Проклятие семьи Эрнанвилей

Двустворчатая и высокая, почти под потолок, дверь, тихо скрипнув, приоткрыла тишину зала. Элена всегда открывала только одну створку, будто робея перед резной ореховой торжественностью старинного портала, с его рельефными грифонами и завитками невиданных цветов. Пыль, сколько её не убирай, всё равно струилась в пробивающихся в высокие витражные окна лучах.

Втащив на шахматные плитки пола тяжёлое ведро, стремянку и прочий свой арсенал, девушка придирчиво оглядела каменные, обшитые понизу деревянными панелями стены, в которых ничего не изменилось ни с прошлой уборки, ни за последние, наверно, лет четыреста. Попробуй поддерживай здесь чистоту, когда все эти нештукатуреные своды, выцветшие гобелены и рваные геральдические знамёна являются настоящей фабрикой и складом пыли. По её, Элены, разумению – ну порвалось оно да износилось, так и выкинь ты его. Но что поделать, коли хозяин из образованных. Ох сколько было суматохи, когда она тот кувшин выкинула, думала уж – выгонят. Старый, дырявый да без ручки, ну на что он вам, когда полный буфет целых? Правду говорит пастор, что все беды у людей от учёности да чтения мирских книжек. Беды Элены уж точно от них: книг-то этих у хозяина полная библиотека, в два этажа стоят – и уж в них прибираться сущая каторга.

Смахнув пыль с развешанных по стене кирас, щитов и прочих угрожающего вида железяк, горничная всё еще с недоверием покосилась на привезённый хозяином новый инструмент. Оно и правда, что в таком огромном доме с ним легче, но в деревне Элена не привыкла ни к чему подобному. Блестящий изогнутый металлический корпус смотрелся чужаком среди витых канделябров и резных кресел, и лишь пузатые доспехи милостиво признавали в нём дальнего родственника. Девушка настороженно нажала круглую кнопку. Ещё и ревёт, как зверь дикий. Казалось, что покрытые сетью трещинок лица господ в рамах и тёмные прорези шлемов всё более угрожающе глядят на нарушителя почти церковной тишины своего бытия. И что за портретом свирепого одноглазого бородача всё явственней что-то шевелится. Элена испуганно ахнула и неуклюже-отчаянными ударами щётки припечатала к панели потревоженного уборкой жирного паука. С опаской взглянула на точеную шашелем раму – вдруг он был не один, не шевелятся ли в тёмной щели длинные суставчатые лапы?

И в этот момент, будто откликаясь на вой пылесоса, пронзая каменную толщу замка и ввинчиваясь в небеса, раздались истошные, нечеловеческие вопли, сопровождаемые гулом и скрежетом, будто грешники преисподней проклинали свою судьбу в лязге цепей и скрежете зубовном. Чувствуя, как волосы на макушке приподымают белоснежный чепец, девушка бросилась к двери библиотеки, из-под которой пробивалась полоска света.

– Ваша милость, там… там… Это из Фиолетовой спальни!

Мужчина, одежда, осанка и поведение которого выдавали хозяина, тоже всё слышал.

– Хорошо, Элена. Я проверю. Не пугайтесь вы так. – Он хотел добавить «ничего страшного», но лишь тяжело вздохнул, направляясь мимо перепуганной горничной в холл, к лестнице в спальни.

Здесь мягкая ковровая дорожка скрадывала звуки шагов, а свет почти не проникал в сводчатый коридор без окон. Лишь зная с детства все его двери и повороты, можно было пройти без свечи и опознать в сгустившемся пятне тьмы вход в нужную комнату. Да, мерзкий шум, которому в человеческом языке не было имени, шёл именно отсюда. Несколько секунд помешкав, мужчина произнёс: «это мой дом, в конце концов», и решительно толкнул тяжёлую, в железной оковке дверь. В ответ на вторжение какофония почти оглушила его. Ставни и портьеры на единственном окне были плотно закрыты, и лишь слабые отблески позволяли разглядеть, как под бархатным фиолетовым пологом двуспальной кровати покачивалось и подпрыгивало что-то тёмное и лохматое, выдающее себя отблесками чёрной кожи и мерцающих в темноте шипов.

Ладонь в манжете с запонкой что-то нашарила в полумраке, и грозная какофония оборвалась. Тишина мгновенно упала на комнату и замок. Лишь из-под полога раздался истошный визг.

– Эй, ну какого лешего, а?

– Дитя моё, не желая мешать вашему досугу, я всё же напомню о необходимости соотносить своё удовольствие с удобством окружающих.

– Да здесь же ни одной души на шесть миль вокруг! – из-под полога недовольно высунулась вполне миловидная, несмотря на чёрную помаду и агрессивные тени, мордашка над кожаным шипованным ошейником.

– Раз уж вы столь горячо уличаете меня в излишнем консерватизме нравов, то сообщаю, что не относить слуг к живым душам вышло из правил хорошего тона уже лет двести как.

– Что, опять эта белобрысая курица нажаловалась? Признайся, дядюшка, ты раскладываешь её прямо на столе кабинета, потому и потакаешь ей во всём!

– Милое дитя… – с отнюдь не доброй улыбкой начал хозяин замка.

– Я никакое не дитя! Мне уже 15 лет, и у меня, между прочим, имя есть!

– И это имя накладывает некоторые обязательства на поведение и образ жизни. Самое важное и возможно, сложное, что отличает дворянина от парвеню, мадемуазель – это отношение к тем, кто ниже вас по социальному статусу. В первую очередь – к слугам. Дерзость, терпимая в разговоре с равным, превращается в откровенное хамство и подлость, будучи сказанной в отношении подчинённого, который не может ответить вам тем же. Привыкайте к тому, что статус обязывает и сдерживает, а не только даёт деньги и привилегии.

