Простительная слабость

Любовь, простительная слабость!

В Любви, забыты откровенья.

От поцелуев и признаний, сладость!

Когда любима, можно всё без разрешенья ...

А.Сумский

Глава 1.

Ведь совершенно не важно, как ты выглядишь,

все равно найдется человек, который считает

тебя самым прекрасным существом на свете.

(Фэнни Флэгг)

1860 г.

1. Некрасивая девушка наблюдала за танцующимися парами с высоты дополнительного этажа в бальном зале. Обычно раньше здесь размещались музыканты, но места им было недостаточно и теперь их расположили в левом углу зала. Балюстрада балкона была увита цветами, и заметить девушку было сложно, но зато она видела все прекрасно. Нет, она не была печальной или расстроенной из-за того, что она не танцует со всеми вместе, ей было достаточно наблюдать довольное лицо брата, не пропустившего ни одного танца. Бал давался в его честь, дворянского наследника - Андрея Ивановича Фролова, достигшего совершеннолетия.

Дворянский род Фроловых молодой, отец Ивана Петровича – Петр Ефимович в Отечественную войну дослужился до звания поручика, за что и получил право на личное, а потом и на потомственное дворянство. Хватка у Фроловых была крепкая, купеческая, и смекалкой бог не обидел. Удачно вложив деньги в текстильную мануфактуру, они жили в достатке и благополучии.

Мать именинника - Елизавета Федоровна происходила из высшей, но обедневшей знати Москвы. Проживая теперь далеко от белокаменной, в небольшом уездном городе Тверской губернии, что находилась в глубинке империи, она всеми силами пыталась сохранить тот жизненный уклад, к которому привыкла в юности. Брак свой считала мезальянсом, и всякий раз не упускала возможности намекнуть об этом мужу.

Девушка на балконе бального зала скрывалась от посторонних взглядов, чтобы не видеть сочувствия или неуместного удивления: как у такой красивой женщины могло уродиться такое некрасивое дитя. Она была на пороге того возраста, когда девушку начинали называть – перестарка, старая дева или даже «прокисшая невеста». А лицом своим она полностью походила на батюшку: круглолица, с крупным носом и небольшими глазками. Волосы имели рыжеватый оттенок и были столь мягкими и пушистыми, что с трудом держали новомодные прически. То ли после перенесенной ветрянки, то ли от угревой сыпи, напавшей на нее в юности, на ее молодом лице к природным пигментным пятнам в виде конопушек добавились рытвинки и рубцы. Состояние кожи ее лица отпугивало всех потенциальных женихов и очень расстраивало ее мать.

Затаив дыхание она прислушалась к разговору, происходившему прямо под балконом.

– Мachère, jevousfélicite, [Моя милая, поздравляю вас] — сказала гостья, обращаясь к матери именинника, – неправда ли, они хорошо смотрятся в паре? Моя Мари в восторге от вашего Андрюшеньки.

– Quelledélicieuseenfant!  [Какое прелестное дитя] – подтвердила Елизавета Федоровна, обмахиваясь веером.

– Я слышала, вы собираетесь отправить сына в университет?

– Мы еще не решили. Иван Петрович все еще колеблется и пока не соглашается на университет. Он, видите ли, желает для Андрюшеньки военную службу.

– Ну, а как дела у Василисы, что-то ее сегодня не видно?

По хозяйке этого вечера было видно, что эта тема ей не приятна.

– Ей нездоровиться, - она нахмурила лоб, подыскивая вежливую форму ответа, чтобы не обидеть гостью, но и не углубляться в эту тему.

– Еntrenous  [Между нами], мы нашли ей приличную партию. Через два дня к Савельевым приезжает племянник, он уже по портретной миниатюре Василисы дал согласие на брак. Я думаю, к осени сговоримся.

– Allons, mabonne [Пойдем, моя любезная], – сказала хозяйка и направилась к другой группе скучающих madame, дабы оказать всем равное гостеприимство.

Василиса выскользнула в неприметную дверь и в расстроенных чувствах направилась искать папеньку. Подслушанный разговор привел ее в смятение, она невольно вспомнила прошлое сватовство. Жених, видевший ее только на миниатюре, даже не подумал скрыть свои эмоции, когда увидел ее. С мерзкой гримасой он рассматривал ее, и что-то говорил на немецком языке своей maman. Он ей тоже не понравился, и она была готова высказать все женишку в резкой форме, но вмешалась Елизавета Федоровна и быстро увела дочь.

