Примерный сын

Унылый пейзаж за окном надоел до того, что утром не хотелось отрывать голову от подушки. Дом стоял затерянным между лесом и автострадой, от дикой природы рядом было только поросшее сорняками поле, а от цивилизации — бензоколонка, грязный воздух и мусор, который часто выбрасывали прямо из окон проезжающих автомобилей. На этой бензоколонке Морган работал днем, порой разглядывал клиентов и строил догадки об их занятии и образе жизни. Но чаще он думал о том, как бы поскорее сбежать домой и забиться в свой угол, с любимыми видеоиграми, банкой энергетика и пакетом чипсов. Ведь и эта радость часто была недолговечной — пока не просыпался отец, мучающийся жестким похмельем.

Эндрю уже несколько лет жил в основном на пособие и зарплату сына, не считая периодических заработков, о которых Морган старался не думать. И отцу от жизни было надо еще меньше — виски и охота, в которой мужчина когда-то преуспевал. Годы, потеря жены и пьянство сделали свое черное дело, отняли скорость и зоркость, и теперь Эндрю в основном обходился капканами и ловушками, а главным оружием стала дубина, которой он добивал раненых зверей. Словом, эта охота все больше напоминала банальное живодерство, но Морган не упрекал отца. По большому счету, парень стерпел бы всякое, лишь бы Эндрю поменьше его трогал и донимал страданиями о былом, в котором правда давно и прочно переплелась с несбывшимися фантазиями.

Умывшись, позавтракав парой сэндвичей и почистив зубы, Морган стал собираться на работу, но не успел выйти за дверь по-тихому, — в комнате, которую Эндрю до сих пор гордо называл кабинетом, послышался скрип продавленного дивана, кряхтение и хруст пальцев. Эту отцовскую привычку Морган с детства не выносил, а мать относилась к ней с юмором. Но она умерла несколько лет назад, ушла вместе с праздничными бисквитами, таинственными сказками и духами с ароматом полыни, а сейчас наступал очередной день сурка. Что и говорить, в свои двадцать три года Морган порой чувствовал себя старым и потрепанным брюзгой, не лучше отца.

Эндрю, шаркая ногами, вошел в кухню в засаленном халате, достал банку пива и открыл какие-то консервы. Сына он будто не замечал, но после первого глотка быстро подобрел и сказал:

— Ты опять до рассвета за своими игрушками просидел? Погляди на себя, в мешках под глазами скоро деньги можно будет прятать!

— Если бы они у нас были, — мрачно усмехнулся Морган и не стал напоминать отцу, что сам он в сорок пять лет уже выглядит на все шестьдесят.

— Обижаешь! — заулыбался Эндрю. — Мне тут такое дельце подкинули, что пальчики оближешь! Правда, идти придется далеко, почти до устья реки, где обычно олени пасутся. Но если все выгорит, мы хоть немного поживем как люди!

— Олени, говоришь? — нахмурился Морган. Ему доводилось помогать отцу с добычей шкурок рысей, енотов и даже лис, которые неплохо шли на черном рынке, но оленями Эндрю прежде не интересовался.

— Ну а чем они хуже? Умные люди говорят, будто вытяжка из рогов и копыт дарит богатырское здоровье и каменный стояк, а наивные люди в это верят и несут им денежки. А еще умные люди не хотят пачкать кровью руки и воротнички, поэтому с радостью предоставят это нам — не безвозмездно, конечно!

Блекло-серые глаза отца хищно блеснули, и Моргана невольно передернуло. Он решился спросить:

— Слушай, а зачем тебе деньги, отец? Ты же их все равно пропьешь, другой радости у тебя не осталось, а на меня и вовсе давно плевать.

— Вот здесь ты ошибаешься, — ответил Эндрю, — охоту я до сих пор люблю куда больше выпивки! Знаешь, как от нее адреналин бурлит? Я себя и живым-то чувствую только когда ставлю капканы, а потом забираю добычу. Пьянка — это так, типа обезболивающего...

