Призрак Любови

«Не бойтесь будущего. Вглядывайтесь в него, не обманывайтесь на его счет, но не бойтесь. Вчера я поднялся на капитанский мостик и увидел огромные, как горы, волны и нос корабля, который уверенно их резал. И я спросил себя, почему корабль побеждает волны, хотя их так много, а он один? И понял — причина в том, что у корабля есть цель, а у волн — нет. Если у нас есть цель, мы всегда придем туда, куда хотим.»

Уинстон Черчилль.

…и у него была цель —

вернуться домой.

Глава 1. Начало

22 января 2013 г. Порт Сент-Джонс, остров Ньюфаундленд, Канада.

— Послушай же меня! Нет, стой! Не бросай трубку. Давай поговорим?! — перекрикивая гул ветра, орал в свой мобильный мужчина.

— Я устала, честно устала…от всего этого. Я так больше не могу. Мне нужен муж, а Сашке отец, — тихо отвечал бесцветный женский голос на другом конце трубки.

— Марина, выслушай меня… Я понял, ты права, ты, как всегда, права. Но будь уверена, что это в последний раз. Этот рейс точно крайний.

— Последний? Ты права? — зло передразнила мужчину его собеседница, и спустя мгновение добавила уже более спокойным ровным голосом. — Нет. Все, с меня хватит! Я решила для себя. И уже давно. Я подаю на развод…

— Давай поговорим! Не хочешь сейчас, давай завтра. Не хочешь завтра, тогда через два, три, десять дней. Мы будем разговаривать, когда ты захочешь! Только не надо делать глупостей, — срывающимся голосом, запинаясь и путаясь в словах, произнес мужчина.

— Я не делаю глупостей. Наоборот, я пытаюсь все исправить. Я долго думала над этим. Так будет лучше.

— Для кого лучше? Для тебя? Я же пытаюсь тебе объяснить, мы обратились в консульство. Фирма-фрахтователь (прим. — наниматель судна для перевозки пассажиров, багажа и грузов) выплатила нам задолженность по зарплате. Через два дня мы вылетаем домой. И больше не будет никакого моря и никаких рейсов. Я больше не буду плавать, сойду на берег, стану сухопутным, наймусь на обычную работу.

— Ты слышишь только себя. Ничего не меняется. Я уже собрала все документы и отнесла их в суд. Можешь уклоняться, если хочешь, но нас все равно разведут.

— К чему такая спешка? Нашла кого-то, и все: отворот-поворот? Я больше не нужен? Моряк ты слишком долго плавал, а теперь больше не нужен, да?! — кричал в трубку мужчина, гневно пнув пирс ногой.

— Может и нашла, но тебя это больше не касается. Будь счастлив, но уже без нас. Прощай, Максим. У меня нет ни сил, ни желания с тобой спорить, — поспешно протараторила женщина и прекратила разговор. Связь прервалась, их разъединили.

— Тварь! Шлюха, тупая дура! — орал мужчина, ненавидяще глядя на черный дисплей своего телефона, но темный экран был равнодушен к его горю.

В нем лишь тусклым отблеском отражался свет от портового фонаря, висящего на высоком столбе прямо над ним.

Мужчина поднял воротник своей потертой потрёпанной куртки, укрываясь от пронизывающего холодного ветра. Волна с разбега ударилась о металлическую сваю причала и разлетелась снопом пенных брызг.

«Гнилая Атлантика», — поморщился про себя Максим, глядя на пришедший в движение океан.

Фонарь на столбе уныло заскрипел в такт его мыслям. Мужчина шел вдоль пирса, щедро сыпля проклятиями себе под ноги. Внезапно он остановился, будто споткнувшись о невидимое препятствие. Его ладонь пронзила резкая боль. Он достал руку из кармана куртки и разжал пальцы. Максим, очевидно, слишком сильно сжал свой сотовый, и на дисплее телефона появилась маленькая кривая трещина.

— Только этого мне не хватало… Не стоит она того, — прошептал он телефону, потерев экран о рукав куртки.

