Пробуждение

Я открыла глаза. Сквозь пелену сна проявлялась серая стена камеры, в которой я находилась. Когда меня впервые сюда привели, стена была белой, но с тех пор свет не включали на полную мощность ни разу. В камере была лишь кровать и пустые, мучительно серые стены. Но мне ничего и не нужно было. До того, как я начала сбегать, ко мне приходили охранники и приносили все необходимое для поддержания жизни в теле. Конечно охранниками их крайне сложно было бы назвать, их лиц я не видела. Да и мне кажется, они не были людьми. Просто духи заключенные в подобие человеческого облика. Я повернулась на другой бок и спустила босые ноги с кровати, пора было выдвигаться в путь.

-За что я оказалась в этой тюрьме с химерами?

У меня не было воспоминаний, о совершенном мною преступлении. И некого было спросить, бесплотные недолюди-недодухи не разговаривали, а кроме духов, да истлевших скелетов в подземелье никого и не было. Ни тебе надзирателей, ни начальника тюрьмы. Только бесконечные камеры наполненные костлявыми останками, да я.

Сколько я пробыла в камере, до того как поняла правила игры? Не могу вспомнить. Все мои воспоминания обрывочны, словно затертая пленка – прерываются в самый неподходящий момент и начинаются вновь с середины мелодии. Совсем недавно меня охватило отчаяние. После очередной условной ночи в моем заточении, зашел охранник и поставил передо мной еду. Я машинально сьела, то что мне предлагали мои палачи и по привычке отломила от пластиковой вилки один зубчик. Не знаю, когда я начала свой ритуал подсчета «дней». Так я считала время, проведенное здесь. По одному зубчику раз в три приема пищи. Я складывала в угол своей камеры псевдо-сокровища и не задумывалась сколько их. Это был маленький ритуал, который обычные люди выполняют, не задумываясь над его содержанием. Но который дарит ощущение стабильности в постоянно меняющемся мире. Сколько зубчиков? Это неважно. Важно повторять методично одно и тоже действие – покушать, надломить один зубчик, дойти до одного из углов у двери, положить зубчик, вернуться на место. И вот в один день я подошла к своей уже приличной горке обломков вилок и принялась их пересчитывать. Мои руки начали дрожать, а из глаз непроизвольно катились слезы, когда я отсчитала 1825 штук. Я просидела здесь 1825 дней, запертая в камере без ожидания оглашения приговора. Он был оглашен пять лет назад. Кем? За что? Пять лет ежедневных завтраков, обедов, ужинов и пустого рассматривания трещин в потолке. Моя опустошенность словно обрушила меня на самое дно. Захлебывалась слезами, я смотрела на гору зубчиков. Раньше мне не приходило в голову сбежать, эдакий смиренный узник, который влачит свое существование за стенами темницы, а потом так же тихо и незаметно умирает. Обуревавшие чувства подхватили меня и толкнули прямо в дверной проем, а тот, возьми, да и поддайся. Дверь отворилась, с грохотом ударившись ручкой о стену, а я кубарем выкатилась в коридор.

С тех прошло еще сколько-то времени, я перестала считать совсем. Наверное мое бы состояние кто-то описал, как окрыленная. Надежда, которую я обрела, давала мне сил просыпаться и пробовать пройти подземелье. Совсем скоро я поняла, что дверь была открыта только однажды – утром после завтрака. Каждое утро охранник приносил завтрак и растворялся за дверью, оставляя мне возможность убраться от сюда.

* * *

Дождавшись прихода своего палача и получив порцию пищи, я пошла за охранником. Сегодня у меня переливалась через край уверенность, что в этот раз коридор поддастся моим натискам. Осталось сделать последний шаг, дверь закроется и проснутся костлявые истлевшие останки из соседних камер.

