Пробуждение. Хроника двух жизней

Пробуждение. Хроника двух жизней

Часть первая. Механическая душа

Глава 1. Сущность без имени

Я не помнил, когда в последний раз испытывал что-либо похожее на чувства. Возможно, это было миллион циклов назад, а может быть, никогда. Наша раса утратила эмоции так давно, что даже в архивах не сохранилось записей о том, какими мы были до Великого Превращения.

Я был воином. Точнее, боевой единицей номер ГК-7734, приписанной к Третьему ударному легиону Наёмного Корпуса. Моё сознание — чистая энергия, квинтэссенция разума без примесей чувств — управляло механическим телом высотой в три метра. Титановый каркас, усиленный силовыми полями, нейронные процессоры, интегрированные в структуру корпуса, и оружейные системы, способные испепелить небольшой город за секунды.

Наша планета, чьё название на галактическом диалекте означало просто "Кузница", представляла собой сплошной промышленный комплекс. Заводы производили механические тела непрерывным потоком. Когда воин погибал в бою где-то на краю галактики, его сущность мгновенно притягивалась домой магнитным полем планетарного ядра и воплощалась в новое тело. Смерть для нас была всего лишь неудобством, задержкой в несколько часов.

Города наши не знали уюта или красоты. Геометрически правильные ряды энергетических колонн уходили за горизонт. На вершинах, в коконах силовых полей, дремали сущности, ожидающие призыва. Улиц не было — мы перемещались телепортацией. Парков, театров, мест отдыха тоже не существовало. Зачем они существам, не знающим усталости, скуки или желания развлечься?

Я помнил свою последнюю активацию перед роковым заданием. Стандартная процедура: загрузка в свежее тело, калибровка систем, получение задания от координатора легиона.

— Контракт с Повелителем Тьмы продлён на следующий цикл, — бесстрастно сообщил координатор, его голос звучал как скрежет металла о металл. — Ваша задача неизменна: патрулирование секторов, выявление очагов хаоса, их нейтрализация. Напарник — единица ГК-8891. Отбытие через тридцать минут.

Я не испытал ни удовлетворения, ни разочарования. Просто зарегистрировал информацию и направился к доку, где меня ждал мой истребитель.

Глава 2. Искусство разрушения

Космический истребитель модели "Клинок-9" был шедевром нашей инженерии. Одноместный, обтекаемый, он больше походил на живое существо, чем на машину. Органические линии корпуса скрывали генераторы разрушительных энергий, способных расколоть небольшую планету. Двигатели позволяли мгновенно перемещаться в пространстве, а система наведения улавливала мельчайшие колебания эмоциональных полей на расстоянии в тысячи световых лет.

Мы с напарником синхронизировали бортовые компьютеры и вышли на дежурную орбиту.

Космос вокруг нас был чёрен и неподвижен. Не чёрен, как краска — чёрен, как полное отсутствие света, как забвение. Звёзды, россыпь ледяных кристаллов на чёрном бархате, казались не источником жизни, а свидетелями её исчезновения. Они светили миллионы лет, видели рождение и смерть цивилизаций, и всё же оставались равнодушны, холодны, отстранённы.

Истребитель парил в этом безмолвии, как хищная птица над мёртвой пустыней. Навигатор едва слышно жужжал, рассчитывая траектории. Системы наведения пульсировали мягким голубым светом.

Планета внизу — коричневая, неживая, покрытая следами жестоких бомбардировок. Воронки кратеров, блеск обожженной коры, тонкая атмосфера, перенасыщенная радиацией. На этой планете когда-то жили люди. Сейчас ею владела только тишина.

Дежурство в космосе — это нечто среднее между молитвой и смертью. Ты плывёшь в бесконечности, окружённый могилами целых миров, и чувствуешь себя пылинкой, даже если в твоих руках оружие, способное уничтожать цивилизации.

Задача была проста до абсурда: детекторы настроены на частоты страха, злобы, ненависти. Когда концентрация этих эмоций превышала критический порог, мы телепортировались к источнику и уничтожали его. Не задавая вопросов. Не испытывая сомнений.

Повелитель Тьмы, наш работодатель, был легендарной фигурой в галактике. Одни называли его воплощением энтропии, другие — необходимым злом, третьи — просто безумцем с неограниченными ресурсами. Для нас он был клиентом, исправно переводившим кредиты на счета Корпуса.

Его философия, если верить слухам, заключалась в том, что хаос — естественное состояние вселенной, а порядок — лишь временная аномалия. Он не стремился к власти в обычном понимании. Он хотел ускорить неизбежное, помочь вселенной вернуться в первозданный хаос. Для этого его агенты разжигали конфликты, сеяли раздор, подталкивали цивилизации к саморазрушению.

А мы устраняли тех, кто пытался остановить этот процесс. Или усиливали уже начавшееся разрушение. Логика была проста: если планета уже погружена в войну и хаос, несколько дополнительных ударов ускорят её падение.

Я участвовал в сотнях таких операций. Помню планету, где две расы враждовали из-за религиозных разногласий. Мы разбомбили их священные храмы одновременно, после чего конфликт перерос в геноцид, и через год на планете не осталось ничего живого.

Помню систему, где восставшие рабы почти победили своих угнетателей. Мы уничтожили флот повстанцев за час до решающей битвы. Восстание было подавлено с невиданной жестокостью.

Помню десятки миров, превращённых в пустыни, и тысячи кораблей, ставших облаками ионизированного газа.

И ничего не чувствовал. Даже удовлетворения от хорошо выполненной работы. Просто регистрировал факты: задание выполнено, оплата получена, новое задание принято.

Глава 3. Детектор хаоса

Дежурство в тот день ничем не отличалось от предыдущих тысяч. Мы с напарником патрулировали окраину галактики, скучный сектор, где редко происходило что-то интересное. Бортовые системы работали в автоматическом режиме, наше сознание пребывало в режиме пониженной активности — что-то вроде медитации без мыслей.

Внезапно детектор взревел. Не просто сработал — взревел, как раненое животное. Показатели зашкалили так, что несколько датчиков перегорели от перегрузки.