– Что дальше? Быть пай-девочкой и носить платьица?

Хозяин посмотрел на неё с жалостью.

– Ну сами подумайте, милая, кто вам доверит платьице? Только порвёте да испачкаете. Так что ваша драная спецовочка вам вполне подходит, так будет легче для всех.

Он решительно выдернул шнур мощных колонок, включил на их место наушники, напялил на брюнетистую голову и напоследок чувствительно щёлкнул её по носу.

– Совсем очумел! – болезненно взвизгнула девчонка, но дядюшка уже вышел за дверь, и лишь в коридоре передразнил исполненный драматизма голос кузины: «Развод родителей может причинить девочке травму. Мы ведь не так часто обращались к тебе с просьбами…» Впрочем, передразнил лишь мысленно, ибо семнадцатому виконту Эрнанвилю совершенно не к лицу передразнивать кузин и спускать с парадной лестницы двоюродных племянниц. Даже если очень хотелось.

Кузину он старался не осуждать. Брак по расчёту – слишком рискованное предприятие в эпоху, когда и знатное происхождение, и биржевые акции обесцениваются наперегонки.

* * *

Отразившийся от серебряной вазы зайчик принялся игриво плясать по белоснежной скатерти. Виконт с удовлетворением отметил, что начавшее было тускнеть столовое серебро с геральдическими грифонами Эрнанвилей снова начищено до блеска. А приборы в честь воскресного дня расставлены не обычной сервировкой, а парадной.

Сервировал и подавал на стол старый Генрих. И дело не только в забытом ныне правиле, по которому прислуживать за столом должен именно мужчина. Генрих был едва ли не последним на острове хранителем и знатоком отточенной до искусства профессии дворецкого, а Франсуа Эрнанвиль – его единственным благодарным зрителем.

– Барышня Кассандра-Виктория спустится к обеду?

– Да, я доложил ей, что кушать подано. Такой милый непосредственный ребёнок, совсем как ваша милость в детстве.

Бровь виконта недоверчиво изогнулась.

– В детстве я не одевался и не вёл себя как разбойник с большой дороги.

– Ах да, конечно же, – поспешно согласился дворецкий, будто коря себя за оплошность, и отвернулся к буфету, скрывая улыбку. За дверями послышалось хихиканье, свидетельствующее, что их диалог не остался неуслышанным. Раздалось шлёпанье босых ног по паркету. Кассандра спустилась в чёрной футболке, с трудом прикрывающей середину бедра с татуированным «анархом».

– Между прочим, я уже не ребёнок, дедушка Кощей, мне уже 15!

Она плюхнулась на стул с высокой спинкой, заинтересованно принюхалась и скользнула ехидным взглядом по неизменной бабочке Франсуа.

– Что у нас сегодня вкусненького? Ну кроме свежей крови для дядюшки Дракулы? И где же винишко?

– Выдержанное вино, милая племянница, предназначено для тех, кто умеет его пить, а не хлещет стаканами, как пиво в дешёвом пабе, чтобы потом отключиться прямо на лестнице.

– Ой, да иди нахрен, дядя, со своим лицемерным этикетом, скрывающим эксплуатацию, домашнее насилие и паразитический образ жизни! Вы мусор на обочине истории! Но мы живём в эпоху бунта, и новые поколения разрушат отжившие формы буржуазной культуры, морали и религии!

– Останетесь без мороженого.

Кассандра уселась обратно и мгновенно успокоилась.

– Ладно. Но это был нечестный приём. Собственность на мороженое – это кража!

– Ох уж этот Альтюссер…

– Прудон! – Возмущённо поправила Кассандра сквозь шницель. Когда подали мороженное, её настроение стало достаточно миролюбивым.

– Дядюшка Дракула, неужели тебе здесь не бывает скучно? Должны же люди даже в этой дыре как-то развлекаться? Бывают какие-то сейшены, тусовки? Или здесь положено зарастать плесенью?

– Можно устроить конную охоту. Или позвать соседей на чай и преферанс, – с готовностью перечислял виконт. – Или вам хочется большой вечерний приём?

На девичьей мордашке отразилась полная фрустрация, не сулившая ничего хорошего окружающим.

– Ну хорошо, милая, как вы привыкли проводить досуг в городе?

– Ну, рок-концерты. Ночные клубы. Байк-шоу.

После каждой фразы девица внимательно, как при разговоре с иностранцами, вглядывалась в лицо дядюшки в поисках признаков понимания.

– И что же вас эстетически привлекает в оных… байк-шоу?

– Это же свобода, дядюшка! Скорость, ветер в лицо, восхищённые или завистливые взгляды, ощущение неудержимой силы под тобой!

– Хммм… А знаете, быть может, конная охота вам бы всё же понравилась.

– Байк не лягается, и не пытается укусить.

– Конь, знаете ли, тоже, если обращаться с ним не так, как вы привыкли с людьми.

Кассандра обиженно надулась и демонстративно закинула босые ноги на скатерть, покачиваясь на опасно скрипнувшем стуле. На косой взгляд дядюшки она отреагировала мгновенно:

– На что пялишься, старый извращенец? Посадят.

Убедившись, что дворецкий отошёл на кухню с пустой посудой, виконт скорбно вздохнул, носком туфля под столом поддел и чуть приподнял ножку и без того неустойчиво качающегося стула. Отчаянно взбрыкнув ногами, вопящая девица брякнулась на пол, и лишь обивка высокой спинки спасла её от шишки на затылке, а то и чего серьёзнее.

– Вы не ушиблись, милая Кассандра-Виктория? Как вы неосторожны!

– Придурок, я же убиться могла!!!

