Пробужденный

Был июль. Из тех, когда солнце словно забывает выключить газ. В деревне Кукуево то самое откуда однажды выплыл утюг, на самой окраине цивилизации и чуть поодаль от прогресса, бабка Анна Ивановна рылась в огороде. Не по вдохновению, а по долгу: то морковку проредить, то колорадского паразита с картошки сдуть. Земля скрипела от жары, жуки лежали пузом кверху,словно загорающие на пляже Бразилии, а над грядками вилась лениво муха — единственная свидетельница дальнейших событий.

Клац! — лопата бабки ударилась о что-то не картофельное. Что-то твёрдое. Камень? Нет. Корень? Тоже нет. Слишком правильно. Слишком... искусственно.

Анна Ивановна, не теряя ни секунды, отложила лопату и, хмыкнув, стала раскапывать находку руками — как ребёнок, нашедший киндер.

Из земли показался ларец. Старый, резной, будто выточенный самим временем. Он весь был покрыт непонятными письменами и виноградными завитками, как на тарелке из Икеи, только с привкусом дохлой империи.

Запахло сыростью, как в церкви, где давно не было прихожан.

— Неужто клад!

Бабка, не особо задумываясь, хлопнула крышкой.

И в тот момент — словно кто-то с обратной стороны мира дунул в замочную скважину — изнутри вырвался столб чёрного дыма.

Вихрь завыл, петух заорал и бабка была уверена что заорал матом, а сквозь ветер донёсся громогласный ,латинский вопль.

— Diaboli sanctum, quid facis?!

Перед Анной Ивановной, держащей в руках лопату и крестик на резинке от трусов, вырос натуральный демон. Высокий, рогатый, с глазами как две свечки на кладбище, и ногтями, что казались способны вскрыть банковскую ячейку одним щелчком.

Бабка шлёпнулась задом на грядки.

Демон немного помялся. Потом кашлянул. И перешёл на вполне приличный русский.

— Ну и жаркий денёк, мать…Зачем пробудила? Такой сон хороший снился .

— Ты хто,Чёрт?

— Чеееегооо? - возмущенно скривился демон-- Это какой я тебе чёрт?Зовут меня Марций. Был, понимаешь, богом веселья. Танцы, вино, оргии, потрахушки — всё как у людей, только лучше. Но потом всё это христианство, запреты, мораль… Спал я, мать, тысячу с лишним лет, пока ты тут не решила морковку покопать. Как меня вообще сюда из Рима занесло?

— Да какой же ты бог, чучела рогатая?

Возмутилась в своё время бабка .

—Вот как тресну промеж рогов лопатой то! Прям по темячку!

— Ша мать. Разные боги бывают. Ты ещё Йог-Сотота не видела. От него даже я штаны пачкаю.

Анна Ивановна смотрела на него с подозрением, прищурившись, как будто перед ней был не демон, а участковый, пришедший снова выписать штраф за козу в огороде.

— Так ты душу мою пришёл брать?

Марций округлил глаза.

— Душу? Твою? Старуха, прости, но это как прийти в музей и унести домой экспонат — треснувший ночной горшок времён Клеопатры принадлежащий рабу её раба. На кой хрен мне твоя душа? Я не сборщик барахла!

— А во меня вселиться хотиш тогда.

Да , злодюга?

— На хрена? Была бы ты девка молодая можно было бы. Плоть потешить. Поразвратничать . А так, зачем мне твой геморрой и остеохондроз? Спасибо, можно, не надо ?

— Врёшь всё —не сдавалась бабка. — Вот слышала я, в таких, как я как раз, часто бесы и вселяются. Изгнания потом, ор, крики, народ крестится... Много видела такого в тыринтетах. А вот.

Она полезла в карман и достала телефон «самсунг» — и показала ему видео на YouTube. Где-то в Африке пастор топтал ногой псевдодержимую бабушку под возгласы «Огонь Духа!» и барабаны.

Толпа вокруг благоговенно охуевала.

Демон согнулся пополам от смеха.

— Это что бля за комедия?! Это что за кукольный театр с погромами?! Я, бог. Бог пиров. Я в Колизее толпы веселил! Я...

Он вдруг затих. Понуро сел прямо в грядку, глядя куда-то вдаль.

— А теперь… теперь никто в меня не верит. Мы стали пугалами. Нас переквалифицировали в демонов и бесов .Превратились в страшилки для религиозных сториз. И скука… бесконечная скука. Спал себе спокойно.Ээх...

Анна Ивановна, размякнув, тоже села. Огород, как ни странно, оказался хорошей терапевтической скамейкой.

— А у меня, Марций, тоже вот беда за бедой… Пенсия — слёзы одни. В поликлинике хамят, как будто я им огурцы сдавала просроченные. Сосед-пьяница ночью песни матерные орёт — спать нельзя. А деревню нашу и вовсе хотят сносить. Хрущёвки, говорят, дадут. Да там ведь... тесно. А муж мой , тута похоронен. И кошка. И собака. И корова, Машка. Кто их вспоминать будет, а? Кошку то взять могу . А Шарик, куда его в квартиру то? А Машку,продать только. А её на колбасу, кормилицу мою.

Старушка промокнула глаза платочком.

