными глазами, который случайно может убедить официанта принести ему десерт бесплатно».

Он улыбнулся.

«Страшная сила.Договорились».

Их первый настоящий ужин прошел в маленьком грузинском ресторанчике в старой части города, куда не долетал шум ковров-такси. Они говорили не о проектах, а о книгах, о глупых сериалах, о том, какой кофе хуже всего. Он смеялся, и это снова звучало непривычно, но уже не странно. Она смеялась вместе с ним, и ее глаза искрились.

Именно тогда, когда он на минуту отвернулся, чтобы посмотреть на уличного музыканта, он увидел в окне напротив отражение. Человека в кепке, смотрящего прямо на них. С холодным, недвусмысленным интересом. Не фаната. Наблюдателя.

Он не сказал об этом Ане. Но веселье ушло. Реальность, жесткая и опасная, напомнила о себе.

На следующий день его вызвали в Администрацию Президента. Не на награждение. На «беседу».

ГЛАВА 5

Кабинет был просторным, светлым, с видом на Москву-реку и парк «Зарядье-2». Мебель — минималистичная и дорогая. За столом сидели двое: генерал Круглов и сам Владислав Строганов, глава Администрации, серый кардинал, человек с умным, уставшим лицом и внимательными глазами.

«Марк Ильич, садитесь, — начал Строганов без предисловий. — Мы следим за вашей деятельностью. «Синхронизация снизу»… интересный концепт. И, судя по отчетам из Сколково и Уральска, эффективный. Вы решаете проблемы, которые годами не могли решить наши лучшие управленцы. Как?»

Нортон почувствовал легкое давление. Не физическое. Психическое. Строганов был мастером такого. Круглов просто молчал, изучая его, как образец.

«Я не решаю проблемы,Владислав Викторович. Я помогаю людям, у которых есть проблема и есть ресурсы для ее решения, найти общий язык. Убираю шум. Фокусирую на цели».

«Убираете шум…— повторил Строганов. — Интересная формулировка. Генерал Круглов считает, что вы используете техники НЛП, массового гипноза. Это так?»

Нортон встретился взглядом с Кругловым.

«Генерал,видели ли вы когда-нибудь, чтобы гипноз заставлял группу инженеров за час написать сложнейший технический документ? Гипноз — это обход сознания. Я работаю через сознание. Через логику и общую выгоду».

«Но есть же ваша…харизма, — мягко вставил Строганов. — Эти ваши глаза. Люди вам верят. Слишком быстро. Слишком безоговорочно. Это пугает. Государство, знаете ли, любит управляемые процессы. А вы вносите элемент… непредсказуемости».

Здесь и сейчас Нортон впервые осознанно использовал свой Дар в ситуации прямой угрозы. Не чтобы подчинить. Чтобы прояснить. Он направил на Строганова всю силу своей убежденности, своей железной логики.

«Владислав Викторович,что для государства важнее: контролировать каждый шаг и иметь хронические, гноящиеся проблемы? Или решить эти проблемы, получив лояльных, продуктивных граждан? Мой метод дает второе. Я не оспариваю власть. Я повышаю ее эффективность, работая с «подложкой» — с обществом. Представьте, если бы все госструктуры работали с такой же слаженностью, как те инженеры в Сколково. Это же мечта любого управленца».

Строганов задумался. Слова Нортона падали на благодатную почву усталости от бесконечных отчетов и проваленных проектов.

«Вы предлагаете себя в качестве…«социального технолога» для государства?»

«Я предлагаю сотрудничество.Пилотные проекты в ключевых отраслях. Под вашим контролем, с полной отчетностью. Если результат не устроит — я уйду. Но результат будет».

Круглов хмыкнул.

«Очень удобно.Сначала создаешь себе имя на локальных проблемах, а теперь лезешь на федеральный уровень. Амбиции растут».

«Не амбиции,генерал. Масштаб, — парировал Нортон. — Проблема в Сколково и проблема в целой отрасли — одного порядка. Просто больше переменных. Моя методика масштабируется. И, — он снова посмотрел на Строганова, — представьте, если через несколько лет у вас будет не просто аппарат чиновников. А каста управленцев, обученных этой методике. Мыслящих слаженно, как один организм, но при этом творчески. Настоящая меритократия. Преемственность не по родству или деньгам, а по реальной способности синхронизировать и вести за собой».

Идея упала, как семя в плодородную землю. Строганов, болевший за «стабильность» и «вертикаль», увидел в этом шанс создать новую, идеальную элиту. Управляемую, эффективную, и — что важно — выращенную внутри системы, а не пришедшую с баррикад.

«Пилотный проект…— произнес он задумчиво. — Например, реформа ЖКХ в одном из автономных округов. Самая запущенная сфера. Если вы и там сможете «синхронизировать» жителей, управляющие компании и бюджет… тогда мы поговорим о более серьезных вещах. Но, Марк Ильич, — его голос стал жестким, — игра должна вестись по нашим правилам. И за вами будут пристально следить. Один сбой, один намек на использование ваших способностей в… эгоистичных целях, и проект будет закрыт. Жестко».

Нортон кивнул. Он получил то, что хотел. Платформу. Официальный статус. И гигантскую головную боль в лице генерала Круглова, который явно видел в нем угрозу.

Выйдя из кабинета, он почувствовал не эйфорию, а тяжесть. Он сделал шаг в большую игру. И теперь противники были не местные чинуши, а тяжеловесы.

В лифте его ждал сюрприз. Артем Глебов, медиа-магнат, прислонившись к стене.

«Поздравляю с аудиенцией,— улыбнулся Глебов беззубой улыбкой. — Строганов купился на вашу утопию про касту сверх-управленцев. Мило».

«Это не утопия,Артем Борисович. Это инструмент».

«Инструменты бывают разные.Одними строят. Другими — разбирают на запчасти. — Глебов подошел ближе. — Ваш «дар», молодой человек, это товар. Очень ценный. Сейчас вы продаете его государству по цене энтузиаста. Я предлагаю рыночную стоимость. Работа на меня. На мои медиа, на мои фонды, на моих людей в Думе. Я сделаю вас звездой. Настоящей. А вы сделаете мои проекты неудержимыми».

Нортон посмотрел на него. Внутри Глебова клубилась смесь алчности, цинизма и страха перед тем, что он не может контролировать. Это было отвратительно.

«Мой дар не для продажи,Артем Борисович. Он для дела. Извините».

Он вышел из лифта.Глебов крикнул ему вслед:

«Упрямство— роскошь для тех, у кого есть защита! Подумай, мальчик! Пока не поздно!»

Угроза была прозрачной. Нортон вышел на улицу, где его ждала Аня.

«Ну что?Приняли в команду?» — спросила она.

«Скорее,взяли на испытательный срок. С очень строгими надзирателями. И… у меня появился конкурент на «рынке дара».

«Глебов?— угадала Аня, сморщив нос. — Он воняет деньгами и безнаказанностью за версту. Будь осторожен с ним. У него длинные руки и короткая совесть».

«Я знаю.— Он взял ее за руку. Спонтанно. — Аня… все сложнее становится. Ты все еще хочешь быть рядом? Это может быть опасно».

Она посмотрела на их сплетенные пальцы,потом в его глаза.

«Знаешь,что я вижу в тебе, кроме этих твоих стальных шаров? Я вижу шанс. Шанс на то, чтобы все было не так, как всегда. И это стоит риска. Так что да, я рядом. Но десерты ты все равно оплачиваешь сам. Моя совесть не позволяет злоупотреблять твоим «даром» на мелком жульничестве».

Он рассмеялся, и тяжесть немного отступила. У него была идея. Платформа. И теперь — человек, ради которого хотелось делать мир лучше. И это было самое сильное чувство из всех, что он испытывал.

ГЛАВА 6: ПЕНКА И ПРИНЦИПЫ

Утро в новой, еще пахнущей свежей краской квартире Нортона в башне «Москва-Сити» начиналось с ритуала. Не с просмотра новостей или планов. С кофе. Настоящего, в турке, на песке. Аня, обнаружив, что он пьет растворимый «как типичный трудоголик-одиночка», пришла в ужас и на следующий день притащила целый арсенал: медную турку, пачку дорогих зерен из Эфиопии и электрическую печку с настоящим песком.

«Кофе — это не топливо, Марк, — наставляла она, пока он наблюдал, скрестив руки. — Это пауза. Медитация. Ты должен чувствовать аромат, следить, как поднимается пенка… Это синхронизация с самим собой. Перед тем как синхронизировать других».