– Ах, какое это было бы несчастье! – мечтательно завёл глаза виконт.

***

Войдя в библиотеку, аристократ достал из ряда антикварных безделиц маленький блестящий барабан, какие используются в детских лотереях, и задумчиво перебрал билеты, гласившие:

«Кинжал»

«Яд»

«Пытка»

«Обман»

«Подкуп»

«Клевета».

Старательно раскрутив ручку, он терпеливо дождался, пока барабан остановится, и из него выпадет сложенный билет. Развернув его и прочитав: «подкуп», Эрнанвиль задумался.

Через несколько минут он появился в дверях с кольцом больших амбарных ключей и молча поманил племянницу за собой, во двор, через парк к замшелой крепостной стене. Сводчатые арки с внутренней её стороны, сложенные из грубо тёсаных камней, местами были завалены старым садовым инвентарём или давали приют курам, местами пусты, или завешены воротами из потемневших досок, невесть сколько лет не открывавшимися. Крапива, которой по недосмотру садовника обильно зарастали задворки Шато Эрнанвиль, заставляла неподходяще одетую девчонку то и дело подпрыгивать и грязно ругаться.

– Эй, дядюшка Дракула, если вы здесь хотите прирезать меня в жертву сатане, то учтите, что я вам уже не подхожу. А если просто вздумали грохнуть меня по-тихому, то я и сама не в восторге от такой жизни, но давайте хотя бы найдём более комфортное место.

Виконт наконец остановился у нужных ему ворот. С видимым усилием и слышимым скрежетом повернул кованый вручную ключ в заржавевшем навесном замке, и, сминая густые стебли давно непуганых сорняков, отворил просевшие створки.

На первый взгляд, небольшой каземат был заполнен обычным сельским хламом. И лишь когда Эрнанвиль прибрал с порога пару пустых ящиков и отшвырнул охапку дырявых корзин, в какие по осени собирают виноград, в глубине начал вырисовываться скрытый брезентом силуэт. Сняв, чтобы не испачкать, пиджак и закатав рукава, мужчина, наконец, стянул покров. Когда улеглось облако пыли, Кассандра, до того скептически-недоверчиво, хотя и с любопытством, наблюдавшая за происходящим, с отвисшей челюстью рухнула на колени, прямо в обжигающую крапиву.

– Это же… – она на четвереньках подползла ближе, будто боясь ошибиться или спугнуть нездешнее видение. Дрожащими пальцами прикоснулась к металлическим изгибам, нежно, будто лицо любимого, отёрла их от паутины и лишь тогда, убедившись не только зрением, но и осязанием, благоговейно выдохнула:

– Это же «Джилера-Рондини» 1936 года! Первый байк, разогнавшийся до 274 километров в час! Откуда? Здесь? – Она обвела ошарашенным взглядом джунгли крапивы, барражирующих над ними шмелей и совершающих чинный моцион кур. – Как?

– Мне известно лишь, что шестнадцатый виконт привёз его после войны в Италии. Любезный дедушка был большим аматором всех этих вёдер с гайками, так что родись вы чуть раньше – вполне нашли бы общий язык.

Франсуа спокойно и не спеша наблюдал за этим взрывом эмоций. И обнимавшая мотоцикл племянница не сразу заметила, когда в руке его вместо огромного кольца с амбарными ключами появилось другое, с единственным ключиком и потускневшим от времени брелоком.

По первому инстинктивному порыву Кассандра попыталась схватить его, подобно голодному хищнику при виде мяса. Но Франсуа лишь слегка отвёл руку, и девчонка, ринувшаяся из той же позы на четвереньках, растянулась на земле с растопыренными пальцами.

Дальнейший диалог происходил лишь посредством глаз, как возможно среди людей, и без того понимающих друг друга. Было в нём драматическое возмущение столь беспардонным шантажом и попытки давить на жалость и благородство, холодно отвергнутые; были угрозы и оскорбления весьма тяжкие, несмотря на свою молчаливость; была демонстративная незаинтересованность, встреченная насмешливым недоверием. И наконец, горькая сокрушённая капитуляция, условия которой оговаривались и принимались столь же беззвучно, ибо были известны обеим сторонам. Лишь после этого Эрнанвиль протянул к ней руку с ключами. Скорбный взор, в коем угасало прощание с миром, молодостью и свободой, тут же восторженно вспыхнул, и Кассандра с визгом запрыгнула на виконта, чмокнув в щёку и едва не повалив в крапиву.

– Дядюшка Дракула, ты самый лучший!

Счастливая обладательница железного коня уже иным, хозяйским взором оглядела своё приобретение, и прислонившись к створке ворот, спросила.

– Послушай, дядюшка, у тебя здесь, кажется, есть такой смазливый помощник садовника, а у него – трактор?

– Именно так, барышня Кассандра.

– А значит, у него есть и инструменты!

* * *

– Осанку ровнее. Затылок выше. Не настолько выше. Походку плавнее, моя милая, вы же не курьер!

Когда становилось совсем невмоготу, Кассандра скашивала глаза к высоким окнам зала. За ними, на лужайке возле бронзовой нимфы, стоял он. Блистающий на солнце надраенными поверхностями Джилера-Рондини 1936 года. Он давал силы выдержать всё. Достаточно лишь чуть скосить глаза. Повернуть голову, чтобы рассмотреть получше, нельзя, иначе свалятся четыре тяжёлых тома, уложенные на её макушку дядюшкой-садистом.

– Что ж, на сегодня хватит. Приступим к Шекспиру.

Племянница обессиленно рухнула в кресло у столика и жадно схватила холодный запотевший графин.

