Пропавшие среди миров

Человек, видевший необычное, не будет счастлив. (Старая китайская пословица).

1.

Всё началось с газеты, обычных "Новостей", вероятно, случайно забытых кем-то на скамейке. Лэйми обычно не читал газет, и взял её из мимолетного любопытства, скорее просто потому, что после долгой прогулки ему захотелось сесть и отдохнуть.

Лениво листая страницы, он вдруг наткнулся на фотографию юноши, которого он, определенно, уже знал, - именно знал, а не просто видел раньше. Замеченный секундой позже заголовок рассеял все сомнения: "Нас ждет нашествие со Склона. Аннит Охэйо, новый главный жрец храма Древних, предупреждает о грядущем Приливе Тьмы. Комментарий ученого".

Сердце Лэйми вдруг бешено забилось. Склон и храм Древних, Малау, находились в Гитограде, почти в трех тысячах миль от Усть-Манне, его родного города, где он жил и сейчас. Но восемнадцать лет назад он был там, со своими - ныне покойными - родителями. Они, будучи известными историками, гостили у жрецов Древних, - и там он познакомился с Аннитом Охэйо анта Хилайа, чрезвычайно живым и активным предводителем местной детворы, а по совместительству единственным сыном главного жреца, Хенната Охэйо. Тогда им было всего по шесть лет, но проведенное в его компании время Лэйми запомнил надолго: никогда прежде у него не было столь близкого и искреннего друга - и никогда после тоже. Он ни на миг не сомневался, что Охэйо думает так же. Вполне естественно, что ему захотелось встретиться с ним.

В другое время эта идея осталась бы лишь мимолетной мечтой. Но сейчас был уже Склон Лета: отпуск Лэйми начался всего пару дней назад и он до сих пор не решил, как его провести. Впереди у него было больше месяца абсолютно свободного времени. Что ещё более важно, он обладал суммой, вполне достаточной для путешествия: молодому специалисту по вычислительным машинам платили очень хорошо. Чтобы попасть в Гитоград, не нужно было никаких формальностей: хватало простого билета на поезд.

Идея казалась Лэйми сразу глупой и привлекательной: он хорошо понимал, что это не более чем попытка вернуться в детство, в те два самых счастливых месяца его жизни, что он провел в незнакомом мире вместе с другом. Охэйо почти наверняка стал совсем другим человеком, принадлежащим к тому же к далекому от Лэйми кругу. Верховный жрец считался одновременно и владельцем всех храмов Древних, и, что более важно, земли, на которой они стояли. Состояние семьи Хилайа делало её одной из богатейших в Гитограде - не говоря уж о родстве с Императорским Домом. Так что общего у них наверняка осталось мало. И всё же... всё же...

Гитоград, лежавший на крайнем западе Арка, тоже, разумеется, входил в Народный Союз, но о нем отзывались с пренебрежением и репутация у него была самая скверная: гиты слыли хитрыми и распущенными мерзавцами. Считалось, что юноши и девушки в Гитограде мало чем различались - как по внешности, так и по более интимным привычкам. Лэйми знал, что это вовсе не глупые выдумки: он был там и многое видел своими глазами, хотя и не понимал тогда. Но он запомнил и главное: тот дух свободы, от которого в Союзе с каждым годом оставалось всё меньше. Усть-Манне был слишком близко к Становым Горам и рука Ультра, лежащая на нем, с каждым годом становилась тяжелее. Это было не так уж заметно со стороны и не так уж плохо, в общем: превыше всего Ультра ценили порядок и благопристойность, и ни один объективный человек не стал бы противостоять этим почтенным добродетелям.

Но Лэйми трудно было назвать объективным: несмотря на почти полные двадцать пять лет он не утратил тягу к приключениям. Усть-Манне мало что мог предложить ему на этот счет, кроме ночных улиц, залитых мертвенно-синим светом излюбленных Ультра ртутных фонарей, - улиц, по которым он мог бродить часами, ни встретив ни одной живой души, потому что ночью все порядочные люди должны спать. Обычно он посвящал этому удовольствию каждую погожую летнюю ночь с субботы на воскресенье - а потом мирно спал до самого заката. Ему было сразу и приятно, и страшновато считать себя единственным обитателем ночного города; но этого было, увы, слишком мало...

