Проклятье Неверленда

Проклятье Неверленда

Конечно, у него была мама. Откуда-то же он взялся, этот Питер Пэн. Но он о ней ничего не помнил. Разве что руки у нее были такие теплые и так сладко пахли яблоками, что было приятно уткнуться носом ей в ладони. А потом мама умерла. Питеру тогда было года два, не больше. Его забрали в приют, где жизнь, конечно, совсем не сахар, это все знают, но делают вид, что так и должно быть. «Не повезло же тебе, приятель», — жалостливо постукивал кто-нибудь по плечу Питера. Ему хотелось огрызнуться, хотелось злобно затопать, но он помнил страшные слова воспитательницы: «Если будешь себя плохо вести — придет злой вампир и высосет твою душу». Питер не совсем понимал, что такое душа, но все равно боялся. Наверное, что-то важное, раз ее нельзя ни в коем случае потерять.

Ночью ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Он видел в темноте, как по комнате шарится маленький огонечек. Питер хотел поймать его, но свалился с кровати на пол. Огонечек пропал, вылетел в окно, растворившись в свете перемигивающихся звезд.

Днем, при свете яркого солнца, все ночные страхи казались Питеру глупостью. И похохотав над собственной трусостью, Питер начинал строить индейские хижины из одеял и раскрашивать фломастерами себе лицо, изображая вождя краснокожих. Он улюлюкал, стуча ладонью по открытому в звонком крике рту, он носился по коридорам, шваркая стены подошвами потертых башмаков. В общем, делал ровно то, что воспитательница называла «плохо себя вести». А вампир так и не приходил. Хотя однажды ночью в спальню проникла серая косматая сущность, заполняя сонную тишину свистящим дыханием, она склонилась прямо над кроватью Питера, и его душа, что бы это ни было, ушла в пятки. Правда, он быстро сообразил, что сущность эта — не кто иной, как переодетая в мешок из-под картошки и вымазанная сажей взлохмаченная воспитательница. Она хотела напугать Питера, чтобы тот хоть немного образумился. Но она просчиталась. Разоблачив ее, Питер стал еще более дерзким. Он собрал вокруг себя шайку приютских и назвал ее «Потерянные мальчишки». Дни напролет они играли в индейцев и пиратов, гоняли дворовых кошек, заливисто смеясь над тем, как громко стучат консервные банки, привязанные к хвостам несчастных животных.

Все это было так звеняще и оголтело, что Питер всегда был на взводе, всегда взбудоражен, и ничто не могло его успокоить. Ложась спать, он долго не мог уснуть: его ноги бежали и брыкались будто сами по себе. Соседи по комнате шикали на него и грозились вызвать воспитательницу. Вот такие они. Слюнтяи.

Во сне ребята видели чудесный остров в форме черепа, а проснувшись, рассказывали друг другу о страшных и захватывающих приключениях, соревнуясь, чей сон оказался круче. Выигрывал неизменно Питер. В этом никто никогда не сомневался, но мальчишки не обижались, ведь главное, что им было весело.

Там на острове жили пираты, индейцы, русалки, дикие звери и другие существа, их имен никто не знал, поэтому каждый придумывал что-то свое. Там текли реки из сладкой газировки, берега были сделаны из пастилы, там на деревьях росли разные сладости. На том воображаемом острове из снов было все, кроме одного — там не было мамы.

Иногда пухлый Джеймс, один из товарищей Питера по играм, плакал о маме и рассказывал, как хорошо ему было с ней и что она придет за ним и заберет обратно. Питера так раздражали эти сентиментальные разговоры, что он подходил и бил Джеймса по толстому животу, приговаривая:

— Молчи, Джез, твоя мамочка никогда не придет. Она давно забыла о тебе.

Сам-то Питер совсем не нуждался в маме и каждый раз горделиво вскидывал подбородок и обхватывал себя за плечи, когда речь заходила об этом. Зачем ему мама? Он сам по себе. Будет еще его воспитывать, говорить, что нужно, а что не нужно делать. Запретит ему играть, заставит учиться, становиться взрослым мужчиной. Нет. Питеру этого совсем не хотелось. И все же иногда во время прогулки он, сам того не осознавая, тайком поглядывал на детей, идущих за руку с мамой. Идущих свободно, а не как под конвоем строгой воспитательницы.

