Эту байку рассказывал мой отец. Вероятно от бабы Шуры (она его мать) он пристрастился к историям-ужастикам. В отличии от бабушки, отец не возражал против хеппиэндов. И эту историю папа рассказал во время лодочной прогулки. Был августовский вечер, легкий туман стоял над речкой, отец был на вёслах, а мы с братом разместились на задней банке [если ты читатель не фанат морской тематики, то знай так скамейку на судне называют, и на плоскодонке тоже]. На вёсельных лодках гребец сидит спиной к носу, поэтому отец был обращён к нам лицом. Лодочная прогулка настраивает на беседы и рассказы, посему батя делился всякими историями.
Пошли как-то девушки на реку купаться в жару, а Катя и заплыла поглубже, подруженьки с мелководья смеются, дальше зайти бояться, но Катерина лучше всех в селе плавала. И вдруг чувствует будто по ноге ей словно провели. Может рыбина? Али это парни из кустов занырнули, балуются? Остановилась посмотреть, и хотела бы уже сама нырять, не боялась Катенька волос замочить. И тут из воды утопленник всплывает, весь бледный, распухший, глаза красные, а на шее рак сидит, лакомится. Видимо, когда Катюша мертвеца ногой зацепила, он и поднялся. Завизжала девушка, и долго ещё потом реки боялась.
Это была присказка, а вот и сказка.
Русалки — Якруна
Было это уже после Революции, но ещё до Войны. Жил в деревне мужик Пётр [что значит Камень, может потому что надёжный, а есть ещё вариант упертый наш Пётр будто булыжник] со своей женой Ефросиньей [что значит Радость]. Фрося сильно верующая была, а Петя напротив аметистом новомодным. Как сошлись, сие только Богу известно. И собрался мужик однажды в начале липня [это июль на старославянском, потому что в этом месяце зацветают липы] на речку рыбы половить ночью, взял снасти и наживку, перекусить себе, и попить. А Фрося вдруг неожиданно волноваться начала, не ходи Петенька, что-то мне на сердце не спокойно. Что ты родная, всё хорошо будет. Беленькую я с собой не возьму, в воду не полезу, посижу до утра у костерка, а завтра ушицы наварим. На хоть иконку возьми, со святым Федотом-стражем, и веточку полыни. Ты же моя милая. Ладно возьму. Иконку на шею повесил, рядом с крестом чудотворным который тоже только для Фросеньки и носил, да ещё веточку чернобыльную [так раньше полынь называли] в карман рубахи положил.
Хорошо ночью на реке с костерком, дымок комаров гонит, а огонёк рыбу привлекает, зевает Петя, но за поплавком бдит. Много уже рыбы наловил, тут и карасик, и плотвица, и краснопёрка в котелке плещутся, знатная уха будет из разнорыбья, с лаврушкой, с петрушкой, да перчиком чёрным.
Закинул удилище ещё раз, да неудачно, зацеп, дёрнул раз, дёрнул два, не возвращается крючок, жаль новой снасти, и лески хорошей, придётся нарушить обещание да полезть в воду. Скинул Пётр обувь и портки, да и пошёл по дну илистому, идёт, за леску держится, и вдруг поплавок нырять начал, будто бы попалось что, да так сильно под воду уходить словно это ЯЗЬ, а то и сом. Азартно стало Петру, дёрнул быстро, но аккуратно леску, подсёк значит рыбину, потянул на себя, а леска будто свободная пошла, значит сорвалась добыча. Добрал снасть из воды, но с крюка вроде бы кусок кожи синюшной свисает, хотел было подивиться Петя, однако по воде недалеко круги пошли будто кто к нему движется, под поверхностью, и совсем недалеко из воды мокрая голова появилась, да не рыбья, а женская.
Лицо злое, волосы длинные и светлые, на макушке венок из водяных лилий и кувшинок. А на щеке кусок кожи содран, да так что зубы видно. Выходит дальше женщина из воды, а Пётр задом пятится не нравится ему ночная гостья, от слова совсем. Вот и руки худые да тело из воды показались, как будто ночная сорочка или саван на плечи накинут, белый и изношенный. Груди под саваном огромные как дыни, но всё равно больше на лицо сердитое, Петя смотрит, слишком уж взгляд недобрый. На берег уж вылез полностью, запнулся, и пополз, встать времени нет, а она за ним шагает неспешно так. Видно что в волосах тина застряла, и ногти длинные и чёрные [в те времена лак такого колеру даже альтушки не пользовали, поэтому чёрный ноготь - верный признак нечисти был], уж и удочку в бабу кинул, и полено тлеющее из костра, ей всё нипочём, и крестом с иконкой перед ней махать пробовал, да не работают святые символы в руках неверующих, а молитв он и не знал. Вдруг воздух занюхала женщина страшная, и говорит: "Полынь или петрушка?", а сама ухмыляться начала, да так что из раны на щеке кровь бурая потекла (может и не , бурая, но в темноте кто разберёт то). Пётр и не понял сначала про что она спрашивает, а потом как понял, и отвечает: "Полынь, полынь". "Сам отсюда сгинь" - говорит ему дева речная, и обратно в воду пошла. И так жутко стало мужику что удочку оставил и котелок с рыбой живой тоже и как был, без штанов, в деревню помчался. Жена ему может и поверила, но советовала не рассказывать никому, а он взял и растрезвонил. И вывесил председатель колхоза его имя в списке алкоголиков и суеверных на стене позора. То-то же.
Страшно нам стало с братом, а отец и говорит: "Ну ни чего, через две недели в школу, подальше от русалок", и стало от этого ещё страшнее, да ещё и грустно, от того, что лето кончается. Позднее когда я сам стал рассказчиком историй, ездили мы как то на лодке с двумя сестрёнками, Таней и Дашей (девочки, привет), решил я пересказать байку, только для пущего впечатления - от первого лица, но жену заменил матерью, и хоть я сам почти не рыбачил, и это несомненно мешало доверию, но атмосфера ночной реки и предыстория "а прямо сейчас русалочья неделя кстати" (между прочим нагло соврал, зелёные святки в апреле, он же березень [потому что берёзы сок дают и у них почки набухают]) дали себе знать, после того как что то удачно скребнуло по дну плоскодонки как раз под окончание байки, Дарья сидевшая на вёслах (вот такой я сторонник эмансипации, да), загребла особенно быстро и отчаянно. Дашь ты чего делаешь? - Я спасаю наши жизни...