Рассвет я ненавижу. Особенно такой — холодный, серый, уральский. Он лезет в окно, обещая еще один дерьмовый день, точь-в-точь похожий на вчерашний. 2026 год на дворе, новая эпоха, как трещат из старенького телека на кухне. Эпоха возрождения, ага. Только почему-то это возрождение проходит мимо нашей панельной девятиэтажки на окраине города. Может, адресом ошиблись.
Ночная смена на оптовом складе выпила из меня все соки. Спина гудит, руки дрожат от усталости, а в голове — вязкий туман. Я стоял на нашей шестиметровой кухне, пропахшей сыростью и дешевым чаем, и смотрел на свое отражение в темном стекле. Двадцать два года. Выгляжу на тридцать. Темные круги под глазами, резкие складки у рта. Спасибо, жизнь, за счастливую юность.
— Кир, смотри!
Голос Аньки — единственное, что еще способно заставить меня искренне улыбнуться. Я обернулся. Моя десятилетняя сестра, мой личный центр вселенной, сидела за столом и с гордостью двигала ко мне альбомный лист. На нем, раскрашенный с невероятным старанием, красовался космический корабль с красной звездой на боку.
— «Держава-1» летит на Марс! — выпалила она. — Вчера показывали, как с Восточного новый модуль запускали. Говорят, скоро там будет наша база!
Я подошел и взъерошил ее светлые, почти белые волосы. Умница. Вся в мать. Тянется к звездам, к чему-то большему, чем эта обшарпанная «двушка». А я — ее якорь. И ее тормоз. Четыре года назад, когда пьяный урод на джипе решил, что его полоса — это весь проспект, я в одночасье стал для нее и братом, и отцом, и матерью. И с тех пор моя главная задача — чтобы этот маленький человечек был сыт, одет и ни в чем не нуждался. Получается, если честно, хреново.
— Отличный корабль, котенок, — я заглянул в холодильник. Пустота. Вчерашняя гречка и одинокая луковица. В кармане — мятая пятисотка. До зарплаты три дня. Классика. — Так, я по делам, а ты за уроки. Вернусь — принесу что-нибудь вкусное.
— Опять на свалку? — тихо спросила она. Она все понимала.
— Это не свалка, а кладовая Родины, — отшутился я, натягивая толстовку. — После того, как все старые заводы под снос пошли, там столько добра осталось! Я быстро. Дверь никому не открывай.
Рюкзак с монтировкой и перчатками привычно оттянул плечо. Улица встретила промозглым ветром с запахом мазута. Город жил своей жизнью. Хмурые люди, разбитые дороги, облезающие плакаты «Сила в правде!». Страна победила, да. Я помню тот день. Эйфория, флаги. Но потом пришла реальность. Санкции, перестройка экономики. И эта перестройка требовала жертв. Таких, как я. Винтиков.
Нелегальная свалка на окраине промзоны — гигантский шрам на теле города. Здесь паслись такие же, как я, «металлисты». Хмурые мужики, готовые за лишний килограмм меди перегрызть глотку. Я, не привлекая внимания, двинулся в дальний сектор. Там недавно вывалили обломки какого-то старого НИИ. Шанс найти что-то ценное был выше.
Мой мозг, натренированный годами, работал как сканер. Я шел, почти не глядя под ноги, но взгляд выхватывал из хаоса мусора нужные текстуры. Алюминий, медь, свинец. Рюкзак понемногу тяжелел. Уже неплохо. На пару кило меди наскреб. Хасан, местный приемщик, даст за это рублей восемьсот. На еду хватит.
Я уже собирался уходить, когда заметил его. Угол черного, матового предмета, торчащий из глины. Он не блестел, а словно впитывал свет. Что-то внутри, какое-то забытое любопытство, заставило меня подойти.
Я расчистил землю. Это был искореженный блок размером с чемодан. По его поверхности шла сеть тонких, похожих на вены, линий из темно-синего кристалла. Они, казалось, тускло пульсировали. Я прикоснулся — блок был теплым. Странно.
Достав монтировку, я попытался его вывернуть. Тяжелый. Я уперся, напрягся. Металл поддался. Я рванул сильнее, и в этот момент монтировка соскользнула. Рука со всей силы ударилась об острую грань кристалла.
Резкая, обжигающая боль. Я отдернул руку, грязно выругавшись. Из глубокого пореза хлынула кровь. Несколько капель упали на синюю жилку.
И мир взорвался.
Кристаллическая сеть вспыхнула нестерпимым ультрамариновым светом. Низкий гул ударил по ушам, завибрировал в костях. Черная оболочка блока треснула, и из щелей вырвались сотни тончайших, как иглы, нитей света. Они метнулись к моей руке.
Паника. Я попытался отскочить, но тело не слушалось, парализованное неведомой силой. Я мог лишь с ужасом смотреть, как светящиеся жгуты впиваются в мою плоть. Боли не было. Было чувство тотального, абсолютного вторжения. Я ощущал, как чужеродная энергия растекается по венам, как ледяные иглы пронзают каждый нерв, как нечто холодное и разумное несется по позвоночнику прямо к мозгу.
Зрение погасло. Вместо свалки перед глазами пронесся информационный шторм: фрактальные узоры, трехмерные чертежи, звездные карты, бесконечные строки кода. Мое сознание, мое «я», тонуло в этом бездонном океане данных. Я чувствовал, как растворяюсь, становлюсь песчинкой в буре.
Последняя мысль, вспыхнувшая в угасающем сознании, была о сестре.
«Анька…»
А потом наступила тьма.