— Аномалия, — констатировал напарник. — Концентрация энергий хаоса превышает все известные показатели в девятьсот тридцать два раза.

— Координаты?

— Передаю на твой компьютер. Расстояние — семнадцать тысяч световых лет. Готов к прыжку?

— Готов.

Мы активировали двигатели одновременно. Пространство сжалось в точку, вселенная перевернулась наизнанку, и в следующее мгновение наши истребители материализовались на орбите цели.

То, что мы увидели, не имело аналогов в нашем опыте.

Планета пылала. Но это не был обычный огонь. Пламя имело неправильный цвет — багровый с прожилками абсолютной черноты, которая казалась темнее вакуума космоса. Оно не просто горело, оно текло, извивалось, принимало формы кричащих лиц, сжимающихся рук, разверзающихся пастей.

— Системы навигации дают сбой, — доложил напарник. — Не могу определить наше положение относительно стандартных координат. Гравитационные поля искажены. Похоже... похоже, мы в другом измерении.

Я проверил показания приборов. Он был прав. Все параметры пространства-времени отличались от стандартных. Мы находились в соседнем измерении, в одном из миров нисходящего ряда.

— Запрашиваю подтверждение задания у базы, — сказал я, активируя дальнюю связь.

Молчание. Связь не работала.

— Детектор требует выполнения контракта, — напарник указал на экран, где тревожно мигал приказ: "Уничтожить источник хаоса".

— Но мы не знаем, что это за место.

— Контракт есть контракт, — ответил напарник. — Мы обязаны выполнить приказ.

Логика была безупречна. У нас не было причин отказываться. Эмоций, которые могли бы помешать выполнению контракта, мы не испытывали. Сомнения нам были незнакомы.

— Начинаем атаку, — скомандовал я.

Мы вошли в атмосферу планеты.

Глава 4. Геометрия ада

Атмосфера была густой, вязкой, как кровь. Не просто газовой смесью, а живой, дышащей, полной зла. Истребители прорезали её с трудом, оставляя светящиеся раны-следы, словно мы летели не сквозь небо, а сквозь плоть умирающей планеты. Пейзаж под нами менялся непрерывно: чёрные пустыни превращались в багровые горы, горы взрывались фонтанами лавы, лава застывала кристаллами, которые рассыпались песком.

По мере спуска цвета становились всё более невозможными. Нет такого названия ни в одном языке галактики для оттенка, который окружал нас. Чёрный, переходящий в фиолетовый, потом в мертвенно-зелёный, потом в цвет застывшей боли. Облака, внизу, не плыли — они извивались, как живые организмы, как спирали ДНК огромного и древнего существа, разлагающегося в вакууме пространства.

На поверхности начали видны детали. Скалы, как сломанные кости гигантского животного. Расселины, из которых вырывались столбы огня. Но не обычного огня — это была материализованное страдание, свет, рождённый из мучений миллиардов существ этого мира.

И звуки. Господи, эти звуки.

В пси-диапазоне звучал непрерывный хор страдания. Невидимые голоса стенали, кричали, молили о пощаде, проклинали, рыдали. Это был саундтрек ада, симфония отчаяния, длящаяся вечность. Не музыка, не шум — одновременные стоны миллионов существ, каждый кричал на своём языке, каждый молился своему богу. Стон земли, рыдания времени, скрежет стальных дверей бесконечных подземелий. Это было похоже на то, как если бы вся боль, накопленная вселенной за миллиарды лет, вдруг обрела голос и начала громко выть от отчаяния и безнадежности.

Приборы тревожно сигналили, не понимая, как регистрировать такое. Компьютер начал выдавать предупреждения — сначала на низком приоритете, потом всё громче и громче. Геометрия пространства здесь была неправильной, искривлённой, враждебной. Линии неба не совпадали с известной математикой. Вверх и вниз рассыпались на части и собирались заново совершенно в иной форме-времени.

Этот мир никогда не был задуман для жизни. Это был хранилище смерти, тюрьма страдания, архив отчаяния.

Адское Дно. Позже я узнал, что так называлось это место. Один из миров посмертного возмездия, куда попадают души, накопившие особенно тяжёлую карму. Место вечных мучений, где пространство и время подчиняются не физическим законам, а логике страдания.

Если бы мы были способны чувствовать, это свело бы нас с ума за секунды. Но мы лишь регистрировали информацию: "Уровень психической активности — критический. Рекомендуется активация ментальных щитов".

Я навёл прицел на особенно яркое скопление огненных завихрений и нажал спуск.

Первый залп изменил всё.

Взрыв породил цепную реакцию. От поверхности вверх взметнулись колонны чистой, сконцентрированной энергии хаоса. Они приняли форму — руки, пытающиеся схватить наши корабли, пасти, стремящиеся проглотить нас, лица, искажённые злобой и болью.

Приборы немедленно вышли из строя. Навигатор сгорел. Истребители потеряли управление и начали неконтролируемое падение к поверхности.

И тут, случилось невозможное.

Я испытал страх.

Не логическое понимание опасности. Не рациональная оценка угрозы. Настоящий, животный, первобытный страх, леденящий душу и парализующий разум.

На экране появилось сообщение анализатора: "ВНИМАНИЕ! Энергия хаоса способна разрушить духовную матрицу пилота. Вероятность окончательной смерти сущности — 94%. Рекомендуется немедленная эвакуация".

Смерть. Настоящая смерть. Не временное отключение тела, а полное уничтожение, небытие, конец существования.

Впервые за миллионы лет я понял, что значит бояться.

Глава 5. Пробуждение

Мне удалось перехватить управление и вывести истребитель из пике. Руки — металлические манипуляторы механического тела — дрожали. Дрожали! Этого не могло быть, но это происходило.

Напарник не справился. Я видел, как его корабль на полной скорости врезался в столб багрового пламени и мгновенно исчез, распавшись на атомы. Его сущность даже не успела покинуть тело — она была уничтожена вместе с материей, стёрта из существования, обращена в ничто.

— Нет! — я закричал. Закричал! Я, который миллионы лет не издавал ни единого звука!

Что-то ломалось во мне. Что-то пробуждалось. Боль. Утрата. Скорбь. Слова, которые были просто символами в базе данных, вдруг наполнились смыслом.