– Не так, моя милая. – Виконт удержал её руку. – Несколько секунд жажды вас не убьют, а сдержанность и достоинство в любом, даже незначительном действии – основной стержень хороших манер.

Кассандра процедила сквозь зубы всё, что думала о сдержанности, достоинстве и манерах, однако подчинилась, терпеливо наполняя стакан и цедя воду маленькими глотками, с ненавистью глядя на Франсуа. Затем взглянула за окно и о чём-то задумалась.

– А потом? Ну, когда я вернусь в город?

Мужчина проследил за её взглядом и ответил:

– Не гнить же ему, в самом деле, в сарае. А я предпочитаю всё же лошадей. Главное, чтобы не возражали родители… – Франсуа прикусил язык, но было поздно.

– Не боись, дядюшка, когда предки разбегутся и по-честному разделят меня, по крайней мере головомоек станет вдвое меньше.

Виконт минуту помолчал и спокойно уточнил:

– Так вы полностью информированы?

– А как тут не быть информированной, когда она весь день обзванивала всех родственников и друзей в попытках сплавить «чтобы не травмировать» бедного ребёнка, пока они с адвокатами будут выяснять, кому оставить меня, кому дом, а кому семейный бизнес? «Так и быть, мне дом и дочь, тебе машину и 50% акций» – «Да как ты можешь, это же родная дочь, отдам только за 60%!»

– Всех родственников и друзей? Но тогда…

– А вы не догадываетесь, милейший дядюшка? – передразнила его тон Кассандра. – Вы оказались единственным придурком, который согласился.

* * *

Неприметная, сливающаяся с тёмными панелями дверца под парадной лестницей вела из сумрачного холла в узкий коридор к кухне, кладовым, лестнице в погреба и комнатам слуг. Именно здесь расхожая фраза «сословный барьер» обретала крепкую деревянную ощутимость. Именно здесь сверкающий мир бронзовых ручек, ковровых дорожек и резных рам резко обрывался в крашеные зелёной краской стены, грязные фартуки и тесные каморки. Впрочем, с момента своего прихода в замок Элена была здесь единственной горничной, и лишь вторая койка под противоположной стеной напоминала, что её полупустая комнатка была раньше рассчитана на двух, а когда-то, говорят, и на трёх служанок.

Натрудившаяся за день девушка спала крепко, и не сразу поняла, что заставило её проснуться среди ночи и сесть на койке, настороженно глядя на дощатую дверь в коридор. Простая белая штора колыхалась на незакрытом по летней жаре узком окошке. Шевелящиеся под ущербной луной тени ветвей на противоположной стене, которых взрослая девушка давно уже не боится. Привычный горшок с фиалкой, фотография братьев и сестёр, прикнопленная над койкой, вешалка с аккуратно приготовленным с вечера чёрным платьем и белым передником. И приглушённый каменной толщей стук – непрекращающийся, упорно бьющийся, прорывающийся сквозь… старую дверь в подземелье. Элена зажала себе рот, чтобы не завыть от страха, и до самого носа натянула простыню. Мгновенно ожили все догадки, страхи и странности, преследовавшие девушку в пустом старом доме.

– Проклят до последнего колена род сей, спесивый и буйный, зачатый морским разбойником и нечестивцем, род дуэлянтов и блудниц, еретиков и безбожников! – прозвучал в её ушах, как наяву, грозный голос пастора. – Проходит век их могущества, лишь один сегодня остался от некогда гордого рода! Скорым, бесславным и страшным будет конец проклятого семени!

– А спросила ли ты, куда девалась предыдущая горничная из этого чёртова замка? – вторил ему скрипучий старушечий голос. – Семи лет не прошло, как он завлёк в услужение такую же невинную душу…

– Все знают, что его милость выхлопотал Катрине стипендию и отправил учиться в метрополию!

– Он так сказал… Однако с тех самых пор в деревне её больше и не видели!

– А ну брысь отседова, старые кошёлки, пока псину не спустил! В кои-то веки хоть одной из пятерых дурёх нашел место милостью господина виконта – уже лезут, словно солитёры со своими россказнями, едрить вас погнутой кочергой!!! Али зимой их кормить вы будете?

Элена догадывалась, почему в деревне больше не видели Катрину, ибо знала, за кого родители готовились выпихнуть её замуж, забыв, как то водится, спросить её согласия – однако тогда предпочла в этот спор не ввязываться. Но сейчас мстительный старушечий смех зловеще звучал в голове.

И как на беду, дворецкий Генрих сегодня укатил за покупками в Порт Сен-Пьер с ночёвкой.

Стук не умолкал. Когда же к нему прибавился вой, бессильно-злобный, разносящийся под сводами подземелья, девчонка не выдержала и ринулась прочь из комнаты. Разбудить хозяина? Явиться ночью в его спальню? Элена ощутила на своей коже испытующий взгляд пастора, измеряющий длину её юбки, и услышала торжествующий шепоток приходских старушенций. И лишь тот, кто вырос в маленькой благочестивой деревеньке, понимает, почему это может быть пострашнее ночного воя и грохота за дверью старого подземелья.

Ещё есть Этьен, но домик садовника – у дальней стены, за ночным парком. Для прохода в господские покои нужно было пройти мимо лестницы в подвал, внизу которой тряслась под ударами и жутким царапаньем старая, но, по счастью, вполне крепкая дверь. А в сад можно было выскочить через чёрный ход, мимо пустого сейчас застеклённого кабинета дворецкого. Это и определило выбор, а точнее – просто вытолкнуло юную горничную в наполненный ночной прохладой парк. Нет-нет, на ней никто не гонится, просто потревоженные ветки за её спиной с шорохом возвращаются на своё место. Правда ведь, никто? Элена отчаянно завопила, когда на фоне луны большая фигура встала на её пути, и обиженно сжала кулачки, разглядев знакомую бронзовую нимфу. Уже на бегу, когда белокаменная громада замка со страшным подземельем осталась позади, страх чуть отступил и уступил место стыду – ведь к Этьену тоже придётся вламываться в ночнушке и босиком.

