Проводник

Это был самый обычный летний день. Таким он и останется в памяти — навсегда разбитым на «до» и «после». Семейная машина уверенно неслась по загородной трассе. За рулём — Макс, успешный архитектор. Рядом — жена Аня, сзади — их дочь Света.В салоне пахло летом и кофе из термоса.

— Родной, как доедем, первым делом баньку, а? — Аня положила руку ему на плечо. — Соскучилась по дому, по нашим грядкам.

— Всё будет, — Макс улыбнулся, поймав её взгляд.

— Скоро приедем. Света, ты как там?

С заднего сиденья донёсся капризный вздох:

— Нормааально... Рули быстрее, пап, в планшете мультики ждут!

Они переглянулись и рассмеялись. В этот момент зазвонил телефон.Макс скользнул взглядом на экран.

— Тоха с работы, — с лёгким раздражением пробормотал он. — Наверняка какая-то ерунда.

Он взял трубку, зажав её плечом.

— Алё, Тох? Ага... Хорошо... Пришло. Сейчас отправлю.

На секунду его взгляд оторвался от дороги и утонул в ярком свечении экрана. Палец потянулся к кнопке «Переслать».А в это время впереди синяя «девятка», изнывая от нетерпения рядом с медленной «Газелью», резко выскочила на встречку. Она проскочила мимо фургона, но не успела вернуться на свою полосу. Из-за крутого поворота, скрытого кустами, навстречу ей выносится их машина.

Секунда. Всего одна секунда.

— МАКСИМ!!! — это был ужасающий крик Ани.

Глаза Макса, вырванные из мира пикселей, метнулись на дорогу. Он швырнул телефон, вцепился в рубель обеими руками, до хруста в костяшках, и рванул его в сторону. Резина взвыла. Но было поздно.

Скрежет металла. Боль. Темнота. Реанимация. Их прощание, на могиле дочери.

Три месяца спустя

Пыльный вечер застилал окна его съёмной конуры. Максим, ещё пахнущий машинным маслом со склада, механически достал из шкафа почти пустую бутылку. Не ставя стакан, он отпил из горлышка, залпом, пока едкая жидкость не выжгла внутри хоть каплю чувства. Былого — успешного архитектора — в нём не осталось. Теперь он был просто водителем погрузчика, уволенным с прежней работы за пьяные прогулы. И этот вечер ничем не отличался от вчерашнего. Как и завтрашний — от сегодняшнего.

На подоконнике завибрировал телефон. «Аня». Снова. И снова. Макс смотрел на экран, пока он не погас. Он не мог ответить. Не мог слышать ее голос. Ведь это он был за рулём. Это он на секунду опустил глаза. Это он не сумел их спасти.

Он сбежал на эту окраину, подарив им обоим время — привыкнуть к пустоте. Но единственное, к чему он привык за эти месяцы, — это к вкусу водки и невыносимой тяжести собственной вины.

Следующие несколько дней прошли в липком, провальном забытье. Он не помнил, как добрался до своей съёмной конуры, как пил воду из-под крана, льющуюся ему на голову. Он существовал, и это существование было самым горьким упреком. Он был призраком, обреченным вечно переживать тот самый поворот, тот крик Ани, хруст металла и стекла.

Однажды утром, вернувшись с ночной смены, он увидел на лестничной клетке своего этажа старушку-соседку. Она пыталась донести до квартиры сумку с картошкой. Макс, не глядя на неё, молча, взял тяжёлый пакет и понёс к её двери.

— Спасибо тебе, сынок, — хрипло сказала старушка.— Дай бог тебе здоровья.

Макс резко остановился и обернулся. Его лицо исказила гримаса.

— Не надо, — прохрипел он. — Не надо мне здоровья.

Он не ждал ответа. Он просто бросил сумку у двери и побрел к себе, не оборачиваясь. Эта маленькая, неудачная сцена стала последней каплей. Решение пришло не как порыв, а как холодный, безошибочный расчет. Как чертеж, который он, архитектор, делал в своей прошлой жизни. Только этот чертеж вел в никуда.

Он понял, что не может больше так жить и открыл дверь в свою квартиру.

Комната была похожа на его внутреннее состояние: грязно, пусто и безнадежно. Пустые бутылки из-под водки, как памятники его падению, стояли в углу. Воздух был густой, спертый, пахший перегаром и пылью.