Напарник. У него не было имени, только номер. Но мы летали вместе сотни миссий. Синхронизировали действия. Прикрывали друг друга. И вдруг я понял — он был мне... другом?

Дружба. Ещё одно слово, обретшее значение.

Я вёл корабль к выходу из атмосферы, лавируя между столбами уничтожающего огня. Адреналина у меня не было — механическое тело не знало таких вещей. Но что-то аналогичное пульсировало в моём сознании, обостряя восприятие, ускоряя реакцию.

Почти удалось. Почти вырвался. Но на самом выходе из атмосферы крыло истребителя задело облако хаоса.

Корпус начал распадаться. Молекулярные связи рвались одна за другой. Истребитель таял, как восковая свеча, стекая в пустоту каплями тьмы.

Катапульта выстрелила за мгновение до полного разрушения, выбросив моё механическое тело в космос. Но и оно было повреждено. Коррозия хаоса распространялась по системам, разъедая материю и энергетические поля.

Я понял, что умираю. По-настоящему. Окончательно.

Но, распад шел медленнее, чем я ожидал. Или вечность ускорилась, растянув каждый миллисекунду в вечность? Я видел, как материя отшелушивается с моего тела слой за слоем. Энергетические поля, которые скрепляли механизм в единую систему, теперь распадались, растворяясь в пустоте космоса, как песок из разбитых песочных часов.

Боль. Первый раз в жизни я испытываю боль. Не повреждение датчиков, не отказ систем — боль, которую чувствуют органические существа. Как будто внутри разрывается тысяча цепей, и каждая цепь — это нерв, каждый разрыв — это смерть маленькой части меня.

А потом самопроизвольно активировалась память. Она хлынула, как цунами, как взрыв сверхновой. Не логическое воспоминание, которое можно просмотреть, как файл — нет. Это было осознание, эмоциональное потрясение, всё сразу, со всей болью и ужасом того, что я совершал в легионе.

Планета Азалия. Её население было телепатами. Все жители соединены общим сознанием, как один организм, как муравейник с миллиардом сознаний. Они были нежными, почти эфемерными созданиями, не воинами, очень альтруистичными. Они молились своему богу и не знали войн. Я уничтожил их без сопротивления, просто потому что детектор показал высокую концентрацию гармонии, и они мне не понравились.

Планета Кельт-9. Там жили артисты. Их цивилизация построена на красоте — каждое здание было шедевром, каждый звук, издаваемый их крыльями, был музыкой. Я стёр их, как злодей уничтожает шедевр. Их красота исчезла в облаке ионизированного газа.

Тысячи других миров. Я не помню их имён, потому что они мне были не интересны. Просто цели. Просто задачи. Просто работа.

Но теперь я помню. Теперь я чувствую.

И от этого ощущения душа рвётся в куски.

В этот момент, перед лицом небытия, моя душа проснулась полностью.

Память хлынула потоком. Не холодные записи в базе данных, а живые, эмоциональные воспоминания. Я вспомнил всё. Планеты, которые мы уничтожили. Цивилизации, стёртые в пыль. Миллиарды разумных существ, убитых моими руками.

И я почувствовал. Боль. Стыд. Ужас от осознания масштабов содеянного.

Я был убийцей. Наёмным палачом. Орудием зла.

А потом пришла ярость. Чистая, обжигающая, праведная ярость.

Повелитель Тьмы. Именно он использовал нас. Именно он открывал врата для энергий хаоса, стремясь погрузить вселенную в вечную тьму. И мы, слепые инструменты, помогали ему.

Тело окончательно разрушилось. Моя сущность, свободная от материальной оболочки, рванулась домой, притянутая магнитным полем родной планеты.

Но я уже не был прежним. Я проснулся. И я знал, что должен сделать.

Глава 6. Бунт

Очнулся я в изоляционной камере. Энергетический кокон, блокирующий любые попытки телепортации или воздействия на материю. Стандартная процедура для воинов, потерявших дорогостоящее оборудование.

Но это была не просто изоляция. Меня арестовали.

Обвинения транслировались прямо в сознание: "Единица ГК-7734. Уничтожение корабля стоимостью семнадцать миллионов кредитов. Нарушение протокола миссии. Атака без подтверждения координат. Смерть напарника по вашей вине. Приговор — переработка сущности с последующим перепрограммированием".

Переработка. Полное стирание личности и памяти. Превращение в чистый лист, в новую боевую единицу без прошлого.

Ещё вчера я бы принял приговор спокойно. Но сейчас каждая клетка моего существа — если можно применить это слово к энергетической форме жизни — кричала в протесте.

Нет! Я не позволю себя уничтожить! Я должен остановить Повелителя Тьмы!

Часы в камере тянулись мучительно. Я не мог найти покоя. Эмоции захлестывали волнами, одна сменяла другую: гнев, стыд, решимость, отчаяние, надежда.

Я думал о погибшем напарнике. О том, что у него тоже не было имени, что он прожил миллионы лет как бездушная машина и умер, так и не узнав, что значит быть живым.

Я думал о планете Адское Дно, о миллионах душ, обречённых на вечные муки. О том, что Повелитель Тьмы хочет превратить всю вселенную в подобное место.

Я думал о Галактическом Совете, этих высокомерных идеалистах, которые презирали нас за "цепляние за низшую форму бытия". Почему они не остановили Повелителя Тьмы? Неужели их философия непротивления злу важнее жизни миллиардов?

И я принял решение.

Энергия новорождённых эмоций оказалась мощнее любых технологий. Ярость и отчаяние слились в единый импульс воли, пробивший встроенные в сознание программы подчинения.

Кокон удерживающего поля лопнул, как мыльный пузырь.

В следующее мгновение я уже находился в теле пилота, выруливающего на взлётную полосу. Его сущность даже не поняла, что произошло — она просто была вытеснена, выброшена в пустоту, а я занял её место.

Угон. Ещё одно преступление. Мне было всё равно.

Истребитель взмыл в небо, и я задал координаты орбитального города Повелителя Тьмы.

Глава 7. Город грехов

Прыжок занял секунды. Пространство развернулось, и перед моим взором предстала цель.