Но его Элена знала ещё по сельской школе и питала надежду, что парень не станет болтать лишнего.

Вот и дорожка к домику у крепостной стены, окно которого не светится.

– Этьен! Этьен!

Девушка отчаянно-долго барабанила в окошко и закрытую дверь. Ужасная мысль заставила ноги подкоситься: а что, если и он уехал на ярмарку вместе со старым Генрихом? Или, если с ним, и с хозяином, и даже с этой странной родственницей, случилось что-то страшное, и она – последняя живая душа на много миль вокруг под этой бледной луной, где помощи ждать неоткуда?

– Ну чего тебе, женщина? Вот поработала бы весь день лопатой на солнцепёке, то поглядел бы я, как бы тебе не спалось по ночам.

– Этьен! Там кто-то есть! Кто-то страшный! В подвале кто-то стучит и воет!

У молодого садовника уже вертелись на языке все возможные слова, которые может высказать житель островов, разбуженный за полночь по такой вот причине.

Но взглянув на продрогшую и исцарапанную ветками девчонку, он лишь глубоко вздохнул и приобнял её за плечи.

– Ну успокойся, глупышка, я здесь, всё хорошо. В здешних подвалах это бывает. Сквозняк воет в щелях, и трясёт дверь.

– Нет! Сквозняк не тарабанит в дверь полчаса кряду, понимаешь?

Элена не отстранилась, хотя пастор не одобрял объятия и любые телесные касания.

– Ну хорошо, хорошо. Я схожу проверю. Посиди здесь, – добавил он, заметив, как расширились от страха глаза Элены. Но, как только парень шагнул за порог, и она осталась одна в доме, блондинка догнала его и вцепилась в локоть.

– Лучше я с тобой.

– Это ни шиша не сквозняк, – коротко сплюнул Этьен, едва шагнув в дверь чёрного хода. Горничная лишь молча кивнула. Включив свет в коридоре, юноша осторожно подошёл к лестнице. Сон как рукой сняло.

– Может, разбудить хозяина?

– Может, сначала проверить, что там?

– Открыть дверь? По-моему, это самое глупое, что сейчас можно сделать…

– А если сначала выстрелить сквозь дверь? А потом уже открыть?

Говорили шёпотом, чтобы то, за дверью, их не почуяло. Но стуки и завывания, будто реагируя на свет и шепот в коридоре, усилились.

– Мне кажется… я различаю слова.

– И они отнюдь не христианские, – подтвердила горничная. Юноша подошел к двери поближе, прислушался и вздохнул.

– А раз слова нецензурные, то я знаю, кто это.

– Этьен… Ты уверен? Может, всё-таки доложить его милости? Ведь нечистая сила может принимать любое обличье…

– Где ключ от подвала?

Лязгнул тяжёлый засов. Дверь распахнулась с грохотом, и на пол рухнула присыпанная штукатуркой, зарёванная и изодравшая руки в кровь племянница его милости. Те из её слов, смысл которых был доступен для девственных ушей Элены, выражали крайне негативное отношение барышни Кассандры к лицам нетрадиционной ориентации, издевающимся над бедной девушкой, а также развёрнутое и аргументированное мнение оной барышни Кассандры о степени родства этих лиц с обитателями хлева, птичника, свинарника и конюшни. И наконец, завершало тираду весьма эмоциональное обещание, что ноги её больше не будет в этом, несомненно, очень плохом, замке.

Помощник садовника устало присел на ступеньку лестницы.

– Дверь в подвалы, достопочтенная барышня Кассандра, запирается каждый вечер. Там ведь один только винный погреб стоит, как половина деревни. И все в замке об этом знают. Так что ни его милость ваш дядюшка, ни кто-либо другой не отнюдь не решил издеваться над вами, и не возомнил себя, как вы изволили выражаться, недоношенным Монтрезором.

При словах о винном погребе Кассандра закусила губу и попыталась затолкать в карман слишком крупный и потому предательски торчавший из него ключ. Встретившись взглядом с Этьеном, она выпалила:

– Это… дядюшка попросил меня проверить винный погреб!

В глазах Элены строгое религиозное воспитание и с детства впитанное почтение к членам господской семьи боролось с другими, прямо противоположными чувствами.

– Так это не… Значит, просто… Я же чуть…

Голубые глаза влажно блеснули, она резко отвернулась и убежала в свою каморку.

Но уже через минуту вышколенная горничная взяла в ней верх. Накинув шаль, она появилась с аптечкой в руках и присела рядом с Кассандрой.

– У вас кровь на руках, барышня. Вы позволите?

– Умойтесь и ложитесь-ка вы спать, барышня Кассандра-Виктория. И так и быть, мы не будем докладывать господину виконту о результатах вашей «проверки».

– Правда не скажете?

Кэсси недоверчиво подняла на него зарёванный взгляд в разводах макияжа и зашипела, когда спирт коснулся свежих ссадин. Этьен принюхался и удивлённо отметил:

– А вином-то от вас и не пахнет?

– Так я же его даже и не нашла! Кто знал, что эти ваши подвалы такие огромные и запутанные? Какой козёл их только строил? – обиженно выпалила брюнетка. Этьен, не удержавшись, заржал, и даже Элена не сдержала смущённую улыбку.

* * *

С непривычным для вековой тишины грохотом барышня Кассандра-Виктория распахнула ореховые створки библиотеки, грациозно, как она была уверена, изогнулась в дверном проёме и нетерпеливо выдохнула:

– Дядюшка Дракула, ты нужен мне как мужчина!

