Пропуск в Рай

— Хорошее тут, в «Ускачке», пиво, — сказал рыжебородый гном, осушив одним махом половину кружки и, в подтверждение этой нехитрой мысли, довольно рыгнул.

— Да, — процедил высокородный эльф, отодвинув в сторонку фужер с золотистого цвета напитком. — Вино вот похуже.

— Да вино и в целом похуже, чего уж там, — добродушно поддержал своего соседа по столику гном, и одним привычным движением смахнул пивную пену с бороды и усов.

— Чем же это вам, досточтимый гном, «в целом вино» хуже чем «в целом пиво»? — удивлённо уставился на него эльф.

— В целом ценой, досточтимый эльф. А на вкус-то как повезёт. Совершенно разное на вкус и пиво и вино попадается.

— Так вы, поди, хорошего, вкусного вина просто не пробовали никогда? — улыбнулся эльф.

— Может оно и так, — пожал плечами гном. — К королям да владыкам в чертоги я не вхож. А коли за свои деньги брать… Ну купил я как-то дорогущего вина. Попробовал. А там что-то сладенькое со странным таким ароматиком. И сижу это я, просадив весь свой трёхдневный лимит на пьянство, трезвый как дурак. Зато со страсть каким блаародным ароматом во рту. Да вполне приличным пивом я бы за эти деньги в хлам упился! Два раза! Вот и говорю я, что пиво в целом куда лучше вина. Это у вас, благородных эльфов, денег полные сундуки. А нам, трудовым гномам, каждую монетку приходится беречь.

— Чем же ты зарабатываешь на жизнь, досточтимый гном?

— Я коммивояжер. И если я это распрекрасное слово без единой запиночки выговариваю, значит мало ещё выпил пива.

— Бродячий торговец, — покивал эльф. Ещё раз отхлебнул вина из фужера и снова недовольно скривился.

— А вы закажите вот таковского, как у меня, тёмного пива, досточтимый. Оно только сперва резковато на вкус, но после второй кружки пойдёт, как по маслу.

— Ну, отчего бы не попробовать и такое… для разнообразия. Эй, любезный! Принесите мне кружку такого же. Да. Мне. Кружку такого. Во-от. Благодарю.

Получив кружку тёмного ускачского пива, эльф вдохнул, решительно сделал из неё большой глоток. Выдохнул. Рыгнул. Удивлённо уставился в кружку:

— Да-а... Знатная бурдень.

— Вот об этом я и толкую! — разулыбался гном, как раз в этот момент допивший свою кружку. — Эй, любезный! И мне ещё одну!

— И что же вы, уважаемый гном…

— Глимли… Но для друзей просто Глим.

— Так каким же товаром, уважаемый Глимли, вы торгуете в разнос?

— Самым дорогим, какой только есть на свете! Причем, по весьма сходной цене!

— Видимо, дорогим, с точки зрения гномов… Деньгами?

— О, нет. Тем, что гораздо, гораздо дороже денег. Не по трудности изготовления, но по полезности и нужности для любого разумного создания.

— Гвозди? Клещи?

— Вот, что я продаю: — Глим выложил на стол бумагу, исписанную крупными печатными рунами всеобщего языка. — Это индульгенция, то есть пропуск в Райские кущи! Документ, необходимый любому, кто хотя бы предполагает, что однажды умрёт. Ведь все мы смертны, увы. Даже бессмертные эльфы. А после смерти каждого ждут либо Адские муки, либо Райские кущи. И если нет у тебя такой вот простецкой бумажечки, подписанной лично Непогрешимым Первосвященником пресветлого Эру, то попасть в Рай будет трудно. Ведь берут туда только тех, кто за свою жизнь ни разу не осквернился грехом. Или тех, кто очистился от грехов, приобретя, — он постучал пальцем по индульгенции, — пропуск!

— Мда… У нас, у эльфов, совершенно другие представления о посмертьи.

— Я об этом тебе, дорогой мой друг, и толкую! Вот жил ты, не тужил, а потом вдруг раз — и помер. И узнаешь после смерти, что Рай-то есть, да тебе туда хода нет… А вот если позаботиться заранее и приобрести такую бумагу… Понимаешь, к чему я клоню? — Глим со стуком поставил опустевшую пивную кружку на стол. — Ох. Хорошо пошла! Эй там! Несите ещё одну!

