Приятели

Посвящается никому

— Скажи, что человека отличает от куска мрамора? — спросил приятель Ж.

Приятель Н. задумался и поставил свою голову под кулак.

— Мне однажды девушка, — незнакомая, не подумай, — сказала: «Я тёплая».

— Это и есть отличие? — спросил приятель Ж.

— Верно, так и есть… — ответил приятель Н.

Приятель Н. закивал, что-то себе обдумывая; он был слабо огорчён.

— Ты знаешь, наверно, как её зовут? — спросил приятель Ж.

— Нет, не знаю… — досадно ответил приятель Н.

— Не знаешь.

***

— Так что? попьём, быть может, что-нибудь? — отозвался приятель Н., снимая шляпу.

— Да. Налей, пожалуйста, в мою чашку чая, — согласился приятель Ж. — И всё же… Та девушка: неужели нет никакой информации?

— Говорю же: нет. Я помню её, как после сна, — сказал приятель Н. с некой отстранённостью.

Приятель Ж. улыбнулся, разливая чай.

— Ты хочешь удивить меня этим? — Приятель Н. скрестил руки.

Чай вытекал из чайника медленно. Приятель Ж. продолжал улыбаться.

— Что?

***

Приятель Н. стоял на стуле и вытирал влажной тряпочкой пыльную лампу. Приятель Ж., напротив, сидя на полу, вязал небольшой свитер. Он на ощупь находил нужные клубки пряжки.

— Приятель, — вдруг заговорил приятель Н. с высунутым языком, — я, кажется, вспомнил внешность той девушки.

Приятель Ж. протяжно выдохнул, умолчал.

— Тонкие кости… — сказал приятель Н.

— Тонкой наружности, — возразил приятель Ж. — Тонкой наружности… Продолжай.

Приятель Н. слез со стула, или скорее спрыгнул, и сел рядом с приятелем Ж.

— Да. И волосы необычного цвета; такой, как у только-только цветущей сирени.

— Сиреневатый, — возразил приятель Ж.

— Сиреневатый, верно ты сказал, — сказал приятель Н. и положил голову на плечо приятеля Ж.

— С молоком связана.

Приятель Ж. отпрянул, клубок пряжки вылетел из рук его.

— С молоком, говоришь? — Приятель Ж. покосился в задумчивости. В какой-то момент он начал падать, посему судорожно схватился за стол. Тут же погасла лампа.

За окном ночь. Жёлтый свет лампы (чистой от пыли, подумал приятель Н.) уничтожил уютное марево. Локация действия переменилась на неизвестную. Приятели Н. и Ж. как всегда наделали много ошибок.

***

Приятель Н. нарезал колбасу во мраке. Ножом ли? Приятель Ж. находился в том же помещении, однако признаков своего нахождения там не подавал.

Приятель Н. пискнул:

— Чёрт!

— Порезался, приятель? — отозвался впервые приятель Ж.

— Нет. Мышку задавил, — сказал приятель Н.

— Мышку? Видимо, мы с тобой, приятель, в каком-то подвале сидим. Возможно, солдаты, — ответил приятель Ж.

Приятель Н. кинул прибор для нарезания колбасы в стену, но тот звука не издал.

— В ближайших десяти метрах нет стен. — сказал приятель Н. — Это казарма.

— Да кто ж в казарме чистит колбасу? — возразил приятель Ж.

— Кто-то да чистит, приятель, — ответил приятель Н.

Прошло много часов. За окном рассвело.

— Дураки мы! — рассмеялся приятель Н. заливисто и страшно.

Приятель Ж. заметил, что приятель Н. долгое время держал мёртвую мышь. После этого, спустя минут десять, приятель Ж. заметил следующее: приятель Н., стараясь быть незамеченным, положил мёртвую мышь в карман своего пальто.

— Для чего ты это?.. — начал было приятель Ж., но приятель Н. перебил его своим смехом.

Смех, протяжный смех. Смех долгий, юмористический, показной.

