Проклятый свет

Мерзкий звук будильника разрывает тишину в пять утра. Ненавижу этот момент. Тянусь к тумбочке, отключаю его и рефлекторно кидаю взгляд на отсутствие входящих сообщений. Конечно, кто будет писать такому неудачнику, как я? Может быть, какие-нибудь дальние родственники-миллиардеры, которые скажут, что я единственный оставшийся наследник их состояния? Смешно.

С кряхтением поднимаюсь с кровати и натыкаюсь взглядом на пустую комнату и грязные занавески, через которые проходит тусклый свет от уличного фонаря. Иногда думаю: может, завести собаку? Будет не так грустно в этой квартире. Хотя нет, не хочу мучить животное.

Переодеваюсь в рабочую форму— застиранную тёмно-синюю робу с логотипом склада. В зеркале вижу своё отражение: всё те же неприметные черты лица, всё та же щетина, с которой я так и не научился справляться. Единственное, что отличает меня от других грузчиков— это особая стать в осанке, наследие тренировок с дедом.

На кухне завариваю кофе из дешёвого порошка. Даже эта простая процедура не приносит радости. Механически глотаю горький напиток, не чувствуя вкуса. В контейнер для еды отправляются пара сваренных заранее яиц, все что осталось в холодильнике, а потом он и полупустая пачка дешёвого литрового сока, были закинуты в потрепанный рюкзак.

Выхожу на улицу. Серые тучи всё так же висят над городом, словно показывая, что жить счастливо здесь не получится. Сажусь в припозднившийся автобус— старый, скрипящий и чудом еще не развалившийся. Люди вокруг спят, уткнувшись в свои телефоны или просто закрыв глаза.

Пытка в виде старого автобуса и злой, недовольной, бабки, которая по непонятным причинам решила отправиться куда-то в такое раннее время и испортить всем окружающим настроение, закончилась и я, наконец-то, выхожу на улицу.

Пройдя между грустными улицами и нависающими над головой сталинскими высотками прихожу на склад, на котором, не смотря на раннее время, мужики без особой радости обсуждают за чашкой растворимого кофе обсуждают последние новости и сплетни.

—Ты опоздал,— начальник, хотя скорее «Капитан Очевидность», как всегда встречает меня с "любовью".

—Извините, Александр Петрович, сегодня что-то задержался автобус,— отвечаю, стараясь не показывать раздражение.

—Чтобы в последний раз такое было, а теперь бегом за жилеткой и на улицу, скоро должна подъехать машина,— окидывая меня хмурым взглядом, как будто это я виноват в задержке автобуса, говорит Саныч, как его называют мужики.

Беру свой оранжевый жилет, и отправляюсь к штабелям палет, ожидая начала работы. Работа монотонная, изматывающая. Поднимаю, таскаю, складываю. Мышцы помнят движения, отточенные годами тренировок, но здесь они не сильно помогают— нужна только грубая сила и выносливость.

К полудню спина ноет, а в голове стучит барабанная дробь. Делаю короткий перерыв на обед вместе со всеми, присаживаюсь на ящик, открываю контейнер и на автопилоте поглощаю яйца и сок, параллельно слушая очередные бредни и сплетни своих "сослуживцев". А после конца обеда закидываю тормозок в рюкзак и отправляюсь дальше разгружать машину.

Рабочий день подходил к концу. Я дотащил последнюю палету до склада, чувствуя, как гудят мышцы. Обычная картина после двенадцатичасовой смены. Мышцы были жилистыми, отточенными годами изнурительных тренировок, но даже они требуют отдыха. Костлявые запястья и тонкие пальцы кажутся слишком хрупкими для тяжёлой работы, однако в моих руках таится сила, способная поднять вес, но, к несчастью, и они не вечные.

Вспоминаю те времена, когда мне было пятнадцать… Тогда дед ещё был жив. Каждое утро начиналось не с будильника, а с его строгого голоса, зовущего на тренировку. Мы тренировались в старом додзё, которое он содержал на свои сбережения. Он учил меня не просто фехтовать— он учил меня жить мечом, чувствовать его продолжение в своей руке.

Дед был суров, но справедлив. Его катана казалась продолжением его тела, а движения— плавными и смертоносными одновременно. Он говорил, что настоящий воин должен быть как вода— мягким, но способным сломать самые твёрдые преграды.

Иногда, закрывая глаза, я всё ещё слышу голос деда: «Помни, внук, путь меча— это путь самосовершенствования. Не важно, где ты находишься и что с тобой происходит— дух воина должен оставаться непоколебимым». Не могу представить себе как бы он расстроился, если бы увидел к какой жизни я себя привел.

Автобус довозит меня до дома за полчаса дремоты. В полупустой квартире привычно пахнет пылью и одиночеством. Включаю свет в прихожей— лампочка моргает и едва не гаснет. Отлично, только ремонта проводки не хватало для полного счастья. Скидываю грязную форму, принимаю душ и уставился в зеркало.