Эльф пробежал глазами по тексту индульгенции и удивлённо покачал головой.

— Неужели не прельщает тебя такая бумага? — огорчился гном. — Стоит-то она всего сто монет. Для такого благородного эльфа, как ты — просто тьфу, а не цена. Вот и взял бы ты для себя индульгенцию. На всякий случай. А то вдруг о том, как оно там будет, всё-таки, лучше знает наш Непогрешимый Первосвященник, а не эти… кто там у вас… шаманы?

Эльф только снисходительно улыбнулся и покачал головой.

— Ну и ладно. Не обижайся, брат. Вижу, что хороший ты человек, хоть и эльф. А хочешь, расскажу тебе, как я однажды продавал индульгенции гоблинам и даже, прости меня Эру, оркам.

Эльф от удивления широко раскрыл глаза, и Глим, восприняв это как знак одобрения, подкрепившись из вновь наполненной кружки, словно в бурный поток окунулся в рассказ:

— Дело было летом у одного из южных притоков Великой Реки. Шли мы трое — я, Трипли и Тропли по своим торговым делам к одному отдалённому, но, по слухам, весьма богатому поселению. Жарища была такая, что даже лягушки потели, вот и скинули мы с себя всё — и шлемы, и кольчуги, и даже подкольчужные халаты. Сложили их сверху в походную тележку Тропли — скобяных дел мастера, моего младшего братца. Втроём мы эту тележку и катили прямиком к переправе. Под гору тележка хороший разгон взяла. Не сразу и остановишь. Вдруг вылезают из-под моста пятеро — один другого страшнее. Гоблины да орки. Все при щитах, при доспехах. А мы — в одних исподних рубашках! И из оружия только парадные топорики на поясе. Как тут спастись?

— И вот, — заново переживающий ситуацию гном нервно отхлебнул пива, — молюсь я, чтобы только от страха не заорать, а сам думаю — в чем же спасение наше, о, Эру, создатель?! Сворачивать с дороги и прятаться — поздно. Они нас увидели. С тележкой от них не сбежишь. Да и как её бросить? В ней весь товар, шлема, кольчуги. Ну, думаю, — сейчас нас ограбят, а потом и вовсе сожрут. Или, хуже того, обложат каким-нибудь специальным налогом! Однако же Эру подарил мне светлую мысль! И я, набравшись смелости ради божьего дела, набросился на этих супостатов не с топором и воплем «Барук хазад!» — как было принято в дикие времена у наших героических предков, а с распростёртыми объятьями, с широкой, обезоруживающей улыбкой и с самым выгодным на свете коммерческим предложением, как это принято сейчас среди нашего брата коммивояжера!

— Всего они ожидали — только не этого! Ну, а если сразу нас не убили, то первый контакт состоялся! Слово за слово, и вот уже они видят во мне не подушку для втыкания клинков, а продавца совершенно уникального по своей природе товара… Ох, как я заливал! — гном ещё отхлебнул из кружки и мечтательно заулыбался. — Словно и правда хотел их души для Райского сада спасти: «В Раю-то все яблочки сладкие, все девки красивые, в Раю любому найдётся та, которая надобна, на вкус, цвет и размер! Вино да пиво весь день в Раю можно пить, а с утра голова не болит. Морды можно бить весь день, а к утру и кулаки не болят, и все зубы на месте… Только в Рай-то вам, доблестным воинам, как попасть? Не берут в рай тех, кто мучил да убивал, не берут тех, кто начальства ослушался, не берут тех, кто соврал хоть раз. Даже помыслов дурных порой бывает достаточно, чтобы в Рай из-за них не попасть.

Глим захихикал:

— Тут-то они зачесали в затылках. «Что за Рай такой? Может он и вовсе не для нашего тёмного рода устроен, раз туда таких не пускают?» Ну а я их стал убеждать, да так искренне, что сам в это поверил: «Для всех своих созданий, вольных и невольных, прямых и косвенных, Рай был пресветлым Эру устроен! Каждому найдётся там место, стоит лишь пожелать, уверовать и заплатить во искупление грехов, как уже совершенных так и будущих! Главное, к моменту покупки индульгенции искренне уверовать и раскаяться во грехах. Тогда всё сработает, и будет вам пропуск в Рай после смерти, несмотря на все ваши прежние и даже грядущие грехи!»