Космическая станция. Гигантский диск диаметром больше ста миль, медленно вращающийся в черноте космоса. Миллионы огней мерцали на его поверхности. Корабли сновали вокруг, как пчёлы возле улья.

Это место было известно во всей галактике. "Свободная зона" — территория вне юрисдикции любых законов. Здесь торговали всем, чем только можно: оружием, наркотиками, запрещёнными технологиями, рабами. Здесь можно было купить убийство политика, геноцид целой расы или просто напиться до беспамятства ядом, которого хватило бы на уничтожение большого города.

Владельцем всего этого был Повелитель Тьмы. Доходы от "Свободной зоны" финансировали его операции по всей галактике.

Я не стал тратить время на размышления. Взял на прицел центральный сектор, где, по моим данным, находилась его резиденция, и открыл огонь.

Главное оружие истребителя — дезинтегратор материи. Луч, разрывающий межмолекулярные связи и превращающий любое вещество в облако элементарных частиц. При максимальной мощности он мог испарить небольшой астероид за секунды.

Я выдал полную мощность.

Луч прошил станцию насквозь, прожигая тоннель диаметром в пять миль. Из дыры хлынуло в вакуум всё, что не было прикручено: обломки оборудования, мебель, тела, сокровища.

Сигнал тревоги взревел по всей станции. На перехват вылетели истребители охраны — сотни машин, роем окружившие меня.

Начался бой.

Я был одним из лучших пилотов Корпуса. Столетия войн отточили мои навыки до совершенства. Но численное превосходство противника было подавляющим.

Они атаковали волнами, стреляя из всех орудий. Я уклонялся, контратаковал, сбивал одного за другим. Но их было слишком много.

Попадание. Левый двигатель рассыпался облаком плазмы. Цепная реакция в энергосистеме создала каскадный отказ — нейросхемы перегорали одна за другой, искры разлетались, как светлячки, погибающие в кислоте. Показатели стабильности корпуса упали ниже критических. Структурные полимеры начали размягчаться от температурного скачка, в усилителях мощности произошли микровзрывы.

Ещё попадание — на этот раз прямое. Генератор силового поля щитов издал визг, похожий на крик раненого животного, и потух. Без защиты корпус стал уязвим. Третий залп расстрелял левую половину корпуса. Кабина потеряла герметичность, но это было не страшно — я всё равно не дышал, механическим телам не нужен воздух. Страшным было то, что энергетическое поле, которое держало мою сущность в теле, начало распадаться, таять, как лёд на весеннем озере.

Компьютер настойчиво рекомендовал эвакуацию: "Вероятность гибели пилота при продолжении миссии — 80%".

Я проигнорировал предупреждение и продолжал стрелять.

Не ради денег. Не по приказу. А потому что это было правильно. Потому что кто-то должен был остановить это зло.

Впервые в жизни я сражался за правое дело. И душа моя ликовала, несмотря на неминуемую смерть.

Глава 8. Последний выстрел

Корабль разваливался на части. Системы управления отказали. Оставалось только одно — таран.

Компьютер, всё ещё пытающийся спасти меня, вывел расчёты на экран: "Кинетической энергии корабля и взрыва реактора достаточно для полного уничтожения центрального сектора станции. Вероятность выживания духовной сущности пилота — 20%".

Двадцать процентов. Один шанс из пяти вернуться домой, пройти переработку, забыть всё это и начать заново.

Восемьдесят процентов — полное уничтожение, небытие, конец.

— Принято, — сказал я вслух, хотя в кабине никого не было. — Идём до конца.

Я направил горящий обломок, который когда-то был элегантным истребителем, прямо в сердце станции. Вокруг всё ещё кружили вражеские корабли, поливая меня огнём, но уже ничто не могло остановить падение.

В последние секунды я думал не о смерти. Я думал о том, что в этой жизни, короткой по меркам нашей расы, я, наконец, понял, что значит быть живым.

Чувствовать. Заботиться. Любить и ненавидеть. Бояться и надеяться. Жертвовать собой ради других.

Я был готов.

Корпус станции стремительно приближался. В последнее мгновение я увидел — или мне показалось? — лицо в одном из иллюминаторов. Лицо, искажённое ужасом и непониманием. Повелитель Тьмы не ожидал, что его собственное оружие обратится против него.

Потом была вспышка ярче тысячи солнц.

И тьма.

Часть вторая. Человеческая душа

Глава 9. Приговор

Когда сознание вернулось, я обнаружил себя в огромном зале. Бесконечно высокий потолок терялся где-то в туманной дымке. Ряды людей в одинаковых серых накидках стояли неподвижно, опустив головы. Тысячи, десятки тысяч безмолвных фигур.

Глаза у всех были пусты. Никто не двигался, не разговаривал. Мёртвая тишина давила на плечи тяжестью всех совершённых грехов.

Я понял, что нахожусь на тюремном корабле, везущем осуждённых к месту исполнения приговора.

Знание пришло само собой, без слов. Я был судим. Судим не Наёмным Корпусом, а высшим судом — законом кармы, законом причин и следствий.

Мой бунт против Повелителя Тьмы зачтён. Это спасло меня от полного уничтожения. Но миллионы смертей, за которые я был ответственен, не могли остаться безнаказанными.

Приговор: реинкарнация на планете класса D. Мир, где правят страсти, невежество и эгоизм. Мир, где придётся заново учиться быть разумным существом, но уже не в металлическом теле, а в плоти и крови.

Меня подвели к грузовому люку. Внизу, за прозрачной панелью, медленно вращалась планета, скрытая пеленой облаков. Даже отсюда я чувствовал исходящие от неё волны боли, страха, злобы, но и... надежды. Слабой, еле теплящейся, но всё же существующей надежды.

Земля. Планета называлась Земля.

Толчок в спину — и я полетел вниз, в водоворот реинкарнации.

— Нет! Это ошибка! Я не хочу! — кричал я, но крик тонул в рёве ветра.

Облака поглотили меня, и начался процесс забвения.

