Проклятие кривого леса

Здравствуйте. Меня зовут Андрей. История, которую я хочу вам рассказать, не является какой-то старой бабкиной страшилкой, а произошла со мной лично и глубоко повлияла на мою жизнь, о чём станет ясно по ходу моего рассказа. Но! Раскрывать какую-либо ещё информацию о себе или говорить что-либо конкретное о месте действия я не буду – первое бессмысленно, а второе… Я бы не хотел привлекать лишнее внимание к этому месту, пусть даже оно и может повлечь за собой поток туристов и омоложение моей родной умирающей деревни.

Всё произошло примерно пятьдесят лет назад. Мне тогда было где-то восемь-девять. Я жил в обычной деревне жизнью обычного деревенского школьника тех лет. И одной мрачной осенью, когда начались на удивление частые дожди, мне выдался один свободный от уроков и работы по дому день. Тогда я очень любил собирать грибы, – да и сейчас люблю, – и именно этим решил заняться в тот выходной. В должной мере одевшись, взяв с собой корзинку и маленький ножик, выйдя в середине дня, я по тропинкам отправился в лес, который был примерно в семи километрах от деревни.

Рядом с деревней был другой лес. Он был ближе, чем тот, в который я тогда направился. В нём мы с ребятами часто гуляли, играли. В него же иногда ходили по грибы и ягоды. Но тогда я не выбрал его потому, что другой лес, дальний, посещается людьми реже, и по моим соображениям было очевидно, что после таких дождей в нём должно быть больше грибов, чем в ближнем лесу. Больше по количеству, больше по разнообразию. И я рассчитывал собрать полную корзину быстро и интересно. Азарта также прибавляло то, что в этом дальнем лесу я был от силы пару раз, да и то не заходил в его глубь. Так что дух исследования неизведанных чащ также вызывал во мне приятное предвкушение.

Никто никогда мне не рассказывал, что в тот лес нельзя ходить по той или иной причине. Или что у него есть какие-то особенности, о которых мне стоит знать. Нет, ничего такого. Поэтому, дойдя до опушки, я оглядел разные, – но в основном хвойные, – деревья и без задней мысли вошёл в заросли.

Вскоре я оказался в лесной чаще. Один, окружённый музыкой природы, изредка нарушаемой только бряцанием моего ножика в металлической кружке – чтобы отпугивать зверей. Один я там оказался по трём причинам: во-первых, все мои друзья были заняты; во-вторых, меня учили различать грибы ещё до того, как я научился ходить, и потому я был в себе достаточно уверен, да и к тому же и так часто бывал в лесу один; в-третьих, моя семья думала, что я иду в ближний лес, и оттого мне не задавались никакие вопросы, а я нарочно ничего не говорил – иначе бы не отпустили. Так что я брёл в приятном уединении через густой подлесок, перебирался через валежник, попутно высматривая тропинки и грибы и делая отметки на деревьях и шалашики из палочек, чтобы обозначить свой путь и не заблудиться.

Я ходил так где-то часа два, делая пару раз недолгие перерывы на отдых, чтобы попить и поесть или чтобы просто присесть минуток на десять и полюбоваться каким-нибудь красивым видом, достойным написания по нему картин. Грибов действительно было много, и за время прогулки я мог уже несколько раз набрать полную корзину, но не делал этого – мне хотелось погулять ещё, а с полной корзиной это делать не очень удобно. Поэтому, после очередного привала, я решил, что наполню корзину доверху по пути домой, а сейчас просто погуляю ещё часик. Тем более, что тогда моему взору начал открываться край болотистого места.

Пробираясь всё дальше в заболоченную местность, выискивая знакомые болотные травы, ягоды и всё то загадочное, что могло нарисовать моё детское воображение в этих местах, я со временем обнаружил, что благородная растительность превратилась в жуткие заросли. Вместо красивых статных деревьев меня теперь окружали кривые и косые, чернеющие от влажности, замершие в жутком танце мрачные дебри. Когда я поднял глаза от земли и увидел эти гнусные и измученные деревья, то мурашки пробежали по моей спине, а сам я ощутил, что больше не чувствую себя в безопасности. Мне показалось, что я заблудился и потерялся. Почти что в панике я начал выискивать свои путевые отметки, но не находил их. Также я понял, что начинало темнеть. На глазах собирались слёзы, которые должны были вот-вот политься, если бы я не увидел то, что забрало всё моё внимание.

В центре обширной лесной пролысины, покрытой тут и там болотными лужами, на фоне мрачного темнеющего серого неба стояло большое чёрное дерево. Оно было высокое и толстое, с раскидистыми голыми ветвями, тяжело и с лёгким скрипом покачивающимися на ветру, с которых капала свежая дождевая влага. На одной из этих ветвей... На одной из этих ветвей на верёвке, обмотанной вокруг шеи, висела девушка. Её труп в длинном, бесформенном и грязном белом платье медленно танцевал с ветром, устало покачивая опущенными руками. Не знаю, что на меня нашло, но я, словно завороженный, медленно пошёл к ней.

Её бледное худое повешенное тело словно молча звало меня. И когда я подошёл поближе, то под мокрыми чёрными волосами я увидел само красивое, пусть безглазое и мёртвое, лицо, выражающее великую тоску. Это была самая прекрасная девушка, которую я когда-либо видел. Моё сердце сжалось от печали о её смерти. Но страха во мне не было. Неуверенно я подошёл к ней, и моя рука сама потянулась к её холодной влажной стопе. Указательным пальцем я стеснительно провёл по лодыжке, пытаясь передать этим касанием ей всю свою грусть и соболезнования.