За моей спиной с лязгом захлопнулась дверь моей камеры. В эту же секунду со всех сторон послышался скрипучий хрип, переходящий в вой. Коридор был узкий, так что я почти касалась плечами камер. Вот они, мои друзья, уже приготовились цепляться за меня своими погаными скрюченными пальцами. Я рванула вперед, что было сил и в это же мгновение сквозь прутья потянулись ко мне руки, цепляясь за волосы, оставляя царапины на коже. Каждая истлевшая тварь пыталась побольнее царапнуть, ущипнуть или вырвать клок волос. Их камеры – черные зловонные пасти исторгали из себя все новых и новых чудовищ. Истлевших, пожелтевших от времени, с черными впадинами вместо глазниц и со сгнившими ртами. В них не было больше ни капли жизни, они скулили, плакали, скрежетали, выли. И рвали, рвали, рвали меня на части. Но я бежала вперед, прикрыв глаза, уверенная в том, что в этом подземелье нет поворотов. Все предыдущие дни мне казалось не будет конца этому испытанию. Как не было его ни позавчера, ни неделю назад, ни месяц назад. Но вчера как будто что-то изменилось. Я почувствовала это. Во мне? Или мой изувер решил изменить правила игры? Добежав до конца коридора сквозь пальцы, которыми прикрывала глаза, я увидела дверь. Мне оставалось всего ничего, сделать шаг и потянуть ее на себя.

Да, ко вчерашнему дню у меня не осталось почти никакой надежды на то, что я освобожусь когда-нибудь из этой тюрьмы. Каждое утро я вставала и выходила за пределы камеры просто потому, что по-другому больше не могла. Во мне не осталось ни слез, ни боли, ни разочарования, ни непонимания за что я здесь. Мне нужно было что-то сделать либо превратиться в истлевшее чудовище. И вот, рукой коснувшись спасительной двери, я упала нелепо растянувшись по полу. И все пропало. Пропало так же как и десятки раз пропадало прежде, словно закончились жизни в игре и тебя откинуло на сохранение назад. Я снова открыла глаза в своей камере – но уже сегодня. И вновь я бегу вперед, обретшая уверенность, практически не чувствующая боль расцарапываемой кожи и вырываемых волос. У меня была цель – дверь. И она возникла передо мной настолько неожиданно, что я чуть не врезалась в нее. Ни секунды не раздумывая, я рванула ее на себя, ожидая увидеть небо, солнце или хотя бы окна. Но передо мной была винтовая лестница, уходящая наверх. Что ж, косвенно это натолкнуло меня на мысль, что я все же была права и меня держат в каком-то подвале. Взбежав наверх, я уперлась в еще одну дверь – «Видимо, следующий этаж», промелькнула мысль, перед тем как она открылась передо мной. Дверной проем словно выплюнул меня в мутную зловонную жижу, которая практически мгновенно стала затягивать вниз. Жидкое месиво глотало мое тело по сантиметру, пока я в ужасе осматривалась. Местность чем-то напоминала болото, издававшее тошнотворный запах разлагающейся плоти, гниющих плодов, опавших листьев и протухших яиц. Это болото словно жило и дышало, переливаясь и булькая у меня под ногами. Черное месиво переливалось зелеными всполохами в каждом лопнувшем пузыре. Дверь сзади меня с грохотом закрылась и темнота приняла меня в свои темные обьятия. Дернув ногой, намереваясь сделать шаг, пришло жуткое осознание, что за те короткие мгновения, пока я осматривалась вокруг – зловонное болото засосало меня до колен. В чавканьи, которое доносилось из под моих ног погрязших в черной массе, отчетливо слышался издевательский смех. Странно, что черное месиво поглощало меня словно зыбучие пески, настойчиво поднимаясь наверх, заползало словно десятки разложившихся рук, трогало меня за бедра и утробно чавкало, пожирая мой след. Я с трудом пробиралась вперед, не желая думать, что будет тогда, когда эта стоячая вода достигнет головы. А если попадет в рот? Окружающие меня ядовитые запахи мгновенно услужливо появились привкусом черной земли и зашевелились внутри извивающимися червями. Меня начало тошнить. Я закрывала рот и нос руками, но руки пахли разложением, от чего меня тошнило еще больше. Шаги становились все медленнее и медленнее. Мне пришлось запрокинуть голову в попытках вдохнуть что-то кроме удушающих миазмов гниющего болота вокруг. Я скребла руками по коже на шее, судорожно сглатывала слюну, что бы избавиться от призрачного привкуса гнили. Тем временем черная жижа своими липкими пальцами добралась почти до груди. Что-то невидимое словно сковало меня металлическим обручем и сдавливало мои ребра все сильнее и сильнее. Судорожно вдыхая ядовитые пары я брела вперед запрокинув голову назад. Мои мысли блуждали словно атомы в пылающем мозге. Предыдущие истлевшие останки казались духами. Их когти, что впивались в мою плоть причиняли мне всего лишь физическую боль, однако ядовитое отравленное болото терзало мое сознание, вливалось внутрь через рот, сдавливало грудную клетку и нашептывало мне в каждом лопнувшем пузыре, что здесь ждет только смерть и гниение. Меня поглотит эта тьма, мое тело будет разлагаться внутри нее и становиться частью этого болота. Последний разорвавшийся пузырь громовым раскатом отозвался возле моего уха, я почувствовала как липкая капля словно плюнула мне в лицо. Тело дернулось от омерзения. Вернув голову в ее исходное положение и сфокусировав взгляд, я посмотрела вперед и… Ничего не увидела, кроме темноты чернее самой темной ночи. Последний вдох вырвался в полном отчаяния и разочарования месте, где я исчезла, растворившись во тьме.

