Проклятие Капистрано

Стоял сонный калифорнийский полдень, и пыльная центральная площадь крошечного пуэбло Ла-Рейна-де-лос-Анхелес была пустынна — местные жители предпочитали пережидать изнуряющую жару под крышей, а еще лучше — в тенистой прохладе внутренних двориков с чисто выметенной и увлажненной плиткой под ногами, с заплетенными виноградной лозой шпалерами над головой, с непременным фонтанчиком, бьющим из резной каменной чаши. Только у одного из выходящих на площадь домов, богатого особняка, сложенного из гладко обтесанных глыб песчаника, которые вспыхивали в солнечных лучах крошечными золотистыми искорками, стоял человек — слуга из индейцев, одетый в белую парусиновую куртку и такие же штаны. Он держал под уздцы великолепного жеребца мышастой масти с тонкими, стройными ногами в черных чулках, длинной горделивой шеей и небольшой изящной головой. Под холеной гладкой шкурой благородного серо-стального цвета переливались мощные мускулы, а умные глаза смотрели вокруг спокойно и внимательно, с царственным достоинством. Щеголевато одетый молодой кабальеро, выехавший на площадь со стороны Эль-Камино-Реаль, замер в восхищении, рассматривая это прекрасное животное.

— Клянусь рясой святого Франциска, вот это лошадь! — воскликнул он. — За такую не жалко было бы отдать и тысячу песо! Эй, приятель, кому принадлежит этот жеребец?

Конюх, к которому были обращены его слова, даже не глянул в его сторону, не говоря уже о том, чтобы удостоить его ответом. Молодой кабальеро вспыхнул и, тронув пятками бока коня, подъехал ближе.

— Эй ты! — окликнул он конюха в спину, грозно сведя брови. — Я обращаюсь к тебе! Чей это жеребец?

Но конюх по-прежнему вел себя так, будто никого нет рядом, и кабальеро, вздрагивая от унижения при мысли о том, что какая-нибудь хорошенькая сеньорита наблюдает сейчас из-за кружевной занавески за его злоключениями и прыскает от смеха в изящную ладошку, раздраженно взмахнул хлыстом и опустил его на плечи дерзкого пеона.

Дернувшись от удара, конюх обернулся, но вместо подобающих случаю пристыженности и испуга на его некрасивом широкоскулом лице были написаны безмерное удивление и легкая обеспокоенность.

— Чей это жеребец? — в третий раз повторил кабальеро, указывая рукой на мышастого. Конюх проследил взглядом за его жестом, потом, слегка нахмурившись от умственного усилия, вопросительно уставился ему в лицо, так и не произнеся ни слова. Он не походил ни на строптивого дерзеца, ни на полоумного дурачка, и кабальеро почувствовал некоторую неловкость.

— Ты не понимаешь по-испански? — тоном ниже произнес он. На лице конюха появилось извиняющееся выражение, он указал на свое ухо, затем на горло и отрицательно потряс головой. Кабальеро залился краской.

— Бернардо глух и нем от рождения, — раздался спокойный, учтивый голос за его спиной. Там стоял молодой человек лет двадцати трех или двадцати четырех, среднего роста, стройный, бледнокожий, с очень красивыми чертами лица, очень богато одетый. — Если он позволил себе непочтительность в ваш адрес, сеньор, или каким-то иным образом оскорбил вас, я покорнейше прошу у вас извинения. Мое имя Диего Вега, Бернардо мой слуга, и конь, вызвавший ваш интерес, принадлежит мне.

Кабальеро спрыгнул с седла и отвесил новому знакомому приличествующий ситуации поклон.

— Боюсь, это я должен просить у вас прощения, дон Диего, — неловко рассмеявшись, произнес он. — Мое имя Хоакин Альварес, я только сегодня приехал из Сан-Франсиско-де-Асис и уже успел выставить себя первосортным ослом и нанести незаслуженную обиду вашему человеку. Не сердись на меня, добрый Бернардо, — продолжил он, обернувшись к конюху, — возьми эту монету и выпей в трактире за мое здоровье.

Конюх проворно поймал брошенное ему серебряное песо и низко поклонился, прижав ладонь к груди.