Он достал из-под кровати почти полную бутылку водки. Не для храбрости. Для того, чтобы тело не сопротивлялось. Чтобы инстинкты были подавлены. Он пил большими, ровными глотками, не морщась. Горячая волна растекалась по желудку, но не приносила привычного оглушения. Сегодня алкоголь был просто инструментом.Затем он достал из тумбочки коробку с инструментами. Выбрал новый, острый как бритва, строительный нож.Он сел на пол, прислонившись спиной к стене прямо под фотографией Светы. Провел пальцами по холодному лезвию. Страха не было. Была лишь тягучая, невыносимая усталость.

«Прости, дочка, — мысленно прошептал он. — Папа сейчас придет.

Он не стал резать запястья — это было долго и ненадежно. Он знал, куда нужно нанести удар. В сердце. Резко и глубоко. Он приставил острие ножа к груди. Глубоко вдохнул в последний раз, закрыв глаза, чтобы видеть не грязную комнату, а ее улыбку.

Удар.

Острая, разрывающая боль. Теплая жидкость, залила рубашку. Он услышал собственный хрип. Тело попыталось сжаться, но он заставил его оставаться на месте. Темнота поползла с краев сознания, мягко затягивая его. Он чувствовал, как уходит. Это было облегчение. Прощай, боль. Прощай, вина.

***

Сознание вернулось к нему вместе с запахом хлорки и приглушенным гулом аппаратуры. Снова больница. К его койке неспешно подошёл дежурный врач, щуря уставшие глаза за очками.

— Максим Андреевич, вам невероятно повезло, — голос врача был ровным, без эмоций. — Лезвие прошло в сантиметре от сердца. Ни одна крупная артерия не задета.

— Как я здесь оказался? — хрипло выдавил Макс.

— Сосед. Вызвал скорую, увидев открытую дверь и... вас.

—Когда выпишете? — спросил Макс, глядя в потолок.

Врач вздохнул, доставая из кармана халата историю болезни.

— Физически — через пару недель. Но, учитывая характер травмы, я обязан порекомендовать консультацию психиатра. Отказ — основание для принудительного освидетельствования. Вы представляете угрозу для себя.

—Нет... — Макс резко поднялся на койке, и боль пронзила грудь. Его взгляд стал собранным и острым, каким не был давно. — Доктор, давайте без диспансера. У вас ведь отчёты, комиссии... Лишний суицидник в стационаре — вам же головная боль. А я... я тихо... Выпишете меня, и я исчезну. Не буду вас больше беспокоить.

Врач оценивающе посмотрел на него. Это был уже не взгляд врача на пациента, а скорее — двух уставших взрослых людей, понявших друг друга.

— Выписываю под расписку, — отчеканил он. — Обоюдная ответственность. Моя — что отпустил. Ваша — чтобы больше ко мне не попадать. Ясно?

— Абсолютно, — кивнул Макс.

Три недели спустя.

Максим брёл по осенним улицам, тупо глядя под ноги. Краем глаза он поймал что-то лишнее в переулке. Какое-то марево, будто от жары. Он свернул за угол и остановился. В воздухе, прямо напротив стены, колыхалось мутное пятно. А сквозь него... была дверь. Обычная деревянная дверь.

Из-за угла вышел старик. Одет прилично. Лицо серое, осунувшееся.

— Вы... проводник? — голос у старика был прерывистый. — Откройте дверь... ну пожалуйста...

Макс от неожиданности отшатнулся.

— Я? Нет, вы ошиблись.

— Как же так... — старик забеспокоился. — Мне же сказали... Но вы же её видите?

Сзади кто-то подошел. Парень лет двадцати пяти, в потрепанной куртке, с пачкой сигарет в руке. Выглядел так, будто уже всё в этой жизни видел.

— Павел Андреевич, я ваш проводник. Прошу прощения, что задержался. — Он взял старика под локоть. — Пойдемте.

На лице старика появилась такая благодарность, что аж не по себе стало. Он только кивал и шептал: «Спасибо... спасибо...»

Парень толкнул дверь. За ней — ничего. Просто чёрное ничего. Старик шагнул вперед и пропал. Дверь захлопнулась и... растворилась. На ее месте снова была голая стена.

Парень развернулся к Максу.

— Ну что, проводник. — спросил он без особых эмоций. — Меня Артур зовут.

— Максим, — автоматически ответил Макс. — И я не проводник. Я вообще не врубаюсь, что это было.

Артур усмехнулся.

— Проводник, братан. Ты теперь проводник. Сам ещё не понял просто.

—Артур, что это сейчас было? Объясни!

Артур вздохнул, смотря в след растворившейся двери.

— Это был уход. Павел Андреевич смертельно болен. Я просто открыл ему дверь.

— Какую дверь? Куда?

