Проклятая любовь

Посвящается моему отцу Юрию Волошину.

Жара ещё не наступила. Костёр только разгорался, а люди, окружившие его, сглатывали голодную слюну, провожая глазами тушку молодого барашка, с которой на угли капал жир.

– Над угольками, над угольками надо жарить, хлопцы, – пробасил пожилой человек со свисающим на плечо оселедцем, тронутым сединой.

– И так сойдёт, Хохол! – бросил мужик без рубахи, его тело белело зимней бледностью. – Больно ждать неохота.

– Чего жрать обгорелое? – поддержал Хохла другой, в драной холщовой рубахе, засаленной до дыр. – Хохол знает толк. Однако ждать муторно.

– Эй, Черкес! – крикнули мальчишке, лежавшему поодаль, заложив руки под голову. – Пойди сучьев потолще набери. Пусть жар под тушей собирается.

Тот нехотя поднялся и молча зашагал к кустарнику, только-только пробивавшемуся к весне.

– Чего ты его всё Черкесом кличешь? – Хохол проводил его взглядом. – Ему это не по нраву. Да и не черкес он.

– Один чёрт! – осклабился Харитон. Тридцатилетний, без следов старости на лице. – Всё одно – чёрнозадый! А что нашему байстрюку? Привык.

– Брось, Харитоша! – встрепенулся третий, вскинув голову в сторону мелькавшей меж кустов тени. – Нечего парня обижать. Он и так из-за этого переживает. Не его вина. За мать не ответчик. Да и... – запнулся, подбирая слова, – ...да и отец у него был мужик подлый. Сколько бедная Парашка с ним маялась.

– А всё ж как посмела она с этим... черкесом спутаться при живом муже? – Федот прикрыл ладонью глаза от солнца, а голос его дрожал от возмущения. – Кажный бы не выдержал!

– Вот и получил, что заслужил, – буркнул Осип, защитник мальчишки. – Сам нарвался. Пьяный, как сапожник, едва ноги волочил. А Парашка дюже крепка была, да и кулак – словно молот.

– Да как она его ухайдокала-то? – Тарас Хохол приподнялся на локте, искры любопытства мелькнули в его глазах.

– Да так и прикончила, – хрипло рассмеялся Харлашка. – Полез драться – она его по темени треснула. Мужик-то её сопли пузырём пустил. Три дня корчился, да и откинулся. Головушка, видать, слабовата оказалась.

– И никто её не донёс? – Хохол нахмурился.

– Кому? – Харлашка плюнул в огонь. – Спился, скажи. Обычное дело.

– А Парашка?

– Через полгода и сама померла. То ли совесть заела, то ли хворь какая... Всё раздала, в землю кланялась – а про Лаврушку и забыла.

– Жалко хлопца, – Тарас вздохнул, подправил костёр веткой. Заметив, как мальчишка швырнул в огонь охапку хвороста, криво улыбнулся: – Чего нос повесил, Лавруха? Забудь. Всё утрясётся.

Мальчишка молча кивнул. Лёг на прежнее место, закрыл лицо смуглой рукой – будто пытаясь спрятаться не только от солнца, но и от чужих взглядов.

Тарас неторопливо шуровал в костре. Едкий дым щипал глаза, капли жира шипели, падая на угли. Баранина повернулась на другой бок, и все восемь пар глаз жадно следили за каждым движением его рук.

Оружие лежало рядом – в основном холодное: сабли, пики, кривые кинжалы да топоры. Лишь у двоих за кушаками торчали пистоли, да одинокая пищаль прислонилась к кусту.

– Что-то приволокёт нам Макарка, – проговорил Балуд, сидящий в замызганных исподниках. Калмык с круглым смуглым лицом нервно теребил редкие волосы на подбородке – свою гордость, которую ни за что не стриг.

– Осень на дворе, а добычи – кот наплакал, – Мирон выразительно провёл ладонью по горлу. – Зима на носу, а у нас ни крохи в запасе. Как перезимуем-то?..

– Перезимуем! – Харитон уверенно лизнул жир со щепки. – Сумерки близко. Атаман должен вот-вот подойти.

– Путь не близкий, Харя, – Тарас усмехнулся в седеющую щетину. Бритва не касалась его лица уже неделю, и жёсткие волоски кололись, как ежовые иглы. – Может, хмельного притащит, на радость душе?