— Надеюсь, вы окажете мне честь, дон Хоакин, отобедать со мной, — легко произнес дон Диего, изящным жестом отмахнувшись от его извинений. — В наших местах нечасто бывают гости, и новости добираются сюда с большим опозданием. Я намеревался совершить верховую прогулку, но ее можно отложить на другой день.

Он сделал несколько знаков конюху, и тот, поклонившись, взял под уздцы обеих лошадей и повел их в конюшню.

— Бедняга совсем ничего не слышит? — спросил дон Хоакин, следуя за хозяином внутрь особняка.

— Он различает некоторые слова по движению губ, подобно тому, как мы с вами читаем написанное на бумаге, — откликнулся дон Диего. — Многие глухонемые владеют этим искусством в совершенстве, дон Хоакин, поэтому будьте осторожны, если вам придется говорить о тайнах, не предназначенных для чужих ушей, в присутствии глухонемого. Но Бернардо, во всяком случае, не смог бы никому рассказать о том, что узнал, потому что речь ему недоступна, а писать, как и читать, он не умеет.

— Ценное качество для слуги, — глубокомысленно заметил дон Хоакин, и тут же позабыл и про глухонемого конюха, и про мышастого жеребца, потому что его ноздрей коснулись самые соблазнительные запахи, которые только можно было себе представить.

Он был очень голоден, так как провел в седле целый день с самого утра, но, к его удивлению, сам хозяин дома едва притрагивался к кушаньям, и потому он, не желая показаться жадным или неотесанным, сдерживал себя, пока дон Диего не заметил это и не начал усердно потчевать его, одновременно с этим сетуя на свой плохой аппетит.

— Вы нездоровы, сеньор? — участливо осведомился дон Хоакин, припоминая утомленность, сквозившую в каждом движении хозяина дома, и зевки, которые он то и дело прятал за ладонью.

— Ах, нет-нет, — вздохнул дон Диего, качая головой и лениво отщипывая виноградину с грозди. — Я вполне здоров, дон Хоакин, благодарю вас. Но я веду затворнический образ жизни и по мере сил избегаю физических упражнений, а это не располагает к аппетиту. Я содрогаюсь от ужаса при мысли о том пути, который вам пришлось проделать верхом от самого Сан-Франсиско. Лично меня подобная дорога просто убила бы!

— О, — произнес дон Хоакин, пытаясь уложить в голове, что человек, обладающий такими лошадьми, как тот мышастый красавец, может питать отвращение к верховой езде. — Я думаю, вы преувеличиваете, дон Диего. Путь вдоль Эль-Камино-Реаль весьма удобен и безопасен, а лично мне даже повезло избежать встречи с его грозой — тем разбойником, которого называют «проклятием Капистрано». Вы слышали про него? Сам он называет себя «сеньор Зорро».

Дон Диего страдальчески закатил глаза.

— Сеньор Зорро, сеньор Зорро! — воскликнул он. — Все вокруг только и твердят об этом сеньоре Зорро! Можете не сомневаться, дон Хоакин, я про него слышал, хотя дорого бы дал, чтобы слышать о чем-то более приятном. Но похоже, в наше бурное время смутьяны и головорезы — самая подходящая тема для застольной беседы. Если кабальеро хочет поговорить о музыке или поэзии, он не найдет себе собеседника днем с огнем. Мой друг сержант Педро Гонсалес с некоторых пор вообще не может думать ни о чем ином: стоит ему выпить полкружки вина, как он тут же начинает громогласно поносить этого разбойника и объяснять, как поступит с ним, когда судьба сведет их в следующий раз, а затем, распалившись, переходит к наглядным демонстрациям, в результате чего страдает обстановка трактира, потому что наш бравый сержант в пылу схватки с воображаемым противником не заботится о таких пустяках, как сохранность мебели и посуды.

— О, — снова сказал дон Хоакин. Ему было неловко: он понимал, что из уважения к хозяину должен был бы поддержать тему музыки или хотя бы поэзии, но ничего не мог поделать с собой, потому что неуловимый разбойник интересовал его гораздо больше. — Вы сказали — «сведет их в следующий раз»? Значит, сеньор сержант уже сталкивался с сеньором Зорро, но тот ушел от него?

— Да, если верить сержанту, все было именно так, — согласился дон Диего. — Хотя, возможно, у разбойника есть собственное мнение по поводу того, кто от кого ушел. Но во всяком случае, они оба остались живы и даже, кажется, не ранены.