– Здравствуй, мальчик, – откуда-то раздался глухой приятный женский голос.

Я испугался и отпрыгнул от трупа, озираясь по сторонам. Но вокруг никого не было.

– Не пугайся, – сказал ласково голос. – Злые люди повесили меня, но моя душа не может найти покой. Я вишу здесь уже давно. Никто не ходит сюда...

Я молчал в удивлении. Разговаривающий труп заставил меня опешить, и я почему-то вошёл в подобное сну состояние ума, в дымке которого потерялись все мои мысли. И я стоял, инстинктивно замерев, одновременно отказываясь верить в происходящее и ожидая, что же будет дальше.

– Не бойся. Подойди поближе. Меня так давно никто не трогал… – с лёгким трепетом в голосе продолжила она, а затем с тоской сказала: – Я так давно ни с кем не говорила… Мои собеседники здесь – редкие птицы да проползающие мимо змеи. Птицы, к слову, выклевали мои глаза, поэтому я не могу тебя видеть. Но я чувствую, что ты хороший человек. Скажи что-нибудь…

– За что тебя повесили? – выдавил я из себя.

– По вечной причине: я просто была умнее многих… – вздохнула она, по-видимому, не желая углубляться в эту тему, а затем спросила: – Меня зовут Ася. А тебя?

– Меня зовут Андрей, – сказал я уже чуть поувереннее.

– Зачем ты пришёл сюда, Андрей?

– Я пришёл за грибами. И заодно прогуляться.

– Наверняка ты не ожидал, что встретишь меня… Ты расстроен?

– Нет, я не расстроен, – я не понимал, почему я должен быть расстроен.

– Хорошо. Скажи, много ли ты насобирал грибов?

– Полкорзины.

– Хочешь я покажу тебе место, где растут самые вкусные грибы? – сказала она таинственно.

С опаской я согласился и покивал головой, но потом вспомнил, что она не видит меня, и сказал:

– Да, хочу.

– Тогда следуй моим указаниям. Смотря на меня, повернись налево…

Она указывала мне путь и вела меня в жуткие тёмные кусты, в которые мне было страшно заходить. Но её голос, – который несмотря на моё удаление от дерева не становился тише, – подбадривал меня. Раздвинув руками ветви кустарников, я увидел поляну, полную удивительно красивых и больших белых грибов. Пробравшись к ним, я начал собирать их. И когда моя корзина оказалась заполнена, – мне даже пришлось выкинуть часть менее ценных и хороших грибов, – голос Аси сказал:

– Доволен ли ты, Андрей?

– Да, доволен, – радостно сказал я и добавил: – Спасибо, Ася!

– Пожалуйста, – добро сказала она. – Но… Не мог бы ты сделать кое-что и для меня?

Не думая долго, я согласился, и она попросила найти для неё особый гриб, который растёт тут неподалёку. Почему-то он ей был очень нужен, а достать его она не могла по очевидным причинам. Поэтому снова направляя меня, она отвела меня поодаль, в весьма глухую мрачную чащобу. Но я не боялся – я был благодарен ей и был рад помочь за указание на грибную поляну.

Минута-другая ходьбы, и я оказался в совсем уж тёмных зарослях, куда едва пробивался и без того слабый пасмурный свет всё мрачнеющего неба. Но из кучи гниющих ветвей, опавших листьев и мёртвой травы доносилось тусклое багровеющее сияние. Я разгрёб эту кучу. Перед моими глазами предстал самый неприятно выглядящий гриб, который я видел. Он напоминал сатанинский гриб, был огромный и такой же вздутый, но при этом был весь красноватых оттенков, издавал тихое свечение, немного, едва заметно, покачивался и даже очень слабо пульсировал. Ася попросила выкопать его целиком, а не отрезать, и я подкопал землю под ним. Дойдя до основания ножки, я легко приподнял его и отделил от грибницы. Кроваво-красная жидкость начала активно выделяться из нитей, пропитывая собой почву, но также быстро её ток прекратился. Взяв этот гриб в руки, я вернулся к Асе, которая попросила положить его в дупло дерева. Я сделал это и в ответ получил благодарность.

– Становится поздно, а я, кажется, потерялся, – виновато сказал я, смотря на покачивающееся тело.

– Не бойся, я подскажу тебе дорогу домой, – ответила она.

Она подсказывала мне путь обратно и, пока я шёл, она говорила о том, как рада была меня «видеть». А когда я отдалился от дерева на расстояние, то она попрощалась, указала нужное направление и попросила приходить ещё. Я попрощался в ответ и пошёл домой, всю дорогу проведя в своих мыслях. Я ощущал, что то, что произошло, было не совсем нормально. Что я столкнулся с чем-то, на что надо реагировать по-другому. Но я не мог – в моей душе было спокойствие. И небольшое сожаление, что приближающийся конец дня вынудил меня пойти домой. Я был бы рад остаться с ней подольше и поговорить, разузнать её тайну…

Домой я вернулся, когда уже было темно. Меня спросили о моём позднем возвращении, но все вопросы отпали после осмотра корзины, полной превосходных грибов. Тем вечером я заснул, думая об Асе, и гадая, когда же смогу снова вырваться к ней. В моих мыслях был её образ, одиноко качающийся там, в темноте, в холодной ветреной ночи.