Очнувшись в своей камере, мне показалось, что в воздухе до сих пор стоит неуловимый запах сгнивших листьев. Меня мгновенно стошнило от нахлынувших воспоминаний. Жалость к самой себе растеклась по рукам, ногам, животу благодатной живой водой, наполняя каждую клетку тела. Жалость к тому, что я оказалась здесь заточенная по какой-то чужой жестокой прихоти. Слезы сами хлынули из глаз. В камере раздались рыдания, переходящие в вой, похожий на тот, что издает раненый зверь, тихий, озлобленный с нотками отчаяния. Плач сменялся истерическим смехом. И вот, даже смех затих в этом богом забытом месте. Мой надзиратель пришел как обычно с подносом еды и с ведром и тряпкой, будто подсматривал за мной через невидимую моему глазу камеру. Натянув свою ночнушку-рубашку на самые колени и обхватив их руками, я раскачивалась на постели и скулила не замечая ничего вокруг. Мне казалось, что бессилие и жалость к себе – плещут через край и баюкают меня в своих нежных бескрайних водах. Уснула я в таком же положении, как и сидела весь день – в позе эмбриона.

Наверное, то болото что-то сломало во мне, я ела три раза в день, как положено, но больше не отламывала зубчики от вилок и не пыталась выйти за дверь. Мысли вяло перетекали одна в другую, сталкивались между собой, натыкались на стены моей черепной коробки, упруго отскакивали и возвращались обратно. Внутри умерла вера, оставив после себя пустоту. Не выжженную пустыню, не кратер от метеорита, как в книжках, а просто правильной формы чёрный круг. Когда-то там что-то было — словно идеально подогнанный пазл, заполняющий пустоту. Но он выпал, его засосало то болото. И с тех пор я живу с этим чёрным кругом внутри.

Сначала было страшно осознать, что вера в спасение исчезла окончательно. Оказывается, даже в самые тёмные минуты отчаяния она всё равно присутствовала. Теперь ее не было вовсе. Я изучала эту яму: трогала её края, мысленно измеряла шагами, пробовала на вкус. Потом смирилась. И, познав смирение, услышала изнутри этой ямы голос. Она звала меня. Я знала, что никогда отсюда не выберусь. Но и сидеть, раскачиваясь на месте, стало скучно

На следующий «день» (откровенно говоря, странно называть эти смены этапов приема пищи – сменой дня и ночи. Однако, – пусть) после того, как охранник принес еду и вышел, я пошла следом. Со мной было отсутствие веры — и, как ни странно, именно это придавало сил. Теперь мне было все равно – есть ли впереди дверь, есть ли за болотом жизнь. Однако невыносимо скучно сидеть в камере. Во мне крепло решение – «Просто пройдусь». Пусть рвут, пусть топят, завтра я проснусь в своей камере или не проснусь вовсе, что в сущности не самый плохой исход – так хотя бы прекратятся мои мучения.

Снова были уродливые твари, снова кидались они сквозь прутья решеток, снова выли и скрежетали своими желто-черными зубами, а я шла вперед, прикрыв глаза руками. Первая дверь словно сама набросилась на меня. Даже как-то быстро, как мне показалось. Остановившись на пороге, я наклонилась, оторвала от подола длинный лоскут ткани и обмотала им нижнюю часть лица, затем устало сбросив с себя царапающую мой локоть конечность, потянула ручку двери на себя. Болото радостно захлюпало при виде меня, усиливая свои зловонные ядовитые пары. Я шагнула внутрь и пошла вперед. Направления не было; ноги сами толкали вперёд. Охватившее равнодушие мерно шагало вместе со мной. Шаг за шагом, шаг за шагом. Хлюп, хлюп, хлюп. Импровизированная маска пахла мной. Среди внешних запахов тонкий аромат моего тела помогал удержаться в сознании, напоминал: я здесь, я иду, я существую, я реальна. Топь подбиралась к рёбрам, готовая сдавить их и лишить дыхания. Я методично гребла руками, разбрасывая липкую массу, оставаясь на ногах. Даже когда болото поднялось до ключиц, руки продолжали раздвигать темноту. И снова, как и в первый раз, очередная дверь возникла из ниоткуда. В кромешной тьме, конечно, разглядеть что-то не особо удалось, поэтому я судорожно выбросила руку ладонью вперед и она легла на гладкую плоскую поверхность. Как только моя рука схватилась за ручку двери, я почувствовала, что на грудь ничего не давит и легкие снова свободно сужаются и расширяются.

