Просто жить иначе

Ну, значит, сели мы в этот самолёт. Агрегат, конечно, наш, отечественный, кряхтел и вздыхал, как мой покойный свекор после третьей рюмки, но упрямо полз к небу. Я, значит, Ольга Петровна, вдова уже год как, сижу у иллюминатора и смотрю на облака. Рядом — двое моих наследников. Сын Ванька, четырнадцати лет, врос в свой телефон так, будто там вся его будущая жизнь записана, а не дурацкие мемы. И дочка Машенька, восьми лет, та болтает без умолку, как заведённая, про то, увидит ли она настоящих пиратов.

А я сижу и думаю: «Ольга Петровна, ну ты даёшь. Куда тебя несёт? На Кубу». Год назад я стояла на кладбище, в чёрном платке, и земля комьями стучала по крышке. А сегодня лечу к Карибскому морю. Подруга Лёнка билет подсунула. Чуть ли не силой в руки всучила. «Оль, — говорит, — ты ж ещё молодая, сорок два всего. Хватит в четырёх стенах киснуть, на портрет мужа смотреть. Ты на себя в зеркало посмотри. Развейся. Дети море увидят». Я сначала отнекивалась, конечно. Какой отдых? Какие моря? У меня тут жизнь остановилась. А Лёнка не унималась: «Жизнь не останавливается, Оля. Она просто поворачивает. Иногда так резко, что с ног сбивает. Но надо вставать и идти дальше. Хотя бы ради детей». И я сдалась. А чего не согласиться? Дети и правда моря не видели. Да и я сама… я сама уже забыла, как оно пахнет. Жизнь-то не кончилась. Она просто… пошла иначе. И только.

Самолёт приземлился так мягко, что я даже испугаться не успела. Аэропорт в Гаване встретил нас горячим, влажным воздухом, который обволакивал, как пар. И запахом. Таким густым, знаете ли, — смесь крепкого кофе, терпких сигар, пота и каких-то приторно-сладких духов. Будто окунули в котёл, где варятся чужие, незнакомые, но очень яркие жизни. Вокруг гомонили люди в ярких рубашках, таможенник в мятой форме лениво шлёпнул печать в мой паспорт, даже не взглянув. Всё здесь было пропитано какой-то расслабленной, неторопливой анархией, которая так не похожа на нашу вечную суету.

Пока мы ждали багаж, я наблюдала. Ванька, разумеется, тут же прилип к столбу с табличкой «Wi-Fi Zone», пытаясь поймать заветную сеть. Машка с открытым ртом разглядывала темнокожую женщину в белоснежном платье и с огромным цветком в волосах. А я смотрела на мужчин. Не то чтобы я кого-то искала, нет. Просто сравнивала. Все они были какие-то живые, подвижные, жестикулировали, смеялись громко. Не то что мой покойный муж, капитан дальнего плавания. Тот был как скала. Надёжный, молчаливый. Ушёл в рейс и… не вернулся. Сердце. Сказали, большое было сердце, не выдержало. А я думаю, большое-то оно большое, да только жила в нём одна работа.

На выходе нас ждал старенький «Шевроле» вишнёвого цвета, который, казалось, держался на честном слове и кубинском оптимизме. Рядом с водителем стоял он. Карлос. Или Рауль. Я не запомнила. Высокий, с такой белозубой улыбкой, что слепит. И руки у него… не рабочие. Ухоженные, с длинными пальцами. Но что меня зацепило — осанка. Спину держит прямо, как на посту. Не сутулится, не расслабляется. Даже когда улыбается, глаза остаются серьёзными, оценивающими. Муж держал себя так же. Это мне знакомо.

Он подхватил наши чемоданы с такой лёгкостью, будто те набиты не вещами, а воздухом.

— Сеньора такая красивая, но грустная, — говорит он мне на ломаном русском, который, видимо, выучил специально для таких, как я.

Я фыркнула:

— Устала с дороги.

А он смотрит и улыбается так, будто видит меня насквозь:

— Ты знаешь, женщина, люди приезжают сюда, чтобы забыть. А ты приехала, чтобы вспомнить, как это — жить.

Я промолчала, села в машину. Дети устроились сзади. Пока мы ехали, я смотрела в окно. Мимо проплывали обшарпанные, но величественные колониальные здания, женщины в ярких платках, старики, играющие в домино прямо на тротуаре. А он сидел рядом, на переднем сиденье, и изредка ловил мой взгляд в зеркало заднего вида.

В отеле он помог донести вещи до номера.

— Если что-то понадобится — лучший ром, настоящие сигары или просто захотите поговорить, — я буду в баре у бассейна, — этот кубинец подмигнул, а потом добавил уже серьёзнее: — Если передумаете сражаться с грустью в одиночку.

Я закрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось. «Ольга Петровна, — сказала я себе, — кажется, твой отдых начался».