Простецы

— Стой! Тормози! Куда прёшь, болван? — раздались крики с мороза, и Виктор Григорьевич нехотя высунул нос в декабрьский холод. Остальные пассажиры саней тут же на него заворчали — они уже успели «надышать» в салоне дилижанса настолько, что можно было вздремнуть в тепле. Теперь же этот нахал решил впустить к ним свежий воздух.

Не обращая внимания на возмущение соседей, чиновник закрутил головой в попытке определить причину остановки. К своему удивлению, он обнаружил, что окружающее пространство заполнено такими же дилижансами и повозками, а вокруг курсируют конные уланы и казаки. Сойдя с саней, он захлопнул дверцу и двинулся к козлам.

— Эй, любезный, — он дёрнул ямщика за рукав бараньего полушубка. Тот свесился к нему, опасно кренясь к земле: — Ась?

— Что за затор? Почему не едем?

— Солдаты не пущают, барин. Вон генерал ихний шныряет. С него и спрос... Я так смекаю.

Виктор Григорьевич поспешил к офицеру за разъяснениями, но привлечь его внимание оказалось делом непростым. Тот стремительно фланировал меж гренадёров, криками отдавая приказания. Ветеран Крымской компании, а ныне видный столичный чиновник, Виктор Григорьевич хорошо разбирался в армейском обмундировании, и такая концентрация разнообразных войск вводила его в крайнее замешательство, благо он уже успел разглядеть 12-фунтовые лёгкие пушки, которые артиллерийские расчёты спешно подготавливали к стрельбе.

— Никого не пускать! — раздавался над толпой зычный голос: — Кто двое или больше стоят впритык, тех разгонять. Если не получается, стреляйте сразу. В рукопашную никому не лезть! Я повторяю, в штыки не ходить. Конным не приближаться, своих не отбивать.

— Извините, ваше высокоблагородие, — чиновник пристроился рядом со стремительным штабс-капитаном. — Не соблаговолите ли пропустить на мост? Нам надобно в Москву. Дело крайней важности!

— Всем надобно в Москву, господин... — штабс-капитан скосил глаза на Виктора Григорьевича, стараясь определить его чин по внешнему виду.

— Коллежский асессор Новиков, — нашёлся тот, поймав себя на том, что чуть было не ляпнул «кавказский асессор». Можно было бы назваться майором, но выделываться перед человеком служивым было как-то неловко.

— Господин Новиков, — кратко поклонившись собеседнику, как равному по чину, военный снизошёл до объяснений. – Мужики бунтуют. Для вашей безопасности, извольте переждать тут до утра или вернитесь на постоялый двор. Тут недалеко, — он махнул рукой туда, откуда приехал Новиков. — Поспешите, пока там ещё есть комнаты.

— Но я, да и другие тоже, крайне спешим, — настаивал чиновник. — Дайте нам хотя бы сабель двадцать охранения, и мы беспрепятственно проследуем вплоть до Москвы.

— Вы не проедите и десять верст, смею вас уверить, — штабс-капитан выразительно провёл ладонью по горлу. — Скоро прибудут огнемётные команды, моя рота зачистит дорогу, и завтра, крайний срок, послезавтра, вы спокойно проследуете дальше.

— Прибудут какие что? — переспросил сбитый с толку Виктор Григорьевич.

— Честь имею, — с каменным лицом военный раскланялся и продолжил раздавать указания.

— Двоих и больше разгоняйте. Проверяйте всех. Не давайте себя хватать. Стреляйте и отходите.

— Вот же напасть! — воскликнул в сердцах коллежский асессор и направился назад к дилижансу. Такая задержка в пути его никак не устраивала — у него были крайне срочные и чрезвычайно важные дел в Москве, так что он старался высмотреть любую лазейку в пикетах, но конные и пешие стояли плотно — не проскочишь.

— Пустите, сукины дети! — внимание Новикова привлекла сутолока между телегами. Двое улан блокировали ретивого гусара, рвавшегося к мосту. Словечки с обеих сторон становились всё крепче, молодой гусар уже схватился за эфес сабли, но оружия пока не обнажил. Как понял прислушивавшийся к перепалке Виктор Григорьевич, мужчина спешил к невесте, жившей в поместье дальше по дороге. Жених был сам не свой от одной мысли, что с драгоценным предметом его любви могла случиться беда... И у него была сменная лошадь!