Мобильный слабо пискнул и замигал подсветкой. Мужчина выругался и пошел дальше. Погода совсем испортилась. Начал моросить мелкий дождь. Небо заволокли тяжелые серые тучи, скрыв за туманной пеленой луну и звезды. А он все продолжал идти и шел до тех пор, пока перед ним не вырос темный борт корабля. Глаза вырвали из темноты белую надпись «Lyubov Orlova». Он остановился напротив и долго смотрел на нее, будто видел впервые.

— Калинин! А ты чего здесь забыл? Я думал, ты уже вещички пакуешь. Поднимайся-ка ко мне! — крикнул Максиму откуда-то сверху бодрый звучный мужской голос, и из темноты появилось раскрасневшееся лицо пожилого мужчины с копной седых волос, похожих на лохматую гриву льва.

Максим поднял вверх руку в знак приветствия и слабо кивнул. Веселое лицо скрылось в темноте, а Калинин, еще раз бросив быстрый взгляд на надпись, прошептал себе под нос: «Нет. Любовь здесь больше не живет…». Положив мобильный в карман и поправив рюкзак на плече, он стал неспешно подниматься по трапу вверх.

На палубе его встретил Алексеевич, бывший кок (прим. — судовой повар) этого корабля.

— Я думал, ты вчера уехал, — смеясь, сказал Максим, пожимая руку своего старого морского товарища.

— Я это…попрощаться пришел, — глухо сказал старик, поправляя фуражку, и лицо его резко помрачнело и странно скривилось, словно он съел что-то кислое.

— Попрощаться? С кем? — не понял Максим и окинул взглядом пустой корабль, который уже несколько месяцев стоял на якоре без экипажа и находился в незавидном положении узника, плененного в канадском порту и арестованного за долги его владельца.

— С ней… — грустно вздохнул кок и заплакал, прикрывая рукой глаза.

— Алексеевич, ты чего? Бухой что ли? — опять не понял Максим.

— Ты правда не знаешь? — недоверчиво спросил старый повар.

— Нет. Откуда мне знать. Я уже два месяца в соседнем порту шабашу, подрабатываю, где могу.

— Пойдем на капитанский мостик. В рубке поговорим.

— Говори здесь, а то неохота наверх тащиться, — недовольно пробормотал Максим, взъерошивая свои грязные волосы.

— Неа, лучше пойдем. Там у меня бутылочка припасена, — как бы между прочим заметил Алексеевич.

— Так бы сразу и сказал, — усмехнулся Максим, глядя на спину кока, который ловко и быстро перемещал свое тучное тело по узким лестницам и коридорам корабля. — Как ты только не застреваешь?

— А я как колобок катаюсь. Если не пройду прямо, то бочком-бочком, — захохотал старик, отходя в сторону и пропуская Калина вперед.

Максим увидел импровизированный стол, сооруженный из двух перевернутых ящиков и накрытый старой рваной клеенкой, а на нем две стопки. Причем на одной из них лежала корка хлеба.

— Алексеевич, у тебя умер кто-то? — испугался Максим.

— Почти что, — тяжело вздохнул его собеседник, опустившись на стул и плеснув себе в стопку немного водки.

— Я чего-то ничего уже не понимаю, — начал было Калинин, но старый кок прервал его.

— Любашу на слом отправят, в Доминикану. Или как там ее правильно…в Доминиканскую Республику.

— Когда?

— Уже завтра.

— Ну, и дела, — только и смог сказать Максим, и они оба замолчали.

— Ты сколько с ней плавал? — спросил старик.

— Почти четыре года. А ты? — сухо ответил мужчина, опрокидывая в себя стопку водки и закусывая коркой хлеба.

— А я почти шестнадцать лет. Да, если подумать, так это четверть жизни. Представляешь каково мне? Нет, конечно, тебе не понять… Вы, молодежь, другие, не какие, как мы были в ваши годы. Смотрю на вас — все сплошь циники. Денег хотите, а работать не хотите, развлекаться и гулять хотите, а отвечать за себя — нет. Потому тебе не понять, что внутри у меня сейчас делается.