Уставшие глаза, тени под ними, как у загнанной лошади, и щетина, что старит меня на пару лет. В отражении— обычный парень без особых примет. Кто бы мог подумать, что этот неприметный тип владеет искусством фехтования, о котором большинство даже не слышали.

Заваливаюсь на скрипучий диван, включаю телевизор просто для фона и кидаю грустный взгляд на угол комнаты где лежат десятки книг с мангой перечитанные с десяток раз. По телевизору опять крутят эти бесконечные, клишированные, сериалы про счастливых людей, у которых есть семьи, друзья, любовь. А у меня? Только старый меч в кладовке, большая коллекция манги, да пара тысяч на счету, которых едва хватает на аренду и еду.

В холодильнике всегда были полуфабрикаты. В шкафу— одежда, купленная по акции. В кошельке— деньги, которых хватало только на самое необходимое. В сердце— пустота. Друзья? У меня их не было. Семья? Никому я не был интересен после смерти родителей и деда, даже не забрали из детского дома. Девушка? Давно перестала писать после очередного «я слишком занят на работе».

Иногда я ловлю себя на мысли, что ненавижу эту жизнь. Ненавижу просыпаться по будильнику, ненавижу эту монотонность, эту бессмысленность. Каждый день одно и то же: работа, дом, сон. И никаких перемен. Даже поговорить не с кем— все мои попытки завести друзей заканчивались ничем. Кому интересен странный грузчик с разговорами о древних искусствах и манге?

Телефон пикает, показывая, что пришло сообщение от бота-напоминалки о необходимости оплатить коммунальные услуги. Отлично, как раз то, что нужно для поднятия настроения. Достаю из кладовки меч, единственное наследство оставшееся от покойного деда, провожу пальцами по лезвию. Холодная сталь всегда успокаивает. Может, в этом и есть мой смысл— хранить это искусство, даже если никто не понимает? Даже если я один?

Укладываю клинок обратно, выключаю свет и ложусь, откладывая грустные мысли. Завтра новый день, новая смена. И всё те же мысли о том, как же тяжело жить одному. Но я ещё не знаю, что завтра моя жизнь изменится навсегда. Что серый мир сменится палитрой красок, а одиночество превратится в испытание, о котором я буду вспоминать с ностальгией.

Судьба, словно устав от моего равнодушия, решила сыграть со мной злую шутку. Или, может быть, милосердную. Завтра всё изменится. А сегодня я просто закрываю глаза, пытаясь не думать о том, как устал.

***

Удивление— первая эмоция, охватившая меня после пробуждения в Ничто. Казалось, только закрыл глаза в своей серой квартире, мечтая о лучшем завтра, а открыл их уже в месте, наполненном абсолютной, всепоглощающей тьмой, где нет ни сторон, ни звуков, даже тела нет. Только я и мои мысли— тяжёлые, как свинец, давящие на сознание.

Не знаю, сколько времени провёл здесь. Может, секунды, а может, вечность. Время утратило всякий смысл в этом жутком пространстве. Лишь воспоминания, словно острые осколки стекла, ранят душу снова и снова.

Странно, но страха нет. Только леденящая душу ясность. Я вижу свою жизнь со стороны, как раскрытую книгу, где каждая страница— это ошибка, упущенная возможность, несбывшаяся мечта.

«Мог бы стать кем-то большим»,— эта мысль терзает особенно сильно. Мог бы изменить мир, но выбрал путь наименьшего сопротивления. Мог бы любить и быть любимым, но отгородился от людей стеной собственного равнодушия и трусости. Мог бы стать великим фехтовальщиком, продолжить дело деда, но погряз в рутине, в этой проклятой работе, которая высасывает последние капли души. Теперь эти упущенные шансы словно призраки кружат вокруг меня в темноте, насмехаясь над моей глупостью.

В этой пустоте нет ничего, кроме моих воспоминаний— воспоминаний о бесцельно прожитых годах, о потраченных впустую возможностях. Каждое из них— как удар кинжала в сердце, как соль на незаживающих ранах. Слышу шёпот своих ошибок, чувствую тяжесть несбывшихся обещаний, которые давал сам себе и деду, и не выполнил.

Почему я здесь? За что судьба наказала меня этим существованием между мирами? Может, это чистилище— место, где душа расплачивается за свою ничтожность? Или это начало нового пути, о котором я так мечтал, но боялся, потому что был слишком слаб, слишком труслив?

Вспоминаю свою прошлую жизнь— серую, однообразную, бессмысленную до тошноты. Теперь она кажется кошмаром, от которого невозможно проснуться, потому что это не сон, это реальность, которую я сам создал. И самое ужасное— я понимаю, что сам создал этот кошмар своими руками, своей трусостью, своей неспособностью сделать шаг навстречу мечте.

«Может, это шанс?»— внезапно проносится мысль. Шанс переосмыслить всё, исправить ошибки, стать лучше. Но как это сделать в пустоте, где нет ни тела, ни возможности действовать? Как исправить то, что уже произошло? Как вернуть упущенное время?

