Просто жизнь

- Ну, Василь Степаныч, заходи в хату – вечерять будем, - хозяин гостеприимно распахнул дверь покосившейся хижины.

Василь Степаныч, слегка прихрамывая, с достоинством перешагнул порог горницы, неторопливо огляделся. Молча присел, выжидательно посматривая на хозяина.

- Кушай, не стесняйся, - перед гостем появилась полная миска наваристых щей.

Василь Степаныч потянул носом пар, исходящий от миски, бросил благодарный взгляд в сторону хозяина, и оба, не сговариваясь, приступили к вечерней трапезе. Ели с чувством, расстановкой, не торопясь. Вечер только занимался за окном, до наступления темноты времени было достаточно.

Насытившись, мужик - хозяин хибары - утёр горстью бороду и заговорил густым, тихим басом.

- Ты вот, Степаныч, наверное, смотришь на меня и удивляешься: чего это я в чащобу такую забрался, живу себе бирюк бирюком… понять меня не умеешь… А я тебе, друже, скажу! Никому досель не говорил, а тебе поведаю… Не всегда я так-то жил, не всегда! Токмо не сумел я жизнь свою по совести прожить… накуролесил выше крыши…

А ведь было время – и я любил одну девушку… Красоты та была несравненной! Само собой – и умна, и добра. Одна беда – крепостной была она помещика нашего, да… Это сперва так было. А посля всего прочего ещё и сосватанной оказалась… За отца маво сосватанной! Ты не смотри на меня так, не брешу я! Да и сейчас-то уж на кой мне брехать – столь воды с тех пор утекло…

А батька мой, стыдно сказать, сволочью был последней. Мать от побоев его не успевала оправляться. Да и мне не раз доставалось… Раз он скамейку дойную о башку мою разломал – малолеткой ишшо мать я пытался прикрыть собой. Вот, смотри, доселе шрам на затылке остался… Как не сдох я тогда – сам не понимаю, видать, Господь не такую лёгкую смертушку мне предопределил… А Катерина как раз в село наше привезена была об эту пору. Ну, красавица-то моя ненаглядная…

В крайнюю избёнку к бабке Харитонихе её помещик и поселил. Батя возьми да на грех и влюбись в неё! И чем более он в неё влюблялся, тем хуже становилась жизнь моей матушки…

И вот наступил тот страшный день, когда вошёл изверг в хату, маманю неся… Висит она на его вытянутых руках, словно мешок с мякиной… Косточки единой целой у ей нет… Чёрна кровушка всё лицо залила… Да… - хозяин уронил косматую башку на огромные кулачища, добела сжатые. Василь Степаныч смотрел на рассказчика немигающим взглядом… - Померла матушка тем же вечером… Но перед смертью успела мне глазами ответ на мой вопрос дать… Кто так бесчеловечно надругался над ней…

А сволочь эта всем определила, что якобы бык наш, которого мы на всё село на племя держали, закатал мамку в игре… Ну, не мог Барин на мать – хозяйку свою - рога да копыта поднять, не мог! Она ж его сызмальства выпестовала! С пальца молоком отпаивала, в хате в мороз держала! Только… Струсил я тогда! А ведь знал, кто убийца моей матушки… Но, мало того, что сам не отомстил за родную кровь, так ещё и пикнуть боялся… Нет мне за то прощения! Нет…

Отец же сразу опосля похорон к помещику и заявился, выложил тому деньжата, которые сумел за Барина выручить – заколол он его тем же вечером, вроде как убийцу казнил… Или от свидетеля нечаянного избавлялся… Так невинное животное грех его и прикрыло. И на деньги те батяня Катерину выкупил.

Ах, кабы знал я тогда, что совсем не с добрыми побуждениями сотворил отец такое, ах, кабы просчитал тогда умишком своим молодым–горячим! Но Катенька всегда так мечтала стать вольной… Да… Это теперь все стали вольными…

Хотя, какая это воля… Как были люди рабами, так рабами и останутся… Похоти своей, жадности и подлости рабами… Тебе, Василь Степаныч, того не понять, ты – из другого теста слеплен. У тебя в крови – другие законы… А людишки… Из падали они сотворены, не иначе, столько в них дерьма всякого…

Года ещё не прошло со дня смерти матушки, а этот старый хрыч на моей любимой жениться собрался. Катюшеньку мою загубить решился… А ведь она, сердешная, к тому времени уже тоже мне взаимностью отвечать начала, да…

Помню, как вечерами майскими сиживали мы с ей на бережку возля Чёрного омута… Соловьи треля такие высвистывали, черёмуха голову кружила… И она… Плечики узенькие, сама вся… ну словно кустик сирени – тохонькая да гибкая! Я как почну её целовать да миловать, так она в руках моих словно веточка гнётся, лёгкая, а вздохнёт когда – словно ветерок запах липового цвета издаля принесёт… Так была свежа да чиста душа моя! И я… берёг её! Не поверишь, а – берёг! – хозяин шандарахнул со всей мочи кулачищем по столешнице.