Семейный художник, рисовавший портреты семьи всегда приукрашивал их. Хозяину он добавлял пышности и яркости волосам, а дочке всегда рисовал чистое лицо и большие глаза. Да, он так видел этих людей, их недостатки не существовали для него, он знал, что хорошо отображает суть людей. По крайней мере, жалоб от заказчика не поступало.

К неприглядной внешности Василисе к тому же достался вспыльчивый и упрямый характер отца. Своим непослушанием она часто выводила мать из себя и у той опускались руки сделать из дочери идеальную барышню. Зато с папенькой они с полувзгляда понимали друг друга, он баловал ее и всегда потакал ее желаниям. «Желает вместе с братом фехтованием заниматься, так что ж пусть попробует, коли охота, а француза-гувернера предупредим, чтобы был построже с подопечной, авось сама передумает» - успокаивал взволнованную жену Иван Петрович. Вот Василиса и занималась, чем душа пожелает, а фехтование она не бросила и добавила к нему еще верховую езду и шахматы, к большому неудовольствию маменьки.

Иван Петрович был уверен, что его дочь красавица и умница и праведно недоумевал, почему этого не видят другие. Благодаря этой уверенности его дочь росла в окружении любви и не видела трагедии в том, что ее называли некрасивой. Она считала себя достойной этой любви, и на мнения других людей просто не обращала внимания. Логика ее была проста. Вот, например, взять устрицы, они ей совсем не понравились, просто мерзость какая-то. Но, посмотрев, как с удовольствием уплетал их ее отец и другие посетители ресторации, она поняла, что многим они очень нравятся. «Так и с людьми происходит: не нравиться – не ешь и нечего лицо кривить» – думала она.

Папенька нашелся в своем кабинете на втором этаже. Иван Петрович дремал в удобном, большом кресле, утомленный шумными гостями.

– Что, уже зовут на ужин? – встрепенулся он.

– Нет, па, еще рано. Скажи, это правда, что вы опять нашли мне жениха? – она осуждающе смотрела на него.

– Успокойся, Васенька, ты же знаешь, что неволить я тебя не буду. Встретитесь, посмотрите, авось понравитесь друг другу.

– Нет, – категорически заявила дочь, – хватит, не хочу больше смотрин. Всегда одно и тоже. Вы же все понимаете, па, что они из-за приданного соглашаются. А посмотрев, еще денег просят.

– Ну и что, пусть просят, это все же для тебя, в твой капитал, солнышко.

– Нет, я так не смогу жить, когда муж всякий раз, как посмотрит на меня, так и кривиться будет.

– Но так же нельзя, милая, девушке положено замужем быть, предназначение у нее такое. Твоя мама, тоже поначалу замуж за меня не хотела, но вот почитай уже двадцать два года с ней живем. Вас вот народили, и тебе следует исполнить женскую долю.

– Вам легко говорить, вы ведь маму-то любите и не кривитесь, когда целуете. Я тоже хочу, чтобы меня любили.

– Хорошо, доченька, давай завтра с утречка все обсудим у меня в кабинете, так сказать на свежую голову. А сейчас иди, повеселись с гостями.

Немного успокоившись, дочь покинула кабинет, а хозяин задумался. Ведь и вправду семья сладиться, если муж жену любить будет, а если только из-за денег, то не видать ей семейного счастья. Он посмотрел на портрет, всегда стоящий на его столе и невольно заулыбался. Там ей всего тринадцать, а накануне она опять убежала играть с дворовыми ребятишками. Так заигралась, что не заметила, как ей в волосы репей забился. Вот она его и выстригла потихоньку, отхватив порядочный клок волос. Ох, и рассердилась тогда Елизавета Федоровна и в наказание не стала отменять писание портрета. За что он ей теперь благодарен, как только его взгляд падает на детское озорное личико с одного бока торчавшими волосами, так тепло разливается в душе и губы непроизвольно растягиваются в улыбке.

