Прощение для каждого

1

Шел снег. Пушистые хлопья легкой поступью орошали высокие горы. Глазам смотрящего предстало селение. Ветер, проносясь меж скал, превращался в дикий свист. Солнца мутным пятном висело в воздухе.

Смотрящий вгляделся.

Дома и фигуры людей различались хорошо, даже слишком хорошо, не смотря на снегопад. На белом фоне любое даже самое незначительное копошение бросалось в глаза.

Смотрящий стоял достаточно близко, чтобы вспомнить, что видит это уже не в первый раз. Но селение было далеко, и он знал, что вновь не успеет сделать хоть что-нибудь. Даже крикнуть. У него не было голоса.

А время шло, и все происходило по уже знакомому порядку. То тут, то там белоснежный покрой осквернялся багрянцем. Кровь. Воздух, до этого веками знавший лишь голос ветров и раскаты лавин, разрезал неописуемый крик. Нет – крики. Женские.

Смотрящий стоял и слушал. Он даже не знал, что человек может так кричать. Словно тысячу птиц заставили выть в унисон.

Крик затих.

Алые пятна вновь оросили землю.

Там, где-то справа, несколько фигур окружили людей и дали им лопаты. Те начали рыть.

…и вот он! Вышел вперед. Тот, чьего лица не видно. Но смотрящий знает, кто это!

Он стоит спиной. В руках могучий, двуручный топор, на спине бурое руно, голова обрита, а на самой макушке угольно-черным цветом выведены руны, сплетение образа!

И вновь он останавливается, слегка поворачивает голову вправо, словно понимая, чувствуя, что за ним кто-то следит.

В это время люди выкопали глубокую яму. Слишком быстро! Их сгоняют туда. Кто-то сопротивляется. Еще одно пятно. Кто-то плачет. Ребенок. И его крик оборвался навсегда.

Он повернулся еще немного. На лице борода с проседью. На висках и лбу шрамы. Глубокие, старые шрамы старого льва, выигравшего каждый из своих боев.

Нужно бежать на помощь!

Смотрящий знает, как все закончится, знает, что сейчас будет, знает, что он сейчас обернется! Обернется всего на миг, на короткий миг, и покажет свое лицо. Но он его не увидит. Он увидит лишь глаза. Черные глаза…

- Тише, – шептал нежный голос, – тише, родной. Ты чего? Плохой сон увидел?

- Воды…дай воды.

Ласковые объятия разомкнулись. Смуглянка с нежным голосом сверкнула оголённым телом в полосе лунного света. В углу небольшой комнатушки, где она принимала гостей, всегда стояло ведро с питьевой водой. Она, не обращая внимания на темень, сразу нащупала крышку, откинула ее и набрала полную чарку.

- Вот, выпей.

Мужчина медленным, неуверенным движением взял чарку и быстро влили в себя все до последней капли. Девушка предложила еще. Он отказался.

- Ты не первый раз приходишь к нам под крышу, верно? Я помню твое лицо.

- Верно, не первый, – ответил сонливый голос.

- Девочки рассказывали, что ты всегда просыпаешь по ночам от кошмаров. – Смуглянка присела возле клиента и погладила его по щеке. – Роб, не мое дело, но может, носить бремя инквизитора – это не твое, если у тебя такие кошмары? Ведь ты постоянно сталкиваешь с ужасом, и ужас возвращается к тебе. Знаешь, как говорили на одной из проповедей в храме: тот, кто борется со зверем, сам превращается в него.

Шлюха, помнящая проповедь в храме, подумал мужчина по имени Роб и перевел на нее взор полный нежности и снисхождения. Ее молодые руки обняли его, и этот момент был так хорош, что не хотелось прерывать его словами.

Девушка от силы разменяла восемнадцатый год, и отпечаток тяжёлой судьбы не лишил ее природного добродушия свойственного юности. Хоть прошлое ее не было ведомо инквизитору, но он наверняка знал, что в бордель попадают не от хорошей жизни и редко по собственной воли. От этого ее искренняя забота казалось еще более бесценной.

Зеленые глаза девушки с лаской смотрели на сухое лицо любовника. Ее руки разомкнулись, и левая ладонь коснулось его широкой груди. Пальцы нащупали один из многочисленных шрамов. Инквизитор подумал, что сейчас начнутся привычные вопросы о том, откуда взялся тот или иной безобразный отпечаток на его теле.

Вопросов не последовало. Девушка продолжала молчать и одаривала его нежностью.

Мужчина по имени Роб вдохновился ее молчанием, тем, как она уловила момент, когда слова – лишнее. Он подумал, что ее хорошо натаскали старшие подруги по ремеслу и с такими талантами смуглянка не пропадет. По крайней мере в борделе.