С нетерпением я ждал следующих выходных. И когда они наконец наступили, завершив все дела по дому я отпросился за ягодами. Наспех собравшись, я бегом отправился в дальний лес к Асе. В моей душе была надежда, что она по мне соскучилась, а разум мой пытался унять её и внушить ей трезвость: мы почти и не познакомились, с чего бы ей скучать? Да и с чего мне скучать по ней?..

Перед моими глазами предстало дерево, на ветви которого всё так же покачивалась она. Как я был рад этому! Признаться, в пути мне было страшно, что её съели дикие звери или случилось что-то другое.

– Привет, Ася! – радостно крикнул я ей.

– Здравствуй, Андрей! – сказала она, и в голосе её чувствовалась радость. Стало понятно, что она тоже скучала.

– Как у тебя дела?

– Ну, знаешь… Ничего нового. Ощущаю себя в каком-то подвешенном состоянии, – засмеялась она. Я засмеялся в ответ.

Я подошёл к дереву и мы разговорились. Я поделился с ней страхом, что её съедят звери, но она успокоила меня и сказала, что они к ней не подходят. Затем я рассказал ей, что нового у меня в школе и дома. Что я поругался с одноклассницей, что у нас недавно отелилась корова. Она мне рассказывала, что слушала гогот перелетающих гусей, шелест листьев, падение шишек и веток, шум ветра и дождя.

– Неужели к тебе никто больше не приходит? – спросил я в какой-то момент.

– Нет, – грустно ответила она. – А ты… Неужели тебе больше не к кому ходить?

– Ты знаешь… – погрустнел уже я. – У меня не так много друзей. У меня была сестра, но она умерла два года назад. А больше ни с кем я больно-то близок и не был…

– Очень жаль это слышать. Но не грусти. Я вон вообще одна тут вишу уже который год… Давай радоваться, что смогли найти компанию друг для друга!.. Давай я тебя чем-нибудь обрадую? Ты ведь наверняка не просто так сюда пришёл? Не для того, чтобы уйти с пустыми руками? А если так, то я тебя с ними не отпущу!

Я ответил, что хотел собрать ягод, и она «отвела» меня своим голосом к нескольким разным зарослям брусники, клюквы и голубики. Я насобирал ведёрко и был очень рад. После она попросила ещё раз помочь ей. Без раздумий я согласился, и она указала мне направление до широкого оврага, до которого её голос не доходил, и сказала, что в нём нужно собрать. Я пробрался до него через влажные дебри и спустился на его дно по крутому склону. В низине, в окружении чахнущей травы, возвышаясь над бедным окружением у своего стебля, росло то, на что указала Ася – вороний глаз. Большая влажная тёмно-синяя ягода высилась над четырьмя зловеще остреющими листьями, под которыми раскинулись четыре широких листа побольше. На тонкой ножке, с точкой в своём центре, она безмолвно смотрела на меня, как будто бы желая причинить вред. Тоненькие ниточки из-под её низа тянулись ко мне. Мне стало жутко и не по себе, но не выполнить данное Асе обещание я не мог. Поэтому я осторожно сорвал ягоду и, держа её на ладошке, поспешил обратно к дереву.

– Мне неудобно тебя об этом просить… – неуверенно сказала Ася, когда я пришёл. – Но не мог бы ты… положить эту ягоду… в мой рот?

Замешкавшись и потоптавшись на месте, я виновато ответил:

– Я не достану до твоего рта… Ты висишь слишком высоко.

Она помолчала немного, а затем сказала:

– Ничего страшного. Ты можешь забраться на меня, если тебя это не слишком смутит… Верёвка и моё тело выдержат.

Я не ожидал такого предложения. Оно действительно смутило меня. Но желание сделать для неё всё, что было в моих силах, чтобы помочь, было сильнее моего смущения. Поэтому я неуверенно подошёл к ней и, после небольших раздумий, подпрыгнул и схватился за её ледяные ноги, после чего неловко начал пытаться подняться наверх.

Ценой больших усилий, – ведь взбираться на болтающийся на верёвке труп труднее, чем на обычное дерево, – я добрался до её головы. Крепко обхватившись за неё, словно обнимая, я отодвинул её чёрные волосы. Её прекрасное лицо восхищало меня своими изящными, нежными чертами, а бледнота её кожи не отпугивала, а наоборот как-то привлекала. Я заметил, что от неё не пахло трупом. Только сыростью. И чутка веяло холодом.

Во мрак её глазниц я старался не смотреть, а сконцентрировал своё внимание на открытом рте.

– Будь добр, положи ягоду в рот и закрой его, – ласково сказала она.

Я последовал её указанию. И как только это было сделано, на синих губах её с небольшим трудом возникла лёгкая улыбка. Тело её слегка потрясывало. Внезапно её правая рука поднялась и резко и сильно обхватила меня, отчего я перепугался. Но излишний тонус её прошёл, отчего зажим превратился в объятия. А после, через пару секунд, меня мягко обняла и левая рука.

– Спасибо тебе, Андрей, – благодарила меня Ася, пока я спускался обратно. – Извини, если сделала тебе больно. Я давно отвыкла от движений и немного не рассчитала силу…

Её рот и губы теперь шевелились, а голос стал яснее и чётче и оттого ещё милее для моих ушей. Она начала двигать своими конечностями в лёгком свободном покачивании, словно привыкая к ним. Я наблюдал за этим с улыбкой. Не знаю почему, но в этот момент я ощущал нас по-настоящему близкими друзьями.