— Туда, — Артур пожал плечами. — Где уже не больно. Мы, проводники, помогаем тем, кому уже ничто не поможет. Старость, болезнь, невыносимые муки... Мы находим их и провожаем.

— И куда они уходят? В рай? В ад?

— Честно? Не знаю. Может, в никуда. Может, просто растворяются.

Максим сгреб пальцами волосы. В голове гудело.

— Так кто за всем этим стоит? Кому это нужно?

— Смерти, — просто сказал Артур.

Пауза повисла густая и тяжелая.

— Смерти? — переспросил Макс, не веря ушам. — И зачем ей это?

Артур усмехнулся уголком губ:

— Есть попроще вопросы?

— И почему мы? Почему я? — в голосе Макса слышалась уже не злость, а усталое отчаяние.

— Проводниками становятся те, кто решил свести счеты с жизнью... но им дали второй шанс. Видимо, кому-то показалось, что твоё земное наказание ещё не закончилось.

— Я могу отказаться?

Артур пристально посмотрел на него.

— Можешь. Но послушай меня. Я был гнилым наркоманом. В ломку толкнул мать — она умерла. Пытался загнуться от передоза — не получилось. Встретил такого же, как мы, и он всё объяснил.

Макс молчал.

— Я начал помогать другим уйти... и впервые за долгие годы смог спать спокойно. Это не искупит мою вину. Но это даёт хоть какой-то смысл всему этому дерьму. Тебе, я смотрю, смысла как раз и не хватает.

Макс отвернулся, уставившись на тёмную воду лужи. Внутри всё кричало и протестовало, но сквозь этот шум пробивалась одна тихая, четкая мысль: «А что, если он прав?»

— Ладно, — тихо сказал он. — Допустим, я согласен. Ты будешь мне... помогать?

— Нет, — Сказал Артур. — Всё придётся понять самому. Скажу лишь одно, как только внутри почувствуешь странное чувство, иди за ним. Оно приведет тебя к тому, кому нужна помощь. Мы должны помогать всем.

Он похлопал Макса по плечу и тронулся с места.

— Артур! — Макс окликнул его. — А мы ещё увидимся?

Тот обернулся, и в его глазах мелькнула тень улыбки.

— Город не такой уж и большой. Увидимся. Обязательно.

Он развернулся и ушёл, его фигура быстро растворилась в сумерках. Макс остался сидеть на скамейке, один на один с новым, непостижимым будущим.

***

Максим бродил по парку, в голове крутились слова Артура. «Почувствуешь, где искать...» Но как это должно чувствоваться?

Внезапно его обдало холодом. Не снаружи, а изнутри. В груди заныла тупая, сосущая пустота, будто его сердце превратилось в компас, и стрелка резко дёрнулась в сторону. Взгляд сам собой понесся по аллеям и наткнулся на одинокую фигуру на дальней скамейке. Старушка. Он почувствовал: это она.

Он подошел и сел рядом, не зная, с чего начать.

— Вам... помочь? — неуверенно произнес он.

Старушка медленно повернула к нему лицо, и он увидел в ее мутных глазах не старческую отрешённость, а обжигающую тоску.

— Разве мне поможешь, сынок? — тихо сказала она. — Я по чуть-чуть ухожу. Каждый день забываю кусочек жизни.

«Вот оно», — подумал Макс.

— А что помните прямо сейчас? — неожиданно для себя спросил он.

Старушка улыбнулась, и её лицо преобразилось.

— А помню, как моего Вовку, это сын мой, в первый класс провожала. Галстук красный всё развязывался... А он ревел, потому что портфель тяжёлый. — Глаза ее наполнились слезами, но улыбка не сошла. — А вчера он ко мне приходил, седой уже, усталый. Смотрел на меня и думал, что я не узнаю. А я узнала. Сердце-то узнало. А сказать не смогла... слова путаются.

У Макса защемило в горле.

— Он хороший сын? — тихо спросил Макс.

— Лучший. И я его мучаю. Каждый день. Своим забытьем.

Макс глубоко вдохнул, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Он сказал шёпотом, будто признаваясь в страшной тайне:

— Я... могу проводить вас. Туда, где не забывают. Где вы снова всё вспомните.

Глаза старушки блеснули не удивлением, а надеждой, словно она ждала этого всю свою долгую жизнь.

—Значит, правда... — прошептала она. — Мне во сне говорили, что придет проводник. Уведите меня, милый, пока я ещё не забыла, что хочу уйти. Не хочу быть обузой. Не хочу, чтобы мой мальчик видел меня немощной и страдал каждый раз при видя меня.