— Говорят, этот сеньор Зорро превосходно владеет шпагой, — мечтательно заметил дон Хоакин, отпивая вина. — Признаюсь честно, дон Диего, я немного жалею, что он не повстречался на моем пути. Не хочу хвалиться, но я и сам кое-что понимаю в искусстве фехтования. Конечно, нет никакой чести для дворянина в том, чтобы скрестить шпаги с грабителем с большой дороги, но судя по тому, что я слышал о сеньоре Зорро, его нельзя назвать обычным разбойником. Все, кто с ним сталкивался, в один голос утверждают, что его речь и манеры выдают настоящего кабальеро из старинного рода. Что вы думаете на этот счет, дон Диего?

— Думаю, что сержант Гонсалес не согласился бы с вами, — ответил дон Диего. — Он употреблял много эпитетов в адрес этого бандита, но слова «кабальеро», насколько я помню, среди них не мелькало. Увы, мой друг сержант, будучи человеком военным, вообще отличается крайней невоздержанностью речи. Что поделать, дон Хоакин, мы живем в неспокойные времена, и стоит ли удивляться, что нравы в мире царят им под стать! Разбойника с большой дороги принимают за кабальеро, а кабальеро порой, как это ни прискорбно, ведут себя так, что их самих немудрено принять за разбойников.

— Очень верное замечание, дон Диего, — вдумчиво кивнул дон Хоакин. Вино, обманчиво-легкое и пившееся как вода, успело немного ударить ему в голову, так что он не очень хорошо понимал, с чем именно соглашается, но смутно осознавал, что ведет себя очень светски и учтиво. — И все же... все же мне было бы интересно скрестить шпаги с прославленным «проклятием Капистрано». Как вы полагаете, дон Диего, есть ли вероятность, что мне повезет встретиться с сеньором Зорро?

Хозяин дома с печальным видом покачал головой.

— Я не уверен, что слово «везение» здесь уместно, дон Хоакин. Но могу вам сказать, что, судя по произошедшему с сержантом Гонсалесом, этот человек обладает поистине сверхъестественной способностью узнавать о том, кто ищет с ним встречи. Рано или поздно вы с ним столкнетесь — если вы действительно хотите именно этого.

Дон Диего оказался прав — пресловутый сержант Гонсалес действительно был весьма невысокого мнения о таинственном бандите, с которым ему пришлось скрестить шпаги. Признав в доне Хоакине знатока фехтовального искусства, он три или четыре раза продемонстрировал ему свой поединок с сеньором Зорро от начала и до конца, комментируя каждый выпад, каждый финт, каждый шаг и громогласно негодуя по поводу того, как ловко этот подлец воспользовался увечьем, полученным им за пару дней до их схватки: во время фехтовальных упражнений в Сан-Хуан-Капистрано сержант повредил себе большой палец. Каким-то дьявольским образом бандит проведал об этом и поспешил нанести визит сержанту, которого ранее избегал как чумы, хорошо зная о его славе первоклассного фехтовальщика. Дон Хоакин сочувственно кивал, время от времени вставляя односложные замечания. Сержант Педро Гонсалес произвел на него двойственное впечатление. Это был рослый здоровяк лет сорока, с лицом, заросшим черной бородой, с зычным и грубым голосом, надменный, бесцеремонный и довольно-таки недалекий. Однако глядя на то, как он скачет по трактиру, размахивая своей широкой и тяжелой шпагой и пронзая ей воображаемого врага, дон Хоакин понимал, что при всем своем хвастовстве сержант действительно боец не из последних. Он почувствовал дрожь предвкушения. Сеньор Зорро, судя по всему, и впрямь мастерски владел шпагой. Да, сойтись в бою с таким человеком, кто бы он ни был, не будет бесчестьем!

Раскрасневшись и запыхавшись, сержант, наконец, решил положить конец поединку и с победным возгласом пронзил отсутствующего разбойника насквозь. После этого он грузно рухнул на лавку и, подтянув к себе кувшин вина (поставленный ему доном Хоакином), наполнил кружку и выхлебал ее залпом.

— Доброе вино! — удовлетворенно отдуваясь, проговорил он. — Бьет в голову, словно мул копытом, как и положено доброму вину! Не какая-нибудь там сладенькая водичка, годная разве что для девиц и маменькиных сынков! Мучная болтушка и козье молоко! Трактирщик, неси еще кувшин!