Он стоял босиком на прохладном полу, в простых трениках и футболке, и смотрел, как она, сосредоточенно нахмурив брови, помешивает кофе. Солнечный луч пробивался через панорамное окно, играя в ее волосах. В этот момент не было ни Дара, ни проектов, ни врагов. Была только она, запах кардамона и предвкушение первого глотка.

«Держи, — она протянула ему крошечную фарфоровую чашку с густой золотистой пенкой. — И не вздумай добавлять сахар. Это святотатство».

Он сделал глоток. Горечь, затем сложное послевкусие с ягодными нотами.

«И как?Синхронизировался?» — спросила она, прищурившись.

«С тобой?Всегда, — улыбнулся он. — А с кофе… процесс идет».

Их идиллию нарушил планшет, завибрировавший на стеклянном столе. Пилотный проект. Автономный округ на севере. ЖКХ в состоянии коллапса. Завтра вылет. Нортон вздохнул, поставил чашку.

«Надолго?»

«На пару недель.Там нужно не убеждать, а почти заново строить. Будут сопротивляться и местные бароны от ЖКХ, и чиновники, имеющие с них долю».

«Возьми меня с собой»,— сказала Аня неожиданно.

Он посмотрел на нее с удивлением.

«Там не будет бутиков и кофеен,Аня. Там будет грязь, холод и очень злые мужики с разводными ключами».

«Тем более.Кто-то же должен фиксировать твои подвиги для истории. И следить, чтобы ты не забывал есть. Я не буду мешать. Буду твоим… гражданским наблюдателем с фотоаппаратом и термосом супа».

Он хотел отказаться, обезопасить ее. Но в ее глазах читалась не просьба, а решение. И он, человек, способный убедить толпу, не смог убедить ее.

«Только если обещаешь слушаться.И тепло одеваться».

«Обещаю,командир», — она сделала под козырёк, и капля кофе с пенкой брызнула с ее пальца на светлое пальто, висевшее на спинке стула. «Ой! Чёрт!»

«Вот,— рассмеялся Нортон, — первая бытовая потеря в битве за справедливость. Идём покупать тебе что-то менее маркое и более тёплое».

ГЛАВА 7: БУТИК И ТЕНЬ

Они зашли в мультибрендовый бутик на Патриарших. Аня, обычно предпочитавшая винтажные магазины и комиссионки, скептически оглядывала стерильные ряды одежды.

«Здесь всё пахнет не шерстью,а кредитными рейтингами».

«Выбери что-нибудь практичное и тёплое.Арктика всё-таки», — настаивал Нортон, чувствуя себя неловко. Его собственный гардероб состоял из пяти одинаковых чёрных свитеров и трёх пар брюк.

Пока Аня примеряла пуховик цвета хаки, он стоял у окна, просматривая отчёт Кощея (технаря из «Сколково-2», который теперь возглавил его скромный аналитический отдел). Данные по округу были удручающими: износ сетей — 80%, долги жителей за тепло — астрономические, а тарифы управляющих компаний — заоблачные. Система была замкнутым кругом безысходности.

Вдруг его «чутьё», его обострённое восприятие социального напряжения, среагировало. Он почувствовал взгляд. Тяжёлый, прицельный. Он медленно обернулся.

За витриной, среди прохожих, стоял мужчина в простой куртке. Не молодой, с лицом, на котором читалась не злоба, а профессиональная отрешённость. Их взгляды встретились на секунду. Мужчина не отвёл глаз, не испугался. Он просто констатировал факт: «Цель на месте». Затем он повернулся и растворился в толпе.

Ледяная струя пробежала по спине Нортона. Глебов не шутил. Или Круглов решил не ждать.

«Нортон? Ты как? — Аня вышла из примерочной в том самом пуховике, с шапкой в руках. — Ты побледнел. Кофе не помог?»

«Помог,— он заставил себя улыбнуться. — Просто мысли о трубах. Тебе идёт. Берём».

«Марк,он стоит как маленький реакторный графитовый стержень!»

«А эффективность у него как у большого.Берём. И шапку. И шарф. Сейчас заплачу».

У кассы, пока он доставал карту, Аня тихо спросила:

«Что случилось на самом деле?Я видела, как ты смотрел в окно».

Он не стал лгать.Не с ней.

«Нас…проверили на вшивость. Сторонний наблюдатель. Профессионал».

Её глаза расширились,но не от страха. От гнева.

«Уже?Так быстро? Твари…»

«Теперь ты понимаешь,почему я не хотел тебя брать?»

«Теперь я понимаю,почему ты меня берёшь, — она натянула новую шапку на голову с решительным видом. — Одному в этой игре быть нельзя. Нужны глаза за спиной. Мои, например».

Они вышли на улицу, и Нортон неосознанно заслонил её собой, сканируя пространство своим стальным взглядом. Дар молчал. Угроза была не здесь и не сейчас. Она просто обозначила себя. Игра началась по-настоящему.

ГЛАВА 8: СЕВЕРНЫЙ РЕЗОНАНС

Арктический городок встречал их промозглым ветром, ржавыми пятиэтажками и всеобщим выражением покорности судьбе на лицах прохожих. В гостинице «Северное Сияние» пахло сыростью и дезодорантом.

Первые встречи были катастрофой. Глава местной УК, грузный мужчина по фамилии Бармин, цинично хмыкал, разглядывая бумаги Нортона.

«Молодой человек,вы в сказках живёте. Здесь люди не «синхронизируются». Они выживают. Им всё равно, кто и как управляет трубами, лишь бы зимой тепло было. А трубы дырявые. Денег на новые нет. Всё».

«Деньги есть,— холодно парировал Нортон. — Они уходят в карманы посредников на закупке угля, в фирмы-однодневки по ремонту, которые делают вид, что что-то чинят. Мы проведём открытый аукцион, с онлайн-трансляцией. Привлечём федеральные сетевые компании. Цены упадут на тридцать процентов».

Бармин побледнел.

«Вы не понимаете местной специфики…»

«Я понимаю специфику воровства.И она универсальна».

На собрании жителей в холодном актовом зале Нортон столкнулся с другой стеной — стеной апатии и недоверия.

«Опять приехали столичные!Обещали золотые горы в прошлый раз! Где они?» — кричал седой ветеран.

«Я ничего не обещаю,— голос Нортона звучал чётко, без попытки перекричать. — Я предлагаю алгоритм. Прозрачный. Первый шаг: мы все вместе, прямо сейчас, создаём общественный совет. Не из подставных лиц, а из вас. Кто хочет? Кто реально устал мёрзнуть и переплачивать?»

Молчание. Люди смотрели в пол. Апатия была страшнее гнева. Нортон почувствовал, как его Дар бьётся об эту стену, как волна об скалу. Он не мог заставить их захотеть. Он мог только показать возможность.

И тут встала Аня. Она не брала микрофон. Просто подошла к окну, с которого дуло, и приложила ладонь к холодному стеклу.

«У меня бабушка в таком же доме жила,под Питером, — сказала она, и её голос, тихий и живой, был слышен в гробовой тишине. — Тоже дуло. Она заклеивала окна ватой и клеёнкой, а сверху прижимала старыми тетрадями — моими, школьными. И говорила: «Внучка, это чтобы тепло наших мыслей не улетучивалось». Глупость, да?» Она обернулась к залу. «Но она боролась. За своё крошечное тепло. А вы? Вы уже сдались? Вы просто отдали своё тепло, свои деньги, своё право дышать в чистых домах каким-то Барминым? Мой… коллега, — она кивнула на Нортона, — предлагает не чудо. Он предлагает инструмент. Лом. Чтобы разбить эту стену. Но ломить должны вы. Или вы уже настолько промёрзли, что даже злиться не можете?»

Она говорила не как идеолог, а как человек. Её слова, простые и эмоциональные, стали тем самым «камертоном», который настроил людей не на логику Нортона, а на их собственную, забытую боль и достоинство. Седой ветеран медленно поднялся.

«Я…я в совет пойду. Надоело. Всё равно терять нечего».

Это стало искрой. Поднялись ещё руки. Нортон смотрел на Аню, и в его груди расправилось что-то тёплое и огромное. Она была его резонатором. Его связью с той самой «подложкой», с живой, неидеальной человеческой материей, которую он иногда в своих схемах упускал.