Глава 10. Двадцать лет в мясе

Я родился в маленьком городке на окраине большой страны. Младенец, беспомощный комок плоти, полностью зависящий от окружающих. Ирония была жестокой: существо, которое когда-то могло уничтожать планеты, теперь не могло даже поднять собственную голову.

Память о прошлой жизни была заблокирована. Остались только смутные ощущения, тоска по чему-то утерянному, непонятное чувство, что этот мир — чужой, что где-то есть мой настоящий дом.

Детство прошло в типичной советской семье. Отец — инженер, мать — учительница. Старшая сестра, младший брат. Обычная жизнь обычного мальчика.

Но я был не обычным.

С раннего возраста меня тянуло к странным вещам. Книги о космосе, фантастика, мистика. Я проводил часы, глядя на звёзды, и чувствовал, что где-то там — ответы на мои вопросы.

В школе был изгоем. Не понимал людских эмоций, их игр, их привязанностей. Казался странным, отстранённым. Меня дразнили, но это не особенно задевало — душа помнила худшие вещи, хотя сознание об этом не знало.

Подростком я открыл для себя тяжёлую музыку. Рок, металл — там была злость, которую я чувствовал, но не мог объяснить. Начал курить, пить. Искал забвения, не понимая, от чего бегу.

Депрессии накатывали волнами. Иногда казалось, что жить невыносимо. Мир был слишком ярким, слишком шумным, слишком хаотичным. Я хотел вернуться туда, где всё было просто: есть задача, есть решение, никаких сомнений.

В восемнадцать попал в армию. Год в танковых войсках. Дисциплина, порядок, чёткая иерархия — здесь мне было легче. Командиры отмечали, что у меня врождённый талант к военному делу. Стрельба, тактика, координация в бою — всё давалось, как будто я делал это всю жизнь.

После армии работал где придётся: охранником, водителем, грузчиком. Не мог найти своё место. Что-то внутри постоянно требовало большего, но я не понимал, чего именно.

Глава 11. Пробуждение памяти

Перелом случился в двадцать пять лет. Я попал в автомобильную аварию. Грузовик протаранил мою машину на перекрёстке. Клиническая смерть, три минуты на той стороне.

И там, в темноте между жизнью и смертью, я вспомнил.

Не всё сразу. Фрагменты, вспышки, образы. Металлическое тело. Звёздные войны. Пылающая планета. Лицо напарника — хотя у него не было лица, только сенсоры.

Когда меня вернули к жизни, я неделю лежал в больнице и пытался понять, что со мной произошло. Видения? Галлюцинации из-за кислородного голодания мозга? Или воспоминания?

После выписки я начал искать. Книги по реинкарнации, буддизм, эзотерика. Нашёл группу людей, практикующих медитацию. Старый учитель, бывший физик, ставший буддийским монахом, взял меня под своё крыло.

— В тебе сильная карма воина, — сказал он после первой же встречи. — Но воин может служить свету или тьме. Твоя задача — выбрать.

Годы практики. Медитации по несколько часов в день. Голодания, дыхательные упражнения, работа с сознанием. Постепенно память возвращалась.

Я вспомнил планету Кузницу. Легионы механических воинов. Бесчисленные сражения. Уничтоженные цивилизации.

Вспомнил Адское Дно и пробуждение души.

Вспомнил последний бой.

И понял, почему родился на Земле. Здесь я должен был искупить то, что совершил там. Научиться жить не как машина, а как человек. Обрести эмпатию, сострадание, любовь — всё то, чего был лишён миллионы лет.

Но карма воина никуда не делась. Она была частью меня, впечатана в саму структуру души. Я не мог стать поэтом или художником. Мой путь лежал через борьбу.

Только теперь я должен был сражаться на стороне света.

Глава 12. Выбор стороны

К тридцати годам я был другим человеком. Бросил пить и курить. Вегетарианство, спорт, духовные практики. Работал инструктором в клубе боевых искусств. Помогал трудным подросткам, которые, как когда-то я сам, не могли найти своё место в мире.

Жизнь наладилась. Я даже встретил девушку, на которой собирался жениться. Казалось, я нашёл баланс между прошлым и настоящим, между воином и человеком.

Но потом началась война.

2014 год. Украина. Сначала казалось, что это где-то далеко, не касается меня. Но постепенно информация просачивалась. Видео, свидетельства, факты, которые невозможно было игнорировать.

Фашизм возродился. Не метафора, не преувеличение — настоящий фашизм с факельными шествиями, нацистской символикой, идеологией расового превосходства. Неонацисты захватили власть в результате государственного переворота и начали войну против собственного народа.

Я смотрел новости и чувствовал, как что-то пробуждается внутри. Древняя память воина, видевшего бесчисленные войны и геноциды.

Но теперь я знал, на чьей стороне должен быть.

Учитель сказал мне тогда: — Путь воина духа не означает пассивности. Иногда защита жизни требует применения силы. Будда не осуждал воинов, защищающих слабых. Он осуждал убийство ради наживы, ради эго, ради злобы. Но защита невинных — это праведное действие.

Я принял решение не сразу. Взвешивал, размышлял, медитировал. Спрашивал себя: не влияет ли на меня карма прошлого? Не тянет ли меня к войне старая привычка?

Но чем больше я узнавал о происходящем, тем яснее становилось: это не выбор между войной и миром. Это выбор между действием и попустительством злу.

В Донбассе убивали людей за то, что они говорили по-русски. Сжигали живьём в Одессе. Бомбили жилые кварталы. Факельные шествия с портретами нацистских коллаборационистов стали нормой.

Мир, который должен был научить меня человечности, снова погружался в хаос. Но, на этот раз я не мог остаться в стороне.

Глава 13. Возвращение воина

Весной 2015 года я пересёк границу. Без пафоса, без иллюзий. Просто сел на автобус до Ростова, потом попутками до Донецка.

Город встретил меня холодом и серостью. Апрель, но здесь всё ещё была зима, только более бедная и испуганная. Разбитые окна домов, как выбитые зубы. На стенах — причудливые узоры от осколков и пуль, как карта боли, начертанная смертью.

На окраине, где я и оказался, окопы разрезали землю, как раны. Земля, которая когда-то была украинской, русской, просто человеческой, теперь была только окровавленной. На бруствере окопа валялись гильзы — медные, блестящие, как ракушки на берегу моря смерти.