– Эх, Хохол! Ты всегда утешишь! – Харитон раскатисто захохотал. – Коли так – быть пирушке! Хотя... давно мы Господу Богу не молились, други.

Ватага доедала тушку барашка, когда с протоки донеслись далёкие звуки. Мужики прислушались.

– А ведь так уключина скрипит, ребятушки, – произнёс тихо Харитон и медленно поднялся, вытирая ладони о холщовые штаны. – Чую, наши! Айда встречать!

Гурьбой вывалили на берег. Через протоку, в двадцати саженях, чернел противоположный берег, весь в осоке да камышах. Бурые стебли качались, шептались на ветру.

– Вон они! – гаркнул Ковка-калмычонок, тыча корявым пальцем вниз по течению.

– Не шибко торопятся, – пробурчал Тарас, прикрыв глаза от заходящего солнца мозолистой ладонью.

– Часов пять, не меньше, гребут. Выбились, поди, – отозвался бородач, уже заходя в воду по колено, чтобы принять чёлн.

– Эге-гей! Замешкались, соколики! – рявкнул Харитон, сложив руки рупором. – Аль новостей навезли?

– Принимайте, рабы божьи, разбойнички удалые, голодранцы голозадые! – раздался хриплый голос Макара-атамана.

Он стоял на утлом челноке, переваливаясь с ноги на ногу, и придерживал увесистую плетёную корзину.

– Ишь ты, Макарка, проворный нынче! – Осип ловко поймал брошенную ношу и передал ближнему. – Чем нас, разбойничков честных, обрадуешь?

– Погоди языком-то болтать. Дай выбраться. Лаврик, хворосту наруби! Чай настоящий заварю, персидский, караванный! – Макар хитро прищурился. – Расщедрился я вам, голытьба! Грех, да уж больно душа просила...

– А горилка где, атаман? – Тарас оглянулся на товарищей, ища поддержки. – Чай – бабам, а нам бы огненной!

Тихон, коренастый мужик с лихими глазами, молча сверкнул взглядом в сторону атамана.

– Будет тебе, чертяка, горилка! – Макар лихо швырнул небольшой бочонок.

С хохотом подхватили драгоценную ношу и понесли к костру, где Лаврушка уже раздувал угли для закуски.

Атаман, потирая руки, с одобрением оглядывал разложенную у костра снедь.

– Для удали разбойничьей пирушку затеваю! – объявил Макар, но тут же строго добавил: – Через десять дней Благовещенская ярмарка. Купеческие струги к Астрахани потянутся.

– Поняли, атаман! – Харитон ухмыльнулся. – Дело найдётся.

– Найдётся, ребятушки. Только вот беда – в город стрельцы с яицкими казаками нагрянули. Воевода встревожился, ярыжки его с утра по переулкам шныряют.

– Псы окаянные! – Федот сплюнул в костёр. Его треугольное лицо с жидкой бородёнкой выделялось среди других. Щуплый, сутулый, он лишь хитрым прищуром глаз выдавал свой ум.

– Тут обдумать надо.

– Вот ты, Федотушка, и пораскинь. А мы исполним, – атаман обвёл всех взглядом.

– Как Бог даст, – Федот ухватился за бородёнку, глаза блеснули.

– Ну что ж, ребятушки, по ковшику, закусим да спать. Утром Федотушка нам планы изложит. Только огонь-то притушите – стрельцы могут прочёсывать протоки.

– Ладно, атаман, – кивнул Харитон.

– Не впервой, – поддержал Тарас. – Сколько разев так в степи ночи коротали в походах. Сторожей ставить?

– Не надо. Вы, калмыки, челны проверьте. Костер затопчите – до утра перетерпим.

С первыми лучами солнца ватага уже поднялась. Со стоном разминая затёкшие члены, мужики расходились по кустам по своим надобностям. Никто не болтал – все знали: атаман не терпит лишних слов перед делом. Ждали только Федота.

Молча доели вчерашние объедки. Водку не предлагали – и никто не просил. Макар, облизав губы после еды, тяжело рыгнул и уставился на Федота вопрошающим взглядом.

– Гм, ребятушки... – Федот нервно взъерошил свои жидкие пшеничные волосы. – Слушайте да на ус мотайте.