В тот же вечер, возвращаясь в гостиницу по тёмной улице, они попали под «дождь» из обрушившейся с крыши наледи. Это не было покушением. Это была «предупредительная работа» местных — грязь и лёд посыпались прямо перед ними, едва не задев Аню. Примитивно, но показательно: «Мы контролируем всё, даже погоду на крышах».

Нортон резко оттащил её в сторону, прикрыв своим телом. Лёд разбился о тротуар с хрустом.

«Всё в порядке?»— его голос был жёстким.

«Да…да, — выдохнула она, дрожа. — Просто… испугалась».

Он обнял её,чувствуя, как она мелко трясётся. Его собственный страх за неё был в тысячу раз сильнее страха за себя. И этот страх трансформировался в холодную, абсолютную решимость.

«Завтра, — сказал он тихо, глядя на тёмное окно офиса УК напротив, — мы начнём не с собраний. Мы начнём с заморозки счетов Бармина. У Кощея уже есть все данные для обращения в прокуратуру. Пора переходить от убеждения к действию».

ГЛАВА 9: АУДИЕНЦИЯ. МАРКСИЗМ ДЛЯ ЦИФРОВОЙ ЭПОХИ

Возвращение в Москву было триумфальным. История про «войну с ледяным драконом» и создание первого в стране общественно-государственного совета по ЖКХ разлетелась по медиа. Строганов вызвал Нортона для отчёта. И неожиданно пригласил его на частный ужин… в Кремль. С участием Президента.

Это была не пышная церемония, а камерный ужин в исторических покоях. Президент, пожилой, но сохранивший острый взгляд государственника, слушал молча, пока Строганов и Нортон излагали суть пилотного проекта.

«Интересно, — наконец сказал Президент, отодвинув тарелку. Его голос был тихим, но весомым. — Вы по сути создаёте параллельную структуру управления. Совет из жителей, который контролирует УК. Это… почти советская власть на микроуровне. Только без партии».

Нортон почувствовал момент истины.

«Не параллельную,господин Президент. Дополняющую. Обратную связь. Государственная машина — это чёткий алгоритм сверху вниз. Но алгоритму нужны точные данные. Иначе он даёт сбой. Моя система — это датчик, который снимает реальные показания «снизу». А мой метод — это способ заставить сам «объект управления» сформировать чёткий, непротиворечивый сигнал для этого датчика».

«Вы говорите как инженер.Но управление страной — не инженерия. Здесь слишком много… человеческого фактора», — заметил Строганов.

«Человеческий фактор— это и есть ключ, — оживился Нортон. Он забыл о протоколе, увлечённый идеей. — Карл Маркс, если отбросить догмы, говорил об отчуждении. Работник отчуждён от результата своего труда, от средств производства. У нас то же самое. Гражданин отчуждён от результата своего налога, от процесса управления своим домом, своим городом. Он не чувствует себя хозяином. Он чувствует себя ресурсом. Моя синхронизация — это попытка преодолеть это отчуждение на практике. Не через революцию, а через настройку процессов. Дать людям не иллюзию выбора, а реальный инструмент влияния и видение общей цели. Это даёт легитимность власти в тысячу раз большую, чем любые рейтинги».

Президент задумчиво смотрел на него.

«Марксизм для цифровой эры?Странная смесь. А где гарантии, что эти ваши «синхронизированные советы» не захватят власть на местах? Не превратятся в новых баронов?»

«Гарантия— в системе сдержек. Прозрачность через цифровые платформы. Ротация членов советов. И главное — идеология. Их не объединяет жажда власти. Их объединяет конкретная, осязаемая цель: починить трубы, снизить тарифы. Достигнув её, совет теряет энергию. Его нужно «синхронизировать» для новой задачи. Это не вечная структура. Это процесс».

В кабинете повисла тишина. Президент перевёл взгляд на Строганова.

«Владислав Викторович,что думаете?»

«Рискованно.Но… элегантно. И, что важно, контролируемо на начальном этапе. Можно запустить в нескольких регионах. Как эксперимент».

Президент кивнул,затем снова посмотрел на Нортона.

«Молодой человек,вы либо гений, либо наивный опасный идеалист. Пока результаты говорят в пользу первого. Продолжайте. Но помните: эксперимент можно остановить в любой момент. И за вами, как и обещал Строганов, будет пристальный надзор. Особенно со стороны тех, чьи интересы вы… затрагиваете».

Это было высочайшее одобрение. И самая серьёзная предостерегающая пощёчина.

Выходя из Кремля поздно вечером, Нортон чувствовал головокружение от высоты, на которую он взобрался. Его ждала Аня, сидевшая в машине.

«Ну?Приняли в политбюро?» — пошутила она, но в глазах читалась тревога.

«Хуже,— он сел рядом, выдохнув. — Дали карт-бланш на эксперимент. И чётко дали понять, что мы с тобой теперь на мушке у половины властной вертикали и всей теневой экономики».

«Ура,— безрадостно сказала Аня. — Куда едем? Отмечать? Или прятаться?»

«Домой,— сказал Нортон, беря её руку. — Варить кофе. С пенкой. И синхронизироваться. Перед завтрашней битвой».

Он смотрел в тёмное окно машины, где отражались огни города. Он получил больше, чем мечтал. Теперь нужно было это удержать. И защитить то, что стало для него важнее любой идеи — женщину рядом. И он чувствовал, как его Дар, эта странная сила, эволюционирует. Он учился не только убеждать толпу, но и чувствовать связь с одним-единственным человеком так остро, что это наполняло его сильнее, чем успех перед президентом. Это была новая, неизведанная форма резонанса. И она пугала своей силой.

ГЛАВА 10: ИНСТИТУТ СИНХРОНИЗАЦИИ. ПЕРВЫЕ УЧЕНИКИ

Кабинет Нортона теперь находился не в «Москва-Сити», а в старинном особняке в Хамовниках, переданном под «Институт социальной когеренции и стратегического управления». Здание пахло старым деревом, свежей краской и будущим. Аня отвечала за ремонт и атмосферу. Она притащила с блошиного рынка винтажные глобусы, расставила в библиотеке глубокие кресла и настояла на том, чтобы в каждой комнате были живые растения.

«Люди не могут синхронизироваться в стерильном боксе,Марк. Им нужна среда, — говорила она, водружая на его стол кактус в горшке в форме ракеты. — Вот тебе личный страж от вредных излучений бюрократии».

Первых учеников отбирали тщательно. Это были не карьеристы из топ-вузов, а те, кто уже что-то сделал: молодой мэр небольшого города, повысивший сбор налогов за счет прозрачности; женщина-врач, организовавшая волонтерскую сеть помощи в своем районе; даже бывший офицер, наладивший работу в конфликтном военном городке. Их было двадцать человек. Их объединяло недовольство системой «как есть» и вера, что можно лучше.

Первая лекция Нортона началась не с теории.

«Забудьте все,что вы знали об управлении, — сказал он, стоя перед ними в простой серой водолазке, без галстука. Его серые глаза обводили аудиторию, и каждый чувствовал, что его видят насквозь. — Мы будем говорить не о власти. О внимании. Власть — это грубая сила, которая заставляет. Внимание — это тонкая энергия, которая вовлекает. Ваша задача — научиться быть фокусом внимания для своей группы. Не лидером-героем, за которым идут. А… катализатором. Кристаллизатором. Вы должны помочь группе увидеть ее собственную цель так четко, чтобы она стала неотразимой».

Один из учеников, бывший офицер Волков, поднял руку. У него был прямой, жесткий взгляд.

«Товарищ Нортон,это звучит как популизм. Дать толпе то, чего она хочет».

«Нет,Волков. Толпа хочет хлеба и зрелищ, тепла и безопасности. Это базовые потребности. Задача не в том, чтобы их дать. Задача в том, чтобы помочь толпе организоваться и взять это сама, наиболее эффективным путем. Вы не даете рыбу. Вы не даете удочку. Вы помогаете им понять, что они уже стоят на берегу реки, полной рыбы, и у них в руках — заготовки для удочек. Нужно только наточить крючки и синхронизировать заброс».

Он подошел к доске и начал рисовать схему: «Индивид – Группа – Система».

«Маркс говорил о классовом сознании.Осознании своих общих интересов. В цифровую эру информация доступна, но сознание фрагментировано, атомизировано. Алгоритмы соцсетей продают нам индивидуальность, подчеркивают различия. Мы создаем не класс, а триллион микроклассов. Моя методика — это инструмент сборки. Не назад, в индустриальную массу, а вперед — в когерентную сеть. Где каждый узел (индивид) осознает свою ценность, но также видит себя частью большей схемы (группы, решающей задачу), которая, в свою очередь, взаимодействует с системой (государством, корпорацией) уже не как проситель или бунтарь, а как партнер с четким ТЗ».

