Проклятый двор. Невеста вне времени

Они танцевали.

Каждый их взгляд, каждый взмах руки, каждый взгляд — всё это прожигало мне душу. Зал замер, заворожённый их грацией, их счастьем, их предательством.

А я стояла за колонной, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Кровь стучала в висках, горло сжималось, но я не позволяла себе ни звука. Ни единой слезы.

Я не имею на них права.

Драгоценности моей молочной сестры, фамильные жемчуга семейства Шерестиных, чей род восходил к боярству времён Алексея Михайловича, сверкали под рампами шикарной люстры, привезённой из Голландии.

Блистали золотые пуговицы зелёного кафтана Алекса, кавалера Маргариты, моей молочной сестры, которой я всегда восхищалась, кого любила и кому совсем немного завидовала.

Алекс выглядел ослепительно. Его улыбка, его низкий поклон, его пальцы, сжимающие руку Марго — всё это было моим. Он обещал. И он не сдержал слова, которого я не просила давать.

Они смотрелись прекрасной парой. Оба молоды, влюблены.

Я давно знала о чувствах Марго, как её называли домашние, намерения Алекса Чернышева тоже были понятны всем, кто знал, что он уже полгода, с тех пор как семейство Шерестиных сослали в это подмосковное имение, ездит к ним с визитами.

Он говорил, что делает это ради меня.

Александр Чернышев — офицер Измайловского полка, потомственный дворянин с немецкими корнями и барон, был у ног купеческой дочери Лизаветы Каликиной!

Но маман и сама госпожа Ксения Михайловна с первого месяца имели со мной продолжительные беседы о чести и необходимости девушки моих кровей и моего положения держать себя строго, когда в доме появляется блестящий офицер!

Я не искала с ним встреч. Я пряталась от его задумчивого взгляда, который он бросал на меня как бы случайно, и всё же это случилось.

Пылкое объяснение, которому я была рада и которого одновременно не желала всем сердцем!

— Я люблю вас, Лизавета Владимировна. Не думайте, я и в мыслях предлагаю вам что-то плохое.

Я смотрела в его лицо, когда мы чудом оказались наедине в гостиной, и не верила своим ушам. Не смела дышать и думать о том, что последует за этими сладкими речами. За пылкими признаниями. За поцелуем, вырванном у меня украдкой.

— Вы смущаете меня, Александр Петрович. Позвольте мне не слушать подобные речи.

И убежала, дрожа всем телом. А потом я жалела, когда он оказывал знаки внимания моей молочной сестре, с которой мы были прямыми противоположностями.

Я молчалива, она — весела. Я предпочитала книги, она общество людей знатных. Марго Шелестина была рождена, чтобы блистать.

— Я езжу сюда, чтобы видеть вас, Лизавета Владимировна, — как-то поймал меня за руку Алекс, и увидев мой взгляд, отпустил запястье. Извинился, но не за любовь ко мне, а за дерзость.

— Тогда что проще — идите к моей матушке и попросите моей руки, — ответила я.

— Я так и сделаю, жду разрешения опекуна, формально оно уже не нужно, но я не могу предать того, кто заменил мне отца. И мне надо знать, что вы тоже ждёте разрешения на наш брак.

Ложь. Всё — ложь.

— Вы очень таинственны, ваше благородие. Всё время пропадаете где-то.

— Я вынужден ездить в Петербург, но скоро увезу туда и вас, Лизавета Владимировна! И никто уже вас у меня не вырвет!

И снова попытался меня поцеловать, но я увернулась.

Алекс нравился мне как мужчина, да и кому бы мог не понравиться блестящий барон, заочно зачисленный в Измайловский полк, где никогда не был, наверное!

Зато он имел томный взгляд, мог смотреть так, будто от моей благосклонности зависит его жизнь, и не был наглым, как остальные ухажёры Марго, норовившие забраться под юбку купеческой дочке.

И сделать это мимоходом.

Между танцами и игрой в карты.

— Барон тебе не пара, Лиза, не тешь себя понапрасну, дочка, — увещевала моя мудрая мама, которая сразу заметила наши с Алексом переглядывания.

Она была купеческой вдовой, имела одного ребёнка — меня, и тряслась надо мной с младенчества. Ксения Шерестина — мама Марго тоже вдова видного сановника при покойном юном императоре Петре Алексеевиче — смотрела на меня благосклонно, даже дарила платья своей дочери, которые та не надевала больше чем четыре-пять раз.