2. Андрей Иванович вступал во взрослую жизнь. Маменька настаивала приглядеть на балу себе невесту, и он старался – перетанцевал почти со всеми подходящими по возрасту девушками, но сердце его осталось равнодушным ко всем барышням. Да, честно сказать и не хотелось ему еще жениться, его прельщал гусарский мундир, для него он и усы начал отращивать.

Выбор невест был огромен, да и жених соответствовал, ему передалась благородная красота матери, чувствовалась княжеская порода. Статная фигура, большой доход и полученное хорошее образование, которое лично курировала Елизавета Федоровна, сделали из Андрея Ивановича одного из самых завидных женихов в губернии.

Елизавета Федоровна всегда знала, что лучше нужно наследнику, и муж обычно уступал ей в вопросах воспитания сына. Она прочила ему учебу в академии, и надежда стать гусаром у юноши становилась все меньше и меньше. Еще немного и папенька сдаст позиции в этом вопросе под натиском аргументов любимой жены.

Увидев, что к нему направляется маменька с группой потенциальных невест, он быстро ретировался и решил переждать девичий штурм подальше от танцев. Выскочив в коридор, он столкнулся с сестрой.

– Василек, ты почему сегодня не танцевала? Я тебя в зале ни разу не видел.

– Я сегодня без белил, а без них мне лучше не показываться в приличном обществе.

– Так иди, намажься, и пойдем, я только с тобой еще не танцевал.

– Не хочу, через два дня опять смотрины, ты же знаешь от белил у меня потом сильное раздражение идет.

– А откуда ты знаешь про сватовство? Маменька велела всем в секрете держать, чтобы ты раньше времени бушевать не соизволила.

Василиса печально улыбнулась, но ответить ничего не успела, послышался голос маменьки искавшей исчезнувшего отпрыска. Брат с сестрой понимающе переглянулись и ретировались в разные стороны. Василиса тоже не желала попадать под строгий материнский взгляд, который за секунду находил изъяны в одежде или прическе, и юркнула в неприметную дверью, ведущую в людскую.

Тем временем официанты подготовили отдельные комнаты для угощения и ужина и, проголодавшиеся гости спешили за ломберные столики, чтобы немного отдохнуть от танцев.

На кухне Андрей столкнулся с Федором, камердинером папеньки и, видя, как тот мается без опохмела, предложил сыграть ему в карты. Практика в картах ему была просто необходима: гусар, не умеющий играть в карты, - просто позор. А Федька, хоть и забулдыга, а в картах знал толк, он то и обучил молодого барина всем популярным играм: фараон, штосе, преферанс, вист, ералаш и прочие, так ныне популярные в салонах. Сначала играли на щелчки, а когда у барчука денежки карманные завелись, то ставку по гривеннику сделали.

Елизавета Федоровна строго запретила это непристойное развлечение в доме, и хозяин не спорил с ней, а тихонько наказал камердинеру заняться образованием сына. Ну, а когда Васенька успела научиться столь постыдному занятию, никто не знает, но Федор редко садился с ней играть в карты, так как обычно проигрывал. «Удачливая вы барышня, а у меня денег стока нет, чтоб с вами играть» – рассуждал он, – «Оттого Вам и в любви не везет, что карты благоволят».

Отставной сержант Федор Прокопьевич Синицын был привезен Иван Петровичем четыре года назад из деловой поездки в Москву. Впечатлявшийся тем, что безногий опустившийся пропойца, категорически отказывался отдать свою медаль «За защиту Севастополя» в счет долга в кабаке, он не только закрыл его долги, но и пообещалместо камердинера с неплохим жалованием. На теплом месте Федор отъелся, принял приличествующий вид, даже справил себе деревянный протез, теперь отсутствие ноги выдавала только хромота. Узнать в нем прежнего Федьку можно было только по медали на Георгиевской ленте, всегда пришпиленной к жилету с левой стороны, да по боевым рассказам, которыми он делился с любым встреченным им человеком, когда был выпивши. А прикладывался к бутылке он частенько, но при этом знал меру, и барин толком не мог определить: сегодня употребил слуга или это амбре от вчерашнего. На службе камердинера вредная привычка не отражалась, Иван Петрович завсегда мог положиться на быстрое и точное исполнение его приказов. Поэтому он сквозь пальцы смотрел на злоупотребление Федора. Елизавета Федоровна же на дух не переносила строптивого, пьющего слугу, недоумевая, почему муж не взял камердинера из крепостных. Не искушая судьбу, Федор старался не попадаться на глаза барыне, вовремя сворачивая в укромные закутки с траектории ее движения. Только легкий запах алкоголя оставался от него в воздухе и госпожа, проходя мимо, морщила носик, не понимая, откуда веет перегаром.