***

Однажды темной холодной ночью Питер сидел на подоконнике, разглядывая белую луну, в очертаниях которой узнавал лицо мамы, даже разговаривал с ней, хотя, разумеется, он бы никому в этом не признался. Вдруг порывистый ветер распахнул окно, и Питер вывалился наружу. Он бы непременно разбился, но вместо этого воспарил над землей, неуклюже болтая ногами в воздухе. Тут он заметил маленькую девочку-фею с крылышками, которая сыпала на него золотую пыльцу.

— Ты кто такая? — спросил Питер, сажая фею себе на палец.

Фея что-то ответила тоненьким, как звон колокольчиков, голоском.

— Динь-динь, — только и расслышал Питер.

Динь-динь поманила Питера за собой, и Питер полетел за ней. Они летали над городом, разглядывая подсвеченные огнями дома. Поначалу Питер летал неловко, то и дело натыкаясь на шпили высоких зданий, проваливаясь в воздушные ямы и запутываясь в облаках. Но вскоре он наловчился, так как был очень способным мальчиком и все схватывал на лету.

Когда же Питер стал настолько уверенно держаться в воздухе, что мог запросто лечь на спину и заснуть прямо в полете, не сбавляя высоты, фея Динь-динь стрелой помчалась вперед, показывая дорогу к волшебному Неверленду, где все сны становятся реальностью. Питер ошалело смотрел, как навстречу им приближается остров, будто сотканный из звездного света. Тот самый остров, который Питер навоображал вместе с друзьями. Это было так удивительно!

С высоты он заметил в густом лесу красный огонек костра, возле которого плясали индейцы, пируя после удачной охоты. Он увидел огромный пиратский корабль в бухте и пиратов, распевающих злобные песни. В отблесках реки, освещенной голубоватым лунным светом, Питер видел переливающуюся серебром чешую русалок. Он снизился и сел рядом с ними, слушая их дивное пение. Они ласково смотрели на Питера, манили его к себе, обещая сладкую и счастливую жизнь здесь, на острове. И было это так прекрасно, что Питер никак не хотел покидать это место. Он воскликнул:

— Вот бы я мог остаться здесь навсегда!

Фея Динь-динь, ревниво наблюдавшая за Питером, как будто только и ждала этих слов. В глазах ее зажегся красный огонек. Она что-то опять прозвенела и обнажила маленькие острые зубки, подлетела к Питеру, больно укусила его в шею, стала пить его кровь. Питеру стало щекотно и неприятно, он попытался щелчком сбросить фею с себя, но она крепко вцепилась, длинными ногтями царапая кожу. Питер почувствовал странную слабость, его стало клонить в сон. Он не помнил, как оказался лежащим на земле. Только встать он уже не мог.

Все кругом завертелось, как на карусели, мир замерцал, стал многоцветным, ярким. Цвета вливались в глаза Питера, впитывались в его зрачки. Он видел, как чернота ночного неба рассыпалась на миллиард оттенков. Сияющие звезды оказались маленькими феями, и теперь они все явились Питеру в истинном вампирском обличии. Были они так пугающи и так прекрасны. Такими звонкими были их голоса, сливающиеся в неумолчный гул. Питер слышал все. Он слышал, как в груди нарастает все более густой и тягучий гром его сердца. Он осязал, как на руках приподнимаются тоненькие волоски от легкого дуновения прохладного ветерка. Ощущал, как на лице рассыпается предрассветная роса. Его чувства обострилась, и в этом хаосе запахов, звуков, цветов, ощущений было невыносимо находиться, но в то же время новые впечатления так будоражили, так восхищали.