Приятель Н. успокоился.

— Прости, приятель, — сказал он. — Я подумал, что мёртвая мышь в моём кармане поможет узнать что-то новое про ту девушку, из-за которой и начался наш диалог.

— У тебя тоже есть смутное ощущение, что нами управляют? — спросил приятель Ж. Его губы дёргались то в улыбке, то в испуге, а шляпа на голове едва ли не улетала от ветра, который был вызван внезапно открывшимся окном.

— Нет, — ответил приятель Н., — это как минимум глупо. Сколько людей так думают? И что, собственно, меняется? Они забывают эту мысль на следующий день, воспринимая всё как достоверную реальность.

— Ты прав. Больше не будем заводить эту тему. Мало ли, к каким последствиям это может привести… — Приятель Ж. осмотрелся с нарочитой осторожностью.

Немая пауза продлилась тринадцать секунд, и приятель Ж. захохотал, словно не смеялся сотни лет до этого.

Но видно было, как на лбу у приятеля Ж. выступил пот.

— Чего ты боишься? — надменно серьёзно спросил приятель Н.

И лицо приятеля Ж. мгновенно ожесточилось. Морщины наелись теней и опухли.

— Панических атак боюсь! — сказал он. — Они как мухи…

Приятель Н. перебил его:

— Как мухи что? Знаешь, я вспомнил ещё несколько деталей про ту девушку. — Он посмотрел на рассвет. — Она любила есть малину на рассвете. Или… хотела бы так делать.

Приятель Ж. к этому времени насупился и внимательно слушал приятеля Н.

— Да? Это важная деталь, приятель. Сейчас, я найду свою записную книжку… — и он полез в карман, где рука исчезла полностью.

— Зачем тебе такой глубокий карман?

— Я люблю отвечать на вопросы.

***

За окном играла грустная музыка. Под неё люди смотрят в пустоту и представляют себя в различных ситуациях; так же сейчас поступал приятель Н. Он смотрел на силуэты людей, идущих по улице в столь поздний час.

Приятель Ж., сгорбившись, что-то писал в тетради, стараясь не встречаться взглядом с приятелем Н.

— Эй, приятель, — не отрываясь, сказал приятель Н., — у неё было сердце.

Приятель Ж. слегка удивился: это стало заметно из-за новой складки на лбу. Он продолжал писать.

— Так и запиши: «сердце было»…

— Сердце было, говорит! — усмехнулся приятель Ж. — Да у каждого человека есть сердце! И не только у человека; и у собак есть.

— Да ясное дело, приятель, ясное дело! — с невыразимой печалью вдруг сказал приятель Н. — Худая, сиреневласая, сердешная моя незнакомка!

И приятель Н. горько зарыдал, громко захлопнув окно. Слёзы ниспадали с его щёк, в комнате медленно темнело.

Приятель Ж. не знал, что делать, поэтому решил остаться на месте и писать. Правда, он не понимал, что пишет.

— Мы никогда её не найдём! — закричал приятель Н., рвя на себе пальто. — Она родилась во мне, чтобы после погибнуть во мне!

— Ну, ну! приятель! — приятель Ж. всплеснул руками, — притормози, притормози… Не делай себе больно, что ж ты!..

Приятели сели на кровать. Приятель Ж. подумал о том, что надобно бы включить лампу, однако тут же остепенился, ибо она была немытая. Так и сидели.

Приятель Н. заговорил первый:

— Знаешь, приятель? Запиши-ка ещё вот что: её звали В—.

Приятель Ж. подавился воздухом.

— В—? В—… — шептал приятель Ж., записывая. — Как хорошо, что ты вспомнил это! А ты думал!

Приятель Н. выбежал из комнаты.

***

— Худенькая! Волосы сиреневые! Высокая, дай бог! Имечко — В—! — надрывался приятель Ж., стоя на площади. Полы его пальто были сильно изорваны, а очки, которые он надевал, когда выходил на улицу, запотели от воздуха.