– Ты, Федот, не тяни бычка за хвост, – рявкнул атаман. – Говори коротко и прямо.

– Ладно. Выходим на челнах под видом рыбаков. По двое на лодку, с сетями. Высмотрим одиночный струг – если подходящий, Макар даст знак. Берём быстро, без пощады. И ещё... – Федот хитро прищурился. – Макарушка, ты бери в напарники мальчонку. Купцам глаза замажет.

Атаман задумался, оценивающе глянув на Лаврушку. Тот сидел, сжимая кулаки – и страшась отказа, и рвясь в дело. Глаза горели.

– Не струсишь, щенок? – спросил Макар. – Дело-то страшное.

– Не-е! – вскрикнул парнишка, вскакивая. Вытащил из-за пояса кинжал в узорчатых ножнах. – Вот! Отец наказал: «Для врагов береги!»

– Ого! – атаман усмехнулся. – Джигитом себя считаешь?

– Никаким не джигитом, дядька Макар. Просто не боюсь!

– В таком разе, договорились, Лавруша, – кивнул Макар. – Значит, так: надо успеть выгрести в русло к полудню. Струги раньше не пойдут. Собираемся!

Три челна бесшумно спустили на воду. На дно уложили сабли, припасы, прикрыли всё рядниной. Под этой грубой тканью должны были затаиться мужики, готовые по сигналу ринуться в бой. В каждый чёлн набилось по три-четыре человека.

– Увидим подходящий струг – все под ряднину, ждём моего знака, – наставлял Макар. – Кто со мной?

Тарас и Тихон выступили вперёд.

– Смотри не прозевай нужное судно, – беспокоился Федот. – Остальные пусть подходят быстрее.

– Знаю без тебя! – огрызнулся атаман. – Занимай место, отчаливаем!

Два часа гребли – и вот челны вышли на волжский простор. Широкая гладь реки манила и тревожила одновременно. Лёгкий ветерок рябил воду, камыши шептались у берега. По небу бежали перистые облака. Глубокая синева предвещала солнечные дни.

Макар, прищурившись, осмотрел реку. Пусто. Лишь у южного поворота маячил одинокий парус – купеческий струг, неторопливо плывущий к Астрахани.

Атаман махнул рукой: занимать позиции, изображать рыбаков.

– Лавруша, смотри в оба, пока могу подсказать, – добродушно сказал Макар, следя за манёврами челнов. – В драку не лезь – затопчут.

– Постараюсь, дядька. Не подведу.

– Давно отца видел?

– Летом. Звал к себе... – мальчик потупился. – Побоялся идти. Тогда он мне кинжал подарил.

– Вещь дорогая, не здешней работы. Кто твой батька-то? Купец, слышал, а откуда?

– Аварец он.

– Все они на одно лицо, – буркнул Макар. – Красивый?

Лавруха покраснел и замолчал. Ему не понравился этот разговор.

Атаман между тем неотрывно следил за рекой. Не видя новых парусов, толкнул ногой притаившихся мужиков:

– Хватит киснуть! Хоть рыбу половите. А то совсем обленитесь.

– Да мы ж, атаман, как велено...

– Пока никого! Можете по-настоящему порыбачить. Гребите к стрежню!

Следующие полчаса «рыбаки» лениво тянули сети, бросая улов на дно лодки.

Они увлеклись рыбалкой, но атаман не дремал.

– Бросьте сети! – резко скомандовал он. – Парус на горизонте! Все под ряднину! Лавруха, делай вид, что тянешь сеть. Не спеши – судно ещё далеко.

Струг быстро приближался, парус туго надулся ветром. Гребцы беззаботно сидели на вёслах, никто и внимания не обратил на три рыбацких челна. Тем временем лодки незаметно вышли на стрежень.

– Груза пудов на пятьсот, не меньше, – сквозь зубы процедил Макар, обращаясь к мальчишке. Тот вдруг ощутил, как в груди защемило – от гордости и страха одновременно. Успеют ли?

Атаман яростно налёг на вёсла, направляя чёлн наперерез купеческому судну. Лавруха, сжимая мокрые от волнения ладони, с ужасом смотрел на приближающийся струг: «Не поспеем! Что тогда?»