- И тут вдруг известие – батя жениться вздумал… Я сам не свой от этой новости сделался… Катенька уговаривала меня бежать в леса, подальше… А я… Забоялся! Как же? Одни? Среди чащобы да зверья дикого?!! Потерпеть Катюшу уговорил… Оооох! Господи! Скажи, как ты попустил такое?!! – хозяин вперил взор свой в передний угол хаты, где стояла маленькая иконка с ликом Иисуса Христа на руках у Богоматери… - Ну, дал бы Катеньке уговорить меня! Бежали бы мы в леса дремучие… Вот, как я сейчас… Вырыли бы на первое время землянку… Я бы охотился… А она б мне обедать да вечерять готовила, шкурки б звериные выделывала, вечерами в хижине ожидала бы…

Токмо я, дурак безмозглый, другой путь избрал… Бросился отцу в ноги, молить его спочал:

- Не замай, родимый! Оставь затею свою неправедную, не тронь душу невинную! Люблю ведь я Катерину! И она - меня! Не бери греха на душу, не делай несчастливой ни её, ни сына твово!

Ну, а он на мольбы мои слёзные… ногой меня в сторону с презрением подвинул, перешагнул и к двери зашагал… А у самого входа вдруг захохотал, обернулся и… харкнул в мою сторону!

Дак ведь и это я стерпел… Ради любви своей стерпел… Однакуль он, хрыч старый, так и не принял слов моих к сердцу! Прямиком из дому нашего к Катеньке и двинулся! Старушенция, та, что с ней жила, померла как раз за неделю до случая того… И пока я дома башкой своей безмозглой от безысходности да унижения пережитого о стены стучал, он Катюшеньку мою… силой… Стервец поганый!!!

И вот, навывшись вдосталь, как пришёл я в себя, так к милой и побежал. Но - припозднился... Уж при приближении к хибаре ейной глянул и обмер весь: дверь-то не плотно прикрыта… Не бывало такого ещё никогда, чтобы вечерами девица не запирамшись оставалась! Ворвался я в хату, а он… Он уже телогрейку свою накидывает. Морда красная, довольная! Правда, ото лба до подбородка царапина глубокая змейкой краснобокой по роже его проползла… Хмыкнул тут нелюдь, зенками мутными своими на меня зыркнул и - снова харкнул в лицо мне!

- Недоносок чёртов, - прошипел и выскользнул за дверь.

А тут я всхлипы Катенькины услыхал из-за печки… Ноги словно ватными сделалися, дрожь конечности все охватила, холодом сковало внутренности. Будтоть тать какой, прокрался я за печку да завесочку отдёрнул… А Катенька–сиротинушка, на полу, раскинувшись, лежит… Простоволосая, рубашонка на ней вся в клочья изодрана, а на личике кровь размазана… Слезищи, что твои яблоки, из глаз катятся, с кровью мешаются…

Я на колени пред ней упал, руки её целую! Что тогда бормотал – сам того не помню… Только она вдруг замокла, голову мою отвела руками и уходить велела. И здеся я твёрдости мужеской опять проявить не смог… Бабу послухал!!!

Побрёл я к дому свому… Тут-то сатана мне на ухо и нашептал! В общем, взял я колун во дворе, в хату вошёл и… порешил окаянного… Грех, знаю… Но это токмо один, самый малый мой грешок, вот навроде как гада ядовитого раздавить. А вот за те страшные грехи, что матушку да Катеньку уберечь не смог - за те я и сам себя казню по сей день, живя в чащобе этой бирюком…

Однако, поздно я возмездие своё свершил, поздно… Не токмо тело девицы дьявольское отродье изгадил, душу он в ней смертельно ранил! А душу излечить опосля такого мало кому удавалось…

Утром выловили рыбаки Катеньку из омута… Сама на себя руки милая наложила… А я, свалив мертвяка в подпол, в бега подался… Вот с той поры и живу тут один… Катеньку свою вспоминаю… Руки её да глазки тёмно-синие, будто колодец, бездонные…

А как смеялась она звонко-звонко… - слёзы одна за другой катились из глаз мужика, а он даже не пытался утереть или скрыть их… - Вот так-то, Василь Степаныч, друже мой, - хозяин тяжело положил свою ручищу на голову волку и легонько потрепал его. - А ты как думал – только волки бирюками-то бывают? Только у них на свете - одна любовь-то навечная?