Проклятый. Путь в ночи.

«Добро пожаловать, дитя, мы ждали вас!»

Голос из темноты был тонким, мягким, обволакивающим. В нём не было угрозы, только тепло, словно материнское объятие. Он манил в яркие дали, где нет печали.

Сопротивляясь желанию погрузиться в этот звук, я повернулся на голос. И тогда пришло осознание: я обернулся - но чем? Я не чувствовал шеи. Будто её и не было, будто я слился с тьмой. Темнота была мной - и в то же время нет. Чужие потоки разума смешивались с моими, вытаскивая из памяти всё - важное и то, что хотелось забыть.

Это чувство было за пределами добра и зла.Встреча с тем, что люди называют демоном… или богом.

Внезапно в памяти вспыхнула резкая боль.Я потянулся ко лбу, но рука замерла. Я забыл, как управлять телом.

Боль нарастала. Фрагменты памяти рассыпались в тёмном омуте. А потом в разум хлынули чужие мысли - словно сотни муравьёв, движущихся с окраин прямо к центру, к тому, что ещё можно было считать мной. Они были безразличны к моим попыткам сопротивляться.

Философские размышления позволяли на время забыть о боли.Я осознавал - голоса шли извне, стремясь лишить меня контроля. И у них почти получалось.

Боль была похожа на мигрень, но разлилась по всему телу - даже душа ныла. Именно то, что делало нас людьми, способность выносить то, от чего другие бежали бы в ужасе, теперь лишь подначивало: будь собой. Держись на краю. Не отпускай паутину сознания и не падать в бездну.

И не задавай лишних вопросов о том, чьи это мысли.

Оно двигалась медленно, нарочно, растягивая каждое мгновение. Усталость копилась, и если бы не это, можно было бы провалиться в сон - хотя и в этом не было уверенности. Лучше бодрствовать. Чтобы отвлечься, попытался оглядеться, но везде была тьма. Может, веки закрыты? Есть ли они вообще?

Когда эти муравьи в кавычках, добрались до самых границ, чувства притупились. Мысли прояснились и бред из несвязанных слов отступил. Словно утих шторм, и открылся горизонт. В глубине сердца шевельнулась надежда.

«Ведь… ведь не бывает так, чтобы…» - шептало сознание, а на смену приходило другие мысли, но и они тонули бесследно.

Может, эти волны - лишь искажённые образы моего подсознания. И они исчезнут вместе со мной, когда придёт конец. Так устроено: рождаются, живут, стареют и тихо уходят, растворяясь. Где тут начало, где конец?

Женский голос, доносящийся отовсюду, то приближаясь, то удаляясь, словно уже исходил из меня самого: «- Во вселенной есть начало, но нет конца. Для тебя это не конец, но и не начало». Это должно было пугать, но необъяснимо влекло. Можно было потерять счёт времени.

После той попытки до меня достучаться, во мне что-то сломалось. Я будто завис в нейтральном состоянии - ни страха, ни тепла, ничего.

Голос продолжал шептать и кричать одновременно: «-Ты растерян, запутан!» Слова шли из глубины разума, эхом растекаясь и затухая. Вдруг загорелись мириады звёзд, оживляя пространство. Я будто находился не в чулане, а на борту звездолёта или в пещере, полной светлячков. Вернее, я сам был этим светом.

Голос проникал сквозь меня, минуя уши:

«-Чем же ты теперь являешься?», это звучало не как вопрос, а как утверждение. «-Ты - моя часть, лишь крошечная. Но кто знает, раскроешь ли ты её когда-нибудь? Сначала стоит проверить себя».

Оно общалось вывертами речи - слова я понимал, но вместе они теряли смысл, становясь просто набором звуков.

Будто упрекая меня, голос вёл свой монолог, но из-за моей отстранённости я терял нить.

«-Вера, которую ты считал незначительным заблуждением, станет твоим дамокловым мечом перед ликом божества».