Когда до цели оставалось не больше десяти саженей, с другого челна внезапно раздался истошный крик. Федот, вскочив во весь рост, исступлённо размахивал руками:

– Анафемы! Хотите к Господу побыстрей отправить?! Креста на вас нет, исчадия! Куда прёте, сукины дети?!

Макар мгновенно сообразил:

– Валитесь на вёсла, сонное царство! – рявкнул он притаившимся под рядниной мужикам. – Живее!

Чёлн резко рванул вперёд. Купцы, увлечённые перепалкой с Федотом, и не заметили опасности. Даже когда их струг замедлил ход, развернув рею, крики только усилились.

– Подходим... – змеиным шёпотом предупредил атаман. – Багры наготове! Тише воды...

Не успел Лавруха моргнуть, как атаман уже перемахнул через борт. Сабля блеснула – и первый корабельщик рухнул на палубу с глухим стоном. Вслед за Макаром на струг полезли остальные.

– Держи чёлн, парнишка! – бросил через плечо Тихон, исчезая в гуще схватки.

Мальчишка, бледный как смерть, вцепился в багор. Крики, ругань, хриплые стоны – всё смешалось в оглушительном хаосе. Ноги сами рвались на палубу, но приказ был приказом. Он стоял по плечи над бортом и наблюдал, как атаман с мужиками крушили перепуганных корабельщиков.

Сопротивление было сломлено за минуту. Гребцы не стали чинить отпор, а хозяин и кормщики были побиты и лежали среди мешков, корзин и кулей, подплывая кровью и причитая.

– А ну, поворачивай рей! На протоку! – Макар, с окровавленным клинком в руке, метался по палубе. – Живее, черти! – рявкнул он гребцам. – Кто жизнь дорожит – за вёсла! Левее берёг!

Лавруха, наконец взобравшись на борт, оцепенел. Четверо корабельщиков лежали среди грузов. Один – с развороченным пулей лицом – явно не дышал. Кровь медленно растекалась по доскам.

Струг нехотя повиновался, разворачиваясь к едва заметной протоке. Вдруг:

– Лаврушка! На мачту! – крикнул атаман. – Гляди, не идёт ли кто сзади?

Мальчишка, дрожащими руками ухватившись за канаты, полез вверх. Сердце бешено колотилось – и от высоты, и от увиденного внизу. Там мужики осторожно несли раненого Осипа, а калмык Балуд сидел, сжимая перевязанную тряпьём руку.

– Чисто, атаман! – прокричал он сверху.

– Сиди пока! – донёсся снизу ответ. – Ещё покрутимся!

Лавруха сглотнул. Мысль о том, что мог оказаться на месте раненых, заставила его ёжиться. Холодный пот стекал по спине.

Струг наконец вошёл в узкую протоку. Парус опустили, рей убрали. Гребцы, покрытые потом, медленно работали вёслами – здесь каждый неверный взмах мог посадить судно на мель. Макар зорко следил за фарватером, покрикивая предупреждения.

Прошёл ещё час, прежде чем нос судна уткнулся в илистый берег, раздвигая заросли пожухлого тростника.

– Связать всех покрепче, – хрипло распорядился атаман. – Потом разберёмся. А раненых... – Он задумался, скользнув взглядом по окровавленным телам. – Кончайте. Только подальше, в кустах.

– Батюшка-атаман! – вдруг взвыл один из кормщиков, падая на колени. – Мы всё... всё что угодно! Детушки малые дома... Христом-Богом заклинаем! – Его разбитое лицо исказилось гримасой ужаса.

Макар равнодушно наблюдал, как с бороды пленника стекают капли крови:

– Рад бы верить, да не могу. Продадите – хоть на иконе клянитесь.

Отчаянные вопли раненых разорвали тишину.

– Федот, Ковка! – резко скомандовал атаман. – В кусты. Быстро.

Федот перекрестился и вместе с калмыком потащил первого мученика. Тот бессильно волочил ноги, оставляя кровавый след.

Гребцы съёжились, стараясь не встречаться глазами с разбойниками. В их взглядах читался животный ужас.

– А этих? – Тарас кивнул на гребцов. – Свои ведь, поневоле...

– Погодим. – Макар махнул рукой. – Федот, товар осмотрел?

– Не полностью, атаман. Завтра. Да и судно переделать надо – в нынешнем виде к городу не подойти.

– Дня за три управимся, – буркнул Макар.