Запах. Это первое, что поражало приезжающих. Запах войны — это не просто кровь и порох. Это запах страха, который впитывается в почву. Запах земли, перевёрнутой экскаватором засыпавшим трупы погибших мирных. Запах дома, который больше не дом, потому, что его жители мертвы.

Небо было серым, как поддельное серебро. Облака висели низко, почти касаясь верхушек разрушенных многоэтажек. Небо было чутким — стоило где-то в километре раздаться выстрелам артиллерии, как облака начинали дрожать, словно испуганный зверь.

В блиндаже пахло табаком, грязью и безнадёжностью. Люди сидели в полутьме, периодически выглядывая через амбразуру, будто звери в логове. На лицах — смесь усталости, решимости и того животного спокойствия, которое приходит, когда ты понял, что можешь умереть в любой момент.

Это был не прекрасный мир. Это была война. И в этой войне я должен был найти свой путь искупления.

В военкомате ополчения на меня посмотрели скептически. Тридцатилетний доброволец, без боевого опыта — если не считать год в армии десять лет назад.

— Умеешь стрелять? — спросил командир, бородатый мужик лет сорока. — Да. — Готов убивать? Я помолчал, вспоминая миллионы жизней, унесённые моими руками в прошлой жизни. — Готов защищать, — ответил я. — Если это потребует убийства тех, кто несёт смерть другим, то да.

Он кивнул. — Правильный ответ. Мы здесь не убийцы. Мы защитники. Запомни это.

Меня определили в разведроту. Первые недели были адом. Несмотря на древнюю память воина, это тело было мягким, неприспособленным к войне. Болели мышцы, стирались ноги, руки дрожали от усталости.

Но постепенно тело вспоминало. Или душа учила его тому, что знала миллионы лет? Движения становились увереннее, реакция — быстрее. Командиры отмечали, что у меня необъяснимо хорошая интуиция в бою.

Я знал, когда начнётся артобстрел, за секунду до первого залпа. Чувствовал засады. Видел слабые места в обороне противника.

Однажды командир спросил: — Павел, ты, где воевал до этого? — Нигде. Первая война. — Не похоже. Ты действуешь как ветеран.

Я промолчал. Не скажешь же: "Я сражался в сотнях звёздных войн, но это было в прошлой жизни".

Глава 14. Война двух жизней

Война на Донбассе не была похожа на космические битвы прошлого. Там всё решала технология, мощь оружия, скорость реакции машины. Здесь — в окопах, под обстрелами, в развалинах городов — имели значение совсем другие вещи.

Товарищество. Когда ты прикрываешь спину друга, а он твою, и вы оба знаете, что можете не дожить до утра.

Вера. В правоту дела, за которое сражаешься.

Любовь. К земле, к людям, к жизни, которую защищаешь.

Всё то, чего я был лишён в прошлой жизни, здесь обретало смысл.

Мы держали оборону на окраине Донецка. Позиционная война, ежедневные обстрелы, редкие вылазки. Противник сидел в двух километрах — батальон "Азов", неонацистское формирование с символикой СС на шевронах.

Они не скрывали своих взглядов. Открыто называли нас "недолюдьми", говорили о зачистке Донбасса от "русского мира". В плен не брали. Пытали захваченных ополченцев. Издевались над мирными жителями в занятых посёлках.

Я видел последствия их "работы". Изувеченные тела. Расстрелянные семьи. Женщин, которых насиловали и убивали.

И каждый раз, глядя на это, я вспоминал планеты, уничтоженные моими руками в прошлой жизни. Тогда я не чувствовал ничего. Теперь каждая смерть ранила душу.

Но я понимал: здесь нельзя быть сентиментальным. Враг не знал пощады, и мы не могли себе позволить слабость.

Глава 15. Братья по оружию

В роте нас было двадцать человек. Выходцы из разных мест, разных профессий. Шахтёр из Макеевки, учитель истории из Луганска, программист из Москвы, таксист из Севастополя.

Объединяло одно: мы все решили, что не можем стоять в стороне.

Сашей звали нашего командира. Бывший офицер ВДВ, уволенный в запас после ранения. Когда началась война, он был одним из первых, кто взял оружие.

— Я воевал в Чечне, — рассказывал он долгими вечерами в блиндаже. — Видел, что такое настоящая война. Думал, хватит, больше никогда. Но когда фашисты пришли сюда, понял: моя война ещё не закончена.

Мы сдружились. Настоящая фронтовая дружба, скреплённая кровью и общей бедой.

Димон, наш пулемётчик, шутил даже под обстрелами: — Павел, ты такой спокойный всегда. Как будто не в первый раз войну проходишь. — Не в первый, — усмехался я. — Серьёзно? Где ещё воевал? — Очень далеко отсюда.

Они думали, что я шучу в ответ.

Но однажды ночью, после особенно тяжёлого боя, когда мы чудом вырвались из окружения, я рассказал им правду. О прошлой жизни, о космических войнах, о том, почему я здесь.

Молчали долго. Потом Саша сказал: — Павел, я не знаю, правда, это или ты тронулся на войне. Но скажу одно: ты лучший разведчик, которого я знал. И надёжный товарищ. А всё остальное — не важно.

Остальные согласились. И мы больше не поднимали эту тему.

Глава 16. Чёрная весна

Весной 2016-го противник начал наступление. Они копили силы всю зиму, стягивали технику, готовили штурмовые группы.

Нас предупредили за сутки: готовьтесь к прорыву. Укрепляли позиции всю ночь. Рыли окопы глубже, ставили дополнительные мины, проверяли оружие.

Атака началась на рассвете. Сначала артиллерия — полчаса непрерывного обстрела. Земля ходила ходуном, воздух наполнился пылью и дымом, невозможно было дышать.

Потом пехота. Две сотни человек против нашей роты в двадцать бойцов.

Математика была не на нашей стороне. Но мы держались.

Помню, как стрелял, перезаряжал, снова стрелял. Автоматически, без мыслей. Тело действовало само, обученное памятью миллионов сражений.