Аня сидела в конце зала, делая зарисовки в блокноте. Она рисовала не схемы, а лица учеников: вот Волков, который сначала хмурился, а теперь смотрит на доску с интересом солдата, увидевшего новую карту местности. Вот врач Лидия, которая кивает, примеряя модель к своим больным и волонтерам.

После лекции Нортон и Аня пили чай на маленькой кухне института. Она варила его в настоящем самоваре, найденном на том же блошином рынке.

«Ты сегодня был прекрасен,— сказала она, наливая ему чай в стакан с подстаканником. — Как дирижер, который не просто машет палочкой, а заставляет каждый инструмент услышать соседа. Волков, кажется, в тебя влюбился. По-мужски, платонически».

«Влюбился в идею порядка и эффективности,— поправил Нортон, с наслаждением вдыхая запах чая с дымком. — Он устал от хаоса. Идея «синхронизированного подразделения» для него родная. Интересно, как он применит это в гражданке».

«А Лидия уже применила,— улыбнулась Аня. — Она в перерыве сказала, что поняла, почему ее волонтеры сгорали: они видели боль каждого отдельного пациента, но не видели системы помощи в целом. Она хочет создать для них не график дежурств, а… как она сказала… «карту общего поля боя с радостями». Это твое влияние».

Нортон взял ее руку, повернул ладонью вверх, провел пальцем по линиям.

«А это твое влияние.Ты переводишь мои сухие термины на язык жизни. Без тебя я бы так и остался человеком-схемой».

«Человек-схема мне тоже нравится,— она прищурилась. — Но с дополнением в виде живого сердца и грязных кружек от самовара — он просто бесподобен».

Их moment прервал осторожный стук. В дверях стоял Кощей, его лицо на экране планшета было серьезным.

«Марк Ильич,небольшая аномалия. К нам поступают запросы на стажировку от людей… со странными резюме. Выпускники закрытых академий ФСБ, МВД. И несколько — из медиахолдинга Глебова. Очень умные, очень мотивированные. Фильтровать?»

Нортон и Аня переглянулись.Интерес силовых структур был ожидаем. Но Глебов…

«Не фильтровать,— сказал Нортон после паузы. — Принимать. Но вести отдельную, самую тщательную статистику по их работе, контактам, вопросам. Пусть учатся. Чем больше они будут учиться у нас, тем лучше будут понимать, с чем имеют дело. И тем сложнее будет им это уничтожить. Мы запускаем вирус в их систему. Вирус идеи».

ГЛАВА 11: ИНФОРМАЦИОННАЯ ВОЙНА И БАНКА ВАРЕНЬЯ

Атака началась не с пуль, а с мемов. На следующий день в одном из желтых телеграм-каналов, связанных с медиа-империей Глебова, вышла статья: «Секта синхронизаторов: как из вас делают зомби под видом социального лифта». Там были вырванные из контекста цитаты Нортона, снимки лекций, поданные как «ритуальные собрания», и псевдо-исследование «ученого», доказывающее, что «метод Нортона — это современный вариант психокульта с элементами НЛП и скрытой вербовкой в радикальную политическую секту».

Аня первой увидела это за утренним кофе.

«О,какая прелесть! — фыркнула она, листая ленту на планшете. — Меня вообще забавно изобразили. «Муза-соблазнительница, отвечающая за эмоциональное порабощение адептов». Я, оказывается, использую «древние техники эротического внушения», чтобы привязывать учеников к Учителю. Я даже не знала, что умею!»

Нортон прочитал, и его лицо стало каменным. Это была не просто клевета. Это была точная, тонкая диверсия. Она била по самому уязвимому — по доверию. По социальному капиталу, который он с таким трудом наращивал.

«Надо отвечать,— сказал он тихо. — Но не опровержениями. Они только разожгут интерес».

«Отвечать будем делом,— предложила Аня. — Но немного и словом. Дай мне доступ к нашему блогу и паре приличных изданий».

И она запустила контратаку. Не в лоб. Она организовала серию прямых эфиров из института под названием «Кухня синхронизации». Буквально. Они проводили их на той самой маленькой кухне с самоваром. Приглашали самых скептичных журналистов, учеников, просто интересующихся. Говорили о реальных проблемах, показывали, как работает методика на конкретных кейсах (разумеется, без конфиденциальных данных). Аня варила кофе, Нортон рисовал схемы на салфетке. Это было человечно, просто и неуязвимо для обвинений в сектантстве. Сложно обвинять в мракобесии людей, которые спорят о тарифах на ЖКХ, попутно обсуждая, какое варенье лучше к чаю — малиновое или облепиховое.

Однажды, во время такого эфира, Аня, размахивая ложкой, случайно опрокинула банку с только что открытым вишневым вареньем. Липкая алая масса потекла по столу прямо на свежий номер газеты с той самой разгромной статьей.

«Ой!Катастрофа! — воскликнула она, но глаза ее смеялись. — Просто синхронизация с законом всемирного тяготения прошла слишком успешно!»

Она стала вытирать газету,заляпанную вареньем, и зрители в студии и онлайн рассмеялись. Этот дурацкий, бытовой момент стал лучшим ответом Глебову. Секта? Ритуалы? Нет, просто жизнь с ее хаосом, кофе и случайным вареньем.

Но война на этом не закончилась. Через пару дней к Нортону на прием записался отец одного из его учеников, влиятельный сенатор от северного региона. Разговор был напряженным.

«Марк Ильич,мой сын говорит, что вы открываете ему глаза. Но мне говорят, что вы — опасный эксперимент Кремля по созданию управляемой оппозиции. Где правда?»

Нортон смотрел ему прямо в глаза,не используя Дар, а просто будучи предельно честным.

«Правда в том,что я не создаю оппозицию. Я создаю альтернативный способ управления. Не «против», а «вместо» старого, неработающего. Ваш сын видит в этом будущее. Ваши информаторы — угрозу своему настоящему. Кому вы верите больше?»

Сенатор долго молчал.

«Вы не отвечаете на вопрос».

«Потому что ответа у меня нет для вас.Он есть у вас. Спросите себя: что для вас важнее — сохранить текущее положение вещей, где вы имеете влияние, но система гниет? Или рискнуть, позволив новому поколению, в том числе вашему сыну, попробовать ее починить? Я не гарантирую успех. Я гарантирую только попытку. И полную прозрачность процесса».

Сенатор ушел, не дав ответа. Но его сын остался в институте. Это была маленькая победа. Однако Нортон понимал: Глебов бьет по связям, по репутации, по тылам. Нужно было готовиться к более серьезным атакам.

ГЛАВА 12: РЕЗОНАНС И ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Методология Нортона работала. Его ученики, разъехавшись по пилотным регионам, начинали показывать удивительные результаты. В одном городе снизили уровень уличной преступности, синхронизировав работу полиции, дворников (которые стали «глазами на земле») и соседских чатов. В другом — запустили программу переобучения работников закрывающегося завода, объединив усилия администрации, профсоюзов и IT-компаний.

Но главное открытие пришло неожиданно. Нортон заметил, что когда он обсуждал сложные проблемы с самыми талантливыми учениками — Волковым, Лидией, еще парой человек — в кабинете или за чаем, решения находились быстрее. Возникало ощущение «единого мыслительного поля». Он однажды осторожно высказал эту мысль Ане.

«Знаешь,это как если бы мы все были разными инструментами в оркестре. По отдельности — звук. Вместе, если мы настроены на одну волну, — возникает музыка. Не просто громче. Качественно иначе».

«Это и есть твой Дар в действии,— сказала Аня. — Ты не просто убеждаешь. Ты становишься… узлом связи. Ты усиливаем их, а они — тебя. Это и есть та самая «каста», о которой ты говорил Президенту? Не по крови, а по синхронизации сознания».

«Да.Но это пугает. Это элитарность нового типа. Не денежная, не родовая, а… нейрокогнитивная. Справедливо ли это?»

«Справедливее,чем нынешняя система, где во власть пробиваются самые беспринципные, — жестко ответила Аня. — Здесь пробиваются те, кто может понять и повести за собой других. Это меритократия в чистом виде. Проблема не в идее, а в том, как не дать этой новой касте закостенеть, превратиться в новую олигархию духа».