Мои мысли становятся лихорадочными, паническими. Пытаюсь найти выход, но каждый раз натыкаюсь на невидимую стену собственного эгоизма, слабостей и трусости. Осознаю, что сам был своим худшим врагом, сам разрушил все шансы на нормальную жизнь.

И вдруг что-то происходит. Я чувствую, как тьма вокруг меня начинает меняться, словно живой организм, реагирующий на мои эмоции. Абсолютная тьма сдавливает сознание, душит меня воспоминаниями о моей серой, бессмысленной, никчёмной жизни. Каждый вздох — как удар по самолюбию, каждое воспоминание — как плевок в душу, как подтверждение моей несостоятельности.

«Никому не нужен», «ничего не добился», «прожил зря» — эти мысли терзают меня, словно голодные псы, рвущие плоть. Они правы. Я действительно прожил зря. Моя жизнь не стоила и гроша.

И вдруг, что-то меняется. Тьма начинает рассеиваться, уступая место яркому свету. Свет? В моей-то жизни? Не может быть. Неужели даже после всего этого есть шанс на что-то лучшее? Или это просто последняя издевка судьбы над жалким неудачником?

Открываю глаза и вижу… небо. Чистое, голубое, с редкими облаками. Не то серое небо мегаполиса, а настоящее, живое.

Моё тело кажется чужим— маленьким, хрупким. Пытаюсь пошевелиться и понимаю, что не могу даже пошевелить головой по своему желанию, словно тело живет своей жизнью.

В памяти начинают всплывать, словно раскаленное железо впечатываясь в голову, обрывочные образы: строгий дед с катаной, тренировки на рассвете, запах свежей древесины и стали. Это не мои воспоминания. Они принадлежат этому телу.

Ребенок, в которого я попал оглядывается вокруг. Традиционный японский дом, сад с цветущей сакурой, звуки природы. Всё кажется нереальным, словно сон.

Но нет, это не может быть сон. Я чувствую, как ветер ласкает мои волосы, а под спиной щекотно колется трава. Это новая жизнь. Жизнь, в которой я стал свидетелем судьбы ребёнка— потомка древнего рода, обученного искусству фехтования с пелёнок. Его дед, согласно воспоминаниям, создал собственную технику— дыхание света, способное рассекать тьму и демонов одним движением клинка.

Странное чувство охватывает меня, когда я просматриваю обрывочные воспоминания этого юного тела. Будто дежавю накрывает с головой— эти древние техники дыхания, демоны, скрывающиеся в тени, особый стиль мечей. Всё это так знакомо, так до боли напоминает те самые истории, которыми я зачитывался в манге «Клинок, рассекающий демонов». Неужели моё разгорячённое сознание попало в тело ребёнка из этой манги?

Неожиданно чувствую, как ребёнок напрягся, и в его теле пробуждается сила, которая наполняет уставшие после тренировки мышцы новой энергией. А глаза улавливают мощную фигуру, выходящую из-за дерева.

— Ну что, ты достаточно отдохнул, оболтус мелкий? Пора продемонстрировать нашему господину, чего ты добился за время его отъезда,— говорит этот дедок, от которого веет невероятной силой, видимой даже обычным взглядом. Его голос звучит как раскат грома, а в глазах горит огонь, способный расплавить сталь.

— Дед, я же только прилёг, дай ещё немного отдохнуть, а то я так скоро откинусь,— раздаётся в ответ красивый детский голос, наполненный усталостью и ноткой дерзости, которая, видимо, является его характерной чертой.

— Ты откинешься, как ты выразился, если ещё раз я услышу от тебя твой глупый жаргон! Ты самурай на услужении у благородного дома, а ведёшь себя как простолюдин с рыночной площади! Видимо, мало я порол тебя на уроках по придворному этикету. А теперь быстро встал и пошёл на тренировочную площадку, пока я не потерял всё своё благодушие!— насупилась эта гора мышц, его голос дрожит от едва сдерживаемого гнева.

— Но деда…— пытается возразить ребёнок, однако старик не даёт ему закончить.

— Никаких «но»! Ты думаешь, что я просто так должен тратить свое время на тебя?! Кроме тебя в твоем поколении еще много талантливой ребятни и ты должен доказать господину, что с тобой не просто так нянчатся как с гением и тратят его деньги на утоление твоих хотелок!— его слова звучат как приговор, от которого невозможно укрыться.

И тут, даже осознавая, что это не я лежу перед ним, становится очень страшно. Страшно даже не от осознания той ответственности, которая лежит на плечах ребенка, а от подавляющей ауры этого монстра, которого только из-за шутки судьбы называют человеком.

— Вставай!— рявкает дед, и его голос эхом отражается от стен дома.— Демонстрация твоих сил покажет, достоин ли ты наследия своего рода и внимания господина или ты просто разбазариваешь дар, данный тебе судьбой.

С этими словами я, или, вернее, тело ребёнка, медленно поднимается, чувствуя, как каждая мышца протестует против такого обращения. Но в глубине души, там, где сливаются две сущности— моя и ребёнка— зарождается странное чувство. Чувство вызова и гордости, смешанное с предвкушением чего-то великого.