Моя мама рассказывала, что госпожа Ксения тоже приходилась ей молочной сестрой, поэтому я могу быть уверена: меня не оставят без приданного. Самой купеческой вдове было почти нечего мне дать. Увы, перед смертью, у нашего батюшки дела шли не лучшим образом.

И вот наконец, моё тайное желание почти осуществилось. Госпожа Ксения накануне бала пригласила меня к себе.

Это была высокая, белокурая полноватая дама, сохранившая следы былой красоты. Как она любила повторять в семейном кругу: «На меня и его императорское высочество засматривался!»

Конец ознакомительного фрагмента

Ознакомительный фрагмент является обязательным элементом каждой книги. Если книга бесплатна - то читатель его не увидит. Если книга платная, либо станет платной в будущем, то в данном месте читатель получит предложение оплатить доступ к остальному тексту.

Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.

В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») — идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»

— Лиза, ты девушка благочестивая, воспитанная правильно, с должным почтением. Я обещала твоей матери одарить тебя приданым, я сдержу слово. Завтра, как ты знаешь, состоится бал, возможно, мы скоро сможем получить разрешение вернуться в Петербург, так что медлить больше нет смысла. Ты барышня на выданье, прими от меня в подарок.

Ксения Михайловна открыла шкатулку, лежавшую подле неё на ломберном столике, и достала оттуда серебряную брошку в виде птички, расправившей крылья. Глаза у птицы были сделаны из крошечных агатов.

Я ранее не видела у них такое украшение.

— Это тебе мой покойный мой супруг в твоём младенчестве припас. Сказал, чтобы я тебе по совершенным лётам отдала.

Когда госпожа Ксения говорила о почившем супруге, всегда прикладывала к глазам платок. Я Павла Семёновича не помнила, умер он вскоре после кончины моего родителя.

— Покорнейше благодарю, Ксения Михайловна, за доброту вашу, за щедрость в воспитании моём, за образование домашнее, — лепетала я, холодея от мысли, что придётся остаться в этой глуши.

Ксения увезёт свою дочь в Петербург, когда кончится опала их семьи. А я останусь здесь. Неизвестно ещё одарит ли меня госпожа ещё чем-то кроме прекрасной броши.

Ксения Михайловна сделала знак подойти и поцеловать ей ручку. Потом встала , обняла меня по-матерински и произнесла:

— Совсем взрослой, Лизавета, стала. Ну, не серчай, коли чего. А я тебе приданое справлю, мама устроит твою судьбу. Найдёт хорошего купеческого сына.

И снова заплакала.

Моё сердце тогда впервые сжалось в предчувствии беды.

И вот прошёл ровно день, а я стояла на балу, на промежуточном положении благородной барышни, компаньонки Марго, и домашней прислугой, понимая, что эти двое давно всё сладили.

Алекс с искренним восхищением смотрел на Ксению, танцевал с ней, и они не замечали никого в целом мире.

Не высматривал в толпе моё лицо. С начала бала даже не подходил ко мне!

И вот он обернулся, всего раз. Я и увидела совсем другое лицо — с тонкими чертами, тёмными волосами и глазами, прожигающими меня насквозь.

Незнакомец кивнул и улыбнулся. Мне.

И часы на моей шее налились тяжестью. Так всегда бывало, когда рядом просыпалась тёмная магия, отбирающая время.

Я на мгновение отвела глаза, а когда снова посмотрела на них, увидела Алекса и Марго.

Танец кончился.

На паркет вышла Ксения Михайловна вместе с её сиятельным родственником из столицы, крёстным Ксении, который громко объявил, что по велению Бога, по разрешению родителей и опекунов, по взаимному сродству двух юных сердец, объявляется о помолвке Маргариты Павловны Шерестиной и Александра Петровича Чернышева.

И по милости всеблагой и всемилостивейшей императрицы Анны Иоанновны семейству Шерестиных надлежит вернуться в Петербург, где и будет по осени сыграна свадьба.

Словно удар хлыста опустился на мои плечи.

Я не дышала. Не двигалась.

Алекс и не смотрел в мою сторону. Как же просто он забыл свои обещания! Которые я даже не просила у него!

Марго сияла. Её смех, лёгкий и звонкий, резал слух. Она не знала о нас с Алексом. Конечно, не знала, счастье эгоистично. А любовь слепа.

Я медленно разжала пальцы. В одной руке — серебряная брошь с агатовыми глазами, подарок Ксении Михайловны.