Чиновник резво бросился наперерез намечающемуся смертоубийству. Ужом проскользнув между скопившихся зевак, Новиков добрался до своей конечной цели — крупа гусарского коня. Зловещая усмешка мелькнула на губах коллежского асессора. Заржав от внезапной и дикой боли, вороной жеребец встал на дыбы и вместе со всадником повалился на стоявшую рядом телегу.

— Я врач, позвольте-позвольте! — Виктор Григорьевич не дал никому опомниться, и уже ощупывал ошалело крутившего головой и сквернословящего молодца. Уланы потешались над растяпой-гусаром. Истинный виновник его падения уже взял слегка помятого бедолагу под своё крыло, обрабатывая того заумными речами на медицинскую тематику.

— Да отстаньте же вы, вот ведь чудной человек! — отмахивался гусар, когда Новиков отвёл его в сторонку. — Я в полном порядке, только зад отшиб о подводу.

— Невесту повидать хотите? — заговорщически шепнул ему на ухо мнимый врач и после утвердительного кивка продолжил. — У вас есть сменный конь, который нужен мне. У меня есть план, как миновать заслоны. И главное, есть средства. Согласны мне помочь?

Пётр Елисеев, штабс-ротмистр лейб-гвардии гусарского Его Величества полка, оказался на редкость сговорчивым и покладистым соучастником главным образом потому, что задуманное соответствовало его собственным планам. Будь он при своих храбрецах, уверял он Новикова, то раскидал бы и «квадратные шапки» перед мостом, и деревенщину с дубьём, которая, очевидно, ждала их на том берегу. Но Елисеев был один — в отпуску, да и однополчане его все расселились по зимним квартирам, так что вызвать их на подмогу не было никакой возможности.

Подкуп охранения Виктор Григорьевич взял на себя. История с невестой, сдобренная звонкой монетой, возымела своё действие. Смахнув скупую мужскую слезу и убрав в карман червонец, прапорщик от артиллерии пообещал, что пушки будут молчать. Когда вездесущий штабс-капитан скрылся из виду за многочисленными повозками, Новиков и Елисеев пришпорили коней. Вслед им раздалось несколько выстрелов, но стреляли скорее для острастки остальных путешественников, чем действительно пытались попасть в стремительно удаляющихся всадников.

— Ну выручил ты меня, братец! — признался гусар. Кони шли мелкой рысью, бок о бок, так что Виктор Григорьевич и Пётр могли переговариваться.

— Далеко ли до поместья?

— Две мили.

— Бог даст, продержусь, — Новиков крепко вцепился в гриву своего коня. — Седло и сбруя мне бы не помешали.

— Встретят как родного, дорогой ты наш человек! Главное, чтобы мужичьё чего не натворило. Я уж их! — гусар высунул из-под бурки кулак и грозно потряс им в воздухе. Впрочем, он тут же убрал руку под одежду. Долман, ментик и лайковые перчатки служили плохой защитой от лютого мороза. Свой кивер штабс-капитан благоразумно сменил на лохматую папаху, отчего стал похож на заправского абрека.

Уже темнело, но из-за снега местность просматривалась далеко. Впереди них по обочине шла пара обнявшихся за плечи крестьян. Толи у них был один тулуп на двоих, толи один из них вёл домой подвыпившего товарища. Новиков вспомнил назойливые увещевания штабс-капитана «Двое или больше — разгоняйте».

Когда странная парочка услышала конский топот, то мужики тут же развернулись ко всадникам — плечом к плечу, не размыкая крепких объятий.

— Кто такие? — грозно навис над ними Елисеев, но крестьяне ничуть не испугались, а даже обрадовались.

— Третьим будешь! — они кинулись к нему. Всё произошло в считанные секунды. Вороной штабс-ротмистра захрипел в агонии и споткнулся. Один из парочки держал его за морду, другой пытался вытряхнуть всадника из седла, но из-за бурки добраться до Елисеева оказалось делом крайне затруднительным. Тот ещё не сообразил, как отреагировать на такую наглость, и поливал ошалевших крестьян отборными ругательствами.