После мы разговорились о том, как можно «весело двигаться». Я рассказывал ей, где и как я играю в движении, во что и с кем. Она рассказывала, чем бы хотела заняться, где бы хотела походить, а где побегать и попрыгать. Это был забавный разговор, но я всё ждал, когда же она, наконец, размотает верёвку на своей шее и спустится. Но этого не происходило. Не выдержав, я наконец спросил:

– Ася, а когда ты слезешь с дерева?

Она заметно погрустнела и сказала:

– К сожалению, наверное, никогда… Я привязана к нему не только верёвкой, но и самой жизнью… Ну или смертью. В общем, если я не буду с ним соединена, то умру окончательно… Иногда мне хочется этого. И сейчас у меня есть такая возможность. Но сейчас у меня есть друг – ты. Поэтому, наверное, я не буду этого делать. Тем более, что скоро у меня появится ещё больше друзей.

– А откуда у тебя появится больше друзей? – с удивлением спросил я.

– А помнишь грибочек, что ты положил в дупло дерева? И ещё эта ягода сейчас… В общем, я теперь могу говорить с мёртвыми, – с радостью ответила она.

В её интонации ощущалось, что она рассчитывала, что я разделю её радость. Но мне почему-то стало не так радостно. Наверное, будущая потеря своей исключительности в качестве её единственного друга заставила меня загрустить.

Мы поговорили ещё немного. Она поблагодарила меня ещё несколько раз за мою помощь, а я поблагодарил её за ягоды. Краем глаза я заглянул в дупло, куда клал гриб – его там действительно больше не было. И вскоре мы распрощались. Я пошёл домой.

Дома меня расспрашивали о том, где растёт столько ягод, просили рассказать о местах, но я не говорил. Ещё бы! Они бы наведались туда и у Аси стало бы ещё больше друзей…

Я чувствовал ревность и небольшой гнев. И поэтому не навещал Асю около двух недель. Но в какой-то момент моя тоска от разлуки с ней превысила ревность и я, коря себя в глупости, прогулял школу и вместо занятий отправился к ней.

– Андрей! Здравствуй! – обрадовалась она мне, всё так же вися на дереве, а после с волнением затараторила: – Я уж испереживалась, что с тобой что-то случилось! Как ты? Где ты пропадал? Всё ли у тебя хорошо?

– Извини меня, Асенька! – подошёл я к ней и расплакался.

Она протянула свои худые бледные руки ко мне, и я взялся за них. Она подняла меня и обняла, гладя по затылку.

– За что мне тебя извинять? – ласково спросила она. – Может быть, это я должна извиниться? Я чем-то отпугнула тебя?

– Нет, – заливался я слезами. – Просто когда ты сказала, что теперь будешь общаться с другими мёртвыми, то я подумал, что у тебя станет много друзей, а я тебе буду больше не нужен…

– Ох, Андрюша! – захохотала она. – Ты чего? Ты – мой настоящий друг. А мёртвые так… Просто собеседники чтобы не скучать, когда тебя тут нет.

– Правда-правда?

– Правда-правда!

Я обнял её крепко и прижался к груди. Холод её тела согревал мою душу. Никогда я не был так близок ни с кем, кроме, пожалуй…

– А с какими мёртвыми ты можешь разговаривать? – спросил я, утирая слёзы.

– Ну… – задумалась она. – По большей части с теми, кто сами ко мне приходят с округи. Но их так просто не увидеть, так что не бойся.

– С округи?.. А ты их можешь позвать?

– Да, могу.

– А ты можешь позвать… Светку… сестру мою?

Она помолчала несколько секунд и сказала:

– Да, могу. Ты действительно этого хочешь?

– Да.

– Хорошо. Просто знай… Ты уже взрослый мальчик, должен понимать, что такие разговоры могут только ещё больше заставить тебя скучать по ней.

– Я всё равно хочу!

– Хорошо…

Она глубоко вздохнула, – за всё время нашего общения это был первый раз, когда она сделала это, – затихла на полминуты-минуту, а затем из неё полился голос. Голос моей мёртвой сестры.

– Андрей! Андрей! Это ты? Скажи что-нибудь, я тебя не вижу! – встревоженно говорил девчачий голос.

Я молчал в смятении и не понимал, бояться мне и молчать или поддаться желанию поговорить. В итоге я выбрал второе.

– Да, Светка, это я, – ответил я ей с небольшим опасением.

– Привет! Как у тебя дела? Как там мама, папа? Как там Настька, подружка моя?

И мы разговорились. Я делился с ней новостями. О том, что мы изучаем в школе. Как дела у её знакомых и друзей. Что они по ней скучают. О том, что происходит в деревне вообще. Но меня всё время не покидало ощущение чего-то дьявольского в этом разговоре. Что он противоестественен, даже безбожен. Как будто бы его не должно было быть. Живые не должны говорить с мёртвыми. Но я не мог его прекратить – слишком я скучал по ней.

Она рассказывала жуткие вещи про то, как часто видится с нашими умершими родственниками, как они иногда наблюдают за нами. Про то, как много душ некрещённых бродит вокруг. Я к слову рассказал, что у нашего старосты, Егора Степаныча, буквально на днях родилась дочь, и что вот-вот они должны её крестить в соседнем селе. Она была рада это слышать. После мы снова говорили обо всяких детских вещах и моих планах.