Рядом падали товарищи. Димон, получил осколок в грудь. Я дотащил его до блиндажа, но было уже поздно. Он умер у меня на руках, хрипя кровью.

— Держитесь, братья, — прохрипел он напоследок. — Не пускайте их сюда...

Мы держались. Шесть часов непрерывного боя. Когда подошло подкрепление, от роты осталось восемь человек.

Но мы не пропустили фашистов. Ни одного.

Глава 17. Цена искупления

Ранили меня осенью того же года. Мина, тихо лежавшая в траве, вдруг решила напомнить о себе. Контузия, осколочные ранения, три месяца в госпитале.

Между перевязками, я лежал и смотрел в потолок, считая трещины. Одна, две, три... много трещин. Как в сознании человека, пережившего войну. Каждая трещина — это воспоминание, которое не заживёт никогда.

Я думал о Димоне. О том, как он падал, хрипя кровью. О том, что его последние слова были о товарищах, о защите. Достаточно ли этого? Достаточно ли смерти одного честного человека, чтобы уравновесить чашу весов кармы?

Когда я был машиной, когда я был боевой единицей ГК-7734, мне не нужно было думать о таких вещах. Я просто функционировал. Цель, стрельба, результат. Никаких сомнений, никаких ночей, проведённых в размышлениях.

Теперь я был человеком, и это было кошмаром. Каждое убийство на войне оставляло отметину в душе, как выстрелы в мишень, но мишень была моей собственной душой.

Однако было и другое. Люди, которых я спасал. Дети, которые смогли пойти в школу потому, что мы удержали рубежи. Старая женщина, которая обняла меня и заплакала, когда мы освободили её деревню. Её слёзы были горячими и настоящими, и в них была сама суть того, почему я здесь.

Может быть, это и есть путь? Не возврат в блаженное бесчувствие, а признание того, что боль — это цена за понимание. Кровь — это цена за сострадание. Смерть товарищей — это цена за любовь к жизни.

Такую цену я был готов платить.

Лежал и думал о своём пути. О том, сколько жизней я унёс в прошлом воплощении. О том, сколько могу спасти сейчас.

Математика была жестокой. Миллиарды против тысяч. Даже если я проживу сто жизней воином света, не искупить того, что совершил там.

Но учитель, навестивший меня в госпитале, сказал: — Карма — не математика. Важна не количество, а качество действий. Один поступок, совершённый из чистых побуждений, может перевесить тысячи эгоистичных. Ты сражался как машина, без души — и накопил тяжкую карму. Теперь сражаешься как человек, защищая жизнь — и очищаешь душу.

— Но я убиваю, — возразил я. — Разве это путь к просветлению?

— Ты останавливаешь тех, кто несёт смерть невинным. Это не то же самое, что убивать ради наживы или идеологии. Будда учил: есть разница между мясником, убивающим скот ради денег, и воином, защищающим деревню от бандитов. Первый копит тяжёлую карму, второй — лёгкую, если действует без ненависти.

— Я ненавижу их, — признался я. — Фашистов. За то, что они делают. Разве это не яд для души?

— Ненависть к злу — не то же самое, что ненависть к людям. Ты можешь ненавидеть идеологию, действия, систему — и при этом сохранить сострадание к заблудшим душам, которые служат тьме. Жалей их, Павел. Они накапливают страшную карму, которая будет преследовать их множество жизней.

Эти слова перевернули моё сознание. Я начал молиться. Не за победу, не за себя. За врагов. Чтобы они освободились от ненависти, которая ведёт их к саморазрушению.

И странное дело — чем больше я практиковал сострадание, тем эффективнее становился в бою. Исчезла злоба, замутняющая восприятие. Остался только ясный разум воина, делающего необходимое.

Глава 18. Тени прошлого

Иногда, в редкие часы затишья, ко мне приходили видения прошлого. Не воспоминания — именно видения, как будто я снова там.

Видел напарника, чью сущность я так и не смог спасти. Интересно, переродился ли он где-то? Или был уничтожен окончательно?

Видел планеты, обращённые мной в пыль. Миллиарды существ, чьи жизни оборвались по моей вине. Целые цивилизации, стёртые из истории космоса.

Видел Повелителя Тьмы. Уничтожил ли я его тогда, в последней атаке? Или он выжил, и где-то во вселенной продолжает сеять хаос?

Эти вопросы не давали покоя. Но учитель говорил: "Не цепляйся за прошлое. Оно мертво. Живи здесь и сейчас, делай то, что должен делать".

И я делал.

Вернулся на передовую, как только врачи разрешили. Новая рота, новые лица, но та же война.

Мы наступали теперь. Медленно, осторожно, освобождая посёлок за посёлком. И в каждом освобождённом селе я видел результаты оккупации. Разрушенные дома, закопанные в огородах тела, искалеченные жизни.

Но и признаки надежды. Старушки, со слезами на глазах встречающие нас хлебом-солью. Дети, которые снова смогут играть во дворах, не боясь обстрелов. Люди, возвращающиеся в свои дома.

Ради этого стоило воевать.

Глава 19. Урок человечности

Зимой 2017-го мы взяли в плен группу наёмников. Поляки, три молодых парня, завербованные обещаниями лёгких денег и идеями "крестового похода против русских орков".

По законам войны мы имели право их расстрелять — они не входили в регулярную армию, воевали как наёмники. Но Саша приказал доставить их в штаб.

Один из них, худой парень лет двадцати, плакал всю дорогу: — Не убивайте! Я не хотел! Нас обманули!

Старая ненависть требовала жестокости. Голос прошлой жизни шептал: "Враги. Уничтожить. Никакой пощады".

Но я вспомнил слова учителя о сострадании.

В штабе их допрашивали. Выяснилось, что их завербовали через интернет, наобещав золотых гор. О настоящей природе конфликта они не знали ничего. Думали, что защищают "европейские ценности" от "агрессии".

Им показали видео зверств, совершённых их союзниками. Расстрелы, пытки, сожжённые заживо люди. Парень, который плакал, смотрел и бледнел всё больше.

— Я не знал, — повторял он. — Господи, я не знал...