Они спорили об этом часами, ходя по ночной, почти пустой Москве. Эти разговоры были для Нортона отдушиной и топливом. Аня была единственной, кто не боялась оспаривать его идеи, заставляя их оттачиваться, как клинок.

Однажды утром, придя в институт, они обнаружили, что с сервера пропали несколько файлов. Не критически важных, но содержащих предварительные наброски по расширению проекта на федеральный уровень и психологические портреты некоторых чиновников, которые могли стать союзниками или противниками. Взлом был чистым, профессиональным. Внутренним.

Кощей, бледный как полотно, доложил:

«Логины не взламывались.Использовались валидные учетные данные. Волкова. Вчера вечером».

Волков отрицал. Он был в ярости. Его прямой, солдатский взгляд не моргал.

«Это провокация.Я не идиот, чтобы светиться своими же картами. Меня подставили».

Нортон молча смотрел на него,пытаясь почувствовать. Его Дар, тонкий инструмент, сейчас давал сбой. В Волкове была ярость, обида, но не вина. Или он был слишком хорошим актером.

«Кому мог быть интересен доступ от твоего имени?»— спросила Аня, изучая Волкова с холодной проницательностью, которой он от нее не ожидал.

«Тому,кто хочет раскола. Кто хочет, чтобы Нортон выгнал одного из лучших своих учеников, породив недоверие среди остальных».

Подозрение пало на «стажера» от Глебова — тихого, незаметного IT-специалиста по имени Денис. Но доказательств не было. Нортон принял тяжелое решение: Волкова не отстранять, но ограничить доступ к некоторым данным. Доверие было подорвано. В аудитории во время лекций витала новая, незнакомая субстанция — подозрительность. Первая трещина в идеальном кристалле синхронизации.

В тот же вечер Аня застала Нортона в его кабинете. Он стоял у окна, сжав кулаки, и смотрел на огни города.

«Ты чувствуешь это?— спросил он, не оборачиваясь. — Шум. Они вносят шум в систему. Не извне. Изнутри. Это самый эффективный способ разрушить резонанс. Достаточно внести диссонанс в один ключевой узел».

Она подошла сзади,обняла его, прижалась щекой к спине.

«А ты знаешь,что происходит с оркестром, когда один инструмент фальшивит? Дирижер не выгоняет его сразу. Он заставляет весь оркестр играть так чисто и мощно, чтобы фальшивая нота потерялась, стала очевидной для всех, в том числе для того, кто ее издает. Или… чтобы тот, кто ее издает, не выдержал и замолчал сам. Усиль сигнал, Марк. Не защищайся. Атакуй большей ясностью, большей открытостью, большими результатами».

Он обернулся, притянул ее к себе и поцеловал. Это был не нежный поцелуй, а жесткий, почти отчаянный, поцелуй тонущего, который нащупал твердую землю. В нем была благодарность, страх, любовь и та самая ярость, которую она призывала использовать.

«Ты права.Завтра я объявляю о старте нового проекта. Федерального. «Синхронизированный город». Мы выберем один город-миллионник и попробуем применить всю методологию комплексно. От ЖКХ до культуры. Публично. Со всеми рисками. Пусть пытаются воровать файлы. Мы выложим все в открытый доступ. Пусть вносят шум. Мы увеличим громкость музыки».

В его стальных глазах горел огонь не идеалиста, а полководца, принявшего решение о генеральном сражении. Битва за будущее системы переходила в решающую фазу. А Глебов, где бы он ни был, наверняка потирал руки: его провокация сработала. Нортон вышел из тени, сделал себя мишенью. Теперь можно было бить наверняка.

ГЛАВА 13: РАЗГОВОР В ТИШИНЕ

Вызов в Кремль пришел не через Строганова, а через личного референта Президента. Время — девять вечера. Формат — «неформальная беседа». Нортон приехал в темном костюме, но без галстука, следуя негласной рекомендации. Его провели не в кабинет, а в небольшую, уютную комнату с видом на ночную Москву-реку и освещенный собор Василия Блаженного. Здесь стояли не официозные кожаные кресла, а глубокий диван и пара кресел у камина, в котором потрескивали настоящие дрова. Пахло древесиной, старыми книгами и дорогим коньяком.

Президент был в простом темном свитере и брюках. Он казался уставшим, человечным, без того ледникового щита официальности.

«Садитесь,Марк Ильич. Коньяк? Или чай? Я сегодня за чай. Доктора бурчат».

«Чай,пожалуйста, — кивнул Нортон, удивленный обстановкой.

Президент сам налил ему чай из фарфорового чайника в такую же чашку.

«Ваши успехи в регионах…читаю сводки. Не те, что Строганов готовит. А те, что мои старые товарищи присылают. Из глубинки. Там вас уже и «волшебником» называют, и «новым Столыпиным». И боятся, и ждут».

Нортон осторожно взял чашку.

«Я не стремлюсь к эпитетам,господин Президент. Только к результату».

«Результат— это хорошо. Но он рождает зависть. И страх. Вы знаете, что вам уже в Думе прозвище придумали? «Сероглазый король». Полушутя, полусерьезно».

Нортон позволил себе улыбнуться.

«Лучше,чем «сероглазый вредитель».

«Пока что,— Президент отхлебнул чаю, помолчал. Его взгляд стал отстраненным, будто смотрел не на огонь в камине, а куда-то в прошлое. — Вы говорите о системе. Об алгоритме. О преодолении отчуждения. Знаете, когда я пришел работать сюда, в эти стены, тридцать лет назад… я тоже верил в систему. В четкие инструкции, в вертикаль, в планы. А потом увидел, что система — это люди. И люди эти не винтики. Они… они как песок. Сухой песок. Попробуй построить из него что-то — рассыпается. Намочи — становится грязью, вязкой и бесформенной. Удержать баланс… невероятно сложно».

Он повернулся к Нортону.

«Вы предлагаете не воду,не клей. Вы предлагаете… резонансную частоту. При которой песчинки сами начинают выстраиваться в узор. Это, если хотите, моя давняя мечта. Не управлять кнутом и пряником. А задавать тон, ритм, в котором управление становится естественным. Почти ненужным».

«Вы описываете идеал, к которому можно только стремиться», — заметил Нортон.

«Стремиться уже есть к чему?— в голосе Президента прозвучала легкая, усталая ирония. — Позволю себе маленькую историю. Не для прессы. Когда я был губернатором, в одном районе был завод, градообразующий. Руководство воровало, рабочие пили, экология — катастрофа. Я сменил директора, прислал своих контролеров, влил деньги. Через год — все то же самое. Потом я приехал туда не с проверкой, а просто поговорить. Собрал в цеху стариков, ветеранов завода. Не спрашивал про планы. Спросил: «Что здесь производили самого лучшего за всю историю?» И они оживились. Стали рассказывать про уникальный сплав, который делали для космоса в 70-х. Глаза горели. А потом один старик сказал: «А сейчас мы дерьмо делаем. И сами дерьмом становимся». И в этой фразе была вся боль. Я не дал им денег или приказов тогда. Я сказал: «Давайте сделаем снова этот сплав. Не для космоса. Хоть для велосипедных рам премиум. Чтобы вы снова могли гордиться». И знаете, что случилось? Они сами нашли резервы, сами выгнали вороватых снабженцев, сами наладили контакты с малым бизнесом. Завод не спасся, время его ушло. Но они ушли с высоко поднятой головой и открыли несколько маленьких цехов по производству того самого сплава для нишевого рынка. Система — не сработала. Сработало другое. То, что вы называете «синхронизацией вокруг общей цели, наполненной смыслом».

Нортон слушал, зачарованный. Это была живая иллюстрация его теории, рассказанная человеком, который прошел путь от веры в систему до понимания ее пределов.

«Вы сделали то,что делаю я. Без моего дара. Просто как человек».

«Как уставший человек,который хотел увидеть хоть одну искру, — поправил Президент. — Ваш дар, Марк Ильич… я не знаю, что это. Генетика, тренировка, Божий промысел. Не важно. Важно, что это инструмент, который может запускать этот процесс не случайно, не раз в десять лет, а системно. Вы создаете не просто успешные проекты. Вы создаете… кадровый резерв новой формации. Людей, которые мыслят иначе. Которые видят не должности, а процессы. Не врагов, а диссонансы, которые нужно устранить. Это бесценно. Для страны. Для будущего, которого я уже, наверное, не увижу».

В его голосе прозвучала такая щемящая, не прикрытая властью усталость и надежда, что Нортон не нашел слов.