3. Елизавета Федоровна проснулась около десяти часов от невыносимой мигрени, эта напасть являлась для нее сущим наказанием. Любые движения приносили ей еще больше страданий, она с трудом говорила и не терпела любых запахов и света.

– Душа моя, ну отчего ж вы упрямитесь, позвольте-с мне послать за доктором? – Иван Петрович, сидя на стуле рядом с женой, нежно поглаживал ее руку. И тут же повернувшись, резко крикнул: «Дунька, нюхательной соли тащи». Горничная, до этого притаившаяся за балдахином, тут же подскочила, держа в руке флакончик. В такие дни хозяйку часто сопровождали тошнота, рвота и плохое настроение, промедление в выполнении распоряжения, влекло незамедлительное наказание за нерасторопность.

– Ну, как вы не понимаете, - еле слышно прошептала больная, – сегодня я обязана принять гостей на званый завтрак, а потом еще эти благодарственные визиты, – вздохнула она. Подумайте, зачем звать доктора, если я не собираюсь следовать его рекомендациям.

– Ну, будь по-вашему, но если через час вам не полегчает, то вы уж не обессудьте-с, а за доктором я пошлю. А насчет визитов не нужно беспокоиться, мы с Васенькой сами обо всем похлопочем. Отдохните, любовь моя, может бог смилостивиться и все пройдет.

Барин встал и кивком головы подозвал горничную помочь хозяйке, а сам не шумя, вышел и тихонько притворил за собой дверь.

Елизавета Федоровна, урожденная княжна Сатурова, была эталоном светской дамы того времени: бледный лик, большие глаза, тонкая талия, затянутая в корсет, наряду с женственными формами, делали ее облик притягательным для мужских взоров. Определить ее настоящий возраст было не просто. Для многих было удивлением узнать, что у мадам имеется уже двое взрослых детей, и часто завистливые взгляды женщин сопровождали ее выход в свет.

Выданная замуж за приличные откупные, чтобы закрыть карточные долги отца, она гордилась тем, что спасла честное родовое имя, пожертвовав собой, своим счастьем и молодостью. И с великой самоотверженностью она несла этот крест, проявляя себя идеальной хозяйкой, доброй матерью и прилежной супругой. Полностью растворившись в воспитании детей, она нашла отраду в сыне, гордясь им, как идеалом сотворенным ею.

Дочь же вызывала в ней сожаление, напоминая своей внешностью супруга, не имеющего, по ее мнению, той изысканной утонченности, которой обладают только избранные дворяне. Но и незавидную роль приживалки при женатом брате, она ей не желала и всеми силами пыталась найти ей соответствующего жениха, того круга и достатка, на который рассчитывала. Претенденты, прельщенные богатым приданым, в большинстве своем имели значительные недостатки, из-за которых располагались внизу перечня женихов, ходившего среди приличных невест. Но не ежегодное посещение Москвы на ярмарки невест, не постоянно устраиваемые смотрины, не приносили хоть какого-нибудь результата. В основном, отказ был со стороны Василисы, сразу примечающей изъяны потенциальных женихов. «Этот уж карты более всего любит, этот больше на брата заглядывался, а этот такой толстый, что без посторонней помощи и передвигаться не может» – оправдывала она свой отказ. Отец принимал ее оправдания и в большинстве был даже согласен с ее выводами, умоляя только не произносить их вслух при матушке.

Через час Иван Петрович послал за доктором, так как Елизавете Федоровне стало еще хуже. Карл Сигизмундович, сухонький старичок с пенсне на носу, был семейным врачом более пятнадцати лет. На нынче популярную болезнь он имел свою точку зрения, замечая, что в основном мигренью страдали впечатлительные дамы, неудовлетворенные своей судьбой. Но будучи благоразумным человеком, он прописывал традиционные методы лечения, принятые в высшем обществе. Он сделал кровопускание и прописал бальзамический пластырь Шифхаузена. На беспокойство хозяина, что у жены приступы стали учащаться, он развел руками и настоятельно рекомендовал отдых на водах.