Он помог ей подняться. Та самая невидимая нить, холодная и тугая, потянула его вглубь парка, к старому, полуразрушенному фонтану, давно забытому и заросшему бурьяном. Подойдя вплотную к груде облупившегося бетона, Макс протянул руку. Воздух задрожал, и из пола фонтана проступила дверь — простая, деревянная, покрытая потрескавшейся краской.

— Готовы? — тихо спросил он.

Старушка кивнула, крепко сжав его руку. Он толкнул дверь, и за ней открылась не комната, а большая пустота.

— Спасибо, сынок... — её голос прозвучал уже откуда-то издалека.

Она сделала шаг вперёд и растворилась в темноте. Дверь бесшумно захлопнулась и растаяла в воздухе.Макс стоял один, прислушиваясь к непривычному чувству внутри. Не было эйфории. Не было и ужаса. Была лишь глубокая, бездонная тишина. И впервые за долгие месяцы в этой тишине не было боли.

Он шёл домой, и город будто проявился на старом фото. Вот мужик с цветами — везёт любовнице? К умирающей матери? Вот дети дерутся у подъезда — один из них когда-нибудь будет так же вспоминать другого? Раньше он видел просто людей. Теперь видел их тени. И его собственная боль, всегда громкая и требовательная, на секунду притихла, уступив место тяжелому, чужому спокойствию.

***

Выйдя из магазина, Макс снова почувствовал знакомое ледяное чувство в груди. Компас сработал. Его взгляд скользнул по улице и намертво зацепился за мужчину на остановке. Тот сидел, сгорбившись, и пустым взглядом провожал проезжающие машины. Подходя ближе, Макс почувствовал смутное ощущение. Лицо было знакомым.

— Вам помочь? — по привычке спросил Макс, садясь рядом.

Мужчина вздрогнул и мотнул головой:

— Нет, всё нормально.

Холод внутри Макса усиливался, указывая на этого человека.

— Вы больны? — тише переспросил Макс. — Невыносимо больны? Я могу помочь.

Мужчина резко повернулся к нему, в его глазах мелькнул испуг и надежда.

— Откуда вы знаете?.. Опухоль. Врачи разводят руками. Вы... кто?

Макс посмотрел ему прямо в глаза:

— Я Проводник.

На иссохшем от болезни лице мужчины загорелась надежда, жадная и отчаянная.

— Вы существуете... — прошептал он. — Я думал, это бред во сне... Каждый день просыпаюсь и жду... Сделайте это, прошу!

И в этот момент в памяти Макса, как удар током, вспыхнула картинка: новостной сюжет, размытая фотография... А потом — имя. Сергей. Пьяный за рулем, выехал на тротуар, двое погибших.

Макс медленно отстранился. Его собственное горе поднялось комом в горле.

— Я вас вспомнил, — голос Макса стал низким и опасным. — Сергей. Четыре года назад. Вы выехали на тротуар.

Мужчина, Сергей, съежился, его надежда сменилась паникой.

— Эй, послушай... Я отсидел! Я свой срок отбыл! — его голос дрожал.

— Это был один дурацкий день! Один поворот! Я... я с тех пор не садился за руль, не прикасаюсь к спиртному! — Это не оправдание, я знаю... — он замолчал, сглотнув.

— Быть пьяным за рулем — это уже приговор! — голос Макса сорвался, и он сам испугался своей ненависти. Перед ним стоял тот самый пьяный виновник из его кошмаров, абстрактное воплощение всего зла, что с ним случилось.

— Я не хотел! Честно! — залепетал Сергей. — С тех пор я не пропустил ни одной службы в церкви. Каждый день молюсь за упокой их душ... . Я знаю, это ничего не вернет. Но это всё, что я могу….

В висках у Макса застучало. Он снова увидел встречную «девятку», услышал хруст, крик Ани. Он увидел могилу Светы. Его собственная вина, жгучая и невыносимая, нашла выход в ярости.

— Знаешь, что? — Макс поднялся, его трясло. — Нет. Никакого облегчения для тебя. Ты его не заслужил.

— Что?! — Сергей вскочил, его лицо исказил ужас. — Нет! Ты не можешь! Ты же Проводник, ты должен! Эта боль... эта болезнь... это мое наказание, я понимаю! Но я не могу больше!

— Я никому ничего не должен! — рявкнул Макс, отступая. — Особенно тебе. Вот и мучайся. По-настоящему.

Он развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Вслед ему летели то отчаянные проклятья, то жалобные всхлипы. Но Макс уже не слышал. Он зашёл в первый попавшийся подъезд, прислонился лбом к холодному кафелю. В ушах стоял этот голос — надтреснутый, умоляющий. «Я отсидел! Я свой срок отбыл!»