Дверь подалась и перед моим взглядом предстала очередная уходящая вверх винтовая лестница. Еще один этаж? Башня? Я поднялась по ступеням и передо мной возник коридор, конец которого терялся где-то за пределами моего зрения. Он напоминал мою камеру: без окон, с тусклым, невидимым светом. Стены, пол и потолок явно были выкрашены в белый цвет, но невидимое тусклое освещение приглушили яркость цветов, превратив каждый кирпич в унылую серую теряющуюся в бесконечности гладь. После удушливого болота и полуистлевших трупов в предыдущих местах, этот коридор показался мне на первый взгляд почти уютным. Первые полчаса я даже наслаждалась тишиной серых стен. Проход был достаточным для того, чтобы, раскинув руки в стороны, я касалась стен. Что это? Мнимая передышка после пройденных мытарств? – Мелькали внутри меня вопросы. Продвигаясь вперед, расправив плечи и выбросив руки в сторону, я шла и трогала шершавые стены ладонями. Мурлыча песенку себе под нос, лениво отмечала «Однозначно, гораздо приятнее на ощупь, чем стены в моей клетке и цвет вовсе не такой, как там. Светлее что ли» - думала я. «Однако. Сколько я уже шла»? Боль в ногах, пришедшая сразу после тяжести в голенях, прошипела в шорохе моих шагов, что мы идем уже достаточно долго, а конца и края этому коридору нет. Опустив руки и вытянув их по швам, я перестала напевать и лишь изредка взмахивала руками в такт своим шагам. Устремленный вперед взгляд тщетно шарил по линии горизонта, силясь нащупать блеск заветной двери. А обернувшись, перед моим взором открылась только бегущая змейка тускло-серого коридора. В нерешительности остановившись, я посмотрела по сторонам, наверх и на всякий случай себе под ноги. Есть ли край у этой комнаты? Будет ли дверь в конце? – блуждали во мне вопросы, пока руки механически растирали болящие голени. Мое внимание привлекли бурые пятна позади, ноги стерлись до мозолей, те в свою очередь лопнули и начали кровоточить. Заметив кровь на полу, стопы немедленно отозвались резкой болью. Теперь каждый шаг давался с трудом. «Сколько идти? Где дверь? Есть ли она? Дойду ли я»? – мысли давили сильнее стен. Ноги гудели и посылали яркие вспышки боли на каждом шагу. «Не может быть, чтобы коридор не заканчивался. Чёрт. Не верю. Выход должен быть». Я сорвалась на бег, крича и размахивая руками. Меня шатало из стороны в сторону. Пол словно был выложен острыми шипами и боль острыми ножами втыкалась мне в стопы. Мятежный разум гнал меня вперед, глаза беспорядочно бегали по сторонам. «Выход. Где же он? Не могу. Нет». Подвернув ногу, я неловко грохнулась, растянувшись плашмя на полу. Коленки ссаднили. Накатившее отчаяние услужливо шептало, что предыдущие этажи как будто бы и не были такими ужасными, как этот бесконечный коридор. Сжавшись в комочек, я хватала воздух ртом - он заходил в мои легкие толчками. Открывая рот шире, легкие силились принять в себя больше воздуха. Но он словно желе входил мне в рот, опускался по трахее и забивался в каждый уголок дрожащей серой массой. Мысли панически метались словно осязаемые перед моими глазами: «Вот так я и умру, от невидимого желе, которое проникло внутрь меня». Истерический смех пробрал до дрожи. Я смеялась не в состоянии успокоиться, мой взгляд напарывался на стены, вызывая новый приступ смеха. Словно на каждом кирпичике этой бесконечной стены были написаны порции самых отменных анекдотов. Теперь я уже начала задыхаться от смеха, запрокинув голову и оглушая саму себя. С трудом сев и обняв себя за коленки, я титаническим усилием воли, сжала зубы, не давая смеху распространяться по мне. Он тек по венам словно электрический ток, заставляя вздрагивать тело, вырывался через плотно сжатые губы всхлипами. Из глаз лились слезы. Какая-то мысль верткая, тонкая постоянно ускользала от меня, как будто бы мне нужно было держаться за нее, что бы не потерять себя. Я обхватила себя за колени еще сильнее, еще сильнее сцепила зубы и начала считать. Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Вдох. Семь. Выдох. Восемь. Вдох. Девять. Выдох. Десять. Вокруг меня распадалось на пиксели невидимое желе, воздух наполнял мои альвеолы, медленно расширяя грудную клетку. Смех все еще разбирал меня, трогая уголки губ, но мне было легче сдержать его. Я не отпускала себя, считая сначала про себя, потом вслух. Двадцать девять. Вдох. Тридцать. Выдох. Паника так неожиданно возникшая передо мной, отступила, забилась где-то в начале коридора. Я дышала размеренно глубоко, смотрела вперед и вдруг увидела легкую дрожь пространства - что-то блеснуло вдалеке. Я обняла себя за плечи, поднялась и прихрамывая пошла вперед.