— То есть, насчет последнего пункта возражений нет? — заметил Морган, но отец, похоже, и не сообразил, о чем речь. Что же, он действительно всю жизнь зависел от адреналина, был крайне импульсивен и вспыльчив, и порой это сильно омрачало детство Моргана. Но чаще отец все-таки выплескивал агрессию на охоте и дома царил хрупкий мир, жена получала цветы и подарки, а сын — новые игрушки. И подросший Морган привык воспринимать это как некую сделку, а большего и не ждал от единственного близкого человека. Но все же спросил:

— Допустим, что так, но почему именно олени? Представь, что бы сказала мама! Ведь у ее племени они были священными животными, а она никогда не забывала традиций.

— Она уже ничего не может сказать, а если бы и могла, — я в этом доме мужик, Морган, и мне до бабских капризов и индейского мракобесия дела нет! Но где тебе понять! — буркнул Эндрю, открывая вторую банку. — Ты же все за нарисованными монстрами гоняешься, будто в детстве застрял! А какой в этом кайф? Не сын, а недоразумение с длинными патлами...

Морган привык к этим нотациям, как к звукам радио или телевизора, но и его терпение было не безграничным, да и на работу не стоило опаздывать. Он надел потертую куртку: стояла ранняя весна, и природа не спешила баловать теплом своих зазнавшихся от удобства отпрысков. Каждую ночь спускался густой туман, и когда не спалось, Морган воображал себя пленником какого-нибудь зачарованного барьера, за которым бродят голодные до человечьей крови чудовища, а то и сам Вендиго, повелитель диких холодных лесов. Да, игровой мир затягивал его и зачастую подменял реальную жизнь, но лучше уж так, чем пить, как отец. И причинять боль живым людям и зверям, а не выдуманным персонажам...

На бензоколонке Морган немного повеселел, особенно когда увидел Соялу — местную продавщицу, которая отпускала клиентам напитки, бутерброды и всякие мелочи. Девушка была индианкой, как и мать Моргана, и на этой почве у молодых людей завязалась дружба. Она рассказывала ему про обычаи и тайны своего племени, а он вспоминал материнские сказки, и Сояла слушала их, затаив дыхание, как девочка. Впрочем, при первой встрече Морган и думал, что ей не больше шестнадцати, и с удивлением узнал, что они ровесники. Сояла почти всегда улыбалась и лучистый взгляд ее темных глаз согревал и подбадривал парня до самого вечера — он стремился урвать хоть минуту, чтобы ею полюбоваться.

Переодевшись в рабочий комбинезон и подвязав длинные черные волосы, Морган взялся за заправочный пистолет. По пятницам был большой наплыв клиентов, и к обеду парень уже с трудом разгибал спину. «Все-таки не стоит так засиживаться за играми» — заключил он с тоской. В перерыв они с Соялой договорились перекусить вместе в подсобке, и она сразу заметила, что ему нездоровится.

— Я могу помассировать тебя, — предложила Сояла, — бабушка учила меня находить болевые точки и исцелять их энергетическим путем. Она говорила, что мне достались хорошие, умелые руки.

— Ну давай попробуем, — сказал Морган недоверчиво, но когда она коснулась его кожи под футболкой, тепло приятно разлилось по телу, как река после таяния льдов, и стало уносить боль и тяжесть. Парень невольно вздохнул от облегчения и даже блаженства — руки Соялы и вправду были волшебными.

— А еще тебе стоит попить отвар из семян чиа, он придаст сил, улучшит сон и аппетит, — посоветовала девушка. — Я могу сама его приготовить для тебя.

— Спасибо, Сояла, но я не такой уж хилый, — заверил Морган с улыбкой. — Просто немного устал, а из развлечений только игры да поездка за продуктами раз в неделю. Хотя по правде говоря, ничего другого и не хочется — может, у меня депрессия, или эмоциональное выгорание, как сейчас модно говорить?

— Скорее тоска, — промолвила Сояла и посмотрела ему в глаза. — Я вижу, что тебя давно что-то гнетет, Морган, но ты отмалчиваешься. Может, настала пора выговориться? Поверь, я умею слушать, а еще знаю, что неизжитая боль приводит к тяжелым недугам.