– Видите ли, любезный Иван Петрович, нервное напряжение и усталость зачастую провоцируют приступы мигрени, а смена обстановки на месяц – другой на каком-нибудь курорте, уверяю вас, очень-с благоприятно скажутся на самочувствии вашей супруги.

Здоровье дражайшей половины было в приоритете у Ивана Петровича, и он крепко задумался, как сговорить супругу на поездку.

4. Пока маменьке нездоровилось, Василиса справно занималась приемом, полученное образование позволяло ей самостоятельно вести хозяйство. Отец с умилением наблюдал, как она провожала последнюю гостью.

– Adieu, mabonne [Прощайте, моя любезная]! 

– Аurevoir [до свидания], Анна Никитична, я обязательно передам ваши пожелания maman.

Ее манеры были выше всяких похвал, да и фигура, хоть и была далека от хрупкой эталонной, была приятна для мужского вкуса. Дородное, пышущее здоровьем тело имело все признаки будущего плодородия. А что еще мужчине надо? Только продолжить свой род. И отсутствие достойного претендента на роль зятя приводило Ивана Петровича в недоумение. Он был готов снизить планку требований к кандидатурам до не столь знатных родов, главное, чтобы был дворянин и человек хороший, а славу он сможет и потом добыть. Но с данным мнением категорически не хотела мириться его дражайшая половина. И вот результат – его любимица страдает, и чтобы не расстраиваться от отказов со стороны кавалеров, отказывает сама. Слишком уж умна и проницательна она была, что с одной стороны заставляло отца гордиться ею, а с другой стороны отпугивало недальновидных кавалеров.

Пригласив дочь в кабинет, он надеялся на дельный совет по поводу здоровья Елизаветы Федоровны. Изложив рекомендации врача, он посетовал, что не знает, как уговорить ее отдых на водах. Василиса задумалась: поездка родителей на воды, как нельзя лучше совпадала с ее тайными планами.

– Пока мы с Андреем не будем устроены, мама никуда не поедет. У меня к тебе, папенька, серьезное предложение. Только ты не спеши отказывать, сначала выслушай все доводы.

Отец с серьезным видом кивнул ей, показывая готовность выслушать любую просьбу.

– У вас есть старое имение с деревенькой, которое еще дед прикупил, когда ему дворянство пожаловали. Так вот, я прошу, отпиши их на меня, я буду помещицей и смогу управлять имением по своему усмотрению. А чтоб все прилично было, пусть со мной тетя – Авдотья Петровна поживет. Она вроде с невесткой не в ладах, а так нам обоим хорошо будет. Да и женихи там не такие разборчивые, как здесь, авось кому и приглянусь.

– Да, твоя матушка никогда не согласиться на это, я даже и предлагать ей это не буду.

– А мы только часть правды расскажем. Дескать, Авдотья Петровна о судьбе моей беспокоиться и в гости меня приглашает. И как знать, может все благополучно сложится и остальное не придется рассказывать маменьке.

– Хм, при таком раскладе это может сработать. А как же с Андрюшенькой быть, она и теперь уже вся в заботах, куда его пристроить учиться.

– А ты батюшка ничего необычного за сыном в последнее время не наблюдаешь? – загадочно прищурила она глаза.

– Неужто побег готовит, ох, негодник! – улыбнулся родитель, осведомленный о планах сына.

Они вместе тихо рассмеялись.

– Надо бы подсказать ему нечаянно, куда лучше бежать, да еще письмо сопроводительное для полкового начальства показать, где лежит, – уже начал планировать Иван Петрович.

Василиса тихонько встала и решила удалиться, чтобы не мешать размышлениям батюшки, как у самых дверей ее нагнало пожелание, не терпящее возражений:

– Ты, Васенька, к предстоящим смотринам-то все равно приготовься, вдруг на этот раз это судьба твоя.

Она замерла, постояла немного и, кивнув, юркнула в дверь, не показывая отцу свое недовольство.

Уставшая Василиса вошла в свою комнату, где ее дожидалась ее личная горничная Анна.

- Ну, что разоблачаться будем или еще рано, - спросила она барышню.

- Будем, Аннушка, будем. Тяжело мне в корсете целый день, да и белила смыть надо, пусть лицо отдохнет.