Вскоре разговор закончился – мне надо было идти домой. С тяжестью в душе я попрощался со Светкой. Мы договорились, что поговорим ещё в следующий раз, когда я приду. Она попросила передать всем приветы и добрые пожелания и после «ушла», а на её место «вернулась» Ася. Хотя, как узналось позже, она всё время была с нами и слушала наш разговор.

– Ты был рад с ней повидаться? – спросила меня Ася.

– Да, но… Какой-то грустный осадок остался от понимания, что она где-то там, а не здесь…

– Не грусти. Теперь ты можешь говорить с ней каждый раз, когда придёшь.

– Но я ведь прихожу к тебе, а не к ней… – мне стало совестно «использовать» Асю как какой-то телефон.

– Я могу болтать с вами, – улыбнулась она. – Просто сейчас я молчала, чтобы вы наговорились.

– Хорошо, – это немного обрадовало меня.

– Кстати… – она вдруг заговорила таинственно. – Ты упомянул, что у Егора Степаныча родилась дочь?

– Ага, – кивнул я.

– Передавай ему привет и поздравления от меня, мы с ним были знакомы. Хотя… Ты не мог бы помочь мне ещё?

– Конечно! Чем тебе помочь?

– Не передавай ему слова, а лучше передай подарки. Это, наверное, будет лучше, чем упоминание мёртвой меня… Да. Ничего не говори про меня, просто сделай вот что…

Она указала мне на ветку своего дерева, на конце которой был небольшой и странный крестообразный вырост, словно по бокам веточки начали расти прямо две другие, но так и не выросли. Она попросила отломить его, что я и сделал. Он полностью уместился в мою ладошку, а толщиной был в палец. Этот странный крестик я положил по наставлению Аси в дупло дерева, куда раньше клал красный гриб. После Ася попросила меня нарвать охапку стеблей сухой крапивы и положить туда же. Я сделал и это, и мы договорились, что я приду за подарками завтра, когда они будут готовы. Потом мы попрощались, поблагодарили друг друга за время, и я побежал домой.

Дома меня сильно отругали за прогул школы и побили. Пытались узнать, где я шастал, но в мой простой ответ «В лесу!» не верили. Потом я передал привет от Светки и меня побили ещё и строго указали, чтобы я не говорил таких вещей большей. Я засыпал в слезах, но в душе моей была радость, что я повидался с Асей и Светкой.

На следующий день после школы я не пошёл домой, а побежал в лес. Подарки Аси уже были готовы – в дупле лежал красивый деревянный крестик на верёвочке из волокна, а рядом лежала куколка-чучелко из бледно-жёлтых стеблей крапивы. Ася сказала, что птицы помогли ей сделать эти подарки: обклевали крестик для формы и помогли свить верёвочку. И когда я взял эти подарки, то Ася сказала, что мне надо надеть крестик на дочь Егора Степаныча до того, как её окунут в воду. И что куколку надо подарить не дочери, – потому что она ещё маленькая для того, чтобы с ней играть, – а кому-нибудь из взрослых, чтобы они сохранили её до времён, когда крещёная чуток подрастёт. И подарить её надо раньше, чем я надену крестик. Зачем нужны такие правила – я не знал. Но спрашивать не стал и просто поблагодарил её и пошёл домой.

Через два дня мы пошли на крестины дочери Егора Степаныча в соседнее село, где был православный храм. Там собралось много народу, все были радостные и поздравляли Егора Степаныча. Я растерялся среди них, потому что там было много незнакомых мне людей, которые все стремились познакомиться, пообниматься и поцеловаться. И пока мы занимались этим, я даже не успел подобраться к виновнице торжества, чтобы надеть ей крестик так, как наказала Ася.

Тем временем таинство началось и все стояли и наблюдали за действиями попа. Не зная, как поступить, и видя, что он погружает младенца в воду, я отдал чучелко какой-то бабульке, – так как Ася сказала подарить его раньше, чем я надену крестик, – я под шушуканье и угрозы своих начал потихоньку проходить через толпу, чтобы в удобный момент подойти к ребёнку сбоку и надеть на неё крестик.

Внезапно раздался пугающий крик. Я повернулся в его сторону и увидел, как бабулька, которой я отдал чучелко, начала кататься по полу и страшно завывать. Все начали смотреть на неё, кто-то подбежал к ней, а церемония крещения прервалась. Бабулька начала что-то быстро тараторить не своим голосом, кричать ужасные проклятия и тяжёлые богохульства в адрес попа, Бога и всех святых, корчить рожи и извиваться. Подошедшим к ней она показывала язык и поднимала подол своей юбки. И пока она бесновалась, я, отойдя от испуга, понял, что сейчас смогу незаметно надеть крест.

Когда я подбежал к ребёнку, все были рядом с одержимой бабкой, – и поп в том числе, – и одержимость её передалась ещё двум женщинам, которые начали изображать из себя коз, строя себе рога и блея, выкрикивая жуткие ругательства в адрес всех находящихся в храме. Одна из них даже решила справить нужду, но мужики потащили её к выходу. А чучелко, валявшееся на полу, внезапно задымилось, а затем и вовсе загорелось высоким пламенем. В стены храма словно начал кто-то бить снаружи, и звук глухих ударов пугал меня до мурашек. Но я надел на шею девочки крестик и отбежал в сторону, пока никто меня не видел. Мне было очень страшно, но я думал, что это какие-то злые силы, не связанные никак с Асей, пытаются помешать чем-то насолившему им Егору Степанычу.