«Поэтому,— продолжал Президент, его взгляд снова стал острым, государственным, — я даю вам карт-бланш на проект «Синхронизированный город». Выберите город. Не самый простой. Тот, где больше всего проблем. Я обеспечу вам прикрытие с верху. Но! — он поднял палец. — Официальной поддержки не будет. Вы будете наемными консультантами мэрии. Если провалитесь — это ваш провал. Я не смогу вас спасти. Глебов и его партия в Думе разорвут вас. Если преуспеете — слава будет ваша. И тогда… тогда мы поговорим о масштабировании на другой уровень. Возможно, о создании официальной Школы при Администрации. А пока — эксперимент. Рискованный. Вы согласны?»

Нортон чувствовал, как тяжесть ответственности и восторг от оказанного доверия борются в нем. Он встретился взглядом с Президентом. Не с главой государства. С человеком, передающим эстафету.

«Согласен.И благодарю за доверие. И за историю. Она… важнее любой инструкции».

Президент кивнул,и в уголках его глаз обозначились легкие морщинки-лучики, намек на улыбку.

«Чаю еще?А то остывает. И расскажите мне про этого вашего Волкова. Про то, как вы его защитили, не защищая. Интересная тактика…»

Они просидили еще час, разговаривая не как правитель и подданный, а как два стратега, два уставших идеалиста, нашедших друг в друге родственную душу. Нортон уезжал с чувством, что за его спиной теперь стоит не просто власть, а понимание. И это было сильнее любой охраны.

ГЛАВА 14: ГОРОД ДИССОНАНСА. УСПЕХИ ГРУППЫ

Городом-полигоном стал «Верхнекамск», индустриальный гигант с населением под миллион, задыхающийся от экологических проблем, разрывающийся между градообразующим химическим гигантом «ХимПромом» и возмущенными жителями. Мэр был слабым, совет директоров «ХимПрома» — всесильным и циничным, активисты — радикальными.

Группа синхронизаторов высадилась здесь десантом. Нортон, Аня, Волков, Лидия и еще пятеро лучших учеников. Они сняли целый этаж в заброшенном ДК рядом с заводом. Их штаб-квартира мгновенно стала легендой: рядом с ноутбуками и интерактивными досками стояли банки с домашними соленьями от местных бабушек (инициатива Ани по «налаживанию тылового снабжения») и самовар, который топили круглосуточно.

Первым делом Нортон сделал невозможное: он собрал за одним столом мэра, технического директора «ХимПрома» и лидера самого радикального эко-движения «Чистый Верхнекамск». Разговор длился восемь часов. Нортон не предлагал компромиссов. Он заставил их говорить на языке цифр и последствий.

«Вы,— сказал он директору, — платите миллиарды штрафов и на репутационные потери. Вы, — обратился к активисту, — тратите жизнь на пикеты, которые только укрепляют позиции вашего врага. Вы, — взгляд на мэра, — теряете город, который либо умрет от завода, либо умрет без него. Давайте перестанем быть актерами в плохой пьесе. Давайте напишем новую. Где вы все — не враги, а соавторы решения».

Его Дар работал на пределе, сглаживая ярость, переводя эмоции в русло задач. К концу дня они не подружились, но подписали протокол о намерениях создать совместную рабочую группу. Сенсация!

Волков взял на себя безопасность и логистику. Он синхронизировал работу городской полиции, частных охранных предприятий завода и дружинников из числа активистов, создав единую систему мониторинга криминогенной обстановки. Через месяц уличная преступность упала на 25%. Местные СМИ, сначала настроенные скептически, запестрели заголовками: «Полковник Волков навел порядок там, где не могли десятилетиями».

Лидия занялась здоровьем. Она объединила заводских медиков, городские больницы и волонтеров-экологов. Вместо взаимных обвинений они начали совместное эпидемиологическое исследование: как именно выбросы влияют на конкретные заболевания. Цифры, а не крики. На основе данных они разработали программу целевых обследований и мер профилактики, которую согласился финансировать… «ХимПром», чтобы снизить выплаты по искам. Это был прорыв.

Аня стала «голосом и душой» проекта. Она вела блог «Дневник синхронизатора», где честно писала о трудностях, смешных моментах (как Волков учил активистов строем ходить для координации на пикетах), маленьких победах. Ее читали и в Кремле, и в хижинах на окраинах. Она же придумала «Ярмарку смыслов» — городской фестиваль, где заводчане показывали, что они производят, а активисты — какие технологии очистки существуют в мире. Люди впервые увидели друг в друга не абстрактных «вредителей» или «романтиков», а соседей.

Успехи были ошеломляющими, но не мгновенными. Раз в неделю вся группа собиралась на «разбор полетов» у самовара. Это были не отчеты, а сеансы коллективной рефлексии.

«Сегодня на совете директоров я почувствовал,как старый главный инженер начал «резонировать», — говорил Нортон. — Он перестал видеть в нас угрозу, начал предлагать технические решения. Это точка роста».

«А у меня проблема,— хмурился Волков. — Две бригады мусорщиков. Одни за мэра, другие связаны с местным ОПГ. Они саботируют друг друга. Я пытаюсь их объединить общей целью — чистотой района, но пока только драка была у контейнеров».

«Драка— это тоже форма коммуникации, — philosophically заметила Аня, разливая чай. — Значит, энергия есть. Надо ее перенаправить. Предложи им не просто убирать, а устроить конкурс. Чей район к субботе будет чище. С призом от… от нас. Пиццей. Все любят пиццу».

«Пицца как инструмент синхронизации,— усмехнулся Нортон. — Гениально в своей простоте. Попробуй, Артем».

И Волков пробовал. И это срабатывало. Группа училась на ходу. Они обнаружили, что когда они все вместе обсуждают проблему, решения приходят быстрее и изящнее. Это был тот самый «групповой разум», резонанс, о котором говорил Нортон. Они начинали чувствовать друг друга с полуслова, предугадывать действия. Это было немного жутко и невероятно эффективно.

ГЛАВА 15: ТРЕЩИНА В РЕЗОНАНСЕ. ЛОВУШКА ДЛЯ КОРОЛЯ

Успех в Верхнекамске стал слишком заметным. Рейтинги Нортона и его «команды мечты» взлетели. В столице заговорили о том, что «Сероглазый король» готовит плацдарм для большого политического рывка. Глебов в своих ток-шоу начал открыто называть проект «тоталитарной сектой, захватывающей город за городом».

Именно в этот момент Нортон получил приглашение выступить на крупнейшем экономическом форуме в Питере с ключевым докладом о «будущем управления». Это был всероссийский, нет, международный уровень. Признание. Шанс донести идеи до мировой элиты.

Аня была против.

«Это ловушка,Марк. Слишком ярко, слишком рано. Ты станешь мишенью номер один. Глебов что-то замышляет, я чувствую».

«Если мы прячемся,мы уже проиграли, — возражал Нортон. — Нужно говорить. Нужно, чтобы идея вышла за пределы нашей страны. Это следующий шаг».

Волков,обычно молчаливый, поддержал Аню:

«Безопасность будет невозможно обеспечить на все сто.Форум — это тысячи людей, сложная инфраструктура. Я против».

Но Нортон, окрыленный успехами и той тихой поддержкой, что чувствовал от Президента, принял решение ехать. Он был уверен, что его Дар, его умение владеть аудиторией, защитят его лучше любой охраны.

Перед отъездом они с Аней устроили «тихий вечер» в своем верхнекамском ДК. Готовили вместе пасту на маленькой кухонке.

«Обещай мне быть осторожным,— сказала она, счищая чеснок. — Не лезть в толпу. Смотреть по сторонам. Ты ведь не Супермен, в конце концов. Ты человек, который может простудиться и обжечься о сковородку».

«Обещаю,— он обнял ее сзади, прижавшись подбородком к макушке. — И привезу тебе из Питера тот самый марципан, который ты любишь. В железной коробочке».

«Главное— привези себя. В целости и сохранности. Без марципана обойдусь».

Он улетел с Волковым и двумя охранниками. Аня осталась, чтобы координировать работу на месте. В ночь перед его выступлением она не сомкнула глаз. Что-то грызло ее изнутри.

Форум был помпезным. Зал на несколько тысяч человек. Нортон вышел на сцену под вспышки камер. Его серые глаза, усиленные огромными экранами, казалось, смотрели на каждого. Он начал говорить. О цифровом разуме городов. О преодолении социального энтропии. О новом типе лидерства — не героического, а каталитического. Зал слушал, затаив дыхание. Даже скептики понимали — они видят рождение новой идеологии, облеченной в плоть убедительности.

