Пространство между нами

Лес был готов попрощаться с осенью. Ржавые листья и хвойные иглы, сменившие цвет вопреки детской загадке, давно улеглись между деревьями. Они ждут, когда время сделает своё дело: переломит ход вещей, как и сами вещи.

То тут, то там лежит рыхлый, исколотый осенними дождями снег. Он будто прячет ежегодную простуду, которая глубоко поразила природу и теперь представлялась бархатной гнилью и пергаментными пятнами на листе жизни.

На листах, что встречаются на тропинке, еще издающей стон неудовольствия, когда ботинок прижимает землю. Это песня печали. Она пахнет пряно и дико, прелой травой и гарью.

— Наконец-то я вас познакомлю, — ты первым нарушаешь молчание, не оборачиваясь и не останавливаясь, идёшь дальше. Земля под моим правым ботинком вздыхает. Облегчение? Удивление? Сочувствие?

— Не жди, что мы станем... подругами, — стараюсь говорить мягко и шутливо, но лужа, полная мëрзлой воды, заставляет сделать паузу перед последним словом. Ты оборачиваешься, даже поднимаешь руки, чтобы подстраховать мой прыжок. Но опускаешь их, и снова возглавляешь шествие.

«Никаких касаний в этом лесу», — мелькает в голове мысль, как цитата из песни.

Так странно: финал ноября, а в городе осень. И на окраине леса ещё есть благородная позолота, высота неба и надежда. Но когда ты первым шагнул в чащу, она осталась стоять.

Я это точно знаю: мы встретились с ней взглядами.

Иду по тропинке за тобой следом и никак не могу попасть в ритм твоих шагов. Порой кажется, что мы очень близко и моя рука с лёгкостью коснётся твоей спины. Но ещё шаг, и всё переменилось. Мне снова нужно делать прыжок, чтобы за тобой поспеть.

— Подожди немного! — мой голос срывается в свист на последнем слоге.

Ты оборачиваешься. Останавливаешься. Твое лицо в этом лесу кажется мне чужим, бледным, как иней.

— Я не быстро иду.

— Для тебя — нет.

Ты пожимаешь плечами, и этот жест выбивает воздух из лёгких, будто я неожиданно вышла на край обрыва. Поворачиваешься и идёшь дальше. Дистанция снова расползается, как пятно.

Светлое небо постепенно хмурнеет, будто у него пропало настроение, и ничто не может это исправить. Чем глубже в лес, тем заметнее, как осень сдаёт позиции белой королеве. Ажурные сетки ветвей всё реже украшают гроздья рябины и отважные последние листья. Всё чаще кровавые пятна ягод попадаются под ногами. В этом темнеющем лесу они выглядят угрожающе.

Земля уже не так пружинит под подошвами. Иней, покрывший её, похож на плесень или работу паучков-прядильщиков. Ледяные нити ломаются под ногами, нарушая узор. Из-за этого кажется, будто мы вторгаемся на чужую территорию.

— Ты сердишься? — спрашиваю я спину, в которой знаю каждое движение.

— Нет. А что?

— Не знаю. Молчишь.

— Просто иду. Лес красивый.

«Для тебя — да. Для меня он суров и недоверчив, как ощетинившийся зверь перед нападением».

— Ага, и полон осколками зеркала злого тролля, — улыбаюсь я. Ты смеёшься.

— Отсылку понял, но это всё сказки.

«Мне показалось или в голосе была капля сомнения?»

Здесь хмуро и одиноко. И лес смотрит на нас, гостей, недоверчиво. Проверяет глухими стонами деревьев, ветром, что гоняет по узкой тропинке злые слова. Здесь острые ветви-пики нанизывают зазевавшиеся листья на своё остриё. Всё острее пахнет землёй, гниющими листьями и мускусом.

Еще десяток шагов — и иней оказывается скрыт под снегом. Меня то и дело бросает в дрожь: может, от погоды, может, от этой гонки, которую намерена проиграть.

— Холодно? — твой голос оборачивается ко мне, не замедляя шаг. Он звучит приглушенно, будто снег вбирает в себя и звуки тоже.