Марций слушал, как добросовестный психотерапевт. Даже бровь приподнял в знак участия. Потом внезапно сказал.

— А может… может и вправду в тебя вселиться, мать? Ну, ненадолго. Так — от скуки.

— Так ты ж говорил — старое мясо!

— А теперь думаю, а почему бы и нет? Есть в тебе ядреная искра. Месть в глазах. А это редкость! Погудим мать?

И пошло.

Утро следующего дня началось с визита в поликлинику. Анна шла, как обычно, с сумкой и платком. Только шаг у неё был чуть увереннее, спина — ровнее, а глаза — блестели чем-то нехорошим.

В регистратуре медсестра — та самая, что на прошлой неделе назвала Анну «старой маразматичкой» — не успела и фразу закончить, как над стойкой раздался хриплый голос:

— Silens, vermis!

Лицо бабки исказилось,кожа потрескалась, из глаз пошёл дым. Медсестра заорала, как будто ей в трусы крыса залезла . Всё, кто был в очереди, попадали. Кто в обморок, кто в благоговение.

Потом был сосед. О, сосед! Тот самый Витя с флюсом, который по ночам пел шансон в стиле " Мой номер двести сорок пять, на телогреечке печать".

Анна появилась у него на пороге — и не одна. Тень у неё была с рогами. Из глаз шёл красный свет. Витя сел, где стоял. А когда её руки вытянулись, став когтистыми, а изо рта полилась сера — он поклялся, что бросит пить и курить и материться и даже думать плохо.

Депутат местного сельсовета Василий Петрович сидел в своём кабинете, разбирая бумаги о "реновации ветхого жилья". На столе стояла кружка с надписью "Лучшему руководителю", а на стене висел портрет президента — слегка криво, будто повешенный в спешке.

Вдруг что-то капнуло ему на документы.

— "Чёрт, крыша что-ли течёт?" — буркнул он, подняв голову.

И застыл.

По потолку, как паук, ползла Анна Ивановна.

Её пальцы впивались в штукатурку, оставляя трещины, а волосы шевелились сами по себе, будто живые. Глаза горели, как угли, а изо рта стекала чёрная капля — та самая, что упала на его бумаги.

— Здравствуйте, Василий Петрович…— прошипела бабка. Голос звучал нарочито сладким, но с хриплым придыханием, будто говорили двое: она… и кто-то ещё, внутри неё.

Депутат прилип к креслу.

— П-п-приём посетителей окончен.Ч-ч-что вам надо?!

— А вот что…— Анна перевернулась и бесшумно спрыгнула перед его столом, словно не бабка восьмидесяти лет а Ляйсан Утяшева. Тень за её спиной на мгновение обрела рога.

— Вы тут бумажки подписываете… деревню мою снести хотите?"

— Э-это программа господдержки! Людям новые дома!

— Новые дома…— Бабка улыбнулась. Шея хрустнула, поворачиваясь неестественно вбок. — А где мой муж лежать будет? А кошка? А Шарик? А корова Машка? В новом доме им место будет?

Василий Петрович задрожал.

— Ну… э-это… можно памятную табличку!

— Табличку?! — Голос Анны разорвался на два, её собственный и глухой рык Марция.

— Ты мне за всю деревню табличку?!

Она взмахнула руко — и все документы на столе вспыхнули синим пламенем.

— А теперь слушай сюда, вершитель судеб… — Бабка наклонилась, и её глаза стали совсем чёрными. — Ты отзовёшь бумаги. А если ещё раз подумаешь про снос — я вернусь. И мы с тобой… по-доброму поговорим.

Василий Петрович кивнул так быстро, что мог бы заработать сотрясение.

— Договорились! — Бабка развернулась и пошла к двери. На пороге остановилась, не оборачиваясь. — Ой, и чайку в следующий раз поставь. А то я, старая, люблю с печеньками…

Дверь захлопнулась сама.

Депутат сидел минуту в тишине, потом дрожащими руками достал телефон:

— Алло?! Немедленно отменить реновацию в Кукуево! Нет, я не сошёл с ума! Нет, это не шантаж! Это… это страховка от пенсионеров!

К вечеру ветер в деревне стих. Кошки вернулись на крыши. Куры вышли из-под кроватей. А Анна и Марций сидели на кухне. Самовар пыхтел. Телевизор тихо бубнил: "Пенсии — в десять раз!"

— Вот, говорила я, надо на них по-доброму, хорошо что посетили депутата— бабка наливала чай, пряча крестик за пазуху.

— Ага, по-доброму. Через тьму и ужас, — Марций хихикал, ковыряя печенье когтем. — Но знаешь, мать... весело, спасибо тебе. Прям как в старые времена.

— Ну так, партнёр… ещё чаю?

— А потом что?

— Потом — бабка улыбнулась.-- Есть у меня сынок мечта одна. С самим президентом встретиться.

Она ткнула пальцем вверх.

— Нуууу, не такая уж и несбыточная мечта твоя. Съездим, поговорим с" вершителем истории". Может вразумим. Только ты без крестов в следующий раз, — подмигнул он. — А то я опять на латыни ругаться начну. Не люблю их.

А в Кукуево стали верить. И в Бога. И в чертей. А в то, что бабушка с лопатой — это не просто бабушка. А вестник Армагеддона и страшного суда.