— Пожалуй, ты права, — кивнул Морган. — Но мне неудобно просто так грузить тебя своими проблемами! Давай хотя бы погуляем или сходим в кино, и потом я все тебе по порядку расскажу.

Он сам удивлялся, что так осмелел и доверился девушке: у Моргана больше года не было никаких отношений, а романтические порывы он и вовсе давно позабыл. Но улыбка и бархатный голос индианки действовали на его очерствевшую душу так же сильно, как руки — на телесную боль, и сопротивляться этой силе Морган не мог и не хотел.

Когда Морган вернулся домой, отец, к его радости, уже спал, а на следующий день они с Соялой и вправду наведались в единственный в окрестности кинотеатр — впрочем, картина их не впечатлила и они сбежали с середины сеанса. Но Моргана куда больше волновал запах ее волос, гладкая золотистая кожа открытых плеч, тихое дыхание. Он украдкой смотрел, как она закидывает за спину длинную косу и теребит на запястье браслет с блестящими синими камушками, и от неведомого чувства перехватывало горло. На улице девушка осторожно взяла его за руку, и по телу побежали мурашки.

— Так что ты хотел рассказать? — спросила она, лукаво улыбнувшись. Морган собрался с силами и поведал о замысле отца с оленями, а заодно и о том, как они уживались после смерти матери. Сояла выслушала, ни разу не перебив, и под конец ее прекрасное лицо омрачилось, а глаза сверкнули гневом и тревогой.

— Твой отец задумал очень опасную вещь, Морган! Земля рядом с устьем реки священна, эти животные находятся под защитой богов, поэтому их пролитая кровь навлечет на вас кару. Поверь, это не шутка, — покачала головой Сояла.

— Моя мать тоже верила и старалась его отговорить, — вздохнул Морган. — Жаль, отца это не останавливало: он всегда упирал на то, что индейцы и сами охотятся.

— Да, но в моем племени было принято убивать только по нужде, и то с благодарственным воззванием к небесам, — возразила Сояла, — а никак не ради прихоти. И потом, обрекать животное на мучения в капкане... Увы, такие изуверы встречались и среди нас, но их всегда презирали! Ни один честный охотник не подал бы им руки.

— Но что же мне делать, Сояла? Я никогда не одобрял то, что он творит, да и божьего наказания боюсь — я все-таки тоже индеец, хоть и полукровка. Но не бросать же его, он ведь пропадет без моей поддержки!

— Разумеется, отец есть отец, и вы на свете вдвоем остались. Но ведь ты можешь отговорить его и спасти от злой судьбы! Напомни ему, что ты давно не беспомощный ребенок, а взрослый мужчина.

— Ты не знаешь моего отца: он никогда с этим не смирится, — сказал Морган. — Слишком привык к роли домашнего царька, хотя бы с одним подданным.

— А ты, Морган? Ты тоже к этому привык?

«Нет!» — хотел крикнуть парень, излить всю боль несостоявшегося, запоздалого протеста, всю тоску по упущенному счастью, весь гнев на самого себя. Но вместо этого лишь привлек Соялу к себе за плечи, прильнул к теплому девичьему телу и нежным губам. От их сладкого вкуса закружилась голова, затем Морган с удивлением понял, что она так же охотно и трепетно целует его в ответ. Ее уступчивость и ласка словно окрылила его, и когда он снова посмотрел в глубокие темные глаза индианки, то уже не сомневался в своем решении.

Однако за порогом дома Морган снова похолодел внутри. Эндрю стоял напротив него, сложив руки на груди, зло прищурившись, почти трезвый — и от этого стало еще тягостнее.

— Где ты шлялся так долго?

— Гулял с девушкой, — ответил Морган и взглянул отцу в глаза. — А что, нельзя? Я совершеннолетний и зарабатываю сам, а значит, имею право на свободное время.

Эндрю запнулся, так как возразить было нечего, и после паузы проворчал:

— Но ты мог хотя бы позвонить! Я ведь ждал, ты мне нужен для дела. А теперь уже совсем стемнело, кто в такое время к реке ходит?

