Призраки Англии, или личный маг Петра Великого [2]

Я открыл глаза. Но взгляд сфокусировать на происходящем никак не удавалось. Тошнило и голова банально «плыла». Ну точно — сотрясение. Симптомы один в один.

— Лекаря сюда! Позвать Бидлу немедля! Да быстрее, тараканы беременные!!! — орал явно Петр, да и голос его был узнаваем.

Кто-то нежно держал меня за руку. Я с трудом повернул голову и смутно увидел Макрошку. И улыбнулся ей.

— Ой, Сашенька очнулся! Дядя Петя! Очнулся Сашка! Очнулся! Смотрите! — и столько было радости в ее голосе! Неподдельной!

Тут же рядом с ней появилась исполинская тень и в ней я царя-то и узнал.

— Тока не орите вы так, Петр Лексеич, прошу… — прошептал я — Голову и без того ломит.

— Ладно! Зело крепок ты Большиков! Хвалю! Быть тебе награжденным, лейб-вахтер!

А взгляд у меня прояснился. Прибежал суховатый телом мужчина, в котором я даже не сразу узнал петровского лейб-лекаря Колю Бидлоо. А потому что не видел его без парика-то и в домашней одежде. А тут его как будто из кровати выдернули, да так и притащили.

Коля тут же отогнал от меня лишних, мотивируя тем что мне нужно больше воздуха и одобрительно хмыкнул, когда Петр пинками и тростью всех повыгонял за дверь. Стало и вправду намного легче дышать. Но ровно до того момента, как Коля сунул мне под нос пузырёк с аммиачной водой. Показалось даже, что «местный» нашатырь был более зверским, чем тот в моем времени. Так что в глазах моих стало яснее ясного, хотелось вскочить и от…метелить этого духтура, едрёнабабёна!!!

Но не стал…

— Ну-с… Как самочувствий пациент?

— Я потом тебе скажу… Ладно?

— Э-э-э…

— Беги, Коля, беги! — взгляд мой не предвещал Бидлоо ничего хорошего, но он он растолковал его правильно и просто расхохотался! Не, ну не буду же я обижать человека, которые пытается меня лечить тем, что есть сейчас. Хорошо хоть кровопускание не применил, которое при сотрясе уж всяко бесполезно. Это любой санитар даже в этом времени знает, не говоря уже о моем.

— Хорошо! Быть по-твой! Побегу! Но тебе, Сашка, показан полный покой и нихт яркий свет. Кушать мало в раз по пять-шесть раз в день. Нежирно тебе. Хлеб, фиш, овощ. Все понять?

— Да я-то понял. Ты вон Михалычу это скажи.

— О, да! Я Михалыч это сказать!

Бидлоо, всё ещё посмеиваясь, собрал свои склянки и тряпицы в потертый саквояж, кивнул мне и Петру, а потом обернулся к Макрошке:

— Ты, девица, смотри за ним. Если голова болеть сильнее или начнет рвота — беги за мной сразу. А пока спит.

Макрошка кивнула так усердно, что её рыжие косички затряслись.

— Я не отойду ни на шаг!

— Ну да, ну да… — Бидлоо махнул рукой и направился к двери, но на пороге обернулся и строго посмотрел на Петра. — Ваше величество, а тебе бы тоже хорошо отдыхать. Твой лицо как китайский дракона — красно! Это есть плох!

Петр хмыкнул, но не стал спорить.

— Ладно, ладно… Отдохну…

Бидлоо покачал головой и вышел, притворив за собой дверь.

В комнате стало тихо. Петр подошёл ближе, склонился надо мной и внимательно осмотрел мою голову.

— Ну и вмазали тебе, лейб-вахтер… — пробормотал он. — Хорошо хоть череп цел.

— Бывает, Петр Лексеич, — пробормотал я, стараясь не шевелить головой лишний раз.

— Ты мне жизнь, получается, спас, а сам чуть не сгинул!

Макрошка сжала мою руку своими маленькими ладошками.

— Он всегда такой… — прошептала она, и глаза её стали мокрыми. — Совсем о себе не думает…

Петр вздохнул, выпрямился и потрогал тростью край кровати.