— Почему мне не понять?! Тебе корабль жалко. Воспоминаний у тебя с ним много связано, — огрызнулся Калинин, сверкнув глазами на своего собеседника.

— Это слабо сказано. У меня здесь, считай, целая жизнь прошла, лучшие, да и, пожалуй, самые счастливые годы. Я ведь ее еще белой ласточкой помню до того, как ей борт в темно-синий покрасили. Помню и круизы в Европу, и пьяную загулявшую публику, которая при ушлом официанте могла трижды за вечер заплатить за ужин. И певицу, и оркестр помню. Хорошо они играли, нечего сказать. А капитан год назад на суше умер, у себя дома. Он уже старенький был, еще дряхлее меня. Я вот сейчас думаю, хорошо, что он этого не видит, не застал такой дерьмовый конец такого отличного корабля, — грустно вздохнул кок, затянувшись сигаретой и погружаясь в собственные мысли.

— Слушай, Алексеевич, я все понимаю. Но нельзя ведь из каждого корабля музей сделать, потому всякое старье в утиль и отправляют.

— Какое такое старье?! Этот корабль еще тебя переживет. Ты не помнишь просто, как в Союзе корабли строили. А делали их на совесть. Любку в 1975 в Югославии собрали, а в 1976 уже вовсю эксплуатировали. Ты посмотри, какая у нее обшивка, а какой сплав! Да ее разве что из пушки потопить можно. А ты говоришь, старье… Она приспособлена по северным суровым водам ходить. Этот корабль мог бы пересечь Атлантику и без экипажа на борту. Только, видать, не судьба больше ему по океанам бегать.

Завтра пойдет он в свой последний рейс. А потом разделают его на куски, которые потом переплавят и сделают из них какие-нибудь иголки да вилки. Ты представляешь, Любовь разделать на кие-то паршивые иголки?! — чуть не плача, закричал старик, прикладываясь к бутылке.

— Да ладно тебе! Ты так говоришь, как будто она живая, — усмехнулся Максим.

— А ты думаешь, что это просто железка и только? Нет, приятель. Я скажу тебе по собственному опыту, а он у меня побольше твоего будет. Так вот, эти железки все понимают, и у них есть душа. Порой ты думаешь, что все знаешь про корабль, на котором плаваешь, потому что излазил его вдоль и поперек, а он возьмет и удивит тебя чем-нибудь новеньким.

— Фигня. А ты пьяный старик, — усмехнулся Максим.

— У каждого корабля свой ход, свое дыхание. Я тебе не вру! Вот выйди ночью на палубу, встань на нос, приложи ухо к борту, и ты услышишь, как он дышит.

— Я сморю, ты поднабрался в конец, — засмеялся Калинин.

— Зря ты мне не веришь. Вот увидишь…

— Нет, уже не увижу. Завтра я уезжаю домой вместе со всеми, и видеть не хочу больше эту воду. У меня из-за нее, может, вся жизнь наперекосяк пошла, — зло сказал Максим, опрокинув в себя очередную стопку и облизнув потрескавшиеся от ветра губы.

— Опять с Маринкой поругался что ли? Не бойся, простит. Помиритесь еще.

— Нет, не помиримся. Разводится она со мной. Все, баста! Ладно, не хочу об этом… Скажи лучше, ты Коляна не видел? Я за ним сюда и приехал, мы вместе хотим до аэропорта мотнуться, — быстро сменил тему Максим.

— Видел, вчера с ним сидели. Выпили, поговорили. Он сказал, что на танцульки собрался в местный клуб. Ты его сегодня по-любому не найдешь. Завтра с утра придет, наверное, раз вы договорили встретиться. А ты здесь оставайся, переночуй, если хочешь. Чего тебе деньги-то тратить, снимать чего-то. Тут бесплатно поспишь, — подсказал старик.

— А не прогонят?

— Не, больше некому. Из сторожей на судне я один был. Вчера вот только рассчитался, а сегодня проститься пришел. Чего охранять-то? Все ценное давно уже забрали, горючее слили. Завтра буксировать будут. Не думаю, что они кого-то на одну ночь станут нанимать. На причале еще двое охранников, но они от порта. С фонарем обойдут территорию пару раз, да и все. Им до кораблей дела нет. Иди в каюту капитана, там диван мягкий. Все открыто. А Николаю я скажу, как только его увижу, чтобы за тобой зашел.