Пока девка помогала барышне освободиться от обязательного атрибута порядочной девушки, та поведала ей о разговоре с батюшкой.

– Теперь все к лучшему должно сложиться, если, как задумала, выгорит, поедешь ли ты со мной в деревню?

– Нешто у слуг спрашивают такое?! Прикажете, поеду, отнекиваться не стану.

– А я, Аннушка, не хочу приказывать, может тебе здесь уже кто приглянулся, ты не стесняйся, скажи, я тогда Дуньку возьму.

– Эту дуреху-то неотесанную. Она даже прическу вам, как следует, сделать не сможет. Нет уж, сама поеду.

Они давно имели доверительные отношения, и Василиса относилась к горничной, как к компаньонке, стараясь учитывать и ее желания.

– Может так статься, что мы навсегда уедем, по родным скучать не будешь?

– Да, что вы, в самом деле, Василиса Ивановна, как будто отговорить меня пытаетесь. Я уже давно у вас обжилась, к родителям-то совсем редко хожу. Да и другие места посмотреть хочется, я нигде и не бывала, окромя нашего городу.

– Ну, тогда начинай потихоньку сундуки перебирать и откладывай платья, которые с собой возьмем, я потом их посмотрю.

Василиса давно вынашивала план, как стать самостоятельной. Устав от этой навязчивой заботы родственников об устройстве ее будущего, она решила взять судьбу в свои руки.

5. – Граф Архип Александрович Савельев прибыли-с всем семейством – официально объявил дворецкий, не обращая внимания нашум, доносившийся из передней.

– Проси, голубчик, - приготовилась встречать гостей, хозяйка дома.

В гостиную вошли супруги Савельевы и их племянник – Константин Михайлович, молодой человек двадцати семи лет. Поговаривали, что граф души не чаял в своем крестнике и потакал всем его взбалмошным идеям. Нынче этот молодой человек увлекся нигилизмом и с гордостью всем объяснял концепцию отрицания общепринятых ценностей, называя себя философом. Он нарочито-внимательно осматривал обстановку и домочадцев, встретивших их. Пока старшие раскланивались, обмениваясь традиционными фразами, он пристально оглядел невесту. Василиса тоже не стала отводить от него взгляд и любопытством разглядывала бесцеремонного молодого человека, до того момента, пока маменька незаметно не одернула ее. Он ей понравился своим бунтарским поведением и прямым взглядом, в котором не было и тени недовольства ее внешностью.

– Не желаете ли, любезные, Екатерина Семеновна и Архип Александрович, полюбоваться на живописные полотна, - предложил гостям хозяин, приглашая их в зеленую гостиную.

Гости с вежливой гримасой внимали Ивану Петровичу, разглагольствующему о цене картин и историях, способствующих их приобретению. Константин вроде бы нечаянно оказался возле девушки и тихо, чтобы не расслышали остальные, прошептал:

– Василиса, позвольте так к вам обращаться? – она кивнула в знак согласия и он продолжил.

– Я вижу в вас очень разумную девушку, которая не имеет на счет себя никаких иллюзий. Поэтому я решил заранее обозначить свой интерес к нашему браку, как сочетание дружественных характеров, основанных на взаимопонимании и равенстве.

– Вы предлагаете фиктивный брак, Константин?

– В какой-то мере, да. Я не буду вмешиваться в вашу жизнь, а в ответ прошу поддержать мою философию бытия. За обедом я расскажу о своем мировоззрении, я уверен, оно вам понравится.

Разговор прервало сообщение лакея, что стол накрыт. Гости, воодушевленные, что не надо и дальше выслушивать все истории про хозяйскую живопись, с радостью поспешили за радушной госпожой.

После светской болтовни за обедом, Иван Петрович расписал приданное, даваемое за свою любимую дочь: живых денег десять тысяч, имение с деревенькой в душ семьдесят, да дворовых душ десять. И это, не считая украшений, платьев, да перин и разных нужных вещей.

– Ну, а племянник ваш, Архип Александрович, после университету на статскую службу не собирается? – ласково глядя на юношу, спросила хозяйка, уводя разговор в сторону от перечисления приданного, о котором, по ее мнению, толковать было еще рано.