— Так ты вампир? — запоздало догадался Питер, разглядывая фею Динь-динь по-новому. Теперь он видел, как бледна ее кожа, словно покрытая маленькими сверкающими алмазами. А маленькие губки были алыми, словно лепестки пиона, обрызганные кровью. Глаза сияли, как два маленьких изумруда. Золотистые волосы волной спадали на узкие плечики. Вся фигурка феи была хрупкой и изящной, как будто была сделана из тонкого фарфора. Питер добавил: — Я думал, что вампиры страшные, а ты — красивая.

Динь-Динь рассмеялась перезвоном колокольчиков. Она заговорила, и Питер отчетливо расслышал ее слова:

— Если бы мы были страшными, нас бы давно уничтожили. А теперь ты… один из нас.

Питер подумал было, что сейчас он станет маленьким, как фея, и у него отрастут крылышки, но ничего подобного не произошло. Внешне он никак не переменился, но внутри он стал совсем другим. Так он стал вампиром и поселился в Неверленде, в котором всегда царила ночь.

Существование Питера наполнилось изучением нового мира. Он лазал по деревьям, заныривал в глубину океана, плавал под водой, не нуждаясь в дыхании. Он пил газировку и ел сладости без остановки, и у него вовсе не болел живот. У него вообще больше ничего не болело. Он много раз падал, ударяясь коленками о коряги и камни, и не чувствовал ничего. Тело его оставалось целым и невредимым. Он дрался с пиратами, сабли которых не могли нанести ему никакого вреда, а только со свистом разрезали воздух. Питер двигался так быстро, что его принимали за непоседливого призрака-невидимку. Он носился между разъяренными пиратами и срывал с них дурацкие шляпы. Питер хохотал, сидя высоко на мачте, и кидал в пиратов припасенные желуди.

Но как ни прекрасны были игры, как ни изобретателен Питер в придумывании новых шалостей, ему все равно чего-то не хватало. Ему наскучило одиночество, ведь ему не с кем было делиться радостью побед, а фея Динь-динь не слишком-то одобряла мальчишеские игры. Питер решил вернуть «потерянных мальчишек».

Ночью он полетел в город и устроил грандиозный пожар в приюте. Пока взрослые возились с огнем, поднимавшимся до самого неба, Питер увел друзей в Кенсингтонский сад, где фея Динь-динь осыпала их золотой пыльцой. Научившись летать, мальчишки полетели за Питером в Неверленд. Так они были взволнованы, так рады встрече с Питером, которого считали пропавшим без вести, что последовали за ним без лишних вопросов и возражений. Даже толстяк Джеймс изо всех сил старался не отставать от остальных. Никто из них не заметил, как сильно и страшно изменился Питер.

На Острове Питер обратил всех в вампиров так быстро, что никто даже не понял, что произошло.

Поначалу мальчишки радовались существованию на острове. С удовольствием ели конфеты, запивая их газировкой. Бегали, прыгали, развлекались, не боясь строгих воспитательниц и запретов. В общем, они вели себя как обычные дети. Но кое-что их все же отличало от обычных детей. Они больше не нуждались в еде, но теперь им нужна была кровь. Для этого они ловили крыс, живущих на острове в изобилии, и пили их теплую кровь, насыщая неутолимый голод.

На острове никогда не всходило солнце, и ночи не имели границ, они слились в одно бесконечное сейчас. Постепенно детям наскучило однообразие их существования. Наскучили мелкие пакости и проказы. Удовольствие улетучивалось так быстро, что они даже не успевали испытать его в полной мере. Чтобы поймать его, чтобы почувствовать хоть что-нибудь, кроме обволакивающей сознание пустоты, они устраивали бесконечные драки и злые розыгрыши, подвергая осмеянию тех, кто не мог за себя постоять. Особенно доставалось Джеймсу, ведь он был самый безобидный и физически слабый. Но и этого было мало.

Хотелось попробовать что-то неизведанное, совсем запредельное. Тогда Питер придумал новое развлечение, более изощренное и жестокое, чем можно себе представить. Он притащил на остров маленькую девочку. Долго водил по лабиринтам Неверленда, а потом поднял высоко-высоко и сбросил в глубину страшного леса. Ее истошный вопль был для Питера приятной музыкой, он только рассмеялся.