Брошь упала на пол с глухим звоном.

Никто не услышал.

Но я услышала.

И сделала шаг вперёд — из тени.

И тут он увидел меня.

***

В тот вечер мне с Алексом так и не удалось поговорить. Я избегала его — уже официально чужого жениха — с таким отчаянным упорством, будто от этого зависела моя жизнь. А он… он тоже был «занят».

Но временами, когда меня приглашали на танец, я чувствовала на себе его взгляд. Он прожигал меня насквозь, впивался в кожу, будто пытался выжечь на ней признание. Каждый раз, встречаясь с ним глазами, я смеялась громче — слишком громко, — словно боялась, что следующей секундой рассыплюсь в рыданиях.

Нет, я понимала своё положение. Но в самые слабые моменты лелеяла безумную мечту: вот получу приданое, и Алекс бросится к своему покровителю, умоляя разрешить наш брак.

— Ты всё равно останешься купеческой дочерью, Лиза, — вздыхала мать, гладя меня по волосам с той нежностью, которой мне так не хватало в этом холодном доме. — Так оно и лучше. Ксения Михайловна рассказывала, что при дворе — змеиное гнездо. А ты юна и невинна. Лакомый кусочек для всяких нечестивцев, упаси Господь!

И я… я не была уверена, что Алекс любит меня по-настоящему. Даже в собственных чувствах сомневалась. Разве можно не умереть от разбитого сердца, когда видишь, как твой возлюбленный целует руку другой? Законной невесты?

Что нас связывало? Пара жгучих поцелуев, оставленных им на моих губах и на груди — я хранила их, как тайную реликвию. И клялась себе быть ему верной.

Теперь всё это казалось глупой детской игрой. Нас заперли в подмосковном домике — вот мы и заигрались в запретные чувства! А теперь двери этой золочёной тюрьмы распахнулись, и мы… свободны. Оба.

Вечером того дня Марго умоляюще схватила меня за руки:

— Переночуй у меня! Прошу!

Я согласилась: не из желания быть рядом с ней, а потому что боялась остаться наедине со своими мыслями.

В обычное время я жила в соседней комнате. Менее роскошной, но всё же не похожей на комнату прислуги. Ела и пила в доме Шерестиных, ко мне всегда относились как к дочери близкой подруги хозяйки, так что я считала себя обязанной быть верной этому дому.

Ещё одна причина забыть об Алексе. Пока их отношения с Марго были неофициальными, я могла надеяться, но не сейчас.

Марго пребывала в каком-то лихорадочном восторге. Она металась по спальне в ночной рубашке, халат развевался за ней, как крылья взволнованной птицы.

— Ты только представь: я — хозяйка собственного салона! — Она кружилась, раскинув руки, и глаза её горели неестественным блеском. — Алекс богат, моих денег хватит, но платьев нужно будет целое море!

— Сначала у вас детки пойдут, — прошептала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Не до салонов будет.

— Ну, это да! — Она рассмеялась, и звук этот резанул меня, как нож. — Мы с ним уже договорились: три сына и дочка! Все — вылитый Алекс!

Она подскочила ко мне, вцепилась в запястье — так сильно, что под ногтями побелело.

— Знаешь, а я тебе завидовала. Раньше ни за что не призналась бы, а теперь… теперь хочу покаяться.

— Мне?! — Я фыркнула с горькой усмешкой.

Да в чём, спрашивается? В том, что мы с матерью жили по милости её молочной сестры?

— Тебе, — кивнула Марго, и в её тёмных глазах вспыхнул тот самый озорной огонёк, который я знала с детства.

Она обожала шалости — и всегда втягивала в них меня. За что мне неизменно доставалось, но я… не обижалась. Потому что Марго никогда не смотрела на меня свысока.

— У тебя с маман такие тёплые отношения… — Она придвинулась, оперлась на стол локтями (ужасная невоспитанность, но наедине она позволяла себе такие вольности). — А моя мать смотрит на меня, как на капитал, который скоро принесёт доход. Но когда у нас с Алексом будут дети, я буду любить их, целовать в щёчки, наряжать, как ангелочков!

Она засмеялась, закрыла глаза, будто уже видела эту идиллию. А я…

Я слушала её, и с каждым словом во рту горчило сильнее.

«Каждому котелку свой очаг», — любила повторять матушка.

И я теперь в полной мере поняла значение этой пословицы.

— Будешь писать мне? Обещай! — Марго обвила мою шею руками сзади, прижалась щекой к моим волосам.