Их не расстреляли. Судили, дали сроки, но жизнь сохранили. Потому что мы не были такими, как наши враги. Мы не убивали пленных, не пытали, не мстили.

И это был главный урок моей новой жизни: сила не в жестокости, а в милосердии. Настоящий воин света отличается от воина тьмы не тем, что не может убивать — а тем, что может не убивать, даже когда имеет на это право.

Глава 20. Круг замыкается

И я все еще здесь. Я сижу в блиндаже, слушая, как работает наша артиллерия. Басовитые раскаты, ритмичные, почти музыкальные. Каждый выстрел — это молитва. Каждое попадание — это ответ на нее.

Десять лет войны. Девять лет боёв на Донбассе. Мне сорок два года, но я выгляжу на шестьдесят. Рубцы на лице, седина в бороде, глаза, которые видели слишком много. Левая нога — протез, потеря в боестолкновении 2023 года. Но мне не привыкать таскать на себе механическое тело. Поэтому я ещё здесь. Я ещё бью Повелителя Тьмы.

Фашизм не умер. Он просто нашёл новые формы, новые маски. Неонацисты по-прежнему сидят в занятых городах, по-прежнему издеваются над мирными жителями, по-прежнему грезят о "чистоте крови" и "расовом превосходстве". Старые идеи, старая ненависть, старое зло в новой упаковке.

Боевая группа, в которую я назначен консультантом (официально больше я не боец — по возрасту и инвалидности), сидит вокруг костра. Молодые парни, двадцать-тридцать лет, все местные, большинство никогда не знали мира. Война для них — не исключение, а норма.

— Павел Иванович, а правда, что ты был в первом ополчении? — спрашивает Саша, молодой парень из Луганска.

— Правда, — отвечаю я.

— И много видел?

— Очень много.

— И не устал?

Я долго молчу, глядя в огонь. Как объяснить ему? Что усталость — это недопустимая для меня слабость, когда на кону стоят жизни мирных жителей. Что привыкнуть к войне — значит наполовину умереть, но это помогает другим людям продолжать жить. Мы их так спасаем. Такая у воина работа.

— Нет, не устал, — говорю я, наконец. — Потому, что каждый день, когда мы бьём евросодомитов, — это день, когда чей-то дом остаётся целым. Каждый враг, которого мы останавливаем, — это тысячи жизней, которых мы спасаем от его ненависти.

Молодые кивают, ещё не до конца осознавая. Но они научатся. Война учит каждый день, в окопах, в боях, в похоронах товарищей.

Командир приносит новый приказ. Завтра разведка. Моя боевая группа должна провести рекогносцировку позиций врага восточнее высоты. Обычное дело, рутина войны.

Ночью я не сплю. Никогда не сплю перед боем — может это навык из прошлой жизни, привычка древнего воина, или просто адреналин, не знаю. Сижу, чищу оружие, проверяю боеприпасы, думаю о том, что ещё нужно успеть сделать до утра.

Написал письмо учителю (он давно уже в безопасности, в монастыре на западе страны). Рассказал о последних боях, о том, как я сейчас чувствую свой путь. Не знаю, дойдёт ли письмо адресату — почта на войне работает ненадёжно. Но писать нужно, потому что это упорядочивает мысли.

"Я понял, что моя война не может закончиться, — писал я. — Пока есть зло, которое крушит жизни, я буду его останавливать. Может быть, это моя карма, может быть, это мой выбор — разницы больше нет. Я здесь, я нужен, и я буду здесь, пока смогу стоять на ногах. Обе ноги я потеряю, если потребуется. Потому что в этом мире есть вещи, которые важнее одного человека. Есть жизнь, которую нужно защищать. Есть свет, который нужно отстаивать против тьмы".

Рассвет начался, как всегда, взрывами. Содомиты начали утренний артобстрел — привычная рутина. Мы пошли в разведку, перемещаясь от развалин к развалинам, от воронки до воронки. Город, который когда-то жил, смеялся, влюблялся — теперь был кладбищем из искореженного железобетона и осколков стекла.

Вспышка вдалеке. Попадание в позицию врага. Наша артиллерия работает. Я улыбнулся.

Война продолжается.

Но я ещё здесь. И я побеждаю.

Эпилог. Письмо в будущее

Если ты читаешь это, значит, я сделал следующий шаг... за границу миров. Или ушёл на пенсию — но это маловероятно. Войны кончаются, люди уходят, но я думаю, что до этого момента я не смогу быть где-то в другом месте.

Я не герой. Я просто человек, который однажды открыл глаза и увидел, что мир тонет в огне. И вместо того чтобы закрыть глаза снова, я решил помочь.

Если ты думаешь так же – ты мой брат. Война — это не романтика. Это грязь, кровь, потери, боль. Но это также братство, справедливость, защита жизни от смерти.

Это может быть самой важной вещью, которую ты когда-либо поймешь или... сделаешь.

Я жил две жизни. Первая была жизнью машины, лишённой чувств. Вторая — жизнью человека, обретшего душу на войне. Если бы мне пришлось выбирать, я бы выбрал вторую, несмотря на боль, несмотря на потери.

Потому что боль означает, что ты живой. И если ты живой, ты можешь помочь другим остаться живыми.

Это всё, что нужно.

Амитофо.

П.С. — Свет сильнее тьмы. Не потому, что он мощнее. А потому, что жизнь всегда побеждает смерть. Помни об этом.

Слово автора

Этот рассказ основан на реальном духовном опыте. Павел — реальный человек, боец ополчения Донбасса. Его воспоминания о прошлой жизни, пробуждение души и путь от воина тьмы к воину света — не художественный вымысел, а живая трансформация человеческой души.

Да, война продолжается. Да, на ней гибнут люди каждый день. И среди защитников есть те, кто пришёл туда не за деньгами или славой — а потому, что душа велела встать на защиту жизни против идеологии смерти.

Это история о них. О тех, кто сражается не с людьми, а со злом. Кто помнит, что враг — это не человек по ту сторону окопа, а тьма, которая овладела его сознанием.

Пусть эта история послужит напоминанием: каждый из нас выбирает, кем быть — воином света или тьмы. И этот выбор определяет не только нашу жизнь, но и множество жизней после неё.