— А я не собираюсь туда идти, — ответил Морган, — и ты не должен! Твои грязные делишки мне давно поперек горла, но это уже ни в какие ворота не лезет! Убивать священное животное, и даже не для мяса или шкур, а в угоду шарлатанам, — нет, на такое я не подпишусь.

— Вижу, тебе снова кто-то промыл мозги? — огрызнулся отец. — Узнаю нотации твоей матери! Тоже спутался с индианкой? Ладно, я тебя понимаю как мужик мужика — они смазливые и горячие цыпочки, но не позволять же им тобой крутить! У нас в доме отродясь такого не водилось: сколько Нумис ни пыталась выносить мне мозг, я все решал сам!

— Я помню, как ты решал, — произнес Морган нехорошим голосом, и Эндрю невольно отступил.

— А ты, я смотрю, зубки отрастил, щенок! Но все равно, рано тебе со мной тягаться, — ухмыльнулся он. — Ты привык быть примерным сыном, Морган, и это не пройдет в один день из-за того, что сперма в голову стукнула! Эта краля и так тебе даст, и зачем из-за такой ерунды с родным отцом ругаться?

— Не смей ее оскорблять!

— А то что? — рассмеялся Эндрю, показав пожелтевшие зубы. — Ударить меня ты не посмеешь, из дома сбежать — тоже. И смотри, если завтра до заката не пойдешь со мной ставить капканы — считай, что отца у тебя больше нет. Живи со своей девкой где хочешь, только она быстро от тебя сбежит к богатому белому! Все они в душе такие...

Покашливая и хрустя пальцами, Эндрю удалился в свой «кабинет», и вскоре из-за двери послышался богатырский храп. Морган бессильно опустился на кухонный табурет, уронил голову на колени и долго сидел будто в анабиозе, — впервые за много времени его не тянуло даже играть, весь мир заполнился темнотой и смрадом, одиночеством и неприкаянностью. Последний раз такое было три года назад, когда отец напился до буйства и чуть не прибил тяжелой дверью насмерть старую кошку по кличке Бэт — прежде она была любимицей матери, а потом о ней заботился Морган. От греха подальше пришлось отдать ее соседке, и парень долго тосковал по кошке как по ниточке, связывающей с детством. Сейчас же ему казалось, что у него украли и будущее.

Наутро у Моргана сильно болела голова, но он ушел из дома еще до рассвета — впрочем, из-за тумана ему давно не удавалось поймать момент пробуждения солнца. И это невольно вызывало первобытную тоску и страхи в индейской части его души.

Работу он выполнял механически и вяло, но в конце концов руки совсем опустились и он отпросился на час раньше — коллеги знали о ситуации в семье Моргана и великодушно согласились прикрыть перед начальством. Только парень не знал, куда податься, — дома ждал отец, а иного пристанища не было.

Но тут снова выручила Сояла — предложила дождаться ее в подсобке, а потом пойти к ней домой. Морган слегка растерялся, его даже бросило в жар, но девушка безмятежно сказала, что лишь хочет отблагодарить за приглашение в кино.

— Ты ведь первый, кто позвал меня на свидание, — призналась она.

— Правда? — прищурился Морган. — Слушай, я только сейчас сообразил, что почти ничего о тебе не знаю! Разве что про твой целительский дар, а еще что ты самая красивая девчонка, какую я встречал...

— А этого мало? — сказала Сояла и погладила его по щеке. — Знаешь, Морган, иногда надо просто отпустить себя, забыть о правилах, пока они не сожрали твою душу. Самые страшные демоны обитают не в аду и не в диких лесах, а у вас в голове.

Комнатушка, которую снимала Сояла, оказалась тесной, с низким потолком, но уютной. Правда, стульев не хватило и она предложила гостю сесть на мягкую тахту, прикрытую узорным пледом. Быстро сварила кофе, от которого поплыл чудесный терпкий аромат, и налила в две большие кружки.

— Без кофе я просто жить не могу, — призналась Сояла весело, — еда мне не особо интересна, а он дает силу на весь день. Вот, теперь ты еще что-то обо мне знаешь!