Когда падаешь во сне, с тобой ничего не случается. Девочка упала на землю и долго плутала по лесу, ей навстречу вышел дикий волк, клацая зубами, явно собираясь ее съесть. Но тут появился мальчишка с луком и стрелами и застрелил волка. Девочка бросилась к своему спасителю, а он, странно усмехнувшись, вдруг отпихнул девочку от себя и передал ее в руки Питера, что появился точно из ниоткуда. Питер схватил девочку и одним рывком укусил ее в шейку. Кровь девочки была такой сладкой и вкусной, что Питер не сумел остановиться. И распробовав сладкий вкус крови девочки, Питер уже не соглашался пить горькую и жидкую кровь крыс. Питер стал одержим, и вскоре все мальчишки были заражены кровавым проклятьем Питера. Он приводил на остров новых и новых девочек и устраивал на них охоту, и кто первый находил девочку, тот и выпивал ее кровь.

Только Джеймс не участвовал в этой травле. Все обзывали его рохлей и трусом, но он просто не мог переступить через себя и стать причиной смерти невинных девочек. Для него Неверленд постепенно из мечты превратился в жуткий кошмар, в котором не было порядка и доброты, а был лишь хаос и ненасытная злоба, таившаяся в сердце каждого. Джеймс чувствовал, что и его сердце насыщается тьмой, как кувшин наполняется отравленной водой. Боясь этой тьмы, он стал отдаляться от остальных, все чаще вспоминая о маме, все отчаяннее скучая по ней. Лишь память о материнской любви спасала его от окончательного превращения в чудовище, подобное Питеру и всем остальным. Джеймс верил, что только мама сможет вернуть радость в этот мир и спасти от окончательного падения.

— Так, мне надоел твой бесконечный жалкий скулеж! — зло воскликнул Питер, когда Джеймс в очередной раз заговорил о маме. — Я тебе покажу, что твоя мамочка давно забыла тебя, и ты ей совсем не нужен.

Питер схватил Джеймса за руку и потащил за собой на «большую землю». Они отыскали маму Джеймса в сумасшедшем доме. Было ей уже много лет, волосы стали совсем белыми, а лицо было испещрено глубокими морщинами. Она так и не смогла простить себе, что оставила сына в приюте, не справившись с заботой о нем. Каждую ночь она наблюдала за ним во сне, видела, как он резвится в Неверленде, жизнь в котором, однако, быстро менялась в худшую сторону. Там становилось небезопасно. Мама хотела защитить сына, но сделать ничего не могла.

Ее разбудил ползущий по подушке лунный свет и тихий скрип. В зарешеченное окно она увидела двух мальчиков. Сами они не могли проникнуть в ее палату. Но зато смогли просочиться их подвижные тени. Мама Джеймса сразу узнала сына, обняла его тень, гладила по кудрявым волосам, шептала на ухо заверения в нежной любви. Так это было трогательно, что Джеймс чуть не расплакался, а его тень обнимала маму, которая и сама стала похожа на тень самой себя. Джеймс хотел забрать ее с собой в Неверленд, но Питер твердил, что им эта безумная старая рухлядь не нужна, и она уж точно не сможет стать им мамой. Джеймс смотрел на маму и не знал, как ей можно помочь. Он все пытался разбить окно и пролезть сквозь решетку, но у него ничего не получалось. А его тень суетливо сновала туда-сюда по палате. Но тут луна спряталась за тучи, и тень растаяла в темноте. Мама Джеймса подошла к окну, приложила ладонь к стеклу, и Джеймс положил ладошку с другой стороны стекла. Так они стояли неподвижно, глядя в глаза друг другу. Подслеповатые глаза матери Джеймса вряд ли могли бы различить черты его заострившегося лица, а вот Джеймс ясно видел, какой старой и немощной стала его мать. И так ему стало ее жалко, так защемило в груди, но он не знал, как ей помочь. А Питер взглянул на неё особым, пронизывающим, взглядом, и сердце матери остановилось. Она упала возле окна, невидящий взгляд устремляя туда, куда улетели Питер и Джеймс.