— Когда буксировать будут? А то увезут меня вместе с кораблем, — засмеялся Калинин.

— Завтра, после обеда. Думаю, тебе это будет не лишним, а мне уже хватит. В глазах рябит, — тихо сказал Алексеевич, достав из внутреннего кармана куртки вторую бутылку водки, и поставил ее на стол перед Максимом.

Последний одобрительно мотнул головой в знак благодарности и пожал трясущуюся дряхлую руку старика. Они простились. Алексеевич ушел, а Максим пододвинул к себе стопку. Он несколько раз пытался дозвониться до жены, но безрезультатно. Она все время сбрасывала вызов.

— Не хочешь и не надо… — пробормотал мужчина, убирая телефон в карман, — Пойду спать, — уверенно сказал он сам себе и, прихватив бутылку с собой, вышел в коридор.

Нащупав в темноте ручку, он толкнул дверь и вошел в каюту капитана. А после, плюхнувшись на диван, продолжил опустошать содержимое бутылки. Он пил до тех пор, пока сознание не поплыло, а глаза не заволокло мутной пеленой. Максим разжал пальцы, пустая бутылка упала на пол. Мужчина поудобнее устроился на диване, укрывшись старым покрывалом вместо одеяла.

Внезапно тишину разрезал неприятный резкий звук. Калинин открыл глаза и приподнял голову. Но не заменил ничего странного и через пару минут опять задремал. Ото сна его оторвал вновь возникший резкий острый звук. Максим сел на диване, обхватив руками голову. Он уже было закрыл глаза, но этот противный звук послышался вновь. Мужчина напряг глаза, постепенно привыкая к темноте, и через несколько минут ему открылся источник раздражающего его шума. Ему мешала спать дверь, запорный механизм которой отошел от сырости, а петли расшатались, и поэтому дверь не закрывалась полностью, начиная уныло скрипеть при каждом дуновении ветра, который теперь почти свободно гулял по кораблю.

Максим попытался захлопнуть ее полностью, но у него не получилось, все равно оставалась щель. Тогда он взял свой рюкзак и вышел вон.

— Дрянной корабль! Паршивая гнилая железка! — воскликнул он, споткнувшись в темном коридоре.

Корабль отвечал ему легкой качкой и свистом ветра в трубах. Максим спустился на нижнюю палубу, где вой ветра был не так сильно слышен и ввалился в первую попавшуюся каюту. Бросив рюкзак себе под голову и укрывшись курткой, он повалился на кровать и заснул.

А корабль продолжал тихо покачиваться на волнах. Рядом с ним дремал маленький, но крепкий буксировочный катер. Он стоял параллельно с большим судном и смотрел с ним в одну сторону, в направлении главного здания порта. Старый корабль заунывно стонал от каждого порыва ветра, где-то внутри его длинных глухих коридоров хлопала открывшаяся дверь, словно маятник часов отмеряя отпущенное ему время. На носу буксира горела большая светодиодная лампа, вырывая из темноты небольшое пространство на палубе катера.

Каждый стон звучал, как тяжелый вздох о нелегкой жизни, выпавшей на долю большого корабля. А маленький буксир был тих, словно несмышленый ребенок, он слушал своего взрослого и мудрого товарища. Лишь изредка вторя ему звоном ведра, ездившего по палубе от легкой качки.

Большой корабль возвышался над своим маленьким собратом как огромная скала, погруженная во мрак и туман. Без единого огня на борту он являл собой нечто очень древнее и архаичное. Словно лишенный жизни пыльный музейный экспонат, задвинутый в дальний угол хранилища, он нелепо возвышался над приземистыми низкорослыми рыбацкими катерами.

Из рубки буксира вышел матрос. Бросив за борт окурок сигареты, он покосился на большое судно, нависшее черной горой над ним. Внезапно лязгнуло ведро, нарушая предрассветную портовую тишину. Моряк вздрогнул и, подобрав ведро, унес его с собой.