- Сны настегают меня редко, – сказал он. – А пришли они ко мне впервые еще до того, как я облачился в рясу. А сейчас давай спать.

Они вернулись в постель, и девушка легла к нему на грудь и быстро уснула, а инквизитор еще долго лежал и насаждался теплом другого человека.

Утром Роб заплатил хозяину смуглянки горсть имперских дукатов за предоставленные услуги и, забрав одежду, еще вчера отданную в стирку, вышел в город.

Эренбор – порт на юго-восточном краю империи. Не слишком крупный и не слишком провинциальный. Выход к Зенице Всевышнего или Око – огромному проливу в виде глаза, отделяющий западный континент Реардан от восточного Элиона – всегда привлекал купцов и цеховиков в этот край, так что даже после недавней вспышки моровой язвы, унесшей немало душ, в Эренбор стекались люди со всех сторон света. Город, как говорится, был живым, дышал и имел свой голос, сотканный из речей торговцев, ругани носильщиков, возгласов менял, жалоб батраков, звона зазывал, возгласов водоносов, а еще из лая собак, конского ржания, скрипа телег, ударов молотков и еще сотни звуков, которыми полнится торговый порт с самого утра и до первых звезд. Здесь даже имелось местное представительство гильдии чародеев.

Роб, пред тем, как покинуть стены шумливого города, зашел в представительство и попросил обеспечить его магическими глифами, которые каждый инквизитор должен иметь при себе на любом задании. Глифы отправились в большую дорожную сумку, всегда висевшую у него за спиной. Священная церковь Всеотца имела многовековое соглашение с гильдией чародеев, по которому последние поставляли все необходимые магические артефакты церкви, в обмен получая, во-первых, весомое вознаграждение в всевозможных имперских монетах и, во-вторых, покровительство от нападок радикальных клерикалов, готовых с мечом в руках двинуться на магиков, считая волшебство делом не богоугодным, греховным, разлагающим.

Роб – или же Робертин ди'Орви, как его нарекли при священном омовении – должен был отправиться от Эренбора на юг, к селу Овио, где капеллан[1] тамошнего храма – брат Маи́сий Рэнд – послал в столицу тревожное извещение о странных явлениях в его краю, не поддающихся пониманию простого человека. Капеллан подозревал магический след, что не на шутку его встревожило, и он решил обратиться к столичным сановникам. Церковь в таких случаях никогда не отказывала в помощи и отправляла в помощь инквизиторов – воинов-священников, обученных противостоять магии и иной нечести. И так уж вышло, что Роб оказался ближайшим к Овио инквизитором не младше третьего ранга. Более того, Роб был инквизитором пятого ранга, а это значит, что он одновременно был охотником на нечисть и светским следователем по преступлениям высшей провинности, то есть убийствам, и убийствам, отягченным иным преступлением.

Вообще Роба, как правило, отправляли по делам, где требуется пустить в ход оружие, что он недавно и сделал. И так совпало, что от канцелярии святой инквизиции лист на исполнение пришел в местный храм порта Эренбор как раз в тот момент, когда Роб в этом же храме сдал предыдущий лист. Суффраган[2] долго не думал и, воспользовавшись полномочиями, возложил на Роба новое задание, добавив несколько подробностей: капеллан Рэнд уже не первый раз отправляет в столицу империи неприятные извещения. До этого он сообщал, что не может прислать в казначейства церкви Всеотца десятину, собранную в округе. Причина банальная – разбойники. Два года назад бандиты украли деньги, пробравшись в храм, – неслыханное святотатство. На следующий год по дороге из Овио в Эренбор подвергся нападению мытарь. Он и церковное серебро бесследно исчезли. В этом году история повторилась, не смотря на конвой, состоящий из трех городских стражников и одного добровольца из деревни. Все исчезли.

- Я должен содействовать поискам разбойников? – Спросил Роб. Он всегда уточнял пограничные вопросы, которые могут возникнуть в ходе расследования.

- Нет, – отвечал суффраган, – местные говорят, что справятся сами.

- Местные? Десятина не местная. Это юрисдикция церкви Всеотца.

- Директива была одна, и она касалась того, что указано в листе на исполнение. Остальное – не наша забота. Тем более, мне сообщили, что в этот раз десятину заберут непосредственно рекруты имперских войск.

Роб безмолвно взял в руки пергамент и покинул стены храма.