Скоро всё закончилось. Огонь потушили, и практически все собравшиеся были на улице и либо собирались по домам, либо стояли вокруг уже пришедших в себя женщин. Очевидно, крестины были сорваны, и по итогу осталась лишь небольшая горстка наиболее близких Егору Степанычу людей, которые пошли обратно в храм с попом заканчивать крещение. Наша же семья отправилась домой.

Девочке дали имя Ирина. Что сделали с крестиком – мне неизвестно, но его я на ней больше не видел. Да и саму Ирину никому почти не показывали – она оказалось болезненной девочкой. Об этом мне рассказал её старший брат Ванька – младший сын Егора Степаныча, с которым я иногда гулял и общался, и который был на один класс младше меня.

Когда я через пару дней пришёл к Асе, то рассказал ей о случившемся. Также с нами общалась и Светка, поэтому ей я, получается, тоже рассказал. И если она отреагировала с испугом и тревогой, то Ася была спокойна и как будто бы раздумывала над моим сообщением о произошедшем. Светка сказала, что хотела бы понянчиться с Ириной, а Ася как-то мрачно ответила, что ещё бы чуть-чуть и у Светки был бы шанс. Но после наши со Светкой детские умы забыли о плохом и подняли обычные общие темы для разговоров. Под конец нашей встречи я рассказывал ей о том, что нового мы проходили в школе, и когда закончил, то мы попрощались. В который раз уже с привычной горечью расставания и страхом, что это был наш последний разговор, я пожелал ей спокойной ночи, и она ушла. Я тоже начал собираться, но Ася заговорила со мной:

– Андрюша, почему ты такой грустный?

– Каждый раз, когда я прощаюсь со Светкой, я грущу, потому что не знаю, смогу ли ещё с ней поговорить.

– А ты бы… Ты бы хотел всегда иметь возможность поговорить с ней, когда пожелаешь?

– Да, хотел бы… – после коротких раздумий сказал я.

– А хочешь я научу тебя этому? И ещё делать всякие чудеса?

– Хочу, – сказал я, преодолев слабое чувство опасения.

И тогда она попросила принести ей особую книгу. Эта книга лежала в её доме, о расположении и пути к которому она мне рассказала. Сказала, что это очень хорошая книга, в которой есть множество знаний о том, как помочь себе и другим. Но я сказал, что собираюсь домой, ибо было уже поздно, и что зайду в тот дом в следующий раз, когда пойду к ней. Она согласилась, мы попрощались, и я пошёл домой, где меня опять отчитали, что я шляюсь где попало и не делаю работу по хозяйству.

Спустя дни, когда утренний иней уже держался до середины дня, я отправился по просьбе Аси к указанному ею дому. Путь до него по лесу занял около часа, но благо она дала мне хорошие ориентиры и сообщила об удобных указателях вроде большого испещрённого валуна и сросшихся в уродливое нечто сосны и ели. Следуя им, я добрался до самой мрачной болотной чащи, в которой только я был. Лысые деревья стояли так густо, что ветви их переплетались и тяжело пропускали тусклый небесный свет. Прыгая по кочкам, я вскоре увидел мрачный покосившийся от времени и влажности дом, чьи внутренности жутко чернели негостеприимной темнотой. Да и сам дом был чёрный – видимо, горевший. Смотреть на него, одиноко стоящего в зловещей тишине посреди мёртвой топи, было жутко – заходить в него и подавно! Но пересилив себя, обходя тут и там валяющиеся в траве грязные черепа животных, я подошёл к нему и осторожно заглянул в окно.

Внутри никого не было. Он был пустой. Разве что разный горелый мусор и занесённые ветром листья и птицами палки можно было считать за его наполнение. Обломки стола, скамьи, кровати… Какая-то покрытая копотью жестяная посуда… Большая печь, чья белизна сменилась чёрной гарью. Именно она-то мне и была нужна.

Разобрав мусор за ней, я по указанию Аси приподнял одну дощечку с пола и отложил её в сторону. Затем вытащил из-под печи пару кирпичей и увидел полость, что скрывалась за ними. Просунув туда руку, я достал толстую грязную книгу, название которой было написано на неизвестном мне языке. Засунув её за пазуху, я сложил кирпичи и дощечку обратно, и спешно покинул это мрачное место и направился к Асе.

– А я уж тебя заждалась! – обрадовалась она мне, когда я пришёл.

– Я достал книгу, которую ты просила! – радостно объявил я, показывая ей эту самую книгу.

– Я очень тебе благодарна. Скажи, ты не мог бы мне прочитать кое-что оттуда?

Я вспомнил, что у неё нет глаз, и потому перестал демонстрировать ей книгу на протянутых руках.

– Да, конечно мог бы! Что тебе прочитать? – спросил я, одновременно стряхивая оставшуюся грязь и пыль с книги.

– Для начала… – задумалась она. – Для начала открой самую первую страницу.

Я так и сделал. Передо мной открылся текст, написанный, – как я знаю теперь, – латиницей, но с примесью неизвестных мне даже сейчас символов. Какие-то странные закорючки с точками разбавляли набор интуитивно понятных букв, и я видел лишь непонятную мешанину.

– Я не знаю, как это читать, – виновато сказал я.

– Ох… – с пониманием вздохнула она. – Вот я глупышка! Я ж совсем забыла и даже не думала, что тебе такие буквы могут быть не знакомы! Извини меня, Андрей…

– Может быть есть какой-нибудь другой способ? – начал я искать у себя в голове варианты решения сложившейся проблемы.