«А что, если, правда? — пронеслось в голове. — Отсидел, не пьёт, молится... Каждый день сам себя казнит. Может, его болезнь — и есть тот самый последний срок? Может, я сейчас... хуже него?»

Он сжал виски, пытаясь выдавить из себя жалость. Вспомнил старушку и её благодарность. Проводник должен помогать уходить.

И в этот момент, будто на плёнке, перед ним снова проплыла трасса. Не просто «девятка». Конкретная синяя «девятка». Он услышал не просто хруст, а именно тот, их хруст. Увидел не просто могилу, а ту самую. И его собственная, выжженная пустота внутри вдруг снова заполнилась до краев — не болью, а яростью. Чистой, концентрированной, оправдывающей всё.

Нет.

Этот человек в пьяном угаре выбрал сесть за руль и отнял у других всё. Навсегда. А он, Макс, по нелепой случайности на секунду опустил глаза. Его вина — это несчастный случай. Вина Сергея — это ПРЕСТУПЛЕНИЕ.И никакие молитвы, никакие тюремные сроки и даже раковая опухоль не стирают этой разницы.

Сомнение сгорело дотла. Осталась лишь уверенность, тяжёлая и твёрдая. Он не просто отказал. Он вынес приговор. И это был самый справедливый поступок за все последние месяцы его жизни. Внутри него бушевала буря. Он не просто отказал — он осудил. Он приговорил. И от этой мысли, странным образом, по телу разлилось горькое, ядовитое, но до краев насыщающее чувство справедливости.

***

Макс сидел в углу забегаловки, ковырял вилкой в тарелке с холодной пастой. Мысли были тягучими и беспокойными. Тень от его поступка на остановке не отпускала.

— Привет, Максон. Место свободно? — раздался знакомый голос.

Артур уже садился напротив, не дожидаясь ответа. На его лице играла привычная беззаботная улыбка.

— Держусь, — пожал плечами Макс. — Не скажу, что стало легче. Но когда видишь облегчение в их глазах... вроде бы и самому не так пусто.

— Вот и славно. А я вчера одного провожал — ворюгу матерого. Так тот, представляешь, пытался у меня кошелек отжать, пока я дверь открывал. Умора! — Артур усмехнулся.

Макс хмуро посмотрел на него.

— А я бы не стал ему помогать. Я... уже отказал одному.

Улыбка с лица Артура исчезла мгновенно, будто её и не было.

— Ты... что сделал? — его голос стал тише и тверже.

Говорю же — отказал. Не стал провожать.

Артур откинулся на спинку стула, его взгляд стал пристальным и холодным.

— Максим, — он произнес имя медленно, по слогам.— Ты сейчас самое главное расскажешь. Почему?

— Потому что он УБИЙЦА! — выдохнул Макс, и его шепот был полон ненависти. — Сбил двоих насмерть, будучи пьяным. Отсидел — и живет себе. А у тех людей... — голос Макса сорвался, и он замолчал, сжав кулаки. Артур помолчал, давая словам Макса повиснуть в воздухе.

— Слушай и запомни раз и навсегда, — его голос стал низким и без единой нотки дружелюбия. — Мы не судьи. Мы — инструмент. Ты думаешь, я не сталкивался с подонками, которых с радостью бы сам придушил? Но наша задача — не вершить правосудие. Наша задача — открывать дверь. Для всех. Для святых, для уродов, для стариков и детей. Ты понял? ВСЕХ.

— Но почему? — в голосе Макса слышалась уже не злость, а растерянность. — Я думал, мы помогаем только тем, кто…

— Кто хороший? — перебил Артур. — Нет. Мы помогаем тем, кого выбрала Она. И твоя личная месть — это плевок не в того мужика, а в Неё. Ты играешь с огнем, Макс. И за этим всегда следуют последствия.

Артур резко встал, отодвинув стул с оглушительным скрежетом.

— Ладно, Макс. Я тебя предупредил. Дальше — твой выбор.

Он больше не хлопал его по плечу. Он просто развернулся и вышел, оставив Макса в гробовой тишине, которая была куда красноречивее любых слов.

***

Ледяной компас в груди сработал снова, став уже привычным. Но в этот раз его стрелка впилась не в старика, а в хрупкую фигурку в школьном платье. Девочка. Лет пятнадцати. В груди у Макса всё сжалось в тугой, болезненный узел. Детей он еще не провожал.Из-под ее яркой шапки выбивались редкие прядки волос. Рак. Макс, пересиливая сжатие в груди, поравнялся с ней.