Опомнившись, он торопливо пробежал заметку. Он видел Склон и вполне понимал, о чем идет речь: последний Прилив случился почти двести лет назад, но память он оставил крепкую. Лэйми очень хотелось посмотреть на него - несмотря на всю опасность этого явления. "Комментарий ученого" правда развенчивал его надежды: какой-то доктор наук писал, что заявление молодого человека - не более чем попытка привлечь внимание к своему исчезающему культу и к себе лично. Это разозлило Лэйми - в самом деле, кто любит, когда его друзей оскорбляют? Наверное, именно это и стало последней каплей: ему захотелось сказать Охэйо, что он верит ему.

И это, в конечном счете, спасло ему жизнь.

2.

Решившись, Лэйми аккуратно свернул газету и неспешно пошел домой. Это был рослый и стройный молодой человек, хорошо сложенный и крепкий, с густыми рыжеватыми волосами, падавшими на шею. Его широковатое хмурое лицо казалось вырезанным из светло-золотистого камня - в те довольно редкие мгновения, когда на нем не отражалось никаких эмоций. Одет он был весьма непритязательно - в серые рабочие штаны и белую футболку. Такой же непритязательной была и его обувь - простые сандалии на босу ногу. Наряд не вполне благонамеренный по стандартам Ультра, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза.

По пути он лениво осматривался. Время ещё не доходило до полудня, погода просто чудесная - солнце едва просвечивало через тонкие, высокие облака, воздух прохладный, влажный и свежий. Народу на улицах немного: разгар рабочего дня.

Усть-Манне нельзя было назвать ни красивым, ни величественным, но Лэйми любил его: всё же, это был его родной город. Район, по которому он шел, уже считался старым: двадцать лет назад его застроили длинными шестиэтажными зданиями-коробками из серого кирпича, с плоскими крышами и прямоугольными окнами. Однообразие архитектуры смягчалось огромным количеством зелени - деревьев и травы на газонах. Сейчас Лэйми брел по одному из главных проспектов, с множеством магазинов. Решетки, защищающие снаружи их витрины и обитые синим железом боковые двери с множеством сложных замков хранили память о временах, когда власть закона здесь была ещё не такой твердой. Вообще-то Ультра, бывшие кочевники, весьма терпимо относились к преступлениям против собственности - пока они не были связаны с насилием. Насильникам и убийцам же не стоило ждать от них снисхождения - ещё никто не называл законы Союза милосердными к душегубам.

Несмотря на близость Становых Гор, самих Ультра здесь было очень мало - хотя эти бледные, черноволосые, зеленоглазые люди в своей традиционной черной одежде выделялись в любой толпе. Всего девяносто лет назад они покорили Манне и другие западные земли, но Лэйми относился к ним с симпатией по одной, очень весомой причине: Охэйо - как и весь клан Хилайа - принадлежал к Ультра. Им не было равных по стойкости и живости ума. Именно поэтому они и господствовали в Союзе.

Сам Лэйми был вполне чистокровным манне, но это ничуть его не задевало: манне считались "расово близкими" к Ультра и были самым многочисленным народом Союза, пользуясь особой благосклонностью "имперской нации" - в отличии от гитов, которые постоянно подвергались осмеянию и более серьёзным гонениям.

Почти непроизвольно глаза Лэйми выхватывали из толпы фигурки девушек - хотя Усть-Манне и считался вполне обычным городом, девушки здесь были очень хороши. Глядя на их то веселые, то задумчивые лица парень чувствовал легкую грусть - несмотря на свой возраст, он до сих пор не был женат, у него не было даже постоянной подруги. Ему вообще не везло с женщинами, хотя и не из-за его внешности, - он всегда залезал на слишком высокого коня, предпочитая всем другим настоящих красавиц. При том он постоянно забывал, что милосердием Господним мальчиков на свете столько же, сколько и девочек. Проще говоря, почти у каждой девушки, которую он считал достойной своего внимания, почему-то уже был свой парень, и ему такие знаки внимания не нравились. В первый раз Лэйми пострадал от своей разборчивости ещё в школе, в возрасте семнадцати лет - после танца с очаровательной девушкой к нему подошел неказистой внешности парнишка, и, нехорошо ухмыляясь, предложил "поговорить". Лэйми был гораздо выше своего скорее жилистого, чем мускулистого противника и бездумно согласился.