– Я не уверена в этом. Только если найти человека, которых эти буквы знает и сумеет прочитать. Либо… – неуверенно начала она, но не договорила.

– Либо что?

– Либо найти мне новые глазки… – сказала она так, будто просит о чём-то постыдном.

– А как это сделать? – с удивлением спросил я.

– Надо их взять у кого-то. У кошки или собачки.

– Но я не хочу, чтобы ты забирала у кого-то глаза, – сказал я, потому что представил животных и мне стало их жаль.

– Тогда… Тогда, возможно, ты можешь привести кого-то, кто хорошо читает, и я смогу научить вас читать то, что там написано.

– А зачем приводить кого-то? Я сам хорошо читаю. Но только на русском.

– А ты знаешь какой-нибудь иностранный язык?

– Нет…

– Было бы легче, если бы ты привёл кого-то, кто знает.

– Егор Степаныч сам учит Ваньку английскому языку немного… – задумчиво пробормотал я.

– Вот и приведи его, – предложила Ася. – Только не говори, что идёшь ко мне. Лучше скажи, что нашёл интересную книгу в лесу, но понять не можешь. Но сам книгу не носи – пусть она будет тут. Положи её в дупло.

Я согласился, мы попрощались, и я пошёл домой. Дома я узнал, что дочери Егора Степаныча становится хуже. Поэтому я решил поскорее найти его Ваньку и позвать его в лес, чтобы Ася научила нас читать эту книгу, и чтобы мы вместе смогли поскорее помочь его сестре Ирине.

На следующий день в школе я встретился с Ванькой и рассказал ему о находке. Он заинтересовался, и мы договорились, что после школы пойдём в лес. И после занятий он забежал домой за тетрадкой, в которой занимался английским с Егором Степанычем, и я заодно уговорил его ещё взять с нами их собаку Шарика – на всякий случай.

Мы шагали к лесу и говорили о всяких житейских наших делах. Ванька показывал мне свои знания языка, на память произнося алфавит. Но на подходе к болотистой чаще криволесья Шарик начал вести себя странно, боязливо, а по итогу вообще убежал. Ванька хотел пойти за ним, но мы подумали и пришли к выводу, что Шарик побежал домой, поэтому не стали его искать и пошли дальше.

Когда мы дошли до дерева Аси, то я поначалу перепугался, потому что не увидел её. Вместо её висящего тела на привычном месте росло два шарика, которые, когда мы подошли поближе, оказались красивыми яблоками. Несмотря на то, что это дерево точно не было яблоней, я сорвал их и предложил Ваньке – потому что я понял, что это подарок и угощение от Аси нам.

Достав книгу из дупла, я передал её Ваньке, и мы, усевшись в массивных корнях дерева и жуя вкусные сладкие яблоки, начали листать её. Он знакомился с содержанием, водил пальцем по словам и говорил, мол, вот эта буква читается так, а вот эта так. Иногда он пытался произносить слова целиком, но непонятные символы мешали ему сделать это. Я всё ждал, когда же наконец Ася объявится и научит его читать их, но этого не происходило.

Вскоре мы доели яблоки, а книга нам наскучила. Нас начало клонить в сон. И сперва я думал, что это от скукоты непонятной книжной чепухи, но по силе наступавшего сна я понял, что дело не в ней. Оглянувшись на Ваньку, я увидел, что он уже глубоко уснул. Я встал и пошатываясь начал ходить вокруг дерева, ища и зовя Асю. Но вскоре ноги меня подвели, и я присел, понимая, что вот-вот усну. Последним, что я видел перед потерей сознания, было то, как массивные корни дерева начинают тяжело двигаться и обвиваться вокруг Ваньки, а после утаскивают его целиком под землю.

Проснулся я уже утром, обнаружив себя на подстилке из кучи листьев и травы, и укрытым ими же. На дереве, как прежде, висела Ася.

– Доброе утро, Андрей! – ласково обратилась она ко мне.

Но я не ответил ей и быстро вскочил с лежанки. Бегая вокруг дерева и ища Ваньку, я постепенно понимал, что его больше нет.

– Зачем ты это сделала?! – крикнул я ей.

– Извини, но я же сказала, что мне нужны новые глазки.

Я взглянул на её лицо, волосы с которого были убраны. В зияющих ранее пустотой глазницах теперь были глаза, зрачки в которых были полностью чёрными. В страхе я схватился за рот, чтобы не закричать, а она сказала:

– Не мог бы ты теперь, пожалуйста, открыть книгу на середине и передать её мне?

Я подошёл к месту, где засыпал Ванька, и обнаружил там оставленную им книгу. Подняв её, я отошёл от дерева.

– Андрюша, куда же ты? Помоги мне и я помогу тебе! – звала она меня, протягивая руки.

Но я рванул с места в сторону дома вместе с книгой, на ходу вырывая из неё страницы и разрывая их на куски. Ася звала меня, но я не обращал внимания.

В деревне меня и Ваньку все уже обыскались. Я не пошёл домой, зная, что ничего кроме порки меня там не ждёт, а побежал в дом Егора Степаныча. Его же я там и нашёл.

– Андрей, где вы были? Где Ваня? – с тревогой начал он спрашивать меня.

– Его нет больше… – разрыдался я.

Он осмотрел меня, увидел изрядно исхудавшую книгу и всё понял. Горькая печаль была на его мужественном лице, но он не стал в ней утопать.

– Ведьма болотная, гнида паскудная, всё не уймётся… – вздохнул он с глубоким сожалением.