— Привет.

Девочка настороженно покосилась на него, прижимая портфель.

— Здрасьте, — буркнула она, ускоряя шаг.

— Подожди. Я... могу тебе помочь.

Она резко остановилась, в ее глазах вспыхнул испуг и отчаяние.

— Вы кто такой? Отстаньте, а то закричу!

Макс опустился на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне, и сказал тихо, почти шёпотом:

— Я не чужой. Я Проводник.

Глаза девочки округлились, а по её щекам тут же потекли слезы. Не слезы страха, а слезы облегчения.

— Правда?.. — прошептала она. — Мне... мне про вас во сне говорили. Заберите меня, пожалуйста. Я так устала. От больницы, от таблеток, от того, что мама всё время плачет…

В этот момент из-за угла вышла женщина — исхудавшая, с такими же уставшими глазами, как у дочери. Мать.

— Лиза! — её голос сорвался от ужаса. Она бросилась к ним, рывком оттянула дочь за спину, став между ней и Максом живым щитом. — Кто вы такой? Что вы ей сказали? Дочка, с тобой всё в порядке?

— Я могу помочь ей, — тихо сказал Макс. — Избавить от боли.

— Помочь?! — женщина задохнулась от ярости и горя. — Убив ее?!! Я ее лечу! Она борется! Мы все боремся! Она выздоровеет, вы слышите? Я буду молиться, продам почку, но она будет жить! А вы... вы ублюдок, предлагаете ей смерть! Сейчас вызову полицию, и вас упрячут в психушку, где вам и место!

— Мама, он прав! — разрыдалась Лиза. — Мне уже не помочь! Я не хочу, чтобы ты меня такой запомнила... обездвиженной, под трубками... Я не хочу этой боли!

Женщина смотрела на дочь, и по её лицу текли беззвучные слёзы.

— Как ты можешь... — её голос был похож на стон. — Как ты можешь просить меня... чтобы я тебя отпустила?

Слёзы текли по лицу Макса, и он даже не пытался их смахнуть.

— Моя дочь... — его голос сорвался, и он начал снова, тихо. — Моя дочь погибла мгновенно. Я бы отдал всё, чтобы увидеть, как она стареет. Но ещё страшнее... — он посмотрел прямо в глаза матери, — еще страшнее — видеть, как твой ребёнок медленно угасает. И знать, что не можешь ничего сделать. Ничего, кроме как продлить ее мучения и свои. Я не чудотворец. Я — возможность. Возможность достойно отпустить. Я просто покажу возможность, но решать вам.

Повисла тишина, густая от слёз и невозможности выбора. В глазах матери бушевала война: инстинкт борца, цепляющегося за жизнь дочери, сталкивался с новым, чудовищным знанием — знанием о цене этой борьбы.Макс не ждал. Он медленно поднялся и, не сводя с нее взгляда, сделал шаг назад, по направлению к глухой стене гаража. И она, не говоря ни слова, сделала шаг вперед. Не к двери. А к дочери. Чтобы держать ее за руку до конца.Он подвел их к глухой стене гаража. Воздух задрожал, и из ничего проступила дверь. Простая, деревянная. Макс толкнул ее, и за створками открылась бездна — тихая, тёплая, пугающая своим спокойствием.

— Что там? — шёпотом спросила мать, цепенея от ужаса.

— Там... нет боли, — так же тихо ответил Макс. — Только покой.

И тут Лиза вырвалась и рванула к проему.

— ЛИЗААА! — крик матери был нечеловеческим.

Женщина метнулась вслед, пытаясь схватить дочь за платье, и в последний миг обхватила ее сзади, прижав к себе. Но импульс был слишком сильным. Они, обнявшись, в падении, шагнули за порог и растворились в безмолвной темноте.

Дверь с тихим щелчком захлопнулась и растаяла.

Макс стоял, не в силах пошевелиться, а потом медленно сполз по стене на землю. Он не рыдал. Он плакал тихо и безнадежно, закрыв лицо руками.

Перед глазами стояли они: Лиза, его Света... и эта мать, которая не смогла отпустить. Он думал, что жизнь несправедлива, забирая тех, кто не успел её прожить. Но сейчас он понял, что есть вещи куда страшнее несправедливости.

Воздух в проеме гаража сгустился и потемнел, будто вырезав из реальности кусок абсолютной ночи. И из этой тьмы вышла Она. Женщина в платье цвета пустоты, с кожей белее известки и губами, черными как старая кровь. Её невозможно было не узнать.