Никто на его выкрики не отвечал.

Приятель Н. был в бреду. Его знобило несколько часов. Он остался дома.

— Кого ищешь? дочь? — заговорил с приятелем Ж. кто-то в красном шарфе.

— Нет, господин, не дочь! Ищем девушку моего приятеля, видите-ли… Пытаемся…

— Зря пытаетесь! — буркнул кто-то. — Тут вам доверия никто искать не будет. «Спасибо» в карман не положишь!

Кто-то прошёл мимо. Приятель Ж. простоял в раздумьях минут пять, после, резко напитавшись ярости, сорвал с себя очки и побежал к местному газетчику, где заплатил за газету несколько дукатов и растоптал эту же газету на серой земле. Люди оглядывались на него, но понимали: всякое бывает.

***

Приятель Ж. ухаживал за приятелем Н. несколько дней. Большую часть времени приятель Н. проводил за чтением книг африканских паразитологов.

— Что читаешь? — спросил приятель Ж., сидя на диване и покуривая папиросу. Дым размывал его лицо.

— «Диагностика желудочных Megalagrion Paludicola», — ответил приятель Н.

— Ясно.

Приятель Ж. встал с дивана и вытянулся, издавая протяжный стонущий звук, а после выдохнул много воздуха.

— Приятель, я хотел тебе кое-что сказать: дело в том, что я, кажется, нашёл родительницу этой В—, — сказал приятель Ж. — Я записал все характерные черты внешности и пошёл на площадь; ну, помнишь, я рассказывал? Возвращаясь домой, я вдруг обнаружил странную пожившую женщину! Волосы, выглядывающие из-под странного убора, — сиреневые, фигура — тонкая… и тут меня затрясло.

Приятель Ж. стал ходить по комнате: взад-вперёд.

— Я подошёл к ней, — продолжал приятель Ж., — окликнул и сразу поинтересовался про её родословную. Потом начал медленно намекать на её дочерей и сестёр. Она заплакала после этого… Я извинился и пригласил её в местное кафе. Мы попили кофе… и она мне рассказала про свою дочь; про её гулящий характер, небрежное отношение к учёбе и так далее. И знаешь, приятель, я заметил в этих пьяных словах долю того, что мы с тобою искали.

Приятель Ж. закончил с придыханием.

— Да? — отозвался приятель Н., переворачиваясь на спину. — Ты же взял адрес этой женщины, приятель?

— Нет: зачем? — сказал приятель Ж. пустым голосом.

Приятель Н. перестал моргать и переместил взгляд на приятеля Ж.

— Я тебя чем-то задел? — спросил приятель Н.

— Нет, — ответил приятель Ж.

— Но я почувствовал в твоём тоне нечто странное, приятель. Такое чувство, что ты расстроен; тебе хочется уничтожить то, что строилось годами... «Вы отказываетесь от своего слова… Вы обрадовались случаю!»

— Довольно! приятель, — отрезал приятель Ж. — Я не взял её адрес лишь потому, что у неё и места жительства нет! Она бездомная, бедная, вшивая, больная женщина.

— И что? — вспыхнул приятель Н. — Приятель, приятель! какого чёрта ты не расспросил её об В—?!

Приятель Ж. был на взводе:

— Хватит, хватит этих бессмысленных разговоров и полемики, мать бы их побрала! Давай, пойдём же скорее; пока эта женщина навсегда не исчезла с загадкой, как когда-то её дочь! — исчезла!

Приятель Ж. начал прыгать и кричать. Это выглядело откровенно нелепо.

Через тридцать секунд приятели Н. и Ж. уже выходили на улицу, полные ненавистных настроений к чему-то, но не друг к другу.

— Приятель, я обещаю, что не позволю нам зайти в этот дом, пока мы не найдём разгадку о В—... — сказал приятель Н.

— Приятель, я уверен в этом, — ответил приятель Ж.