Увы, эта встреча окончилась вовсе не так, как он ждал: вместо традиционного вопроса: "а кто ты такой?" и хватания за грудки последовал молниеносный удар ногой в промежность. Пока Лэйми увлеченно выблевывал остатки праздничного ужина (это было прямо на выпускном вечере) удачливый соперник вывернул ему карманы в поисках денег, после чего удалился, весьма довольный собой. Лэйми оправдывался тем, что его подло застали врасплох, но в следующий раз он совершил действительно большую глупость, уделив внимание женатой женщине. Её муж, шофер, без долгих церемоний снес с петель дверь в квартиру Лэйми (тогда тот уже жил один), и, поймав его за волосы, расколотил его головой зеркало в ванной, где тот наивно пытался укрыться, а потом окунул ей же в унитаз, пообещав напоследок вставить ему его же собственные яйца вместо глаз, каковые он пообещал засунуть Лэйми в ноздри. Оскорбленный таким вторжением в свою личную жизнь, он, выйдя из больницы, обратился в милицию, но и там его ждало разочарование: пожилой Ультра с погонами майора меланхолично выслушал его историю, а потом, глядя на него оловянными глазами, сказал: "Если бы ты прикоснулся к МОЕЙ жене, щенок, я бы просто спустил тебя в очко твоей сраной уборной. Понятно? Пшел!"

Лэйми пришлось разориться на стальную дверь. С тех пор он стал более осторожен, но удача по-прежнему не сопутствовала ему: все девушки, на которых он ложил глаз, оказывались, мягко говоря, заняты. Он считал, что ревность - ужасное чувство, но это ничуть не помогало ему: после единственного неосмотрительного звонка один особенно упорный ревнивец преследовал его целую неделю, осыпая угрозами и требуя уехать из города. Беда была в том, что он, домашний мальчик, мало что знал о взрослой жизни, весьма наивно полагая, что женщин привлекает лишь красивая внешность, с какой у него всё было в порядке. Увы: гораздо больше их привлекало положение в обществе и толстый кошелек, или же иные, не столь явные таланты: сначала Лэйми не понимал, почему отдельные, весьма неприглядные на вид особи его пола пользуются таким успехом у дам, пока одна из них снисходительно не объяснила ему.

Однако и с этим у него было плохо: вполне довольно пылкости и сил, но слишком мало практики. Нельзя было сказать правда, что он вовсе уж не знал женщин; но ни одна из них не привлекала его больше нескольких дней. Это были дамы того сорта, на каких удачливые мужчины даже не смотрят, отделываясь фразами вроде "простите, мадам, мы не представлены". Они ничего не могли дать ему - ни в плане общения, ни даже в плане столь желанного опыта: в постели они лежали бревнышком, милостиво позволяя ему трудиться за двоих. Лэйми знал, что бывает иначе, но не представлял, где приобрести столь вожделенный опыт, а отсутствие оного привлекавшие его дамы определяли неведомо чем, но всегда безошибочно. Мальчишка без положения в обществе, без денег, не стоил их внимания. Он понимал конечно, что ему давно пора перестать искать принцесс и жениться на первой же девушке, которая сочтет его привлекательным, но ничего не мог с собой поделать: ему хотелось от жизни слишком многого. Но вот чего Лэйми не понимал - и понимать не хотел - эти несколько случайных неудач испортили его характер. Он сам бессознательно стал избегать женщин, в особенности тех, которые проявляли какой-то интерес к нему. В последний год у него никого не было. Он стал замкнутым и молчаливым, не желая замечать, что ситуация изменилась: из нищего студента он стал весьма уважаемым работником очень серьёзного института. Денег он получал гораздо больше, чем тратил, и "лишние" купюры заняли в его столе уже пол-ящика - хотя и весьма тонким слоем. Короче, Лэйми стал думать, что счастье не создано для него и сумасбродные затеи, вроде поездки в Гитоград, были вполне естественной реакцией на это.

3.

Он вдруг заметил, что идет уже по двору; зелени здесь было ещё больше, чем на улице. Простая стальная решетка, окрашенная в бледно-голубой цвет, отделяла изрядную его часть - двор другого весьма серьёзного института. Ограда доходила до окон второго этажа, хотя и ничего не скрывала. Двор за ней был заросшим и запущенным - вполне обычное явление в городе.

Через пару минут Лэйми был уже в своей квартире - двухкомнатной, просторной и высокой. Считая это совершенно естественным, он плохо понимал, как ему повезло: мало кто из молодых людей в Союзе мог похвастать собственным жильём. Один этот факт мог сделать его завидным женихом, но он стеснялся, что живет один, и старался не говорить об этом, опасаясь - нельзя сказать, что уж совсем безосновательно - что кто-то сочтет этот кусок слишком лакомым для него.