В это время с берега донёсся весёлый крик:

– К столу, соколики! Уха поспела! – Тарас, раскрасневшийся, размахивал поварёшкой.

– Вот и погуляем! – Тихон первым направился к кострам. – Выпьем за упокой новопреставленных!

Его слова повисли в тяжёлом молчании. Никто не поддержал – ни шуткой, ни взглядом.

Пили долго и упоённо, но хмель словно не брал закалённые души.

– Ну-ка, черкесёнок! – Харитон осклабился, обнажая редкие жёлтые зубы. – Хлебни для храбрости! Или батька-басурман не велит? – Он грубо ткнул кружкой в сторону Лаврухи.

– Отстань от мальчонки, – лениво огрызнулся Тарас, развалившись на траве. – Ещё успеет нахлебаться. Не в последний раз солнце взошло.

– Это как Господь распорядится, – злобно усмехнулся Харитон.

– Мы под Богом ходим, да и своя голова на плечах, – Тарас потянулся за чаркой. – В любой день в стрелецкие лапы угодить можем.

– Верно говоришь, – хрипло согласился Макар, разливая по кружкам. – От судьбы не уйдёшь.

– Тады наливай ещё! – Федот пьяно тряс пустой кружкой перед атаманом. – За удачный наезд!

– Вот сбудем товар в городе – тогда и погуляем! – Кузьма икнул, смачно вытирая бороду. – На золото, на серебро!

Атаман, единственный трезвый среди разгулявшейся ватаги, мрачно наблюдал за пирушкой. Никто не решался спросить о его мыслях – да и не до того было.

Тарас перед сном обошёл связанных гребцов, поднеся каждому по глотку.

– Ишь, Хохол размяк! – Харитон злобно сверкнул глазами. – Шутки с врагами заводит!

– Им и так несладко, – огрызнулся Тарас. – Ты бы лучше злость свою придержал – вся рожа от злобы перекосилась.

– О-о-о, казачишка! – Харитон вскочил, но Макар резко прервал его:

– Заткнись, трепло! Кто здесь атаман? Ещё слово – в воду головой!

Харитон задохнулся от ярости. Вмешался Мирон Клык, с трудом выговаривая слова:

– З-завались, д-дурак! М-Макар сказал – з-значит закон! Н-на, хлебни да с-спи.

Схватив буяна за плечо, он потащил того к шалашу, где их тут же облепили тучи комаров. Всю дорогу Харитон хрипло ругался, спотыкаясь о коряги.

Рассвет застал ватагу за работой. Восемь пленных гребцов, покорно глотавшие вчерашнюю похлёбку, теперь безропотно выполняли любые приказы. Макар, стоя на корме с поджатыми губами, зорко следил за каждым движением.

– Ценное – на берег. Что на продажу – отдельно. Зиму пережить надо, – бросил он через плечо.

Тихон, почёсывая затылок, не удержался:

– А много ль на брата достанется, атаман?

– Сколько дадут, – резко оборвал его Макар. – Не до жиру – стрельцы по городу шныряют. Виселицы для нас не пустуют.

Эти слова повисли тяжёлым облаком. Атаман меж тем обходил струг, щупая шершавые доски борта. Вдруг остановился, крикнул через всю палубу:

– Лавруха! Песчаника найти – парус потрепать, дыры поделать. И борта поцарапать, чтоб вида потрёпанного был.

Мальчишка лишь кивнул и тут же скрылся за кустами в поисках камня.

Мужики копошились по всему судну: кто доски к бортам прилаживал, кто мешки с товаром на берег перетаскивал, кто примерял отобранную у купцов одежду. Федот, краснея от натуги, втискивал себя в купеческий кафтан.

– Тесно, чёрт бы побрал... А ты как, атаман? – кряхтел он, пытаясь застегнуть пуговицы.

– Гребцом пойду, – коротко бросил Макар, не отрывая глаз от работы. – Меньше внимания. Дня через три – в город, как раз к ярмарке. Народу много – мы незаметней будем.

Пленных высадили недалече. Оставили мешок гороха, да полмешка муки. Топор и пару ножей бросили сверху.

– Сидите двое суток, – пригрозил атаман, сверля их взглядом. – Потом – ваша воля. Челна не ждите.

Гребцы кланялись, бормоча благодарности, но в их глазах читалась явная зависть к разбойничьей доле.