Пока я размышлял о неизбежном суде, оно говорило дальше, и я улавливал лишь обрывки красивой, но монотонной речи:

«-Веру нельзя заменить...Как чудно... И всё же вы ценили... Интересно... Но вы продолжите отрицать...»

Боль унесла моё спокойствие, и голос, прежде почти отстранённый, стал серьёзнее.

«- Сейчас ты находишься между аморфными…» - она или оно говорила медленно, выделяя каждое слово, но я с трудом удерживал внимание. Мысли плыли, растворялись в его речи.

«- Куда повернёт… Позволь показать…» Слова были лишь набором звуков, но мне хотелось слушать дальше.

Внутри меня клубился сгусток дыма, будто что-то искал, а затем разделился на несколько частей, уходя в разные стороны. Голос снова зазвучал в сознании: «- Неужели тебе не интересно, что тебя ждёт?»

Она замолчала, ожидая ответа, но я не отреагировал.

«- Как помнится, у вас принято наказывать за оплошность. Но разве в этом есть смысл?» - в её тоне не было вопроса, лишь уверенность. Тёплый, почти упрекающий голос заставлял сомневаться - а была ли боль настоящей? «- В целом, люди в этой вечной погоне за справедливостью не уникальны. Однако она ни к чему не ведёт».

В её словах чувствовалось непривычное злорадство. Насмешка была направлена не столько на меня, сколько на всех нас, на наше вечное стремление найти справедливость в мире, живущем по своим, чуждым нам законам.

Будто мирские заботы и боли людей были для неё не более чем иллюзией, фальшивой надеждой, не стоящей внимания. Подобный взгляд должен был раздражать, но сейчас я не чувствовал ничего, кроме поглощённости её речью. В манере общения всё ещё веяло опасной лёгкостью. Может, это был защитный механизм - игнорировать настороженность и позволить себе это мгновение.

Когда она успела начать говорить со мной как с непослушным учеником? Вопрос мелькнул и исчез, вытесненный другим, более важным: ей что-то нужно от меня. Сущность такого уровня не стала бы тратить время просто так. Но что именно?

Я никогда не считал себя интересным собеседником. Взгляды окружающих всегда казались мне… какими? Слово ускользало. Неважно. Важнее было это странное тепло, смешивающееся с тревогой, пока её слова звучали, словно пение птиц.

Главный же вопрос оставался: был ли мой собеседник божеством, или же это проекция моего сознания, не желающего оставаться в одиночестве? В мире, где царит хаос, многое не поддаётся здравому рассуждению.

Мысль о том, что наша встреча не случайна, становилась всё настойчивее. Внутри зрел вопрос: «-Кто вы и что вам надо?». Но я боялся услышать ответ. Возможно, поэтому и тянул так долго.

Я не получил ответа. Существо из тени наблюдало в молчании - более красноречивом, чем слова. Оно проникало в самую суть.

И я вдруг осознал, словно ухватился за спасительную нить. Решив не погружаться в долгие размышления, я сформулировал внутри себя: «Значит, поток мыслей у нас общий?»

Ведь её слова, в отличие от моих, не были произнесены вслух. А произносил ли я что-то? Это осознание поставило меня в тупик. В любом случае, даже молчание было бы согласием.

Эта связь между внутренним и внешним ставила меня в невыгодное положение. Последовавшая тишина уже казалась привычной.

Возможно, для божественной сущности мой разум был открытой книгой. С этого момента нужно было меньше блуждать в мыслях, иначе можно было невольно выдать то, что стоило бы утаить.

Я не мог вспомнить, о чём думал минуту назад. А оно могло запомнить каждую мою мысль. Такой способ общения пугал до дрожи. Контролировать каждую мысль невозможно, а что-то скрыть - немыслимо.

Остаётся лишь сфокусироваться на одной теме, чтобы гарантировать, что другие мысли не просочатся. Черт!