Трактирщик вопросительно глянул на дона Хоакина и, дождавшись его кивка, исполнил приказание.

— Я рад встретить кабальеро, который знает толк в настоящем вине, — продолжил сержант, наливая и опорожняя очередную кружку. — Мой друг Диего Вега, к примеру, не пьет ничего крепче родниковой воды. Вообразите только, сеньор! О, дон Диего настоящий кабальеро, в этом не может быть никаких сомнений. Что с того, что он никогда не дерется на дуэлях, не скачет верхом во весь опор, не поет по ночам серенады под окнами прекрасных сеньорит? С его богатством, с его голубой кровью, он может себе это позволить, клянусь небесами! Кто станет упрекать такого человека, если его интересуют книги, поэзия, история и прочий подобный вздор? Когда молодой кабальеро богаче и знатней иного короля, он имеет право жить так, как ему вздумается, и никто не смеет указывать ему. Но — вообразите, дон Хоакин! Не пить вина! — Он сокрушенно потряс головой. — К дьяволу сеньорит, лошадей, дуэли, без всего этого можно прожить, — но не пить вина!

— Вероятно, он нездоров, — предположил дон Хоакин, гадая, что за странная дружба связывает этих двоих, неотесанного грубияна сержанта и утонченного родовитого кабальеро. Сложно было вообразить себе более различных людей — различных по рождению, положению, достатку, по темпераменту и по интересам. Если бы не слова «мой друг Педро Гонсалес», оброненные доном Диего, дон Хоакин решил бы, что бахвал сержант просто набивает себе цену, выдумывая несуществующую дружбу с наследником богатого рода с такой же легкостью, с которой он выдумывал подробности своего поединка с сеньором Зорро.

— Нездоров? — переспросил сержант Гонсалес, наморщив лоб. Судя по всему, эта мысль никогда не приходила ему в голову. — Разрази меня гром, сеньор, может быть, вы правы! Может быть, наш славный дон Диего и впрямь болен! Вот, посмотрите-ка на это!

Он ткнул пальцем в окно, указывая на что-то, происходящее на площади. Дон Хоакин, сидевший спиной к окну, обернулся. В косых лучах вечернего солнца было видно, как конюх (вероятно, тот самый, хотя отсюда было не разглядеть) подводит к богато одетому кабальеро грациозного мышастого жеребца в сверкающей начищенным серебром сбруе. Дон Хоакин вытаращил глаза. Конюх, держа жеребца под уздцы одной рукой, второй рукой взял стремя, ожидая, пока кабальеро вставит туда носок сапога. Затем кабальеро принял у него повод и, ухватившись левой рукой за переднюю луку седла, а правой — за заднюю, с явным усилием подтянул себя в седло. Не без труда перекинув правую ногу через круп коня, он с полминуты отдыхал от этого сложного акробатического упражнения, а конюх тем временем надел правое стремя на носок его сапога. Все это время мышастый красавец стоял на месте с ангельским терпением, даже не помышляя о том, чтобы выкинуть любимую шутку всех лошадей на свете и отправиться по своим делам в тот момент, когда всадник успел сунуть в стремя левую ногу и стоит на земле правой. Затем кабальеро тронул пятками его бока, и мышастый пошел — спокойным размеренным шагом. Дон Хоакин следил за ними во все глаза, пока они не проехали площадь и не скрылись на одной из улиц. Потом он потянулся за кувшином, вылил остатки вина в собственную кружку и выпил их залпом. Увиденное произвело на него огромное впечатление.

— Любопытно знать, куда это дон Диего направился так поздно вечером, — заметил трактирщик, тоже наблюдавший за этим действом. — И это уже его вторая или даже третья верховая прогулка за неделю! Он никогда не покидал дом так часто, пока не начал оказывать знаки внимания прекрасной сеньорите Лолите Пулидо. Помяните мое слово, сеньоры, в доме старого дона Алехандро Вега скоро появится очаровательная невестка.

— Мучная болтушка и козье молоко! — презрительно ответствовал на это суровый сержант и, так как очередной кувшин уже опустел, распрощался с доном Хоакином и вышел наружу, под вечереющее небо, нежно-голубое у горизонта и темно-синее в зените.