– Плюшевый медведь тебе мужчина, – хмуро буркнул Франсуа, уже привыкший к возрастному пунктику на больной для подростков теме.

– Я уже не ребёнок! – возмущённо взвизгнула Кассандра, и поскольку дядюшка так и не отрывал взгляда от разложенных на столе бумаг, решительно подошла и плюхнулась грудью на стол.

– Я серьезно, дядюшка! Болты на заднем колесе приржавели. Я не осилила, – сконфужено призналась она. Пятна мазута и ржавчины на мордашке, майке и открытом животе живописно подтверждали серьёзность её слов.

– Пусть Этьен займётся.

– Ты же сам отправил его за саженцами! – обиженно напомнила племянница.

– Значит, придётся подождать, – терпеливо втолковывал Франсуа. – Я пока занят.

Кэсс привстала со стола и недовольно покосилась на бумаги с колонками цифр.

– Это что ещё за тягомотина?

Виконт устало откинулся на спинку высокого резного кресла.

– Это тягомотина, от которой зависит финансовое выживание Шато Эрнанвиль, а значит и его обитателей, милая Кэсс.

То, что Франсуа не назвал племянницу «любезнейшей», означало, что он на неё не злится, и осмелевшая Кэсс потянула на себя верхний лист.

– «Туристическое бюро Порт Сен-Пьера… бла-бла-бла-бла… Продолжение сотрудничества, включение в экскурсионные маршруты и каталоги возможно только после ремонта и модернизации согласно рекомендуемому проекту, для повышения туристической привлекательности и потока клиентов из США. Директор по развитию Эбрахам Леви». И что, у тебя нет деньжат на ремонт Шато? Можем сшибить с моих полудурков, раз уж они сослали меня сюда.

– Проблема не в этом, милая племянница. И кстати, моветон так отзываться о собственных родителях, даже если они действительно… мда… так я о чём? Я не собираюсь превращать замок рода Эрнанвилей в пластмассовый диснейленд с неоновой вывеской и кофе-автоматами.

– Даже ради баблишка, которое привозят сюда глупые экскурсанты? – племянница демонстративно пошелестела лежавшей здесь же чековой книжкой. Мужчина ответил не сразу.

– Дворянина от буржуа, мадемуазель, отличает наличие чего-то, что не должно продаваться. И я имею в виду отнюдь не недвижимость.

– Ты странный, дядюшка Дракула. Предки всегда говорили лишь о том, что благородная фамилия сегодня – это очень выгодный довесок к торговой марке и кредитной истории.

– Именно поэтому кредитная история ваших любезных родителей сейчас в такой… гм… таком плачевном состоянии, – вовремя поправился виконт. – Гвозди следует забивать молотком, а не микроскопом, милая племянница. Хотя боюсь, что теперь и мне придётся принять не очень приятное предложение и войти в наблюдательный совет одной лавочки, которой от меня нужна именно фамилия. Признаться, так себе выбор.

Кассандра посмотрела на него непонимающе.

– А твои хвалёные виноградники и сады?

– Они окупаются и позволяют не бедствовать мне и нескольким десяткам занятых на них жителей деревни. Однако урожай – величина нестабильная, а закупочные цены и подавно, – расстроено вздохнул виконт. – Этого точно не хватит, чтобы поддерживать замок и платить слугам. Генриху, конечно, полагается кое-какая пенсия, но здесь он – опытный дворецкий, служивший трём поколениям виконтов Эрнанвиль, а там будет никому не нужным одиноким стариком, доживающим где-то в пустой квартире. Элену придётся отправить домой на ферму. А её родители – слишком прилежные прихожане пастора Херберта, проповедующего греховность любых украшений и юбок выше колена, и богоугодность физических наказаний. И хоть вы её и не любите, девочка такого не заслуживает.

– И… Этьена тоже? – с демонстративной незаинтересованностью спросила брюнетка, глядя куда-то в сторону. Эрнанвиль лишь огорчённо развёл руками.

– А тебе-то что до них, если тебе хватает дохода с виноградников? – с невинным видом поинтересовалась племянница, притворившись глупее, чем есть.

– Происхождение – это не только привилегии, но и обязанности, милая. Возможно, впоследствии вы это поймёте. В том числе – долг защиты и заботы о тех, кто в этом нуждается. Для нашей фамилии таковыми всегда были жители Эрнавниля и его округи.

– Я всё поняла, дядюшка Дракула, – девчонка широко улыбнулась и по-свойски ткнула его локтем в бок. – Ты – неформал!

– Я… что? – недоумённо переспросил виконт.

– Ты неформал, дядя! – она весело подпрыгнула, устроилась на подлокотнике резного кресла, и демонстративно поправила мужчине бабочку и старомодный стоячий воротничок: – Ты носишь странный прикид, чтобы отличаться от цивилов, – брюнетка принялась загибать пальцы. – Ты не хочешь продаваться Системе за деньги и жить как все. У тебя есть свой стиль жизни – конечно, очень шизоидный, но ведь таким и должен быть бунтарь. Ты слушаешь музыку, которую сейчас никто не слушает, и читаешь книжки, которых никто не читает – и тебе начхать на одобрение большинства. Ты готов на всё ради своей тусовки. Я давно в тебе это подозревала!

Франсуа воззрился на племянницу с удивлением, однако не нашёлся, что возразить.

– Правда, есть ещё один пункт… На тему помощи тем, кто в ней нуждается. Я ведь тоже из твоей тусовки, дядь? Так как насчёт болтов заднего колеса? – воззрились на него умоляющие девичьи глазищи. Франсуа обречённо вздохнул и вслед за довольной малолеткой поплёлся к выходу во двор.