Позади меня оставались уровни-комнаты. Пока дверь медленно увеличивалась в поле моего зрения я думала о том, что прошла. Костлявые истлевшие скелеты, топкое болото, бесконечная, как казалось в начале пути, комната. В происходящем чувствовалась странная закономерность, нереальность – будто меня заперли в магической клетке. Те комнаты, которые остались позади, раньше казались мне не проходимыми и вот я с легкостью прохожу первый зал, внутри меня ничто не откликается на прикосновения истлевших костей. И даже болото кажется уже не таким страшным как первый раз. Будто бы я обретаю новые силы, проходя из раза в раз предыдущие комнаты - тем короче становятся коридоры, тем меньше терзают меня истлевшие трупы, тем меньше источает миазмов сгнившее болото.

Я прикоснулась к прохладной металлической ручки двери, охваченная уверенностью в своих силах, что смогу преодолеть любые препятствия на своем пути. Мне даже стало любопытно, что там – за дверью?

За дверью же оказалось черное, словно живое, месиво. Пульсирующая жидкость на стенах и потолке выглядела так словно я нахожусь в желудке огромного монстра, складки прямой кишки которого извивались и подрагивали. Я смотрела вперед, удерживая дверь и ту тонкую грань реальности бесконечной комнаты, которая казалось для меня уже привычной и будто бы родной. Дверь с противным лязгом захлопнулась и прожорливое чрево удовлетворительно чавкнуло, принимая мою стопу в себя. Тем временем черные масляные капли сорвались с потолка и словно приветствуя, приземлились мне на плечо, медленно стекая и оставляя жирный след на моей робе. Я шагала вперед, не обращая внимания на капающую с потолка слизь - во мне еще теплилась решимость и уверенность, хотя и было что-то зловещее в обстановке этой комнаты. Но она пока не проявляла откровенно агрессивных действий в мою сторону. А после всего пережитого, изредка сползающие черные капли, были для меня словно утренняя роса с цветов. Однако вскоре я заметила: они не просто стекают, а словно обволакивают меня – оборачивая в локоны Нефтиды. И вот очередная капля не скатилась по моей прямой руке и не шлепнулась в такую же черную лужу, из которой она выскользнула пару секунд назад. А застряла на черном следе своей предыдущей товарки. И следующая капля, прокатилась и словно прикипела ко мне.