Смерть.

Макс, всё ещё сидя на земле, поднял на Неё заплаканные глаза.

— Я ждал этой встречи, — его голос был хриплым от слез.

— Я всегда рядом, Максим. Просто ты начал смотреть в Мою сторону.

— Зачем всё это? — с надрывом спросил Макс. — Проводники... эти двери... эта надежда? Зачем?

Тени на стене за спиной Смерти зашевелились.

— Всё должно иметь свой путь. Даже конец. Я даю путь. А проводники... вы — те, кто понимает цену обеих сторон двери. Вы — сочувствие к тому, что неизбежно.

— Сочувствие? — Макс горько рассмеялся. — Девочка с раком — это неизбежно? Старушка, забывающая собственного сына?

— Нет, — голос Ее был подобен скрипу старого дерева. — Это — жизнь. А я прихожу после. Я — ответ на их боль, а не ее причина. Я — тишина после крика.

Макс, почти не помня себя от горя, поднялся и шагнул к Ней.

— Я всё отдам! Мою жизнь, всё что угодно! Верни мне дочь!

— Ты уже мёртв при жизни, Максим. Ты мне ничего не отдашь. Ты можешь только обменяться, если сам это решишь, но сначала…

Она взмахнула рукой, и воздух вокруг содрогнулся. Макс увидел сквозь стены гаража призрачные, но такие ясные видения: старушка металась по тёмной комнате, мучаясь от одиночества; мать Лизы в отчаянии билась головой о стену. Все, кого он спас, были здесь, в своих личных адских мирах, от которых он их когда-то избавил.

— Ты видишь? — голос Смерти прозвучал у него в самой голове. — Это — твой выбор. Их вечная боль... или твоё счастье. Ты готов принести их в жертву?— Ты жаждешь вернуть одну жизнь, приговаривая к страданиям десятки. Интересная арифметика у твоей совести, Максим.

Макс стоял, подавленный тяжестью этого выбора.

— И Ты... простишь мне это? — пробормотал он, чувствуя всю тяжесть выбора.

На её губах на мгновение дрогнула тень, напоминающая улыбку.

— Я никого не сужу и ничего не прощаю. Я лишь закрываю двери, которые кто-то открыл. И открываю те, что кто-то решил закрыть навсегда. Ты просто станешь одной из таких дверей. Приходи сюда завтра... и дай мне ответ.

Она растворилась, будто её и не было. А холодок от Её присутствия остался внутри, сверля душу.

Решение созрело в нем мгновенно, с ясностью обреченного.

ДА.

Но прежде чем сделать этот шаг, он должен был увидеть Аню. Он должен был посмотреть в глаза той жизни, которую собирался вернуть, и той, которую ему предстояло предать.

***

Дверь открылась, и перед ним стояла Аня. Не та ухоженная женщина, что была раньше, а исхудавшая, с сединой у висков. Они молча обнялись, и это объятие длилось целую вечность. В нём была и тоска, и обида, и надежда.За чаем он рассказывал ей всё. О боли, о водке, о лезвии ножа, приставленном к груди. Аня плакала, сжимая его руку, коря его за то, что он оставил её одну в их общем аду.Потом он заговорил о проводниках. О дверях. О людях, которых он провёл. История звучала как бред, но Аня смотрела ему в глаза — глаза человека, видевшего потустороннее, — и не могла не верить.

— А потом... ко мне пришла Она. Смерть. Она сказала... что может вернуть Свету.

Аня замерла. Сердце ёкнуло дикой, невозможной надеждой.

— И что же ты ответил? — выдохнула она, боясь услышать ответ.

— Я сказал "да"! Не думая! Но... есть цена. Большая.

Он посмотрел на неё, ища в её глазах поддержки, но нашёл только страх.

— Все, кого я спас... их муки вернутся. Я не смогу им помочь. Я обреку их и их семьи на страдания.

Аня медленно отодвинулась от него, как от чужака.

— То есть... выбор — наша дочь... или жизни десятков других людей? Это... чудовищно.

— Да, — прошептал Макс.

— И твой выбор? — голос Ани дрогнул.

— Наша дочь! — его голос прозвучал с надрывом. — Она важнее! Мы сможем всё вернуть! Забудем этот кошмар, как будто его и не было!

— Забудем? — Аня покачала головой, и слёзы снова потекли по её лицу. — Макс, мы не сможем забыть. А те люди... их страдания... они будут на нашей совести. На моей совести тоже. Я не смогу смотреть на Свету, зная, что её жизнь куплена ценой чужих мучений.