— Интересный у вас способ добывания денег, — понимающе закивал эльф. — Но есть в нём изъян. Продать такую бумагу своей жертве…

— Клиенту, — с лучезарной улыбкой поправил его гном.

— Ну да… Продать её клиенту можно только один раз. Но что будет, когда э… клиенты кончатся?

— Чего это вдруг они кончаться? — удивлённо хмыкнул Глим. — Пока один лох помрёт, три других народятся.

— Да. Верно! Вечно я забываю про то, сколь высока среди смертных не только смертность, но и рождаемость… Так чем же у вас там дело кончилось?

— Уж так оно закрутилось, так завертелось… — хитрые глазки Глима повлажнели от нахлынувшей ностальгии. — О!.. Это могло бы стать сделкой века! Они вовлеклись в разговор. Сперва едкие, скептические вопросы, потом уточняющие, потом с проблеском надежды и даже с вожделением. Ведь Рай — это лучший, идеальный товар. Каждый ждёт от него не конкретной пользы, а воплощения мечты... Пять мечтающих воинов Тьмы, сомневающихся, скупых до своих, кровавым трудом полученных денег… Но в душе каждый из них, кажется, уже грезил о Рае… А деньги у них были. Они же там собирали налог со всех проезжающих по мосту. И вот, усыпив их сомнения и распалив ожидания, я нанёс смертельный удар! Три индульгенции по цене двух! Пять по цене трёх! Как засверкали их жадные глаза! Они уже стали считать деньги, проверяя, наберут ли в собранной за день дани триста монет на пять индульгенций! А один даже стал учить наизусть молитву уверования и покаяния, чтобы торжественно произнести её в момент, когда его имя будет вписано в индульгенцию!

— Что за молитву? — уточнил эльф.

— Верую в господа нашего Эру Создателя, всех его пророков и праведников, поборников, адептов и аколитов! Раскаиваюсь во всех грехах своих, прошлых, нынешних и грядущих и вверяю себя милости Эру! — с выражением продекламировал Глим.

— И они готовы были произносить это публично и во всё это верить? — рассмеялся эльф. — Кем же они тогда считают своего Тёмного Властелина? Разве не богом?

— Последним пророком Создателя, — без тени сомнения ответил Глим, а потом снисходительно улыбнулся: — разных адептов и аколиов они, наверняка, в тёмном войске встречали немало, а себя сочли «поборниками» из этой молитвы — ведь поборы с проезжающих были их главной работой… Долго обсуждали, верить ли им в праведников, но потом решили, что коли все другие в жизни встречаются, то и праведники, хоть где-то да есть, а значит, и тёмным в них дозволяется верить… Пока шел весь это наш разговор, я, Трипли и Тропли со своей тележкой уже давно прошли через мост, и пора нам было двигаться дальше, о чём братцы всячески мне намекали, но я так увлёкся тем, что смогу сейчас продать аж пять своих индульгенций, что до завершения сделки и слышать о продолжении пути не хотел. Я уже откинул на тележке специальную полочку для письма, открыл чернильницу и занёс перо, чтобы внести имя первого прощаемого в индульгенцию, но тут всё сорвалось! Из леса вывалился ещё один, самый огромный и злой стражник, по всему видать, бывший у них за главного. Ох, как он заорал на них, когда понял, что они собираются делать! Топал ногами, хватался за меч, грозя им земными и посмертными карами за растрату казённых, уже собранных с проезжающих, денег. Я предложил ему суперскидку для военачальника — пятьдесят процентов! Но этот упрямый осёл, похожий скорей не на орка, а на какого-то огра, заорал на меня ещё сильней, чем на своих подчинённых, и, хвала Эру, прогнал нас прочь. Бежали мы во всю прыть, не бросая, однако, тележки, пока этот мост и его стражи не пропали из виду. Братцы мои были донельзя рады, что вышли из этой переделки живыми, и даже не потеряли ни единой монеты, а я… Я ведь для того и затеял всё это, чтобы отвлечь тёмных и проскочить через мост, не пропав. А теперь шел, и грустил. Эх, если бы не огр-скупердяй! Это могла быть сделка века!.. Эй там, за стойкой! Заснули вы что ли? Кружка у меня уже час пустая стоит. Ещё пива!