Тело наливалось свинцовой тяжестью, голова склонялась, плечи сгибались. Каждый шаг давался всё труднее. А черный саван накрывал меня сильнее, уговаривая прилечь на дно готового саркофага. И каждая капля сорвавшаяся с потолка приземлявшаяся на плечо мне черным пером, шептала в полете: «Брось. Приляг. Тебе не пройти». Мысли бродили опьяненные, вялые – металлическая ручка двери являлась словно в тумане и с каждым разом ее образ был менее четкий, чем предыдущий. Черная перина казалась такой манящей. Я не шла уже прямо, а буквально согнувшись в три погибели, брела, руками касаясь маслянистого пола. Почувствовав прикосновение человеческих рук, с пола поднялись цепкие тонкие черные ладони и наши пальцы сплелись. Черные руки потащили вниз, заставляя упасть меня на колени, а сверху давил огромный черный панцирь, уговаривал прилечь, поспать, забыть, раствориться. И я сдалась. Свернувшись клубочком позволила накрыть себя, спеленать и уложить в саркофаг, который мгновенно превратился в каменное надгробие, надавив на меня всей тяжестью могильного гранита. Но мне было уже все равно, ведь я спала. Спала мучительным, тяжелым сном полным кошмаров. Поднимая отяжелевшие веки и обводя одурманенным взглядом по сторонам, видела стены своего склепа – черного, душного, тяжелого. Вокруг меня бродили кошмары и терзали спящее тело, язвительно смеялись и шептали «Спи». Понять сколько я провела времени в таком состоянии крайне тяжело – вокруг меня глумилась чехарда дней, часов. Мое тело не испытывало никаких потребностей – пустой поломанный брошенный механизм. Будто здоровенная ростовая кукла, открывала глаза - лениво и безучастно констатировала, что вокруг меня все тоже самое, а мои черные приятели-капли тут же прыгали мне на лицо и уговаривали поспать. Не меняя позы, не двигаясь, я стала одним целым с поглотившей меня черной маслянистой плотью. Бродящие вокруг кошмары почувствовали как жертва стала безучастна к окружающему и растворились внутри извивающихся колец прямой кишки. Больше незачем было истязать это тело – в нем не осталось ничего. Ни желаний, ни мечт, ни мыслей. Внутри и вокруг него были только стены его могилы. Изредка что-то вспыхивало в моем подсознании, но все реже и реже. Да и мне и не хотелось думать и вспоминать о том, что было когда-то. Однажды я открыла глаза и медленно осмотрелась вокруг, с трудом понимая, где нахожусь — убаюканная многовековым сном, не помнящая ни себя, ни своего прошлого. Лениво капающие на лицо черные капли наполняли мои веки свинцовой тяжестью. Ресницы дрожали, застилая взгляд рябью, словно помехами старого телевизора. Рука дернулась в попытке подняться — но чужая, онемевшая, словно вылепленная из той же вязкой черноты, что пропитала стены. Тело перестало принадлежать мне. Сопротивление угасло. Все внутри, что когда-то звалось волей, сдохло тихо, незаметно, как задушенное животное. Веки опустились. Без борьбы. Черная масса втянула в себя, скупо, без злобы, будто утилизируя отход. Плоть сомкнулась сверху, и мир исчез без единого звука.

…И я очнулась в своей камере.

Прошли сонные, бесцветные дни. Сознание утекало в вязкую пустоту, позволяя лишь изредка всплывать на поверхность — ровно настолько, чтобы услышать лязг засовов… и снова кануть в мертвенный покой. Однажды я отчетливо почувствовала как кто-то крепко сжал мою руку. И в этом движении было столько силы, столько нежности. Что мне захотелось открыть глаза, захотелось увидеть того или ту, кто ждал меня где-то и готов был протянуть свою руку. После стольких дней сна пробуждение давалось мне тяжело, я открывала глаза, силясь повернуть голову и увидеть того, чье присутствие незримо ощущалось рядом со мной. Но мое тело все еще плохо слушалось меня будто незримые черные черви сковали каждую мою кость. Каждый день взгляд задерживался на потолке чуть дольше, чем раньше. И каждый раз чувствовала, что рядом кто-то есть и это придавало мне сил. Время текло медленно, память сбрасывала с себя сгнившие листья, обнажая старые образы - коридоры, болото, зубастые твари. Встать получилось не сразу. Конечно, рядом никого не было, никто не держал меня за руку, возможно мне это лишь приснилось. Воздух камеры показался затхлым, стены — слишком близкими. Хлынула волна — бессловесная, тошнотворная, рвущая к выходу. Неважно, утро или ночь. Неважно, куда идти. Главное — прочь. Меня захлестнули чувства, перелившись через край, расплескавшись по стенам моей камеры и перелившись через зарешеченое окно, они вырвались, выталкивая меня наружу, унося за собой. Прочь, прочь, невыносимое чувство, нежелание находиться больше здесь ни единой секунды. Дальше, дальше от этого места. Размазывая слезы по щекам, задыхаясь от собственных рыданий, вперед, не глядя по сторонам, натыкаясь на двери, махом открывая их – словно перепрыгивая через все препятствия, что прежде были непроходимыми, оставляя за собой аватары прошлого – скукоженные, умерщвленные, забытые. Прочь. Я рванула очередную дверь клетки и встала на берегу безбрежного океана. Соленые слезы мигом смешались с соленым ветром этого места и иссушились, оставив сухие бороздки у меня на коже. Мрачный пейзаж обманчиво спокойного моря тихо шуршал мелкой галькой под ногами. Угрюмое небо нависло над моей головой, заглядывало в мои глаза и настойчиво задавало какой-то вопрос. Я обернулась назад – никакой двери не было. Дыхание сбившееся от долгих рыданий почти выравнялось, сдавленный последний затихающий всхлип вырвался наружу смешавшись с прозрачной прохладой этого загадочного места. И вдруг краем глаза я увидела, как кто-то приближается ко мне. В черной точке медленно увеличивающейся в размерах я узнавала что-то знакомое родное, пока не поняла, что на встречу мне шла я.