Внутри трактира уже царил полумрак. Толстый трактирщик зажег масляные лампы, висевшие на стенах, затем опустил люстру — тележное колесо, на ободе которого были укреплены огарки свечей, — зажег их и подтянул колесо обратно к потолку, закрепив веревку на вбитом в стену крюке. Зал трактира, по-спартански обставленный и не блистающий чистотой, осветился мягким, уютным желтоватым светом, скрадывающим и тяжеловесную грубость мебели, и недостаточную опрятность. Дон Хоакин отказался от мысли совершить перед сном прогулку по вечернему городу и потребовал у трактирщика ужин.

Он уже заканчивал свою трапезу, когда дверь трактира широко распахнулась, пропуская нового посетителя — статного молодого военного в щегольском мундире и при шпаге.

— Капитан Рамон, какая честь! — воскликнул трактирщик, всплеснув руками. Дон Хоакин, привстав, вежливо поклонился вошедшему, и капитан, ответив на его поклон, быстрыми шагами подошел к его столу и опустился напротив.

— Не имею чести быть знакомым, сеньор. — Речь капитана звучала отрывисто, почти резко, но оставалась в рамках хороших манер. — Капитан Рамон, комендант гарнизона Ла-Рейна-де-лос-Анхелес. Вы недавно в наших краях?

— Я приехал только сегодня, сеньор капитан, — ответил дон Хоакин. — Из Сан-Франсиско-де-Асис. Мое имя Хоакин Альварес, и я счастлив познакомиться с вами, сеньор.

— Взаимно, дон Хоакин, взаимно. Вы здесь по делам или навещаете родных? Боюсь, что не припоминаю Альваресов в окрестностях Лос-Анхелеса, но, с другой стороны, я служу тут всего несколько месяцев.

— Ни то и ни другое, сеньор, — слегка улыбнулся дон Хоакин. — Я приехал с намерением посетить миссию Сан-Габриэль и поклониться некоей святой реликвии, которая, насколько мне известно, хранится у тамошних братьев францисканцев.

При упоминании францисканцев породистое лицо военного потемнело.

— Кучка длиннорясых дармоедов, — с отвращением бросил он. — Только и знают, что плести интриги с елейными рожами да тащить все, что плохо лежит! Губернатору давно пора разогнать эту шваль, а их земли и асьенды отдать тем, кто верной службой доказал ему свою преданность! Что слышно в Сан-Франсиско на этот счет, дон Хоакин?

— На этот — ничего, — ответил дон Хоакин. — Но в Сан-Франсиско очень много говорят о том разбойнике, который наводит ужас на Эль-Камино-Реаль и ближайшие поселения. Его называют...

Он осекся, увидев, как изменилось лицо капитана.

— Я в курсе, как его называют, дон Хоакин, — хриплым от ярости голосом проговорил тот. — Вы весьма обяжете меня, если смените тему разговора.

— Да, разумеется, — поспешно согласился дон Хоакин. — Как вам будет угодно, сеньор капитан.

Подоспел трактирщик с вином, и оба замолчали, наполняя кружки и затем осушая их.

— Я совсем забыл, капитан Рамон, — проговорил наконец дон Хоакин. — Когда я уезжал из Сан-Франсиско, меня просили захватить письмо для коменданта гарнизона. Вот оно.

Он извлек из-за пазухи запечатанный сургучом коричневый конверт и протянул капитану, который поспешно выхватил его и тут же спрятал в карман.

— Вам известно его содержание, дон Хоакин? — осведомился он не без беспокойства.

— У меня нет привычки читать чужие письма, — сухо отозвался молодой кабальеро.

— О, я не это имел в виду! — запротестовал капитан. — Но возможно, то лицо, которое... которое передавало вам конверт... Каким-то образом намекнуло...

— Письмо мне передал секретарь губернатора, ума не приложу, почему нельзя было отправить его обычной почтой. — Дон Хоакин пожал плечами. — Впрочем, мне несложно было оказать секретарю его превосходительства эту пустячную услугу, и, возможно, когда-нибудь я смогу рассчитывать на ответную любезность с его стороны.

— Да, конечно, — несколько невпопад ответил капитан и поднялся из-за стола. — Прошу простить меня, дон Хоакин, дела службы не терпят отлагательств. Было очень приятно познакомиться с вами.