— А я-то хорош: заявился к девушке даже без единого цветочка! — вздохнул Морган. — Но за последние годы я, похоже, отвык от нормальной человеческой жизни. Ты уж прости меня, Сояла...

— Ну что ты, — тихо сказала индианка, погладив его руку. Исходящее от нее тепло обволакивало подобно пуховому одеялу в морозную ночь, тревоги растворялись в нем и превращались в воспоминания или сны. Он и не заметил, когда именно она села рядом, прикоснулась к его шее и груди за воротом рубашки, — там, где был вытатуирован маленький черный паук. Этот рисунок, нанесенный вскоре после смерти матери, был для Моргана и памятной меткой, и оберегом.

Она осторожно поцеловала рисунок, и Морган улыбнулся, склонился к ней и обнял. Сояла прижалась к нему, тонкая, гибкая, почти невесомая, словно колибри с пестрыми крыльями. Она несомненно была готова подарить себя всю, а не только приют, исцеление и вкусный кофе, и Морган жаждал принять этот дар — должно же в его жизни случиться что-то светлое, яркое, сокровенное! Словно во сне, они разделили сладость и боль нового поцелуя...

Но вдруг лицо Соялы начало стремительно меняться. Глаза из темно-карих стали янтарными, с крохотной точкой зрачка и безумным огнем, лицо осунулось и заострилось, распустившаяся коса превратилась в массу черных прядей, похожих на листву в ночной чаще. Морган с ужасом отшатнулся и почувствовал резкую боль в плечах, которые она только что нежно гладила и обнимала. От острых когтей остались рваные раны, кровь потекла на покрывало и он замер, парализованный страхом, перед женщиной, которая уже совсем не походила на его подругу.

— Ты не Сояла, — прошептал он. — Ты прикинулась ею и заманила меня сюда, так?

Неведомое существо безмолвно кивнуло, улыбнулось, обнажив клыки. Даже сейчас оно было прекрасно, но эта красота больше не грела и не вдохновляла, а только лишала парня остатков воли и вкуса к жизни. В комнате запахло дымом костра, свежей кровью, смолой, а больше всего пряным звериным потом и мускусом.

— Но чего ты от меня хочешь? Убьешь или заберешь мою душу? — спросил Морган с усилием: горло за пару секунд пересохло до боли.

Женщина немного помолчала, затем сказала глухим низким голосом, который будто доносился откуда-то со стороны:

— Твоя знакомая охотно одолжила мне свое тело на эту ночь. Ты не все о ней знал: ее бабушка была могущественной жрицей и близко дружила с истинными хозяевами леса. И успела научить внучку многим премудростям, помимо исцеления...

— Выходит, она предала меня, — сказал Морган сквозь зубы и бессильно вцепился в покрывало. — А я-то надеялся, что обрел хоть одного близкого человека!

— Она хотела спасти тебя, мальчик, — невозмутимо сказала женщина. — А теперь следуй за мной: настало время повидать и твоего отца.

Она поднялась и пошла к двери, по-прежнему обнаженная по пояс, а в вырезе длинной юбки мелькнули покрытые шерстью оленьи ноги. При этом демоница ступала совсем бесшумно. Морган кое-как оттер кровь, натянул рубашку и последовал за ней. Плечи сводило судорогой, от страха тошнило и скручивало живот, и он совсем не разбирал дороги. Понял только, что городские улочки остались позади и он брел за хозяйкой леса по пустынной дороге. Затем почувствовал под ногами мягкую почву, а вокруг воцарилась невероятная, дикая, божественная тишина, нарушаемая лишь шелестом деревьев и криком совы.

— Вот и устье реки, — певуче сказала женщина, и Морган увидел водяную гладь, поблескивающую под ночным небом. Оно вдруг очистилось от тумана и простиралось во всей первозданной красе и величии.

— А вот и твой отец, — добавила она и взяла Моргана за руку. Он увидел, что Эндрю сидел прямо на земле, обездвиженный и немой, лишь его глаза метались в орбитах, полные ужаса и боли, да рот бессильно кривился, не в силах выдать ни звука. А ногу крепко сжимали острые зубья капкана, из-под которых струилась кровь.