А может ли, оно отделять мысли от речи,оставляя несказанное при себе? Его речь, с её расставленными паузами и выверенным порядком слов, была куда чище моей.

«- Вы и дальше будете сеять хаос из слов? Или продолжим с того, где остановились?»

Это был не вопрос, а утверждение. То ли он сразу уловил суть, то ли поторопился с решением.

«- Моё время ограничено...»

Я не мог больше сдерживаться, размышляя, что делать дальше. И вновь волна боли прокатилась по телу, расползаясь из точки, где оно пребывало.

«- Вот результат твоих решений?»

Пока я боролся с болью, пропустил часть его речи. И тогда передо мной произошло немыслимое.

Из мириадов тусклых звёзд, затерянных в космической пустоте, десятки стали притягиваться ко мне. Их свет сплетал завораживающее полотно, словно ткань из надежд.

Великолепие разорвалось от давления, оставив лишь газ и пыль. По инерции они разлетелись, а затем застыли на месте, нарушая все известные законы, и приобрели очертания больничной палаты.

Пространство казалось безграничным, наполненным мягким, почти невесомым светом.

«- Разве не завораживает - видеть, как по прихоти души звезды возвращаются в своё первичное состояние?» - прозвучал голос, в котором слышалась гордость за содеянное.

Картина передо мной становилась чётче.

«- У души нет глаз, - перебило меня существо. - То, что ты видишь, рождается из чувств и переживаний».

Мысль промелькнула: «Как это?» - но ответа не последовало. Слово было брошено мимоходом.

Я наблюдал, не понимая как описать... В этой остановившейся картине, будто на старой фотографии, угадывался контур юноши на больничной койке. Он был подключён к аппарату, трубка вела к маске на его лице. Комната была заполнена приборами, но из-за размытости рассмотреть их было почти невозможно.

Его лицо было смазанным и нечётким, будто намеренно скрытым - да и маска не позволяла разглядеть ничего. Комната была тесной, на тумбочке у кровати стояли картины: силуэты людей с такими же размытыми лицами.

Сквозь раздвинутые шторы прорывался солнечный свет, и блики на полу складывались в чьи-то очертания, невидимые с моего ракурса. Всё во мне кричало, что этот юноша на кровати - не я. Он был таким же чужим, как и всё в этой комнате.

Память подсовывала другую картину: словно житель деревенских трущоб, я смотрел на жизнь городского паренька. Вокруг — знакомые с детства лачуги, пьяные соседи, вечно злые торговки, дети, рано приученные к бутылке. Люди здесь месяц работали на сенокосе, а потом год пили, забывая об обваливающихся домах на окраинах, о которых даже не говорили между собой.

Потому и не понимал, что должен был увидеть. Слова застревали в горле, а в душе - лишь тревога и смутное чувство потери, которую не мог вспомнить. Была надежда: раз мне это показали, значит, я должен что-то понять? Или эти чувства - не мои, а лишь эхо чужих мыслей?

Пыль и газ снова соединились, словно время обратилось вспять, к моменту до взрыва. А потом наступила гнетущая тишина, которую ни я, ни она не решались разорвать.

Что теперь? Казалось, она обнажила что-то слишком личное, чего чужим видеть не стоило. И теперь ждала ответа.

Мы простояли так долго - достаточно, чтобы я всё обдумал. Но, видимо, мой поток несвязных мыслей и стал для неё ответом.

«- Самая большая шутка вселенной - это восприятие времени», — прозвучало как горькая самоирония. Осознание того, как быстро ускользает то, что любишь. Звёзды меркли одна за другой, погружаясь в бездну, будто их недавнее сияние было лишь проявлением уязвимости.

И наконец я понял: всё, что происходит передо мной, - иллюзия. Как и было сказано. Благодаря какой-то связи я смог связать чувства и слова воедино, чтобы сложить общую картину этой сущности.