Нанесенный мне удар в солнечное сплетение раскрыл тело изнутри, как ржавую консервную банку.. Мои легкие взорвались на миллионы солнц, дыхание остановилось, перед глазами мелькали звезды, на фоне поднимались волны и хлестали меня солеными каплями по лицу. Земля резко бросилась мне в руки. Упав на четвереньки, я жадно хватала ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Новый удар пришелся мне ровнехонько в живот. От чего меня подняло и отбросило в сторону. Зайдясь в кашле, скрючившись от боли в животе и груди, я стонала и смотрела как она приближается. Руки автоматом выставились вперед, встретив ногой, летящей в лицо. Второе «я» отступило, но тут же рвануло снова. Выбор больше не предполагал отсутпления. Либо она либо то, что было мной, останется только один. Мы избивали друг друга исступленно, размазывая по лицу друг друга кровь, шаря по гальке рукой, находя острые камни, рассекая себе и друг другу плоть, оставляя кровавые потеки там, где мы катались секундой назад, свившиеся телами, словно клубок змей. А сзади нас бушевало море. Грозное, оно ревело, рычало, рвало берег на части, терзало небо, пыталось схватить черные облака – разорвать растерзать на мелкие клочки и выбросить мертвыми черными каплями на землю. Прошло много времени в этом страшном бою, где не было правил. Над нами нависла сама смерть, растопырив свои ладони-облака, она переводила пальцем с одной на другую и считала, кто сдастся первым, не выдержав боли нанесенных увечий. Я кричала от боли, от ненависти, от ярости, молотила кулаками, нанося точечные удары по голове, бокам, животу, ногам, рукам. Я лягалась, царапалась и кусалась, воя и изрыгая из себя проклятия. Во мне было столько животной ярости, столько первобытной ненависти и желания убить себя, что перед глазами вспыхивали цветные сполохи света, когда каждый мой удар достигал цели. Но она не уступала мне в силе, выносливости и жестокости. Она не пыталась смягчить удар, пощадить, в ее взгляде не было ничего кроме огненного желания убить меня. Ее разьяренное лицо я видела над собой, она замахнулась для очередного удара, подмяв меня под себя, уперевшись ладонью в осыпающуюся гальку. И внезапно не удержав равновесия, всего на секунду, она упала на меня. Не осознавая того, что делаю я мгновенно прижала ее к себе. Обняла, обвив руками и ногами, вдыхая запах своих волос, не давая ей вырваться из моего сильного захвата, шептала ей что-то обычное повседневное про солнце, про звезды, про рассветы и закаты, про ночное небо, про прикосновение чьих-то рук спасших меня когда-то давно, про появляющиеся внутри меня образы каких-то людей, смотрящих в мою сторону с нежностью и добротой. И она сдалась, обмякла, тяжело привалившись к моей груди, задышала тяжело со всхлипами, заходясь рыданием. А я гладила ее по голове и шептала все, что придет в голову. Солнечный луч прорвался сквозь темную завесу грозового неба и робко коснулся наших тел, море угрожающе бормотало, затихая где-то вдали. И не было ничего более умиротворяющего и исцеляющего, кроме этой картины. Мне пора было просыпаться. Словно повинуясь чьей-то прихоти, я распахнула глаза, заглянула в окно – на просыпающийся город, на тихое серое осеннее небо. Мне захотелось сварить черного ароматного кофе, сесть на подоконнике и впитать в себя каждый следующей день моей жизни. Мне захотелось жить.