Конечно, сейчас Усть-Манне был очень тихим городом: если здесь сталкивались два грузовика, об этом говорили целую неделю. Но эта тишина была обманчивой. Здесь существовало самое настоящее рабство, конечно, весьма своеобразное. Начиналось всё с безобидного предложения знакомого или даже сослуживца взять в долг крупную сумму денег. Потом, когда они уже были потрачены, их требовали срочно вернуть - конечно, в связи с чрезвычайными семейными обстоятельствами. Сделать это жертва, естественно, не могла. Ей приходилось выплачивать долг по частям - вместе с быстро набегающими процентами, отдавая в несколько раз больше неосмотрительно взятой суммы. Гораздо чаще, впрочем, долг "прощали" - в обмен на различные мелкие, но обременительные услуги, вроде ходьбы по магазинам и конторам с различными поручениями. Если невольный раб начинал возмущаться, всегда находилась пара хмырей, готовых прижать его в темном подъезде с обещаниями "устроить инвалидность". Самое смешное было в том, что от тех, кто возмущался всерьёз, отставали: шум рабовладельцам был не нужен. Лэйми сам попал по глупости в эту ловушку. К счастью, у него хватило ума понять, во что он влип, и смелости, чтобы послать и своего "хозяина", и нанятых им "разговорщиков". Но для человека слабовольного это был конец: обремененный непосильным иллюзорным долгом, он до конца дней исполнял чужие поручения.

4.

С облегчением вздохнув, Лэйми сбросил всю одежду - дома он давно привык ходить нагим - и вытащил одну из самых больших своих драгоценностей: огромную карту мира. Он любил часами просиживать над ней, стараясь представить места, в которых мог бы побывать. Пока его опыт ограничивался одним Гитоградом.

Сейчас он, подобно Господу Богу, рассматривал сразу всю свою Ойкумену. Самый большой её материк, Арк, занимал, естественно, Союз Народных Республик, созданный Ультра, то есть Ультралевым Народным Движением. Все знали, чьё это было движение: народа ойрат, населявшего две восточных трети Арка, отделенных Становыми Горами, - страну бесконечных болот, поросших тайгой сопок, тундры и великих рек. Там же находились правда величайшие в мире запасы угля, нефти и других весьма полезных ископаемых. Именно они позволили диким когда-то ойрат обрести могущество. Теперь это была страна гигантских электростанций, заводов и новых городов. Ойрат были полны решимости сделать свою страну самой могучей в мире и уже сильно продвинулись по этому пути. Очень многие молодые люди уезжали туда, привлеченные как деньгами, так и возможностью стать чем-то большим, чем на родине.

К западу от гор лежали страны более старые и давно обжитые. Ультра покорили и объединили их в ходе целого ряда различных по силе и жестокости войн. Гитоград лежал на закатной окраине их мира - самый большой и древний из городов их империи, и самый неблагонадежный, так как являлся одним из самых последних их приобретений. Он был присоединен к Союзу всего сорок лет назад, в ходе Второй Континентальной Войны, то есть, войны Ультра со Священной Империей гитов. В начале её гиты дошли почти до Становых Гор, потом Ультра разбили и подчинили их, дойдя до "последнего моря" и исполнив наконец наказ своих предков. Лэйми подозревал впрочем, что причиной этого была вовсе не военная доблесть ойрат, народа жизнелюбивого и не склонного к фанатизму, а тогдашний режим гитов, при котором сомнительные опыты на людях и решение национальных проблем при помощи цианида вовсе не считались чем-то особенным. Целый ряд покоренных гитами стран встретил Ультра как освободителей, забыв и о средневековых набегах диких орд ойрат, и о том, что сами ойрат были когда-то покорены манне и приведены к цивилизации - весьма опрометчивый шаг. Когда Народная Революция (тоже результат бесконечной и кровавой войны с гитами - Первой Континентальной) лишила манне сил, ойрат живо восприняли новую идеологию - как воспринимали многое другое - и извлекли из неё все возможные выгоды. Полуфеодальный режим Союза поразительным образом уживался с идеями всеобщего равенства. При том, он оказался очень и очень устойчивым, может быть благодаря одной из самых эффективных из известных в истории систем правления, а именно просвещенному абсолютизму. Именно императорский дом Хилайа возглавил Народную Революцию - как единственное спасение от революции буржуазной. Ультра всерьёз уверяли, что нынешнее поколение граждан Союза будет жить при коммунизме. При том то, что во главе их государства стояла Её Императорское Величество, вдовствующая императрица Иннира XI, никого не удивляло. Мало кто сомневался, что правление сей монументальной дамы было благословением Божиим для всех народов Союза. Даже те, кто выступал за более демократический строй, сразу же оговаривались, что не имеют ничего против сей августейшей особы: за оскорбление величества в Народном Союзе, по старой традиции, секли розгами.