Дремлющие на проводах чайки слабо водили головами на каждый новый звук. Иногда они открывали глаза и поворачивали туловище в сторону мрачного печального стона, слетавшего с большого корабля. А тем временем два судна будто вели свой загадочный разговор. Чайки не знали, о чем беседовали эти странные железные существа и просто наблюдали за затянувшимся монологом этого огромного стального гиганта. А маленький буксир покачивался на волнах, лениво кивая носом на каждую новую реплику своего соседа.

Чайки опасливо покосились на мрачный большой корабль. В темноте, без освещения на борту, он сливался с этой зимней ночью и вырастал над водой гигантской черной тенью. Ветер с визгом пронесся по его коридорам, вырывая из глубин корабля тяжелый глухой стон, похожий на зловещий рык какого-то опасного чудовища. От сильного порыва ветра на катере на мгновение пропало электричество, и лампа на носу буксира несколько раз моргнула. Чайки раздраженно зашипели, сорвавшись со своего насиженного места, и предпочли устроиться на крыше склада, подальше от этой мрачной тени, от которой, казалось, исходил такой же холод, как и от ледяного океана. Птицы, немного потоптавшись на месте, спрятали головы себе под крыло и прикрыли глаза, дожидаясь нового дня.

***

Утро 23 января 2013 года выдалось дождливым и пасмурным. Синоптики передали возможное ухудшение погоды вплоть до штормового предупреждения, потому было решено начать буксировку немедленно, не дожидаясь обеда.

Вернувшийся в порт Николай поспешил на корабль в поисках друга. Он заглянул на капитанский мостик, в рубку, в каюту капитана.

— Макс, ты здесь?! — крикнул он в пустой коридор на нижней палубе.

Его слова разлетелись гулким эхом.

— Макс?! — еще раз громко позвал Николай, и снова в ответ тишина.

Он поморщился, глядя на глухой темный коридор. Мужчина поправил свою бейсболку и поспешил покинуть негостеприимное судно.

— Ну как, нашел? — спросил его старый кок, стоявший на пирсе прямо напротив корабля.

— Нет. Он, наверное, не стал меня дожидаться и уехал, — торопливо ответил Николай, ловко спрыгнув с трапа прямо на причал.

— Как не стал? Ты набери ему! — возмущенно воскликнул старик.

— Слушай, Алексеевич, я что дебил что ли? Первым делом звонил, не отвечает, — мужчина замолчал, прерванный заунывным стоном корабля, к которому цепляли буксировочный трос, а потом продолжил, — Я бы здесь на ночь ни за что не остался. И Макс не стал дожидаться, уехал в аэропорт. Там мы и встретимся.

— Не знаю… вчера он мне другое говорил, — начал было Алексеевич, но его прервал Николай.

— Ты погляди на него. Разве это корабль? Нет, давно это уже не корабль, а какой-то плавающий саркофаг, могила какая-то. Там не то что ночевать, а находиться страшно. Такое чувство, что он развалится под тобою и утонет. И эти его жуткие вопли… Хорошо, что этот хлам утилизируют, — поморщился Николай, недовольно глядя на судно.

— А тебе его не жалко? — спросил старик.

— Жалко у пчелки. По мне, так это просто исчерпавшая свой ход посудина. Пускай новый собственник с ней и мучается. Еще не известно, доведет ли буксир этот поплавок до места назначения.

— А как же Максим?

— Его там нет. Не веришь, иди сам и посмотри, — недовольно ответил Николай.

— Ладно, верю, не злись. Просто мне тяжко, что корабль разрежут на металлолом.

— Забей, езжай домой. Пусть, что хотят с ним делают. Что-то не так с этим кораблем, какой-то он в последнее время странный… Я рад, что больше не буду плавать на нем, — сказал Николай и, простившись со стариком, ушел с причала.