— Да, занятная история, — улыбнулся эльф. — А сам-то ты веришь Глим, что эта бумажка может стать пропуском в Рай?

— Эта? — Глим ткнул пальцем в разложенную на столе индульгенцию. — Вряд ли. Мы их штампуем в одном подвале, как печатные пряники. Тут даже подпись не Первосвященника, а его второго заместителя. — Глим жадно присосался к новой кружке. Разом опустошив её до половины, гном аккуратно отодвинул кружку в сторону, стряхнул слегка подмоченную индульгенцию и убрал её в сумку. Рукавом начисто протёр столешницу, а затем с осторожностью извлёк из сумки и развернул пергаментный свиток с золотой каймой. — А вот эта… Это личная милость Непогрешимого Первосвященника, написанная и подписанная им от руки. Это настоящий пропуск в Рай, уж поверь мне, друг. Такое я предлагаю только друзьям. Только тем, кто понимает… Подумай. Всего триста монет и…

— Благодарю тебя, Глим, — эльф похлопал гнома по плечу и поднялся на ноги.

— Если у тебя вдруг нет с собой таких денег, то вон там, в углу, пьют мои кореша, клерки гномьего банка. Уверен, что и наличность и печать у них с собой. Тебе, как моему старому другу, они выдадут краткосрочный кредит прямо на месте, без залогов и поручителей.

— Не надо. Вот. — Эльф положил на стол золотую монетку. — Это была хорошая история и приятная компания. А теперь мне пора. Купи себе хоть раз хорошего вина. Тут на целую бутылку итиленского, трёхсотлетней выдержки, из королевских погребов.

— Э… — гном с удивлением уставился на старинную монету с деревом и звёздами, а когда поднял глаза, увидел, что эльфа уже нет.

— И этот сорвался! А ведь могла бы быть сделка века… Эх… — Он попробовал монетку на зуб и, удовлетворённый результатом, спрятал её в дальний карман кошелька. — Напиться что ли в хлам?

— Золото! Золото! Золото! — радостно пели за своим столом клерки гномьего банка.

— Сыш, ты эта… Я тут слушал, да… — над столом Глима, шатаясь, навис одетый в заляпанную чем-то кольчугу усатый наёмник с опухшим лицом. — Людям же тоже можно эта… такой вот пропуск? Ну, туда, где после смерти всё время веселье, девки и, даже если чё намешаешь, не тянет блевать?

— Н-ну да… Конечно, дорогой друг. Присаживайся. Я подробно тебе всё расскажу.

— И это ну прямо от всех-всех грехов отмаза, от прошлых и будущих?

— От всех, кроме греха ограбления или убийства продавца индульгенций… Об этом вот тут, где звёздочка, примечание на синдарине… — предусмотрительно предупредил Глим наёмника. — Вот эта индульгенция — самая лучшая. Это личная милость с прощением всех грехов от Непогрешимого Первосвященника Эру, писанная от руки. Стоит триста монет.

— Базару нет! Дайте две!

— А вторая…

— Ему — наёмник указал на своего товарища, валявшегося под соседним столом. — Утром мы эта… Хороший заказ получили. С предоплатой… Так всё равно ведь всё пропьём… Давай… Щитай, писарчук, — наёмник вытряс на стол два кошелька.

— Отлично! — просиял Глим. — Хочу вас предупредить, уважаемый, что к тому моменту, когда я впишу имя одаряемого прощением грехов в бланк, одаряемый должен искренне уверовать в господа нашего Эру Создателя, всех его пророков и праведников, поборников, адептов и аколитов, и раскаяться во грехах.

— Это мы щас. Это мы берём. Колдуй, писарчук! — и наемник наклонился над своим мирно дрыхнущим собутыльником: — Вставай, дубина. Нам нужно срочно уверовать!