Впрочем, Ультра хватало других, куда более серьёзных врагов. К востоку от Арка лежала гористая и холодная Джана - не столь крупная и густонаселенная, зато гораздо лучше развитая технически. Между её жителями, джан, и ойрат уже много лет шло соревнование, чей социализм круче. По мнению Лэйми, это не предвещало ничего хорошего. Джан слыли народом достаточно суровым и не склонным бросать слова попусту. Включив телевизор, он мог в любом выпуске новостей лицезреть треугольные, уставленные сотнями самолетов авианосцы, громадные, как городской квартал, подводные лодки, восьмимоторные бомбовозы и прочие достижения джанской мысли. По сравнению с ними даже целые стада излюбленных Ультра танков смотрелись почему-то весьма бледно. Именно джан изобрели Народную Революцию и не уставали обвинять Ультра в краже и извращении своих любимых идей. Те, в свою очередь, уличали джан в сохранении "буржуазных пережитков" в экономике - но именно благодаря им напористые и предприимчивые джан пользовались такой популярностью в мире. Во всяком случае, в производстве всякой завлекательной дребедени - от фильмов до конфет - равных им не было.

К западу от Арка лежал небольшой, но весьма благополучный континент Левант, где сохранились прежние, буржуазные порядки. В военном или экономическом отношении он не мог конкурировать с двумя гигантами, но с тайным злорадством наблюдал за их схваткой. Формально нейтральный, Левант извлекал все возможные выгоды из торговли и с теми, и с другими, и жизнь там выглядела весьма привлекательно. Лэйми правда никак не мог понять, чем же она отличается от того самого "развитого социализма", скорое наступление которого ему так давно обещали.

А на юге, за экватором, лежала Ламайа - жаркая, перенаселенная арена вечной борьбы трех северных континентов и основной источник их головной боли. Сейчас большую её часть контролировал Союз, но это было явно не то приобретение, которым стоит гордиться. Официально конечно ничего такого не сообщалось, но многие работали там и по просторам великой страны ползли слухи. Суммируя их, Лэйми заключил, что Союз - формально, сильнейшая держава мира - ухватил больше, чем мог удержать, и платить ему придется очень дорого. Впрочем, ещё не сейчас: через несколько лет или больше, что для Лэйми было равносильно вечности.

Это было непристойно, но он ждал грядущих потрясений с нетерпением и радостью - вовсе не потому, однако, что ненавидел существующий строй. Он не сомневался, на чьей стороне выступать; и не сомневался, что покроет себя славой. Ему хотелось вырваться из мира, в котором ничего не случается. Но он нашел слишком успешный выход.

5.

Проснувшись на следующий день, Лэйми, как всегда, встал под ледяной душ, чтобы прогнать из тела остатки сонливости, а ещё через пару минут нагим стоял на балконе. Утренний сумрак ещё не вполне рассеялся - всего четыре часа, хотя летом на этой широте ночь не наступала. Влажный воздух был холодным, но ему это нравилось. Недавно шел дождь и асфальт только начал подсыхать. Ошеломляюще пахло свежестью, в небе висели необычайно рельефные, синие облака. Улица была совершенно пустынной. Царила удивительная тишина, только слабо шелестели листья.

Казалось, что отступавшая на юг темнота ещё таится в кронах и Лэйми невольно часто втягивал воздух. Мир вокруг казался ему родившимся заново - самое удачное время, чтобы начать путешествие. Уже на восходе он должен будет идти на вокзал - поезд в Гитоград задерживался здесь ненадолго - и предвкушение поездки было удивительным.

Реализация его плана не заняла много времени - он лишь купил билет и собрал вещи. Билет правда обошелся дороже его месячной зарплаты - Лэйми заказал себе отдельное купе. Чистое расточительство... но он достаточно путешествовал третьим классом в детстве и понимал, что неделя в плацкартном вагоне - не то удовольствие, о котором стоит мечтать, пусть даже оно обойдется ему в четыре раза дешевле. Его финансы вполне позволяли это - неделя туда, неделя обратно и ещё пара в Гитограде. Совсем неплохо для отпуска. Лэйми стал даже поражаться своей глупости - тому, что идея навестить друга не пришла к нему раньше.

С другой стороны, она всё равно не казалась ему слишком умной. С какой стати Охэйо должен помнить шестилетнего мальчика, с которым провел пару месяцев три четверти своей жизни назад? Но их дружба представлялась Лэйми вечной - они сошлись и подружились сразу, и ни разу не поссорились всерьёз. К тому же, был ли у него выбор? Да, разумеется, - но целый месяц сидеть в четырех стенах, созерцая собственный пупок, - не слишком-то приятное занятие.