***

После смерти матери что-то сломалось в Джеймсе. Он больше не мог находиться на острове вместе с Питером. Он надеялся, что среди фей найдет утешение, все ведь знают, что феи хорошие, но феи Неверленда были из тех, что похищают детей из колыбелей и оставляют на их месте поленья. А еще эти феи были вампирами, порождениями извращенного ума Питера, как и остальные создания на острове: индейцы, русалки и даже дикие звери существовали по воле Питера. Чудовища, которых невозможно было описать и назвать, также появлялись только потому, что Питер их выдумал. Так что куда бы Джеймс ни отправился, всюду за ним следили существа, подвластные Питеру. Эта была сеть единого разума, и Питер всегда все и про всех знал. Джеймсу некуда была скрыться. Когда же Питера не было на острове, все погружалось в странный сон, будто переставая существовать. Джеймс пытался противостоять сонливости, щипал себя, вставлял в глаза веточки, но все напрасно. Едва Питер оказывался за границей острова — Джеймс падал, как кукла в коробку. Все на острове спали, ожидая, когда Питер вернется и продолжит игру.

Сам же Питер никогда не спал, все время был бодрым и игривым и расставлял новые сети для будущих жертв. Так Джеймс встретил в лесу маленькую девочку, совсем крошку. Он знал, какую участь приготовил для нее Питер, и никак не мог допустить этого. Поборов страх перед Питером, он вышел на борьбу с ним и вступил в неравную схватку. Он знал, что был обречен, но дрался изо всех сил. Было это не понарошку и совсем не так весело, как в играх. Питер вытащил палку, которой изображал саблю, и отрубил Джеймсу руку. В отличие от Питера, Джеймс не был неуязвимым, поскольку не верил в себя так сильно, как верил в себя Питер. Окровавленный, вопящий от боли, он очнулся ото сна о Неверленде, и остров перестал для него существовать, как и Джеймс перестал существовать для острова. Джеймс оказался посреди бушующего океана, он проплыл под коралловыми рифами и выплыл с другой стороны воронки закручивающегося тайфуна.

Его выбросило на берег у огромного города. Здесь было много людей, словно муравьев на забытом кусочке сахара. Джеймс шарахался из стороны в сторону, и на него смотрели как на умалишенного. Его отвели в больницу, обработали культю и стали расспрашивать, кто он такой, сколько ему лет, где живет и что с ним случилось. Ни на один из этих вопросов Джеймс не мог ответить наверняка. То есть да, конечно, он помнил, что его зовут Джеймс, что ему шесть лет, что жил он в приюте, а потом попал в Неверленд, а случилось с ним то, что он сбежал от вампира Питера Пэна, но ему показалось, что все эти сведения вдруг потеряли всякий смысл. Он уже не был уверен в истинности собственного существования.

Одно он знал точно: нужно во что бы то ни стало защитить мир от Питера и его кровожадных помыслов. Джеймс рассказывал всем подробности пребывания в Неверленде, но ему, разумеется, никто не верил, поначалу восхищаясь его воображением, а потом обвиняя его в злонамеренной лжи и галлюцинациях. Снова Джеймс оказался изгоем, но он решил доказать, что все сказанное им — чистая правда. Он стал изучать вампиров, читать про них книги и слушать рассказы. И чем больше он читал, тем больше ужасался. Узнал, что вампиров можно победить серебром, и к культе привязал крюк из серебра.

Проклятье Неверленда теряло свою силу, и Джеймс начал взрослеть. Гораздо быстрее, чем обычные люди. Когда ему исполнилось семь лет, он уже выглядел взрослым мужчиной. Его темные вьющиеся волосы доходили до плеч, а во рту он держал устройство собственного изобретения, позволявшее курить сразу две сигары, набитые особыми травами, дым от тления которых, как он вычитал в одной из книг, отгоняет всякую нечисть и мешает высосать душу, а душа — единственная ценность, которую Джеймс берег больше собственной бессмертной жизни. Еще Джеймс учился драться и фехтовать, надеясь победить Питера в сражении.