– Разрешите, дядя, я сам отвечу за себя, – нарушив этикет, взял слово Константин. – Я позвольте-с вас уведомить, причисляю себя к просвещенным идейным людям. И ни при каких обстоятельствах я не собираюсь становиться чинодралом. Нынче пришло новое время, пора отказаться от старой идеологии и пересмотреть существующую систему отношений.

– А чем же вас нынешняя-то система не устраивает? - недоуменно спросил, растерявший благодушие от такого поворота разговора, отец невесты.

– Все традиционные нормы морали, культуры, политики, особенно экономики уже отжили свое, и мешают дальнейшему развитию нашего государства, а посему должны быть разрушены и уничтожены. Нужен новый стиль жизни, основанный на свободе духа, социальном равенстве без всяких сословных предрассудков.

За столом повисла неловкая пауза. Супруги Савельевы были немного смущены нарочито-дерзкими словами племянника, но при этом были под его обаятельным влиянием, испытывая неловкость только от того, что не смели возражать его взглядам. Дело в том, что свою часть родового имущества Архип Александрович заложил старшему брату Михаилу, еще при его жизни и жил в имении племянника на правах опекуна. Гостеприимные хозяева же наоборот, прилагали все усилия, что бы сдержать рвущееся наружу негодование от дерзких речей гостя.

– Это, что же вы, голубчик, всех приравнять с крестьянами хотите? Позвольте-с полюбопытствовать, а на что же вы жить собираетесь? Как супругу обеспечивать будете-с? – завалил вопросами молодого вольнодумца Иван Петрович.

– Труд всех уравняет, мы все будем трудиться и женщины тоже. Они станут равны мужчине, эмансипация женщин неизбежна. Крепостничество давно изжило себя и крестьяне должны стать равными членами общества, - неожиданный всхлип ошарашенной хозяйки не смог прервать изложение новой жизненной концепции жениха.

Константин сыпал лозунгами, не обращая внимания: ни на испуганное выражение лица хозяйки, ни на красное лицо от сдерживаемой ярости хозяина. Только Василиса серьезно внимала речам кавалера, тщательно скрывая улыбку. Ее брат Андрей, при этом не считал нужным скрывать свое веселье, онс явным удовольствием наблюдал за смотринами. Резкий звонкий звук от удара по столу прервал красноречие гостя. Воцарилась неестественная грозная тишина.

– Извините меня великодушно, – опомнился молодой человек, – Вижу, что я несколько поторопился с изложением моих постулатов. Понимаю, что вам это непривычно слышать, но уверяю вас, если вы подумаете на досуге, то обязательно разделите мои взгляды. Василиса Ивановна, я вас не тороплю с ответом, подумайте о всех благах, которые принесет нам наш брак, – он встал и предложил дяде тотчас же откланяться, не дожидаясь, когда их выставят вон.

6. Василиса, сидя на подоконнике в библиотеке, громко хохотала от того, как талантливо передразнивал брат неудачливого ухажера, они оба были довольны представлением, случившимся за столом.

– Ce qui se passeici? [Что здесь происходит?] – прервал веселье грозный окрик матери.

Смех резко оборвался, и в наступившей тишине не было слышно даже дыхания.

– Jevousdemandeunpeu? [Я вас спрашиваю?] – она требовательно взглянула на дочь.

– Toutbeau, maman. [Все хорошо, матушка] – соскочив с подоконника, Василиса присела, приветствуя мать.

Андрей незаметно встал за портьеру и, изображая испуг, жалобно произнес: «Маменька только не ставьте меня в угол, я больше не буду смеяться над нигилистами». Сестра, не сдержавшись, прыснула от смеха, а у Елизаветы Федоровны тут же разгладилась морщинка между бровями.

– Вижу, что ты Василиса, нисколько не переживаешь из-за неудавшихся смотрин, – уже миролюбиво произнесла она.

– Почему неудавшихся, маменька? Он дал мне время все обдумать, и я еще не решила, отказывать ли ему.

– Надеюсь, что ты так неудачно шутишь, мonenfant! [дитя мое].

– Нет, маменька, не шучу. Брак с Константином Михайловичем даст мне желаемой самостоятельности, при этом все приличии будут соблюдены, – дочь невинными глазами смотрела прямо в лицо матери.