— Обещаю, — выдавила я.

-- Я тоже буду писать тебе каждую неделю. Длинное письмо, как ты любишь. А потом приглашу тебя на нашу свадьбу!

К счастью, отвечать больше не пришлось — явилась служанка.

— Вас требует Ксения Михайловна. Сейчас же.

***

— В такой час? — Марго нахмурилась. — Что случилось?

— Не могу знать, барышня.

Служанка присела в книксене и лишь обмолвилась, что госпоже Ксении не спится. Я часто массировала ей виски, рассказывала истории, выдуманные и прочитанные. Они её развлекали и отвлекали.

А ещё Ксения Михайловна говорила, что после моих визитов она будто молодеет.

Я помалкивала. И никому не говорила, что в этом был смысл — мой дар креп, и я боялась, что настанет время, когда меня обвинят в злокозненной магии.

И вот теперь меня внезапно позвали в покои госпожи.

Я задрожала.

— Может, мама хочет, чтобы ты поехала со мной? — предположила Марго, но в её глазах мелькнуло облегчение.

. Госпожа Ксения могла быть резка, когда не выполняли её приказы. Она почитала свою родовитость достаточным основанием для гордыни.

— Спасибо, но… госпожа будет недовольна, если я приду не одна.

Я шла по коридору, и сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди.

Я шла в её покои, гадая, что же случилось. Госпожа попрощалась со мной, подарила подарок, этого было достаточно для купеческой дочери.

Я не верила предчувствием, но достаточно для сегодняшнего дня плохих вестей.

Если бы свадьба Алекса и Марго расстроилась, госпожа Ксения не стала сообщать это мне скорее собственной дочери.

Ксения Михайловна сидела у зеркала, её пальцы нервно постукивали по ручкам кресла.

Она была одета в домашнее платье. Служанки уже расплели причёску, к счастью, парики мы не носили, разве что на коронациях, потому что парики мешали магии.

— Поклянись на кресте, что всё, что я скажу, останется втайне.

Я принесла клятву, понимая, что случилось нечто из ряда вон, раз княгиня забыла свою светскость и обратилась к Богу

— При дворе неспокойно. Ты знаешь, что Маргарита — моя единственная дочь и надежда. У неё большое будущее, она будет фрейлиной великой княжны, это великая честь. — Её голос звучал неестественно тихо. — И вот мне написали, что две фрейлины великой княжны… состарились за одну ночь. Другая моя подруга написала, что ходят слухи о проклятии.

Я замерла.

— Проклятии? — прошептала я, не веря своим ушам.

Во-первых, Ксения Михайловна считала себя дамой прогрессивной, а современная магия отвергала всякую мысль о существовании проклятий. Во-вторых, сказать, что рядом с императорской фамилией, а великая княжна Екатерина — племянница императрицы, существует проклятие подобно ереси.

— Молчи! У царских родов много секретов. Просто прими это и помалкивай, раз умом не вышла.— Она вскинула руку, будто боялась, что само слово сожжёт нас. — Ты едешь с нами. Твоя задача — уберечь Марго от довременной старости.

— Но… как?

— Не знаю. Но если справишься — шестьсот рублей твои. Достаточно и на приданое, и на те курсы, на которые ты хотела поступить. Для дворянок из бедных семей.

Шестьсот рублей.

Свобода.

Мечта.

Шестьсот рублей — целое состояние. Годовое жалование чиновника из иностранцев!

Я кивнула.

— Никого другого я отправить не могу. Будешь служить горничной при моей дочери, крутиться возле, что и узнаешь. Слуги болтливее хозяев. И у тебя будет цель, чтобы исполнить поручение. Матери твоей ни слова, я сама ей всё скажу, что сочту нужным. Мне будешь писать каждые четыре дня. Исправно. Меня дела в Москву вызывают, потом уже приеду через месяц, к свадьбе начнём готовиться. А теперь иди и смотри: Марго ничего знать не должна! Ни к чему волновать невесту, может, всё это пустое. Народ много что болтает

Выходя из её покоев, я чуть не столкнулась с Алексом.

— Спокойной ночи, — прошептала я, приседая в реверансе и торопливо проходя мимо.

Но он резко схватил меня за руку и втянул в пустую комнату.

— Нам срочно надо объясниться, Лиза! — Его голос дрожал от сдерживаемых эмоций.

А я…

Я не знала, смогу ли выдержать этот разговор.