— Нет, — отвечаю я, и это неправда. Но правды — про лёд под ребрами, про дрожь в коленях — ты сейчас не ждешь.

— Скоро поляна. Там, помнишь, грибы собирали?

Помню. В сентябре. Когда тропинка не стонала, а шелестела. Я киваю в спину, которую почти не видно в серцевине леса.

Мои следы на грязно-белом снежном полотне выглядят по-детски или по-кошачьи, будто хочу как можно меньше касаться замершей игольчатой воды под ногами. Будто делаю прыжки, чтобы скорее миновать этот лес, этот день и эту зиму. Впрочем, доля истины здесь есть.

— Ты такая яркая в этом лесу. Как горящая спичка, — слышу твой голос где-то впереди. Я знаю, что опять отстала, но в сумраке и тишине леса кажется, что мы очень близко.

— Это упрёк или комплимент?

— Всё в порядке, пока ты горишь, — всё же отвечаешь на мой полушëпот.

А я слышу улыбку в голосе и тепло. И на миг сумрачные тени перестают искривляться пугающими силуэтами. Тянусь к тебе, к твоей спине, но не успеваю коснуться. Моя рука хватает пустоту.

Снова нужно спешить: отстала, когда замерла от тепла твоих слов, от тепла, что несу в груди.

— Советую перепрыгнуть, — слышу за секунду до вязкой и большой лужи, слегка блестящей в искрах свежего снега. Он кажется таким новым, будто насыпали только что.

Это наступление зимы представляется мне атакой белых. А мы, отважные рыцари в медном и золотом, выступаем против них. Получится ли захватить ферзя?.. «Не каждой пешке суждено достичь края доски», — мелькает в голове.

— Посмотри, — вдруг говоришь ты, замирая.

Подхожу, наконец-то сокращая проклятую дистанцию. На валуне лежит идеальный, нетронутый лист клёна, окаймлённый инеем, будто саваном.

— Красиво, — выдыхаю я. Нос щекочет запах печали и прелый, сладковатый мускус осени. Но его тут же стирают морозные капли, пробравшиеся в лёгкие.

— Да, — соглашаешься, и на секунду в твоем голосе слышится та самая, окраинная надежда. Но ты не поднимаешь лист, не даришь мне. Просто поворачиваешься и идёшь дальше. И я понимаю, что это и есть суть нас: красота всегда между нами, ее можно увидеть, но нельзя взять.

Поляна, на которую мы вышли, напомнила мне бальную залу, по воле случая помещённую в лес. Ни потолка, ни стен, разве что деревья, как войны на границе реальностей. Один из стражей — голая замёрзшая рябина с кроваво-красными ягодами. Ржавое на белом. Среди этого царства снега она выглядит как автограф Осени. Дружеский мазок кистью или знак упрямства?

Здесь сумеречно, потому я не сразу замечаю, как появляются первые звери. Больше даже тени, вырезанные из снега, как снежинки из бумаги. Затаив дыхание, наблюдаю за ними, и мой восторг смешан с тревогой: а что, если это сон, из которого не просыпаются?

Всё-таки не каждый день ты оказываешься на балу у самой Зимы. Не каждый праздник она получает корону от своей предшественницы. Не каждый день животные со всей округи несут по этому поводу подарки Белой королеве.

Белки держат в лапках шишки, точно маленькие ёлки. Серебряные снежинки на них не тают, а ягоды такие яркие, будто стеклянные глаза. Кукольные, но от этого не менее жутко.

Сороки прилетели с бусами из зимних ягод — брусники, морошки, клюквы и черноплодной рябины. Все оплетены тонкой ледяной паутиной.

Олени, грациозно и величественно звенят гирляндами из веток,с которых свисают застывшие, хрустальные слезинки. От их звона по коже бегут мурашки. Или это волнение от предстоящего знакомства?

Один из медведей принес свой особый запас — горшочки с мёдом. Он открывает один, и оттуда тянется густой, золотой аромат, который кажется единственной по-настоящему живой вещью в этом ледяном царстве. Сладость блестит как настоящая драгоценность.