* * *

Покосившиеся дощатые ворота были распахнуты, дырявые корзины и брикеты старого сена выброшены прочь, заросли паутины безжалостно сметены. Под каменным сводом чуть покачивалась на ветерке «Летучая мышь», приманивая со всех концов тёмного сада ещё не заснувших мошек и проснувшихся ночных бабочек. Большинство из них, впрочем, в сомнении замедляли полёт и сворачивали в сторону, сталкиваясь со стеной запахов бензина и машинного масла.

– Истории рассказывают повсюду, но его не видели нигде, только в окрестностях нашего города. Он появляется в зеркале заднего вида, но сколько не оглядывайся, вы не увидите его на дороге. – Кассандра зловеще понизила голос и прищурилась. – Если свернуть на обочину и остановиться, то лишь чёрная тень мотоцикла беззвучно пронесётся мимо. Но того, кто попытается сбежать, он будет преследовать, пока жертва на бешеной скорости не слетит с дороги или не столкнётся со встречной машиной.

– Таким образом, «правило трёх Д» у вас звучит в локальной редакции «ДДЧБ» – Дай дорогу Чёрному Байкеру, – философски резюмировал дядюшка, восседающий на брикете сена у ворот. Кэсси оскорблённо вспыхнула.

– Ничего-то вы в своей норе не понимаете! Мораль этой легенды – трусам не место на дороге! – она гордо вскинула перепачканный мазутом нос.

– Свечи придётся искать новые, – вздохнул белокурый Этьен, отбросив в сторону свечу зажигания, которую долго пытался чистить. – Шутка ли, столько лет…

– Зато карбюратор как новенький и цилиндры чистые, это главное, – бодро похвасталась брюнетка, кивнув на ряды свежесмазанных и разложенных на крышке ящика железяк. Даже Франсуа Эрнанвиль, поначалу наблюдавший снисходительно-отстранённо, постепенно придвигался всё ближе, ощутив призабытый мальчишеский азарт перед новым конструктором.

– И где только вы этому научились, барышня Кассандра-Виктория? – с уважением поинтересовался Этьен, любуясь порхающими в перепачканных девичьих пальцах инструментами.

– В автомастерской «300 лошадей» у Северо-Западной заставы, – подчёркнуто-небрежно бросила девчонка. – Где я полгода подрабатывала после школы помощником механика. Ну, а чего ты рот открыл? Тебе вот предки нормально давали денег на концерт Ролинг Стоунзов, косуху или хотя бы новый ошейник? – Этьен лишь испуганно замотал головой. – Вот и мне не давали, – сочувственно вздохнула юная рокерша, не заметив смеющегося в ладонь дядюшки. – Приходилось крутиться. Золотое, на самом деле, было времечко. Пока тем двум кретинам, которые, как на зло, мои родители, не пришла в задницу идея в дополнение к колледжу отправить меня в школу моделей. – Барышня Кассандра весьма живописно изобразила рвотный рефлекс и с нажимом процитировала: «потому что ну я же девочка». – И с прилежностью ювелира продолжила чистить мотоциклетную цепь, придирчиво рассматривая на свет «летучей мыши» каждое звено. – В модели, разумеется, я ходить не стала, но в отместку меня посадили под домашний арест, так что и с работой пришлось распрощаться.

Франсуа заинтересовано поднял бровь, выдавая, что эти подробности биографии племянницы были для него новинкой, и о чём-то задумался.

– Ваша милость, – послышался укоризненный голос из внешнего мрака, – Молодёжи сейчас принято многое прощать, но для взрослого, уважаемого человека пропустить время ужина!

Виконт растерянно извлёк из жилетного кармашка часы.

– И в самом деле. Простите, старина Генрих, увлеклись. Барышня Кассандра?

– Сначала сделанная работа, как говаривал папаша Лебовски у нас в «300 лошадях», а потом жратва, выпивка и девки! Ибо кто не работает, тот не ест!

Старый дворецкий, очевидно, ожидал такого ответа, ибо решительно водрузил на пустой ящик поднос с чаем и бутербродами. Кассандра взглянула на искушение искоса, но услышав, как в животике что-то заурчало, вздохнула и принялась вытирать измазанные пальцы.

***

Она уже и забыла, каково это. Свобода! Сила! Ветер! Скорость! Ритм мотора, слившийся с ритмом твоего сердца, тело, слившееся в едином полёте с телом железного коня – живым, мощным, горячим, норовистым, но чувствующим руку хозяина, собравшую, вылизавшую, проверившую каждую гайку, каждую спицу. Она знала, как металл может быть благодарным за тёплое отношение и как он может быть коварно-мстительным за небрежность.

Расстояния мгновенно сжались, покоряясь, ложась под колёса. Замок, казавшийся ссылкой на краю света, оказался в пяти минутах езды от деревни и в получасе от Порт Сен-Пьера. На узких и кривых улочках городка скорость пришлось сбросить. Набережная, изгибом обнимавшая бухту, привела её к пристани, где неспешно собирал пассажиров паром на материк.

– И чтоб духу вашего здесь не было, шантрапа! Следующий раз посажу!

Кэсси, утолявшая дорожный голод бутербродами и колой в шантане на углу, с любопытством наблюдала, как седой краснолицый сержант отконвоировал на паром стайку молодёжи в джинсах, увешанную рюкзаками, гитарами, разноцветными бусами и медальонами.

– Да прибудет с тобой Джа, брат! – уже с борта провозгласил волосатый парень с «пацификом» на шее. Сержант взглянул угрожающе и крикнул невозмутимому бородачу в белой фуражке:

– Николя, этих не выпускай раньше Материка!