Алексеевич же еще продолжал стоять и смотреть на корабль. Тросы закрепили, и буксир сделал первую попытку сдвинуть с места большое судно. Стальной гигант угрожающе качнулся и послушно последовал за катером. Буксир неспешно тянул его за собой. Тросы натянулись, и судно зарычало, словно раненый зверь. Катер напряг свои силы и удвоил ход, а ведомый зарычал еще сильнее.

— Прощай, Любаша. Ласковых тебе вод, — грустно вздохнул старик, провожая взглядом удаляющийся от берега силуэт корабля. Махнул кораблю в последний раз на прощание рукой, надел фуражку и пошел прочь.

А погодный прогноз все же сбылся. Небо начало хмуриться. Заморосил крупный дождь, перешедший в ливень. Ветер усилился, начиная все больше волновать океан. Экипаж буксира зафиксировал тросы и укрылся внутри катера.

Небольшие волны превратились в гигантские валуны, которые ловко ворочал разгулявшийся на бескрайнем просторе шторм. Катер падал вниз, а ведомый им корабль взлетал вверх и наоборот.

Они балансировали на волнах, как на гигантских водных качелях. А волны становились все больше и злее с каждым новым порывом ветра. Катер налетал на водную преграду как на стену, а многотонный корабль, следовавший за ним, как пес на поводке, неминуемо тащил свой буксир назад. Волны достигали десять-двенадцать метров в высоту и жестоко хлестали большой корабль по бокам, а маленький катер и вовсе накрывали с головой. Но смелый малыш каждый раз разрезал носом, наброшенное на него водное покрывало, и гордо поднимал голову, не желая склоняться перед рассвирепевшей природной стихией. А большое судно легко шло по штормовому океану, будто играючи скользило по грозовым волнам.

Как ни старался буксир встать под нужным углом, он не мог поймать момент и вновь приручить огромный корабль, который, казалось, почувствовал вкус свободы.

Ветер сменился, волны тоже изменили направление и стали клониться в другую сторону. Пастырь и ведомый поменялись местами. И стальной гигант больше не подчинялся своему маленькому пастуху. Теперь буксир оказался заложником, прикованного к нему корабля. Как легкую щепку катер бросало по штормовым пенным волнам, а тяжелый груз неумолимо продолжал тянуть его назад.

Один из буксировочных тросов задрожал и опасно завибрировал, словно натянутая струна. Стальные волокна начали стремительно расползаться. Став едва ли толще шнурка, трос лопнул. С лязгающим звуком остатки троса отшвырнуло в сторону, а другой его конец с силой ударил по корме катера.

Буксир рванул вперед, но тут же был одернут весом своего груза, к которому был прикован еще тремя тросами. Гигант отклонился в сторону, потянув буксир за собой. Движок катера надрывался, он зафыркал, задыхаясь и плюясь, но не мог ничего поделать с мощью океана, соединенной с волей многотонного корабля, не желавшего идти намеченным маршрутом.

Буксир развернуло боком, теперь он встал к волнам ребром, и водные валуны обрушивались на него с удвоенной мощью. Катер опасно накренился и стал бортом зачерпывать воду. Из рубки выскочили фигуры двух моряков в дождевых плащах. Привязав себя к поручням на краях бортика и, прикрывая глаза руками от хлеставшего в лицо дождя, они стали медленно продвигаться к лебедке. Добравшись до нее, применив силу, они нажали на рычаг. Взвизгнув, тросы начали стремительно раскручиваться, увеличивая расстояние между кораблями. Один из моряков сумел дотянуться до кнопки и нажать на нее. Тросы упали в воду, катер взлетел вверх и наконец-то смог выровняться.

А стальной гигант мрачной тенью заскользил по волнам, удаляясь прочь от буксира. Он легко взлетал на водные хребты, и будто большая темная птица соскальзывал вниз. Расстояние между беглецом и преследователем стремительно увеличивалось. Катер начал погоню.

Ветер становился все сильнее, а волны все выше. Видимость упала до пары десятков метров. Шторм оборачивался бурей, грозной, беспощадной и опасной. Спустя несколько часов изнурительной погони буксир начал сильно отставать. Потеряв беглеца из виду и получив ряд серьезных повреждений, он повернул назад, в сторону порта.