— Ну, а куда они мне зимой? Что-то в этом году переборщил с запасами. Подарю Зиме, авось она оставит мне сны потеплее, — произносит зверь, задумчиво вглядываясь в восточную часть поляны.

В его словах слышится неуверенность. Медведь кивает нам и, неуклюже переваливаясь, идёт к другим животным.

— Я поняла, что он сказал! Медведь только что говорил со мной! — Ты улыбнулся, но как-то напряжённо.

— А, это. Я забыл сказать. Здесь все говорят, можно со всеми пообщаться. Белки вот всё про орехи рассказать могут, волки посоветуют, как в лесу не заблудиться, синицы расскажут, где самые вкусные жуки. Если захочешь, конечно.

— Ого... надо кормушку сделать, — я меняю тему, игнорируя шутку про жуков.

— Давай сделаем! Можно даже деревянную, основательную, чтоб не на один год.

— Давай, — соглашаюсь и вижу, как странная тоска снова мелькнула в твоих глазах.

— Будь осторожна, хорошо? — касаешься руки. Какие холодные у тебя пальцы...

Здесь светлее, чем в лесу, но тревожнее. Невольно стараюсь сберечь своё тепло. Вот пар — тонкий и быстрый — покидает мои лёгкие. Засмотревшись на это, теряю тебя из виду. Ледяные капли вместе с кислородом проникают в лёгкие и оседают на них колкими снежинками.

— Фух, мне на секунду показалось, что ты ушёл, — облегчение облачаю в улыбку.

— Да? Я никуда не уходил.

— Очень огранично смотришься с пейзажем.

— Мне идёт это время года, — острая улыбка и взгляд в толпу зверей. Ты ждёшь Её.

— Всё-таки до коронации правит Осень, так что это время идёт мне, — заявляю с вызовом.

Ты киваешь и протягиваешь руку к моей голове, но та дёргается, слово от огня. Отворачиваешься, ищешь кого-то в толпе.

— Она вот-вот появится, — произносишь ты взволнованно и возврашаешь меня в ревнивую реальность. Вглядываюсь в твое лицо, на котором сейчас отражается радость и какое-то особое предвкушение встречи. И думаю: а как выглядишь ты перед встречей со мной? Или просто приходишь, как в свой дом, не думая о том, кто зажигает в нём свет?

«Что я здесь делаю?» — неизбежно мелькает в голове.

Белые снежные мухи летят с серой вышины. Становится холоднее. Где-то впереди расступаются деревья-войны, словно пропускают кого-то на поляну. По телу бегут мурашки, кажется, даже им не по себе. Ты же выглядишь расслабленным. Снежинка, коснувшись твоей щеки, тает не сразу. Она будто отмечает тебя своим поцелуем.

Белая Королева здесь. Волки не сдерживаются и воют, приветствуя свою Госпожу. Сердце падает в желудок и тут же возвращается на место, будто игрушка на верëвочке. Пустота внутри наполняется чем-то спокойным и грустным.

Мне даже кажется, что за моей спиной, где-то в у восточной стены «залы», в сумраке недавно побелевшего леса, есть кто-то ещё. И он дышит. Тихо, легко, как угасающий костёр.

Музыка чуть сбавляет громкость. Лесные жители невольно выстраиваются в цепочку, чтобы поздравить Зиму с её коронацией. Но столпотворения нет, словно очередность установлена давно, и всё происходит согласно ей. Это тоже часть традиции.

— Люди — после медведей, — говоришь ты отстраненно, будто повторяешь давно заученную фразу.

— Почему?

— Как наиболее близкие виды, — ты указываешь на группу медведей, и мы идём к ним.

— Ты ведь шутишь? — я уже ни в чём не уверена.

— Нет. Мы, как и они, способны на долгую, смертельную спячку, — ответ без тени улыбки. — Ладно, шучу.

Уголки губ дрогнули, но я почему-то им не верю. Как же это странно: не верить тебе.

Вереница из животных и птиц тянется по поляне, как живой лоскут. Мы движемся вдоль вековых деревьев, и я не вижу между ними тропинки в лес. Потерялась даже та, по которой мы сюда пришли.