И в самый кульминационный момент, когда Нортон говорил о «доверии как о фундаментальном алгоритме», в зале погас свет. Не везде. Только над сценой и в ее районе. На секунду воцарилась тишина, а затем раздался хлопок. Не громкий, не взрыв. Как будто лопнула огромная шина или сработал мощный светошумовой патрон где-то за кулисами.

На сцене воцарилась паника. В темноте, в криках, Нортон почувствовал резкую боль в плече, будто от удара тупым предметом. Его оттолкнули, он споткнулся о провод. Кто-то схватил его за руку — Волков.

«Вниз!На пол!» — рычал тот, накрывая его собой.

Происшествие длилось меньше минуты. Свет включили. На сцене была суматоха. Нортона подняли. На левом плече его темного пиджака была странная, мокрая на ощупь дырка и ссадина. Как будто в него выстрелили из травматического пистолета холостым патроном с близкого расстояния. Пуля, если она и была, не пробила — возможно, из-за того, что он споткнулся и движение было не прямое. Или стреляли чем-то другим. Осветительно-шумовым зарядом? Но боль была настоящей. И главное — послание было ясным: «Мы можем достать тебя где угодно. Даже здесь. Это не покушение. Это демонстрация».

Охрана форума, прибывшая с опозданием, ничего не нашла. Стрелявший растворился в хаосе. Нортон, бледный, но собранный, дочитал речь под гром аплодисментов — теперь уже не только за идеи, но и за хладнокровие. Но внутри все леденело. Они были правы. Это была ловушка. И он в нее попал.

В самолете обратно Волков мрачно сказал:

«Это профессионалы.Не убить. Напугать. И дискредитировать службу безопасности форума. И твою собственную. Теперь все будут говорить: «Нортон не может обеспечить даже свою безопасность, как он может управлять страной?»

«Значит,ответом должны быть не усиленные меры безопасности, — тихо сказал Нортон, глядя в иллюминатор на проплывающие облака. — Ответом должен быть еще больший масштаб. Еще более смелый проект. Чтобы они поняли: запугать нельзя. Можно только временно отсрочить». Он посмотрел на синяк, проступающий на плече под рубашкой. Больше всего в тот момент он думал не о себе, а о Ане. Как он посмотрит ей в глаза после того, как проигнорировал ее предупреждение? И как он сможет теперь гарантировать, что следующая демонстрация не будет направлена на нее?

Он приземлился, держа в руках железную коробочку марципана. И чувствуя, что эпоха относительно безопасного эксперимента закончилась. Началась война на поражение. И его «каста синхронизаторов» должна была либо стать непробиваемой броней из взаимопонимания и эффективности, либо разлететься оскалом первой же настоящей атаки. Его дар проснулся для убеждения. Теперь ему предстояло научиться использовать его для выживания и защиты тех, кто стал ему дороже любой идеи.

ГЛАВА 16: МЯГКАЯ СИЛА ПЕТРОГРАДА

Боль от демонстративного «выстрела» на форуме заживала, но урок был усвоен. Нортон усилил меры безопасности, но не для себя, а для Ани и ключевых членов команды. Волков создал систему ротации и взаимного прикрытия, встроив в нее даже некоторых проверенных активистов из Верхнекамска. Ответом на запугивание стала не тишина, а новая инициатива — «Открытый код управления». Все методички, алгоритмы, кейсы успехов и неудач были выложены в общий доступ. «Если хотят украсть идеи — пусть берут. Но украсть можно файл, а не умение ими пользоваться», — говорил Нортон.

Идеи подхватили. Особенно громко — в Петербурге, который местные левые активисты, ностальгирующие по духу 1917-го, упорно называли «Петроградом». Здесь, на фоне прекрасной архитектуры и депрессивных промышленных окраин, зрело особое недовольство. Не такое, как в Верхнекамске — экологическое и локальное. Идейное. Сильное левое движение «Красный Петроград», объединявшее профсоюзных лидеров с гигантских заводов (вроде «Адмиралтейских верфей» и «Кировского завода»), молодых левых интеллектуалов из университета и даже часть чиновников городской администрации, разочарованных централизацией и коррупцией.

Их лидер, Виктор Лавров, был харизматичным пятидесятилетним потомственным рабочим с «Балтийского завода», отсидевшим в 90-е за защиту цеха от рейдеров. У него была окладистая седая борода, умные, насмешливые глаза и привычка говорить образами.

Первым контактом стал не звонок, а визит. Лавров просто приехал в Верхнекамск, нашел штаб в ДК и попросил встречи. Нортон принимал его в своем кабинете, стены которого были увешаны схемами и фотографиями с «Ярмарки смыслов».

«Нортон, — начал Лавров без предисловий, усаживаясь в кресло и оглядываясь. — Читал твои «коды». Умно. Очень. Но для буржуазного реформизма. Ты латаешь дыры в тонущем корабле, пока он везет награбленное в трюмах».

«А вы предлагаете потопить корабль,надеясь, что команда выплывет на обломках?» — парировал Нортон, предлагая гостю чай.

«Я предлагаю построить новый корабль.С новой командой. Из тех, кто его и будет вести. Советы, Нортон. Настоящие. Не как у тебя — консультационные советы при мэрии. А как органы власти. Чтобы рабочий у станка выбирал своего делегата, который будет реально решать, что делать с прибылью завода, а не наблюдательный совет акционеров в Лондоне или на Кипре».

Диалог был острым, но уважительным. Лавров видел в Нортоне не врага, а заблудшего, но ценного союзника.

«Твой«дар», — говорил Лавров, — это, по сути, умение нащупать классовое сознание и помочь ему кристаллизоваться. Но ты останавливаешься на полпути. Ты помогаешь людям договориться с хозяевами. А нужно помочь им понять, что хозяева — не нужны».

«Национализация?Возврат к плановой экономике? — скептически качал головой Нортон. — История показала неэффективность».

«История показала неэффективность бюрократического централизма!— оживился Лавров. — Я говорю о демократии на производстве. О том, чтобы стратегические отрасли — недра, энергетика, ВПК — работали на страну, а не на офшоры. А управляли бы ими советы специалистов и рабочих. Под контролем государства, да. Но не под каблуком коррумпированных назначенцев. Ты же сам борешься с коррупцией и неэффективностью! Мы предлагаем системное решение».

Аня, присутствовавшая на встрече, спросила:

«Виктор,а что с малым и средним бизнесом? С тем же кафе на углу? Его тоже национализировать?»

Лавров рассмеялся:

«Деточка,мы не маньяки. Кафе пусть работает. Речь о магистралях экономики. О том, что определяет суверенитет. И, — он снова посмотрел на Нортона, — о кадрах. Твои «синхронизаторы»… они ведь по сути — новые управленцы. Не бюрократы, а организаторы. Представь, если бы они работали не на ублажение частного собственника или чиновника, а на реализацию плана, принятого коллективом предприятия и одобренного обществом. Их эффективность взлетела бы в разы!»

Нортон чувствовал мощную логику и искреннюю убежденность Лаврова. Это была не популистская демагогия, а проработанная, пусть и утопичная на первый взгляд, альтернатива. И она находила отклик. Петроград бурлил. На заводах уже проводились неофициальные выборы «советов инициативных работников», которые по сути дублировали и ломали работу официальных профсоюзов и менеджмента. Власти смотрели на это сквозь пальцы, не зная, как реагировать.

ГЛАВА 17: БЮРОКРАТИЧЕСКИЙ ЛЕДОКОЛ

Пока Нортон дискутировал с левыми, его основная война шла на другом фронте — с коррупционной бюрократией, которая оплела госзакупки, регулирование и распределение средств как раковая опухоль. Пилотный проект по цифровым госзакупкам в одном из министерств, который курировал ученик Нортона, наткнулся на стену.

Молодой реформатор, Алексей, прислал отчаянное сообщение: «Марк Ильич, они не ломают систему. Они ее используют. Все по закону. Тендер выигрывает их подставная фирма, потому что у нее на бумаге идеально составлен пакет документов и чуть более низкая цена. А потом идут дополнительные соглашения, и цена вырастает втрое. Или они заваливают настоящих участников тысячами мелких претензий и судебных исков, затягивая процесс на годы. Это легальный саботаж».

Нортон понял, что имеет дело не с отдельными ворами, а с системой, где коррупция стала экосистемой. Чтобы сломать ее, нужен был не просто новый алгоритм, а «ледокол» — политическая воля и метод, который переиграет их в их же игре.