– Quivivraverra [Поживем - увидим], – сердито глянула она на дочь и, резко развернувшись, вышла из библиотеки.

Когда ее шаги стихли, Андрей укоризненно посмотрел на сестру.

– Вася, зачем ты дразнишь маму? Ты же не собираешься замуж, за этого нигилиста?

– Эх, Андрюшенька, ты совсем не разбираешься в женских хитростях, – взъерошила она волосы брата, – Маменька сейчас же пойдет жаловаться на меня папеньке, а тот ей сделает предложение, которое она посчитает наилучшим решением для меня.

– А, это предложение в голову папеньке вложила ты, да?

– Вот, ты уже делаешь успехи, какой ты догадливый братец, - засмеялась она.

Он восхищенно смотрел на сестру и понимал, по изворотливости и интригам она даст сто очков вперед любой современной барышне.

– А, если не все сложится, как того хочешь ты?

– У меня есть в запасе вчерашний жених и это не шутка, братец - серьезно посмотрела она на него.

– Да, как ты можешь, спокойно говорить такое! – негодующе воскликнул Андрей.

– Но у меня больше нет вариантов, я же не могу сбежать, - возразила она.

Он подозрительно глянул на Василису, пытаясь понять, догадывается ли она о планируемом побеге. Но сестра спокойно смотрела на него и его сомнения улеглись.

В кабинете у Ивана Петровича происходил серьезный разговор.

– Dieu! monDieu!  [Бог мой!]— шептала Елизавета Федоровна ходя из угла в угол.

Когда жена нервничала, то в разговоре невольно она переходила на французский язык, забывая, что супруг плохо понимал его, а лучше сказать, совсем не понимал. По настоянию дражайшей супруги, им были заучены всего несколько фраз на французском, чтобы не опозориться в светском обществе. Его отец на дух не переносил французов и не обеспокоился обучить этому «поганому» языку детей.

– Душа моя, успокойтесь. Я как раз с вами хотел переговорить по поводу нашей дочери.

Он стоял возле кресла, сцепив руки на животе, не смея сидеть, когда жена металась по кабинету, и умолял ее остановиться. Когда последние его слова дошли до нее, она изящно уместилась в кресле напротив него и приготовилась слушать. «Лишь бы не дошло до мигрени» – переживал барин за супругу. Он с осторожностью подбирал слова, описывая, как удачно его сестра пригласила Васеньку к себе и неплохо бы их поселить в пустующей усадьбе.

– Душенька, Вы же знаете, Авдотья Петровна у нас серьезная женщина традиционных взглядов и Васенька при ней избавиться от этих неподобающих идей, которые ей вложил в голову этот проходимец.

– Рarfaitement [Превосходно]! – воскликнула супруга и, увидев укор в глазах мужа, перешла на русский язык, – Отпиши, дорогой, сестре, что мы принимаем ее предложение, а я начну собирать обоз.

После ухода жены Иван Петрович находился в благодушном настроении - все складывается наилучшим образом, как и предполагала Васенька.

На следующий день слуга до обеда не мог добудиться Андрея Ивановича и обеспокоенный абсолютной тишиной за закрытыми дверями доложил об этом барину. Через час Елизавета Федоровна, не отнимая шелковый платок от лица, сквозь слезы читала записку беглеца. Хозяин тут же отправил в погоню Федора и не отходил от супруги, у которой опять случилась мигрень. Федор вернулся через пять суток с новостью, что барчука видели в Твери на железнодорожной станции, и он вроде как взял билет до Москвы.

Елизавета Федоровна успокоилась, только после того, как на третий день после возвращения камердинера пришло письмо от Андрюшеньки. Он слезно просил прощения у матушки, за доставленные волнения и обещался остановиться в Москве у деда – князя Сатурова Федора Ильича, пока не устроится в гвардейский полк. Неизвестность, которая так тяготила душу барыни, растаяла, и она, воодушевившись, взялась за письма родственникам и хорошим московским знакомым. Теперь, она была уверена, что судьба сына будет устроена наилучшим образом. Осталось только заняться отъездом дочери. Женщина была довольна, как все удачно складывалось, она не сомневалась в благостном, божьем провидении в отношении ее детей. Ее супруг тоже был доволен собой, дочерью и, как все устроил Федор, отправив сына на паровозе в Москву.