Новиков же выудил из кармана массивный шестиствольный пистолет, типичный атрибут любого путешественника, особенно бывавшего на Кавказе, и безжалостно выстрелил в голову тому крестьянину, что держал коня. Промаха быть не могло — Новиков гордился своей твёрдой рукой и верным глазом. Неразлучная парочка тут же оставила гусара и развернулась на него. Лицо правого мужика было разворочено крупнокалиберной пулей. Тем не менее, когда крестьяне кинулись к нему, то побежали оба. Две руки взметнулись в воздух. Коллежский асессор просто не успевал выстрелить повторно — нужно было вручную провернуть стволы и взвести курок. Поэтому он просто свалился с коня — подальше от озверевших пейзан. Теперь уже его лошадь заржала тем страшным криком, какой можно было услышать только на поле битвы. Так кричали смертельно раненые животные.

Падение на заледенелый тракт нельзя было назвать ни мягким, ни приятным, но чиновник поспешил убраться подальше. Сначала на карачках, а потом уже бегом, он отскочил в сторону, на ходу подготавливая оружие к новому выстрелу, чтобы, развернувшись, тут же открыть огонь по разбойникам.

Однако нужды в этом не было. С окровавленной саблей в руке, над их телами стоял Пётр Елисеев.

— Валет, Умница, — по его щекам катились слёзы. — Да как же вы так? Вы мои славные, вы мои хорошие.

Воткнув клинок в одного из распростёртых у его ног крестьян, штабс-ротмистр шагнул к умирающей кобыле. У той из двух глубоких ран на боку сочилась тёмная густая кровь. Новиков приблизился, постоянно озираясь по сторонам и косясь на мёртвых мужиков.

— Дайте-ка посмотрю, — он наклонился над животным и окинул раны опытным взглядом. – Ну-ка, ну-ка. Да уж, дело — дрянь. Прямо куски мяса выдрали. Раны не закроются.

Что до вороного Валета, то жеребец уже околел. Через обширную рану на шее из него вышла пара вёдер крови. Голова животного была окутана поднимавшимся от лужи паром.

— Да что же это такое? — обратился к нему сокрушённый горем гусар. — Двух таких чудных коников за какую-то секунду обескровить.

— Я с таким не сталкивался, хотя всю Крымскую полковым врачом прошёл, — честно признался Новиков. — Ну-ка, посмотрим на этих бунтарей... Сабельку вытащите, любезный, а то морозом намертво схватит.

К седлу Валета был привязан саквояж Новикова. Взяв свои инструменты, он склонился над убитыми крестьянами. Вдвоём с Елисеевым они перевернули их на спину.

— Святый боже! — только и смог выдавить из себя лейб-гвардии гусар. Мужчины оказались сросшимися от плеча до бедра. У каждого было по одной руке. В том же месте, где тела срослись, никакого намёка на руки не было.

— Сиамские близнецы? — предположил Пётр. Чиркнув шведской спичкой, Виктор Григорьевич осветил суровые мужицкие лица. Одно было обезображено свинцом, другое — сабельным ударом, но было видно, что это точно не родственники и никак уж не одногодки.

— Чертовщина какая-то, — гусар перекрестился.

— Я не исключаю, что эти бедняги — результат чьего-то чудовищного эксперимента, — Новиков был более материалистичен в своих предположениях. — Если бы вы, мой дорогой друг, читали одну презанятную книжку про чудовище Франкенштейна, то поняли бы, о чём я толкую.

— Слышал я об этой вашей книжке, — гусар потыкал пальцем в тела. – Взгляните, как гладко они срослись. Где швы? Я-то уж насмотрелся на штопаные раны.

— Да уж, вы правы, — озадаченно произнёс коллежский асессор. Он решил внимательнее осмотреть руки неразлучной парочки в надежде понять, чем именно были убиты животные. Виктор Григорьевич зажёг ещё одну шведскую спичку. Пока он смотрел, спичка прогорела до конца и обожгла ему пальцы. Вскрикнув, чиновник вышел из охватившего его оцепенения.

— Ну как? — спросил гусар.