— Грех будет на мне! Ты будешь чиста! — почти крикнул он.

— НЕТ! — впервые за вечер она повысила голос. — Мы — семья. Грех одного — грех обоих. Мы будем нести его вместе. И я сломаюсь под этой тяжестью. Я не хочу, чтобы наше счастье было построено на таком ужасе.

— А мы?! — голос Макса сорвался в крик. — Мы что, не страдали достаточно? Они всё равно умрут! Я лишь дал им быстрый и тихий уход!

— А их семьи? — тихо спросила Аня. — Их матери, мужья, дети? Они останутся в том же аду, что и мы. Ты действительно думаешь, что это не важно?

В его глазах вспыхнуло что-то твёрдое и холодное.

—Нет.

Аня медленно отпустила его руку. В её глазах читались боль, разочарование и бесконечная усталость.

— Я не могу решать за тебя, Макс. Это твой выбор. И твоя ноша. Но знай... — она посмотрела на него с таким сожалением, что его передернуло, — ...если ты решишься, наша прежняя жизнь уже не вернётся. Мы уже другие.

Она не стала его провожать. Она просто осталась сидеть за столом, одинокая в своей чистой, но безжалостной правоте.

Макс вышел с ее квартиры и закурил, руки тряслись. «Рай... ад...» Какие все сложные. А выбор-то простой: или всем хуже, или одной девочке лучше. Он выбрал дочь. И всё. Любой на его месте выбрал бы так же. А кто говорит, что нет — просто никогда не хоронил своего ребёнка.

***

На следующий день Макс пришёл в гараж. В голове у него был простой, ясный план: его жизнь в обмен на жизнь дочери. Он мысленно уже видел, как Света возвращается, как он и Аня забирают ее из этого кошмара. Он был готов к тому, что когда-нибудь, через годы, за ним придут. Это была честная цена.

Воздух сгустился, и из тьмы вновь выплыла Она.

— Ну что, Максим? Твой ответ?

— Да. Я согласен. Моя жизнь — за жизнь Светы. Верни ее. — Он сказал это твердо, с надеждой в голосе, ожидая, что сейчас мир перевернется и его дочь окажется здесь.

— Твоя жизнь? — Голос Смерти прозвучал так, будто сквозь тысячелетний лед. — Ты и так должен мне ее. Ты опоздал с платежом. И за просрочку полагается штраф.

Макс замер, не понимая. Это был не тот сценарий, который он проигрывал в голове.

— Что... что ты имеешь в виду? Мы же договорились!

— Мы ни о чем не договаривались. Ты сделал предложение. Я его пересматриваю. Ты решил вернуть дочь, а не оставить все как есть. Это твой выбор.Ты нарушил правила проводников,стал судить а не помогать.А ты был интересен мне Максим.

Воздух вокруг наполнился шепотом тысяч голосов — тех самых, чьи судьбы он исказил.

— Твоя жизнь — лишь начало. Чтобы вернуть одну душу, ты должен искупить вину перед всеми, кого обрек на муки своим отказом. Ты хотел быть судьей? Теперь станешь козлом отпущения.

Макс смотрел на Неё в оцепенении.

— Как?

— Ты станешь вечным Проводником. Не для тех, кто ждет ухода. А для них. — Её рука очертила круг, и в нём замерцали образы старушки, Сергея, Лизы с матерью. — Ты будешь вечно сопровождать их и им подобным в их личном аду. Принимать их боль. Слушать их проклятья. Ты станешь громоотводом их страданий.

Теперь он всё понял. Его не ждет жизнь с дочерью. Его ждет вечность в аду, который он сам и создал. Ему не просто не дали отсрочки — его наказали за саму попытку торговаться.

— А... а увидеться? — его голос сорвался на жалобный, детский шепот. — Хоть на миг... с ней... с Аней... Хотя бы посмотреть...

— Нет. Цена не получает прощального прикосновения. Ты не получишь ни благодарности, ни прощания. Ты станешь ничем для них. Узнав цену сразу... ты бы отказался? — спросила Смерть.

И тут Макс понял самый страшный итог. Его обманули. Подставили. Он упал на колени. Перед ним пронеслись видения: Света за школьной партой, ее свадьба, седая Аня, качающая на коленях внука.…Все те жизни, которые он так отчаянно хотел вернуть и которые теперь, навсегда для него потеряны.

— Нет, — прошептал он. — Я согласен.

***

Вновь дорога, вновь Максим за рулем своего авто, вновь девятка выезжает на встречную. И вновь, скрежет металла. Боль. Темнота. Реанимация. Прощание дочери, на могиле отца….