– Эй, батя, траву бы отдал? Мы же ничего… – жалобно попросила рыжая девчушка в драных, увешанных булавками джинсах. Полицейский извлёк из планшета на поясе белый бумажный пакет и показательно высыпал в морские волны зелёно-коричневый порошок, не реагируя на хор горестных стенаний и скулёжа.

Сказать, что при виде джинсовой компашки у Кэсси созрел план, или закралась мысль, будет неточным. Свобода – это не план, это состояние, и горе тому, чью душу оно покинуло. Просто теперь появилась «Джилера», способная доставить её к выходу из ненавистной ссылки. И что-то подсказывает, что с этими ребятами Чокнутая Кэсс будет на своём месте. Говорят, что сейчас в тусовках высшая крутизна – это автостоп через всю Евразию в Непал, Лхасу и Индокитай…

Дядюшка Дракула спит и видит, как от неё избавиться. Этьен? Симпатичный перец, но ему нужна эта белобрысая сельская глупышка, а не Кэсс. Брюнетка обшарила карманы и пересчитала несколько монет и мятых купюр. На билет должно хватить, и даже останется на пару бутербродов до материка. А там…

– Подумайте ещё раз, господин Накамура, это очень выгодное предложение!

Аж взмокший от усилий, толстеющий лысый субъект обхаживал элегантного азиата в неброском и явно очень дорогом деловом костюме, всё ещё не теряя надежды отвлечь его от очереди к трапу.

– Разумеется, разумеется, мы внимательно изучим ваше предложение.

Лысого, судя по всему, не обманывали дипломатические обороты.

– Я не понимаю, что вам не нравится? Мы провели новейший ремонт на всех объектах!

Японец вздохнул, задумался, постучал пальцами по крышке дипломата.

– В нашей культуре не принято обижать чужие усилия замечаниями, мистер Леви. Но если уж мой уважаемый собеседник столь настойчиво требует от меня прямого ответа – проблема именно в этих ремонтах. Мои соотечественники ценят благородную патину времени. Гармонию с природой. Маття из старых чашек без орнамента, не отвлекающих от размышлений и изысканной беседы. Лишайник на седом камне и грубую кору выдержавшего множество бурь дерева. Истинная красота таится в простых вещах и тихих звуках, мистер Леви. Поверьте, мне тоже очень жаль уезжать с острова с пустыми руками.

– Но… американцам нравится современный ремонт с комфортом и удобствами, – растерянно пролепетал Леви.

– Японцы – не американцы, – отчётливо выделил каждое слово Накамура, явно удивляясь необходимости объяснять столь простые вещи.

Кассандра задумчиво проводила взглядом незадачливого дельца. Затем с горестным сожалением прислушалась к долетавшим с борта звукам «Yellow submarine», которую напевала уже успевшая расчехлить гитары и бубны весёлая компания.

«Даже не надейся, что я откажусь от своих планов, чёртов дядюшка, – с вызовом и досадой заявила она в пустоту. – Всего лишь ненадолго откладываю. Понял? Ненадолго!»

Кассандра придирчиво оглядела себя. Косуха, чёрные джинсы, ботинки до колена. Но, если дядюшка Дракула не врал, одежда – далеко не главное, по чём сделает выводы Накамура. Что-то трудноуловимое, но знакомое по дядюшке и его нафталиновым друзьям, подсказывало, что незнакомый японец в аккуратном костюме – из тех же занудливых фамилий, хотя в Японии перед ними больше и не ставятся титулы. А значит…

Осанка. Затылок выше, но глаза опустить. Сдержанность. Достоинство. Кассандра не спеша поднялась из-за столика. Походку плавнее. Манеры. Бутылку вискаря перепрятать во внутренний карман.

– Простите, вы господин Накамура?

– К вашим услугам, молодая госпожа, – японец чуть удивлённо поднял глаза.

– Простите, что заставила вас ждать. Кассандра-Виктория Амьен де ла Корбу, помощник его милости виконта Франсуа Эрнанвиля из Шато Эрнанвиль. – Впервые в жизни брюнетка представляется ненавистным полным именем. За это хренов дядька ей тоже заплатит! Собственных визиток у Чокнутой Кэсс отродясь не водилось, поэтому – двумя руками и с поклоном, как и положено – она протягивает визитку с адресом и телефоном дядюшки, сунутую ей «на случай, если умудритесь заблудиться». Накамура так же обеими руками принимает кусочек картона, почтительно изучая грифона на геральдическом щите, и с таким же церемонным поклоном подаёт собственную. Запутанные иероглифы на одной стороне, на другой – перевод латиницей: «Киото-тур, ink. Заместитель генерального директора Такэо Накамура».

– Господин виконт ждёт вас. Думаю, у нас есть то, что вам понравится. – Девушка, отчаянно стараясь казаться взрослее, приглашающим жестом указывает на заднее сиденье мотоцикла. Узкие глаза под очками округлились.

– Это Джилера-Рондини?!

Настала очередь глазам Кассандры округлиться. Накамура улыбнулся и уважительно погладил горячий металл.

– Мой сын очень увлечён историей мотоциклов. Он тоже работает у нас и носит такое же имя, поэтому нас часто путают. Очевидно, вы готовились именно к его приезду, раз нашли такую редкую модель. Вижу, что у господина Эрнанвиля весьма респектабельная фирма.

Японец устроился на заднем сидении, поправил галстук и поудобнее сжал дипломат. Кассандра вздохнула. Последняя надежда была на то, что Накамура испугается поездки на байке и это снимет с неё ответственность. Сегодня явно не её день. Нажимая на газ, девушка в последний раз взглянула, как загорелые матросы с парома привычными движениями выбирают швартовы.