Среди могучих дубов-войнов в ледяных доспехах удивляет один: его ствол не тронут серебром. Земля около крепких корней не замёрзла. А у подножья ствола лежат бронзовые жёлуди. Лесные звери, проходя мимо этого места, изредка, почти ритуально, роняют ягоды, листья или шишки. Что же оставить мне?

Когда мы оказываемся рядом с дубом, замечаю между корней ягоды клюквы, перезрелый шиповник и кленовый лист в саване из инея. Тот самый лист.

Оборачиваюсь, мы встречаемся взглядами, и на мой невысказанный вопрос ты отвечаешь едва заметным кивком. Получается, дар от нас двоих.

Очередь двигается стремительно. Звериные лапы приминают свежий снег. И рядом со следами то тут, то там я вижу тёмный, бархатистый опад. Кажется, поляна прикрыта снежной накидкой поверх осеннего платья. Если его надеть, время остановится?

Лесные звери и птицы со всей округи поздравляют Зиму с возвращением. Пара тёплых слов, поклон и отход. Так ты объяснил мне традицию подношения даров.

— Мороженое? Оригинально, — её голос похож на звон льдинок, никогда не слышала ничего подобного. Светло-голубые глаза, холодные и глубокие, как трещины во льду озера, смотрят на меня с интересом. Они не отражают свет, матово блестят застывшей водой.

— Я старалась найти в холоде что-то приятное.

— Рада это слышать, ты у нас числишься в списке самых верных нелюбителей меня.

— Прошу прощения, — неуклюжий, но вежливый поклон. — Вы прекрасны, действительно прекрасны. Но не близки мне по духу, что ж отрицать.

— Верно. Но знаешь, ты импонируешь мне своей честностью, — говорит она тонкой, как лезвие, улыбкой. — Верность убеждений — это такой редкий и хрупкий узор на окне. Одно дуновение — и он исчезает. Надеюсь, твой продержится дольше, — соглашается со мной воздушная грациозная Белая Дева. Или это предупреждение?

Её силуэт кажется сотканным изо льда или жидкого азота. Завораживает, но лучше не терять разум.

— И, как и каждый год, благодарю за твою верность мне, — поворачивает голову Белая Королева. Ты делаешь лёгкий поклон.

— Не стоит, моя Госпожа, вы знаете, что моё расположение к Вам есть и будет всегда неизменным. — Ты говоришь это, не отрываясь от её покрытых пеленой глаз. Зима благосклонно кивает. На секунду мне кажется, что туман рассеивается, и на нас смотрит утреннее солнце, скрывающееся за морозным стеклом.

Синички своим щебетанием возвращают меня в реальность: не стоит задерживать очередь. Мы отходим. А что подарил ей ты? Я, запутавшись в своих мыслях, ничего не заметила.

Потом поздравлений начались танцы. Вальсы, полонезы, фокстроты, даже танго и ча-ча-ча. Я кружусь, и вместе со мной кружатся снег и ты. Все танцуют парами, хотя никто никого не касается.

— Сегодня, сейчас мы умеем танцевать всё, что пожелаем. И это будет грациозно, хотя всё равно не так, как сама Зима.

Меня кольнуло. А снег всегда был таким острым, будто измельчëнное стекло? Или обжигающим, как голубое пламя. Это ревность? Почему мне так холодно... Тело дрожит, а где-то в груди ноет. Как-то встревоженно и обреченно.

— Что-то случилось? — участливый голос, глаза, что ищут встречи с моими. Твоя рука тянется ко мне, но Зима, едва заметным жестом останавливает это движение.

«Никаких касаний в этом лесу», — снова звенит в моей голове голос, похожий на звучание ледяных сфер.

— Ты дрожишь, — изучаешь моё лицо и покрасневшие пальцы.

— От восторга, — лгу и чувствую, как где-то в груди, прямо под рёбрами, намерзает комок колотого льда. Похоже на обречëнность, а не ревность. Почти знание, что эта магия никогда не согреет, а эта сказка — лишь очень красивая ловушка.

В груди перестаёт ныть. Даже снег уже не кажется таким враждебным. Я снова лгу, что всё в порядке, но в этот раз искренне в это верю.