Он поклонился на прощание и исчез за дверью, в сочной синей темноте калифорнийской ночи. Дон Хоакин проводил его любопытствующим взглядом, неторопливо допил вино, потом обратился к трактирщику, который подошел забрать опустевший кувшин:

— Сеньор капитан, как я вижу, не выносит даже упоминания о «сеньоре Зорро». Вероятно, этот неуловимый бандит успел немало досадить ему?

Трактирщик издал приглушенный смешок и тут же воровато огляделся по сторонам.

— Сеньор капитан был ранен в стычке с сеньором Зорро, — понизив голос, сообщил он. — Говорят, разбойник имел дерзость предложить сеньору капитану выбор, в какое именно место он желает получить рану, — а потом нанес удар именно туда! Все это происходило в доме старого дона Карлоса Пулидо, на глазах у самого дона Карлоса, его супруги, дочери и десятка слуг, в то время как половина городского гарнизона во главе с сержантом прочесывала окрестности в поисках разбойника, за которым гналась от самого Лос-Анхелеса.

— Какая захватывающая история! — воскликнул дон Хоакин и, выудив из кармана серебряную монету, ловким движением пальцев заставил ее раскрутиться волчком на столешнице. — Но как я понимаю, сеньор капитан — опытный боец и весьма искусный фехтовальщик?

— Могут ли быть в этом какие-то сомнения, сеньор! — Трактирщик всплеснул пухлыми руками, и крутящаяся монета исчезла со стола как по волшебству. — Наверняка злодей использовал какой-то грязный трюк, как и положено разбойнику с большой дороги. Неудивительно, что сеньор капитан приходит в бешенство всякий раз, как слышит его имя! Особенно с тех пор, как...

Он осекся и захлопнул рот, плотно сжав губы. Дон Хоакин, заинтригованный донельзя, выложил на стол еще несколько реалов. Трактирщик явно колебался, разрываясь между жадностью и осторожностью, но жадность в конце концов победила.

— Говорят также, — проговорил он, наклоняясь ближе к дону Хоакину и понижая голос до еле слышного шепота, хотя никого кроме них в трактирном зале не было, — говорят, что после этого сеньор капитан столкнулся с сеньором Зорро еще один раз. Он нанес визит сеньорите Пулидо, которая гостила со своими родителями в доме жениха, дона Диего Вега, в тот час, когда сеньорита была дома одна, потому что дон Диего находился в отъезде, а дон Карлос и донья Каталина отправились в гости к знакомым. Говорят... говорят, что сеньор капитан позволил себе вольности с сеньоритой, и она начала звать на помощь, и как раз в этот момент появился разбойник, который, вероятно, решил ограбить богатый дом в отсутствие хозяина. Говорят, что сеньор Зорро пришел в ярость, увидев, что даме нанесено оскорбление, и что он заставил сеньора капитана на коленях просить прощения у сеньориты — а потом вытолкал его взашей! Разумеется, — поспешно оговорился он, — разумеется, никто не знает, сколько в этой истории правды, потому что свидетелей у нее не было, если она вообще происходила когда-либо, а не является плодом измышлений разбойника, который распускает грязные сплетни, чтобы очернить нашего доблестного капитана!

— Да, звучит не очень правдоподобно, — согласился дон Хоакин, поднимаясь из-за стола. — Разбойники и грабители не имеют обыкновения вступаться за честь дамы, во всяком случае, раньше мне не доводилось слышать ни о чем подобном. Впрочем, как сказал бы дон Диего, в наши бурные времена все так перемешалось, что от жизни можно ожидать чего угодно. Доброй вам ночи, хозяин, разбудите меня завтра с рассветом.

Он уронил в руку трактирщика еще один серебряный реал и поднялся по скрипучей деревянной лестнице наверх, туда, где располагались комнаты для постояльцев. Заснуть удалось не сразу: услышанное за сегодняшний день от самых разных людей продолжало звучать в голове, и дон Хоакин, погружаясь в пучину сна, грезил уже не столько о поединке с прославленным разбойником, сколько о том, чтобы хоть один глазком взглянуть на прекрасную сеньориту, перед чарами которой не устояли ни благородный дон Диего, ни отважный капитан Рамон, ни гроза всей округи, таинственный сеньор Зорро.