— Ладно… Отдыхай, Сашка. А завтра решим, как тебя наградить. И что делать впредь.

Я хотел сказать, что мне не надо наград, но Петр уже развернулся и зашагал к двери, бросив на ходу:

— Выспись! Чтобы к утру был как огурчик! Иначе Бидлоо тебе всю кровь спустит, я ему разрешу!

Дверь захлопнулась.

Наступила тишина, если не считать лёгкого звона в ушах — последствие удара. Но ненадолго.

— Да уж, проветривать и не нужно. Джон! Закрой окно хотя бы мешковиной, — раздался спокойный голос Энн.

Стоявший в углу капитан Перри собрался уже заняться этим делом, как тут же в дверь постучались.

— Гольпего кверво… — на всякий случай шепнул я и приготовился к неожиданностям, хоть и с болью в голове, но задвинув Макрошку за себя.

Вошел, однако, тот самый писарь…

— Виноват я, господин лейб-вахтер. Простите меня!

Хотя собственно за что прощать? Я не понимал. Писарчук сделал все правильно, правда не с той стороны. Он по своей дурости путь не в дом преградил, а из дома. Ну, то ему объяснит его капрал, а я ругать его не мог. Парень-то оказался четкий, несмотря на то, что его главное положенное ему умение здесь — слова и буквы красиво писать. Еще и разобраться надо кто его, писарчука, в охрану отрядил. Не его это, по идее, задача. Но то завтра…

— Не корись. Я тебя хвалить должен за решительность твою, а не сворить. Поговорим завтра, а сегодня вон помоги хозяину окно заделать. Выполняй!

— Есть, вашмилость!!!

— Да, не ори ты! — это уже Макрошка замахнулась на него веником, на что писарь улыбнулся и сразу жестами показал капитану, что мол «говори, что делать». Тот не понял. Пришлось перевести:

— Мистер Перри! Это вам помощник окно хотя бы до утра заделать.

Перри кивнул, взял у стены деревянный и такой классический с ручкой поверху инструментальный ящик и, махнув рукой писарчуку «на выход», вышел и сам. В доме стало совсем тихо. Ненадолго, конечно же, скоро эти двое застучат молотками-то.

Макрошка тут же выскочила из-за меня:

— Я пол подмету! — объявила она деловито.

— Только ты не шуми, — Энн бросила взгляд в мою сторону, я перевел ее слова девочке.

— Я тихо-тихо! — Макроша тут же перешла на шёпот, но от усердия всё равно стучала веником так, будто выбивала ковёр.

Энн покачала головой, но не стала её останавливать. Взяла тряпку и принялась вытирать пол, заляпанный грязными следами от сапог.

— Весь дом как после нашествия татар, — ворчала Макрошка под нос. — И почему мужики не могут просто зайти, а не вваливаться, как медведи?

И тут же по-детски, увлёкшись, начала подпевать себе самой — какую-то незатейливую песенку про зайчика. Веник в её руках теперь больше походил на оружие, которым она сражалась с невидимыми врагами.

— Макроша, — Энн пригрозила ей пальцем,

— Ой! — девочка тут же прикрыла рот ладошкой, но глаза её смеялись. — Я забыла!

Я прикрыл веки, но улыбнулся.

— Пусть поёт, — пробормотал я по-английски. — Так даже… веселее.

Энн вздохнула.

— Ну уж нет. Тебе, голубчик, спать надо. А то ещё доктор наругает.

Макрошка, поняв, что шуметь действительно нельзя, перешла на «тихую войну» — теперь она просто размахивала веником, изображая великого полководца, но уже без звуковых эффектов.

Я наблюдал за ними сквозь полуприкрытые веки. Голова все ещё ныла, но уже не так сильно. А в комнате теперь пахло свежестью, травами из сада и… чем-то уютным. Домашним.

Энн подошла ко мне, поправила одеяло.

— Спи, Саша.

Макрошка тут же подскочила и шепнула мне на ухо:

— Я тебя охранять буду. Пока спишь.

— Спасибо, — прошептал я в ответ.

И закрыл глаза. И как-то сразу стало легче. Даже несмотря на то, что снаружи зашумели Перри и писарчук.