Однажды, прогуливаясь по Кенсингтонскому саду, Джеймс увидел девочку, катящую перед собой коляску с куклами. Была эта девочка очаровательна и розовощека, как цветок. Она рассказывала куклам о милом и славном мальчике Питере Пэне, которого встретила во сне, но он заверял ее, что существует на самом деле и обязательно заберет ее в Неверленд. Джеймс вздрогнул, услышав ненавистное имя, и подошел к девочке, но она была хорошо воспитана и знала, что с незнакомыми людьми нельзя разговаривать. К тому же к ней подбежала огромная черная собака и отогнала Джеймса страшным лаем.

Джеймс ретировался, но решил понаблюдать за девочкой, чтобы в случае чего — спасти ее от Питера.

Венди спала и видела, как возле ее кровати на коленях стоял Питер, уткнувшись лицом в ее руку, свисающую из-под одеяла.

— Что? — в полусне спросила Венди.

— Твои руки такие теплые и пахнут яблоками, как у мамы, — тихо ответил Питер.

— Ты скучаешь по маме? — нежно спросила Венди, поглаживая Питера по вихрастой голове.

— Вовсе нет, — Питер вскочил, и лицо его стало озорным. — Я сам по себе. И мне не нужна никакая мама!

Он вздернул подбородок и обхватил себя за плечи.

— Всем нужна мама, — примиряюще сказала Венди и подошла к Питеру.

— Всем, кроме Питера Пэна. Если хочешь знать, в Неверленде нет никакой мамы и я могу делать все, что захочется.

— Прям все? — изумилась Венди.

— Все-все-все, и никто меня не остановит.

Он счастливо рассмеялся, как умеют смеяться только бессердечные дети. Смех его был таким заразительным, что Венди тоже засмеялась и чуть не захлопала в ладоши, но побоялась разбудить родителей, спящих в соседней комнате.

— Я могу взять тебя с собой, — деловито предложил Питер.

— Честно? — Венди задумалась. Ей хотелось увидеть страну Питера, но она тревожилась за родителей, которые невесть что подумают, если узнают…

— Честно-пречестно. Я заберу тебя в Неверленд, и мы будем там играть вечно….

Питер заметил сомнение в глазах Венди .

— Но, конечно, если ты трусишь, то оставайся здесь, живи своей скучной жизнью, – сказал он.

— Я не трусиха, — твердо сказала Венди, хмурясь. — Я просто беспокоюсь о маме с папой, что они скажут, когда увидят, что я пропала?

— Да какая разница, что они скажут?— сказал Питер. — Главное, чтобы было весело.

— Ладно, — вздохнула Венди. — Давай посмотрим на волшебную страну одним глазком. А потом быстро вернемся домой. Родители даже не заметят.

— Конечно, не заметят, — отмахнулся Питер. — Взрослые никогда ничего не замечают.

И они отправились в путь.

Джеймс побежал за ними следом, но куда ему угнаться за умеющими летать, когда сам он потерял эту способность! Он построил маленький деревянный кораблик, посадил на него оловянных пиратов и запустил его по реке, всеми силами воображая, что это настоящий большой корабль и на всех парусах несется к острову в форме черепа. К Неверленду. Хоть Джеймс и выглядел взрослым мужчиной и в его волосах пробивалась серебристая проседь, все же в груди его билось сердце мальчишки, и воображение оставалось по-детски живым, так что через несколько попыток ему удалось оказаться на палубе корабля. Он управлял командой пиратов, как настоящий капитан.

— Право руля! — крикнул Джеймс, глядя в подзорную трубу. Крюком он дернул штурвал, и корабль развернулся вправо. — Дальше прямо до самого утра.

***

Так он вновь оказался в Неверленде, не как верный друг Питера, но как его заклятый враг. Питер, конечно, узнал о его прибытии. Он настроил против Джеймса свою гостью, рассказав про Джеймса страшные небылицы, будто это Джеймс, а не Питер был страшным чудовищем, что не гнушалось есть маленьких детей. Будто это Джеймс, а не Питер был главной угрозой острова.

Ну, конечно, Венди поверила Питеру, ведь он был таким забавным и веселым, обещал ей счастливую, беззаботную жизнь на острове. А старый на вид Джеймс выглядел пугающе, его хмурый взгляд из-под вихрастых бровей уж точно не внушал никакого доверия.