Он сидел на месте минуту-другую, раздумывая и наблюдая за болеющей Ириной в её люльке, а затем сказал мне:

– Не бойся, Андрей, я на тебя зла не держу. Расскажи, где встретился с ней.

Я рассказал ему всё: от первой встречи до происшествия на крещении и убийства Ваньки. Он спокойно меня выслушал и попросил помочь ему и провести к дереву. Я согласился.

Мы вышли из дома и прошлись по соседским домам, собирая мужиков. Десяток-другой набрался быстро. Каждый взял по топору, пиле, кто-то взял канистру с бензином. После мы отправились к Асе. Отпускать меня семья, естественно, не хотела. Но Егор Степаныч уговорил их, потому что без меня Ася могла бы запутать их.

В пути я задумался о том, что никогда не узнавал подробностей у Аси о её смерти. Поэтому задал вопрос. Егор Степаныч рассказал мне, что несколько лет назад в наших краях поселилась болотная ведьма, от которой не было покоя никому в округе. Она делала заломы на полях, отчего не было урожая, болел скот, болели люди. Много бед она причинила всем. И в итоге они собрались несколькими деревнями и нашли её да повесили. А дом сожгли. Но, видимо, мало этого было, неправильно они всё сделали, и она вернулась.

Когда мы дошли до дерева, то Ася никуда не делась. Она всё так же висела, но ничего не делала и не говорила. Я боялся подходить, а мужики и Егор Степаныч пошли к ней и ловко срубили её верёвку, отчего она упала на землю. Тело её начало медленно гнить, и мне было её жаль, хотя одновременно я испытывал злость к ней.

Пока разлагалось тело, мужики обступили дерево и начали рубить его топорами и пилить корни. Из ран дерева посочилась багровая муть, вонь которой я почувствовал даже на расстоянии, на котором стоял от него. Но вдруг, после очередного удара топором, из глубины дерева с треском, через нанесённую топорами рану, наружу вылезла огромная толстая уродливая рука, покрытая волдырями и тёмными пятнами, и начала пытаться схватить дровосеков. Но они толпой смогли обступить её и забили топорами так быстро, что она не успела никому ничего сделать, а только лишь упала, истекая тёмной кровью, пока часть мужиков пилили ей кость и окончательно обрубали. Другие в это время продолжали валить дерево, а кто-то поливал его бензином.

Они работали быстро и без страха, и вскоре ослабленное дерево горело, освещая своим проклятым пламенем мрачную округу. И не прошлом много времени, как оно рухнуло на бок, с печальным треском знаменуя конец болотной ведьмы. И когда пламя догорело, то мужики подошли к оставшемуся пню, чтобы выкорчевать его. Но в остатке полого ствола дерева они нашли останки Ванька. Егор Степаныч не мог сдержать слёз и отошёл, а остальные закончили дело. Труп Аси тем временем полностью разложился, и земля впитывала её отвратные остатки.

Я смотрел на это всё с великим сожалением. Я видел в Асе близкую подругу, и мне было радостно проводить с ней время. Если б она только не начала давать свободу гнилой своей части… Хотя, было ли такое вообще возможно? Может быть, она обманывала меня изначально, притворяясь моей подругой, и гниль была во всей её сути, а не только в какой-то части? А Светка? Была ли это игра Аси или я действительно разговаривал со своей мёртвой сестрой, чего теперь больше не смогу сделать?

Так или иначе, но после мы вернулись домой и с тех пор никто об этом старался не говорить. Времена были не те, чтобы широко обсуждать подобное. Конечно, кто-то кому-то рассказывал о случившемся, но со временем эта история превращалась в байку, в шутку, в сказку, в страшилку для детей. Но на меня она наложила неизгладимое впечатление и оставила непреходящий след – один раз столкнувшись с чем-то настолько выходящим за рамки разумного, нормального, жить в мире рационализма и материализма невозможно. По мере взросления я переехал в город и пробовал там жить, работать и учиться. Но далеко не каждый там может похвастаться опытом взаимодействия с чем-то настолько безумным. А оттого я ощущал глубокое отчуждение и печаль, наблюдая за жизнью занятых пчёлок, трудящихся в бессмысленной рутине, ибо имел знание о том, что есть что-то за пределами такой жизни. По итогу я вернулся в деревню, где живу до сих пор.

К слову, Ирина, дочь Егора Степаныча, после тех событий вскоре поправилась. По иронии судьбы, хоть я и старше её на восемь лет, но когда она достаточно подросла, мы поженились, ибо к тому времени я никого себе ещё не нашёл. А с ней мы всегда были близки – не знаю, из чувства вины за содеянное с ней или сам по себе, но я всегда был к ней очень мил и добр.

И как я уже говорил ранее, с тех пор прошло уже пятьдесят лет. У нас с Ириной давно есть дети и даже внуки. Мы с ней продолжаем жить в деревне, в которой помимо нас остался пяток семей, а дети с внуками живут в городе. Но даже несмотря на это, каждый раз, когда мы с ними видимся, я напоминаю им об известных мне опасностях вокруг. В основном о диких зверях. Но и к ведьме на болото я им ходить запрещаю. Конечно, другими словами и под другим предлогом я их предостерегаю от похода в тот лес, в котором уж давно нет болотной ведьмы, но от которого всё ещё веет опасностью. И каждый раз я задумываюсь о том, что если бы тогда кто-то так же предостерёг меня от похода в тот лес, то всё могло бы сложиться иначе.