— Отпусти его, пожалуйста, — прошептал Морган, сжав руку демоницы. — Я сделаю что угодно, увезу его подальше от твоего леса, никогда больше не дам пьянствовать и убивать зверей, — только отпусти!

— Ты давно опоздал, мальчик: он слишком много измывался над лесом, осквернял священные земли бессмысленными и садистскими убийствами и не чуял за собой ни капли вины. И ты знал, что он причинил немало боли и людям. Как думаешь, почему Сояла пошла со мной на сделку?

— Ты же сказала: из-за бабушки, — произнес Морган, искоса глядя на отца.

— Не только: у нее была подруга, работавшая официанткой в баре, где твой отец любил расслабиться пять лет назад. Он стал к ней приставать, девочка не сдержалась и дала ему пощечину, а твой отец взбесился, подкараулил ее после конца смены и изнасиловал. Как и многие, она не стала искать защиты, поделилась только с Соялой, но и та не смогла помочь ей выкарабкаться из отчаяния. Девушка погибла, пронзив себе горло куском стекла. Скажешь, что ты совсем ничего об этом не знал?

— Я слышал, как он однажды сказал матери про изнасилование, незадолго до ее смерти, — пробормотал парень, — на него спьяну что-то нахлынуло... Но я же не знал, правда это или плод его воспаленного сознания.

— Или тебе просто было все равно? — усмехнулась демоница. — Тебя не волновала судьба девушки, как и убийства зверей ради развлечения и наживы, как и жизнь твоей матери в качестве домашней рабыни, как и ее смерть с камнем на душе. Тебя устраивала такая жизнь в затхлом привычном мирке! А что временами тоска одолевала — так ты и к ней привык и не желал ничего менять. Лишь бы тебя не трогали! Морган, ты виноват ничуть не меньше отца, хотя Сояла желала отомстить только ему. Она просила за тебя, верила, что ты изменишься. А я не верю, но не могу пренебречь этой просьбой.

Она отвернулась, взмахнула рукой, и вода в реке превратилась в мутное стекло, похожее на то, в которое Морган годами бесцельно глядел через окна дома. Из зарослей леса показались неведомые существа, покрытые жесткой щетиной, с тонкими искривленными конечностями и заросшими мордами, на которых виднелись только горящие глаза и разинутые голодные пасти. Они окружили посеревшего от страха Эндрю, вцепились со всех сторон, отодрали капкан с кусками плоти, и тогда он единственный раз жутко завопил. Не то от боли, не то от застарелого страха высоты — стеклянная река стремительно уносилась куда-то вниз, а существа подняли его над крутым берегом.

Через несколько мгновений тело Эндрю рухнуло на речной панцирь, и множество осколков вцепилось в плоть, ручейки крови расползались по треснувшему стеклу, стекаясь в жуткие узоры. Свысока он походил на муху, застрявшую в алой паутине. Затем стекло окончательно просело, река вырвалась наружу и поглотила труп мужчины.

Морган отчаянно крикнул и опустился на колени, спрятал лицо в ладонях. Потом посмотрел на демоницу и безнадежно прошептал, не зная, какого желал ответа:

— А со мной ты что сделаешь?

— Я же говорила, что Сояла просила тебя не убивать, — промолвила та, — посему ты можешь идти своей дорогой. Ее ты больше не увидишь, так что разбирайся со своей жизнью сам, но я тебе не завидую. Кто-то из людей сказал: не бойся друзей — они могут только предать, не бойся врагов — они могут только убить, но бойся равнодушных, с чьего молчаливого согласия тебя могут и предать, и убить. Так вот бойся самого себя, мальчик! Ты остался наедине с тем, кто уже много раз тебя предал, — недалеко и до следующего шага.

С трудом Морган поднялся, последний раз взглянул на реку, которая лежала под звездным небом безмятежная и сытая. Лишь однажды он обернулся — женщины уже не было, на ее месте щипала траву огромная статная косуля и ее глаза блистали ярче звезд. А над передним копытцем поблескивал браслет с синими камнями.