По какой-то причине Питер не стал убивать Венди сразу, как он делал с другими девочками, а оставил ее жить на острове. Джеймс все удивлялся, все думал, что же в этой Венди такого, чего не было в других девочках, что пропадали на острове. А потом он понял: Питеру все-таки нужна была мама, которая бы позаботилась о нем. А Венди была очень хорошей мамой. Она стирала и зашивала вечно рваную одежду мальчишек, готовила им еду, в которой они в общем-то не нуждались, но ели, потому что Венди ее приготовила. Дело было в заботе и ласке, которую Венди дарила всем мальчишкам, а в особенности Питеру. Он получал то, чего ему так не хватало, хотя он продолжал отрицать все это, говоря, что он просто хочет поиграть с Венди подольше, чтобы она доверилась ему и полностью подчинилась его воле, и тогда он ее убьет — когда она меньше всего будет этого ожидать. Но Джеймс знал, что это очередной самообман. Он всегда знал, что Питеру нужна мама, наверное даже больше, чем ему самому, даже больше, чем любому из Потерянных мальчишек. И вот появилась Венди и принесла с собой надежду.

Джеймс наблюдал за ними, решив действовать иначе. Он понял, что не сможет убедить Венди в том, что они на одной стороне, и тогда он решил нарочно устраивать стычки с Питером и мальчишками, чтобы спровоцировать их на проявление вампирской сущности. И это ему удалось. Вскоре Венди заметила, что мальчишки ведут себя как-то странно. Пропадают где-то в лесах, все чаще едят понарошку, даже не притрагиваясь к тому, что она приготовила. Еще она заметила, что у них неестественно острые зубы и кожа слишком бледная… Джеймс подсунул ей одну из своих книг, и так как Венди была любознательной девочкой и очень любила читать, то она прочитала книгу и сразу обо всем догадалась.

— Питер, ты вампир! — воскликнула она, когда тот вернулся с очередной вылазки.

— Ну и что с того? — ухмыльнулся Питер, и глаза его загорелись недобрым светом.

Венди попыталась убежать, но куда бы она ни шла, везде ее поджидал Питер. Он злобно скалился, поигрывая веткой, которую воображал своей саблей. И когда он набросился на Венди, Джеймс, к счастью, оказался рядом. Он отбил Венди в этот раз, и он почувствовал силу, которой не было во время их последней схватки с Питером. Джеймс вдруг поверил, что Питера можно победить. Все существа острова набросились было на Джеймса, но он выдохнул едкий дым от сигар, и они побежали прочь. Джеймс повалил Питера на землю и уже готовился вонзить серебряный крюк ему в грудь, как Венди вдруг подскочила к нему и воскликнула:

— Стой! Если ты убьешь его, ты станешь таким же, как он!

Джеймс на мгновение замер, ярость отхлынула, и он вспомнил, что вовсе не собирался убивать Питера, но не придумал, как иначе победить его. Зато придумала Венди. Питер зло щерился и вырывался из крепкого захвата Джеймса, а Венди подошла к нему и нежно поцеловала в лоб.

— Питер, милый мой, — ласково пропела она. — Ты так много играл, а теперь ты устал, поспи немного. А я всегда буду рядом с тобой, мой хороший.

Питер заворочался, но послушался и вскоре уснул, пробормотав в полусне:

— Я люблю тебя, мамочка!

Лунный свет снизошел на него и обнял теплыми материнскими руками, пахнувшими яблоками. Питер вознесся на небо и растворился в мерцании звезд. Проклятье Неверленда было разрушено. Остров исчез, превратившись в коробку с игрушками в комнате Венди. Потерянные мальчишки нашлись и вслед за Питером ушли на небо. Джеймс повременил немного, но тоже ушел по лунной дорожке. Венди долго смотрела им вслед, махала рукой, а черная собака Нэна радостно виляла хвостом и подвывала. Потом Венди выросла и уже своим детям рассказывала истории о проказнике Питере Пэне.