— Пётр, — Новиков взял его за плечо. — Если хотите жить, не давайте им до вас дотронуться ни при каких условиях.

Нелепые слова штабс-капитана сами выпрыгнули из его рта, обретая кристально ясный смысл:

— Двое или больше стоят впритык, разгоняйте. Не получается, стреляйте. В рукопашную не вступать.

Гусар молча кивнул и поплотнее запахнул бурку. Дальше им предстояло идти пешком.

Усадьба казалась обезлюдевшей — в окнах особняка темно, многие стёкла разбиты, а двери распахнуты настежь. В пустых комнатах гулял ветер. В заснеженном парке и хозяйственных пристройках так же не было ни души.

«Альбина!» — напрасно звал Пётр, мечась по тёмным коридорам с самодельным факелом в руке. Обмотанная парчовой портьерой и вымоченная в дёгте метла нещадно смердела и чадила, разбрызгивая вокруг огненные сгустки, так что расстроенный влюблённый вполне бы мог устроить пожар, но едва поспевавший за ним коллежский асессор усердно давил огненные плевки.

— Её нет здесь, разве вы не видите? — тщетно взывал он к благоразумию гусара. — Пойдёмте в конюшни. На лошадях мы значительно маневренней, чем пешком.

Они пробежали ещё несколько комнат. Огонь ревел, когда факел описывал широкую дугу и высвечивал поломанную и поваленную мебель. Что характерно, дом не был разграблен. Серебряные приборы и подсвечники валялись на полу, декоративное оружие на стенах так же не привлекло внимание бунтарей, хотя, размышлял Новиков, он, будь он на их месте, первым же делом сорвал бы со стен карамультуки и ятаганы. Не выдержав искушения, чиновник снял с ковра длинный черкесский кинжал в серебряном окладе и сунул в саквояж. Зимой полезней всякой сабли, решил он — толстую одежду проще проколоть, чем прорубить.

— Кони, нам нужны кони. Они не могли уйти далеко, — внезапно застыв на месте, выдал гусар.

— Ведите же скорей, – облегчённо воскликнул Новиков.

То, что встретило их в конюшне, ещё долго бы навещало их в ночных кошмарах, если бы в скором времени им не довелось увидеть вещи гораздо более ужасные.

— Назад! — заорал Новиков, вытаскивая Елисеева на свежий воздух. Они успели отбежать на тридцать шагов, когда ворота конюшни были выбиты титаническим ударом. Окованные железом створки, измятые и вырванные из кирпичной кладки, врезались в снег в опасной близости от коллежского асессора. В образовавшийся пролом силилась выбраться волнующаяся масса плоти, ощетинившаяся хаотически выступающими конечностями. Ноги, руки и головы покрывали её в самых неожиданных местах. Масса дёрнулась, раскрошив стены конюшни, и предстала перед ними во всей своей красе.

Создание напоминало толстый мясной блин, снизу которого были ноги — человеческие и конские, по бокам извивались руки, верх чудовища украшали головы — дюжина человеческих и пять лошадиных. Вся эта масса постоянно меняла форму. Конечности втягивались и появлялись в новых местах. Кожа на туше состояла из разнородных клочков, которые беспорядочно мигрировали, словно не могли найти себе места.

— Не подходи, — гусар выставил перед собой пылающий факел. Виктор Григорьевич неуверенно поднял свой многоствольный пистолет. Вряд ли в их силах было как-то повредить этой слоновьей туше. Отчаянье и предчувствие скорой смерти ледяной лапой сжали сердце чиновника. И только лейб-гвардии штабс-ротмистр, похоже, не потерял присутствия духа.

— Где барышня Альбина? Где моя невеста? Отвечайте, висельники! — Елисеев обнажил саблю.

Услышав его слова, головы задвигались. Послышались нестройные голоса, словно все головы решили ответить разом. Вперёд выдвинулась благообразная мужская голова, возможно, принадлежавшая хозяину поместья.

— Слейся с нами, Пётр Ильич, — произнесла она торжественно. — Будем жить вместе, в евангельской простоте, как заповедовал Христос. Возлюби ближних своих, как самого себя. Возживи в гармонии со всем сущим. Познай радость единения!