Путь не близкий, почти четыре восточных лье[3] или двадцать имперских лиг[4]. Взяв коня и скарб Роб отправился в дорогу. На полпути его постигло несчастье – конь споткнулся и повредил суставы передних ног, свалив с себя наездника, который лишь чудом не пострадал. Роб не любил долгих раздумий – коня он зарубил, чтобы животное не мучилось, и продолжил путь пешим. Благо, по дороге попался конный разъезд с двумя телегами. Местные вояки сами предложили инквизитору помощь.

По дороге Роб узнал, что разъезд патрулирует тракт по просьбе старосты села, в подчинение которому были переданы два взвода стражи. Староста велел разъездам денно и нощно слоняться по тракту, чтобы разбойники боялись высунуться.

- Как только мы заступили в патруль, – говорил брюхатый сержант, который более остальных отличался длинным языком, – так эти бандюги затаились, как рыба подо льдом, честное слово. Со второго дня позапрошлой недели мотаемся по тракту – в дождь и жару – и ничего. А до нас сколько патрули ходили? Все из-за трех офицеров, которые пропали в начале года. Если бы не они, то наши командиры так не суетились.

Сержант раздул грудь, вбирая в себе неимоверное количество воздуха, зарычал гортанью и сплюнул внушительный ком зеленой мокроты, размер которой поразил и его, и его братьев по оружию.

- У этих разбойников, – продолжил сержант, когда толки вокруг мокроты исчерпали себя, – имеется цель, понимаете, святой отец? Они охочие только до серебра, простой люд не трогают. Поэтому мы тут попросту время тратим. Надо знаете как? – Роб и не думал отвечать. – Надо засаду делать! Пустить дезинформацию, как говорит наш лейтенант, мол, серебро повезут по тракту, а самим в засаде сидеть. И когда эти поганцы вылезут, тут мы их и накроем!

Солдаты загудели, заспорили, наперебой принялись хвалить ум и смекалку сержанта. Нашелся и скептик, усомнившейся в целесообразности плана и упомянувший, что нечто подобное уже предпринимали и все кончилось ничем, но его быстро усмирил сержант, пригрозив нарядом по нужникам.

- Ну, что скажете, достопочтенный инквизитор, идея с засадой хороша?

Роб даже не посмотрел в сторону сержанта и продолжил молча ехать в телеге. Солдаты – видимо обидевшись – проявили схожую лояльность и по дороге более не подавали вида, что с ними рядом духовное лицо.

Инквизиторов в народе уважали за их труд, но в друзья к таким не набивались. Слава, услышанные прошлой ночью, что тот, кто сражается со зверем, рано или поздно сам превращается в зверя, ибо если ты вглядываешься в бездну, то и бездна вглядывается в тебя – доносились до слуха инквизитора не в первой. Так говорили. Старая присказка безымянного автора давно осела в народе и стала притчей во языцех. Роб народные придание не любил. И вообще праздные разговоры считал пустой тратой времени.

Пару часов спустя инквизитор, полностью погруженный в свои мысли, краем глаза заметил, как солдаты засуетились. Он не придал тому значения. Вскоре телега, на которой он ехал, остановилась. Роб лениво перевел взгляд в сторону, где столпились солдаты.

На толстой ветви векового дуба болтался висельник, женщина, нагая и обезображенная. Исхудавшее мертвенно-серого оттенка тело более походило на тряпичную джутовую куклу, вываленную в грязи и листьях.

Солдаты почти одновременно вытянули указательный и средний пальцы правой руки, свели мизинец, безымянный и большой пальцы и приложились к правому плечу, затем к левому плечу и в конце к челу, осенив себя священным сечением – символом присутствия Всевышнего.

Роб вылез из телеги и подошел ближе, чтобы лучше разглядеть тело, ибо того требовали предписания. Множество садик и гематом. Ногтей на нескольких пальцах рук не было – сопротивлялась. Может, зря. Наверняка над ней надругались.

- Отец наш, – вслух молился сержант, – прими душу этой женщины и дай нам сил найти виновных…

Его слова слились в один непонятный поток.

Роб не стал принимать участие в молитве по душе повешенной и зашагал в сторону села Овио. Последнее, что донеслось до его уха, был приказ сержанта одному из стражников взобраться на дерево, чтобы перерезать веревку, на которой болталась несчастная.

[1] Капеллан – здесь священник, занимающий одновременно церковную и какую-либо административную должность. Здесь капеллан обременен обязанностями церковного мытаря (здесь и далее примечание автора).

[2] Суффраган – здесь в Кодексе табеля о рангах - священник в городском храме, обремененный лишь административными обязанностями.

[3] Лье – здесь прм. 5555.5 стандартных человеческих шагов.

[4] Имперская лига – здесь прм. 1000 стандартных человеческих шагов.