Он собрал свою команду и устроил мозговой штурм. Волков предлагал силовые варианты: «Дать информацию в Следственный комитет, прижать через ФСБ».

«Они там свои люди,— возразила Лидия. — Информация «потеряется»».

«Нужно создать такой публичный резонанс,чтобы нельзя было замолчать, — сказала Аня. — Но как? Сухие цифры никого не волнуют».

И тут Нортона осенило. Он вспомнил историю Президента о сплаве.

«Мы сыграем на их поле,но по нашим правилам. Мы не будем бороться с их фирмами-однодневками. Мы создадим свою. Не для воровства. Для демонстрации абсурда».

«Как это?»— не понял Волков.

«Мы найдем самый абсурдный,самый раздутый госзаказ. Например, «разработка концепции по озеленению территории ведомства за 50 миллионов». И наша подставная фирма, идеально «серая» и законная, выиграет тендер. А потом мы публично, на всех площадках, начнем транслировать процесс «работы». С веселыми отчетами: «Сегодня наши специалисты изучали тень от кленов в 14:35». «Купили дизайнерские карандаши для эскизов травы за 300 тысяч». Доведем абсурд до гротеска. Сделаем из этого реалити-шоу. Пусть вся страна видит, как их деньги превращаются в пыль. И главное — все будет абсолютно легально, по их же правилам. Они не смогут нас остановить, не признав, что система — идиотская».

Идея была рискованной и блестящей. Это была синхронизация не для созидания, а для обнажения язвы. Команда, загоревшись, начала работу. Кощей нашел идеальный тендер — закупку «комплексного анализа социокультурного пространства» для одного из агентств. Сумма — 70 миллионов. Аня стала «директором» фирмы «Прогресс-Концепт», Волков обеспечил «безопасность», а Лидия наняла пару голодных, но талантливых студентов-социологов, которые снимали весь процесс на видео с саркастичными комментариями.

Когда первый ролик «Как мы выиграли тендер, имея уставный капитал в 10 тысяч рублей» стал вирусным, в коридорах власти началась тихая паника. Чиновники не могли отменить тендер — это было бы признанием ошибки. Не могли засудить — все по закону. Они попытались давить через банки, но «Прогресс-Концепт» работал только с наличными от заказчика (что, опять же, было в рамках закона). Публика хохотала, а депутаты от оппозиции начали задавать неудобные вопросы.

Это был новый вид войны. И она работала.

ГЛАВА 18: ВЕЧЕРНИЙ ЧАЙ В КРЕМЛЕ. ВЗГЛЯД НА ЛЕВЫХ

Вызов к Президенту поступил снова вечером, снова в неформальной обстановке. Тот же кабинет с камином. Но на этот раз на столе, рядом с чайником, лежала распечатка — скриншоты из блога «Прогресс-Концепт» и сводки по активности «Красного Петрограда».

«Садитесь, — Президент казался озабоченным. — Вы, Марк Ильич, запустили в систему сразу два вируса. Один — развлекательный, который показывает всем, что король-то голый. Другой… идеологический, который предлагает нового короля. Или, точнее, предлагает упразднить королевскую власть вообще».

Нортон молча ждал.

«С«ледоколом» вашим — умно. Больно. Но полезно. Заставляет шевелиться. Я уже получил три рапорта с предложением «пресечь деятельность псевдо-фирмы». Я велел не трогать. Пусть вскрывает нарыв. Но левые в Петрограде… это другая история».

Он отхлебнул чаю, смотрел в огонь.

«Лавров…я его знаю. Честный, фанатично преданный идее. Не продастся. Такие опаснее Глебова. Глебову нужны деньги и влияние. Лаврову — переустройство мира. И у него есть рычаги. Гигантские заводы. Интеллигенция. Исторический бренд Петрограда. Если он договорится с вами… он получит вашу методологию, ваш «дар» для структурирования своих советов. И тогда это будет уже не клуб мечтателей, а реальная политическая сила. С четкой структурой, с кадрами, с идеологией. Вы это понимаете?»

«Понимаю, — кивнул Нортон. — И я с ним дискутирую. Его идея советов… в ней есть зерно. Зерно прямой демократии, преодоления того самого отчуждения».

«И чем это кончилось в 1917-м?— мягко спросил Президент. — Советы быстро стали инструментом одной партии. Потому что прямая демократия — штука неэффективная для управления сложной системой. Нужны профессионалы. Ваши синхронизаторы — они и есть те самые профессионалы. А Лавров предлагает выбирать управленцев от станка. Блестящий инженер — не значит блестящий управленец. Это разные компетенции».

«Но он прав в главном, — вдруг четко сказал Нортон. — Стратегические отрасли не могут быть игрушкой олигархов. Они должны работать на страну. И управление ими должно быть прозрачным и подконтрольным обществу. Не через советы рабочих, может быть. Но через вашу же «вертикаль», очищенную от коррупции и наполненную кадрами, которые мы готовим. Национализация — не самоцель. Цель — суверенитет и эффективность. Если этого можно добиться без тотальной национализации, но с жестким госконтролем, цифровым следом каждой копейки и ответственностью управляющих — разве это не лучше?»

Президент задумался.

«Вы предлагаете третью силу?Не частники-олигархи, и не советы, а государство как эффективный менеджер, укомплектованное вашими кадрами?»

«Государство как платформа.Как операционная система. А стратегические компании — как приложения, которые на ней работают. С открытым кодом финансов и решений. Управляемые не по принципу «папа-олигарх сказал», а по принципу ключевых показателей эффективности для страны. И да, с участием представителей трудовых коллективов в наблюдательных советах. Не для управления токарным станком, а для контроля за тем, чтобы прибыль не утекала в офшоры, а инвестировалась в развитие и социалку».

Долгая пауза. Президент медленно покачал головой, но в его глазах была не отрицающая, а оценивающая мысль.

«Опасно.Очень. Это подрыв основ. Не экономических даже — властных. Те, кто держит эти активы, они ведь не просто так. Они — часть системы поддержания стабильности. Вернее, ими стали».

«Стабильность гниения,— жестко сказал Нортон. — Как в Верхнекамске. Вы же сами видели. Рано или поздно она рухнет. И тогда придут Лавровы с их простыми и жесткими решениями. Я предлагаю управляемую трансформацию. Эволюцию, а не революцию. Но для этого нужно…»

«…нужно,чтобы я сделал выбор, — закончил Президент. — Между старыми элитами, которые меня держатся, но губят будущее, и новой элитой, которую вы растите, но которая еще не окрепла. И при этом отбиваться от левых, которые ждут слабины с любой стороны».

Он поднялся,прошелся к окну.

«Лавров прислал мне письмо.От имени «советов Петрограда». Вежливое, твердое. Предлагают диалог. Говорят, видят во мне не «царя», а «верховного арбитра в период исторического перелома». Умно. Они играют в долгую. И знаете что? Я им отвечу. Приглашу. Но неофициально. И я хочу, чтобы вы там были, Марк Ильич. Как… мост. Как переводчик между их языком революции и языком государственного управления. Сможете?»

Это был новый, головокружительный уровень доверия и опасности.

«Смогу,— сказал Нортон без колебаний. — Но при условии, что это будет не игра в поддавки. Что вы дадите мне и Лаврову четкие рамки: что обсуждаемо, а что — нет. Красные линии».

«Красные линии,— кивнул Президент. — Одна: территориальная целостность. Две: недопущение насилия. Три: верховенство действующей Конституции как рамки для изменений. Все остальное… можно обсуждать. Включая формы контроля над стратегическими активами. Включая… эксперименты с участием трудовых коллективов на отдельных предприятиях. Под вашим контролем. Как в Верхнекамске, только сложнее. Это будет ваш самый трудный тест, Марк Ильич. Синхронизировать не жителей с мэрией, а революционеров с государством. Если справитесь… тогда мы поговорим о самом главном. О преемственности. О том, как ваша «каста» может стать не экспериментом, а стержнем новой системы управления. Системы, которая переживет и меня, и Глебова, и, возможно, даже Лаврова».

Нортон выходил из Кремля, чувствуя, как земля уходит из-под ног и открывается бездна. Ему поручили невозможное. Но в этой невозможности был шанс на все. Он достал телефон, набрал номер Ани.

«Привет.Все в порядке. Но будет жарко. Очень. Закажи нам билеты в Петроград. И… купи что-нибудь теплое. Там, говорят, дуют ветра перемен».