Пряничный домик

Пряничные человечки опять закончились. За три дня до Рождества покупатели сметали всё подряд — не то что с витрины, но и прямо с кухонных противней.

— Гензель, тесто ещё осталось? — Гретель заглянула на кухню.

Брат устало вытер холщовой прихваткой лоб.

— Последний постав. И всё, закрываемся на сегодня. И так без обеда пашем.

— Горите на работе, молодые люди? Похвально.

Гретель обернулась. У входной двери топтались две старухи. Одна повыше, другая пониже, но обе в одинаковых серых пальто с капюшонами. Протиснувшись между ними, в кафе вальяжно прошествовал огромный чёрный кот. Встряхнулся, осыпав снегом ближайшие стулья и молодую женщину, в одиночестве пившую кофе за крайним столиком.

Странно, почему не зазвонил дверной колокольчик?

— Извините, но с животными нельзя! — Гретель с усилием изобразила вежливую улыбку. «Явились, старые вороны! Теперь займут лучший столик и до ночи просидят! И кукуй тут с ними».

Кафе «Пряничный домик» работало до последнего посетителя.

— Гони их, — пробурчал Гензель. — Скажи, халява закончилась.

— Простите! — Опередив Гретель, к старухам торопливо подошла молодая женщина, вся в брызгах от растаявшего снега, но с радостной улыбкой. — Я хотела спросить, это у вас мэйн-кун?

Кот перестал вылизываться и лениво глянул на женщину. Глаза у него были разные — один изумрудно-зеленый, другой — льдисто-голубой.

— Изумительно! — Она всплеснула руками. — Надеюсь, не стерилизованный?

Кот оскорбленно фыркнул.

— Да пока что всё при нём, — усмехнулась высокая старуха. — Хотя были желающие кастрировать...

— Были да сплыли, — проворчала её низенькая товарка. — С талой водой по весне.

— Понимаете, у меня кошка. Тоже чёрная! — Женщина торопливо достала из сумочки визитку. — Вот, это мой телефон. Я Берта Марович, художница. Если бы вы согласились... Не бесплатно, разумеется! Только подумайте, какие могут получиться чудесные котята! И я бы хотела нарисовать портрет вашего кота.

Старухи переглянулись. Высокая осторожно взяла визитку. Гретель содрогнулась от омерзения. Пальцы у старухи были корявые, с распухшими артритными суставами. Давно не стриженные жёлтые ногти загибались на концах.

— Портрет, стало быть? — Старуха показала визитку коту. — Что скажешь?

Кот глянул на визитку, потом на Берту. Потянулся, томно прищурившись, и потёрся головой о бедро художницы.

— Ох... — она покраснела. — Какой ласковый!

— Надо же! — Высокая старуха поцокала языком. — Ладно, считай, договорились. Ты пока иди, милая, иди. Подготовь там... что надо. А он себя ждать не заставит.

Берта кивнула и послушно направилась к двери. Вышла, шало улыбаясь, прижимая ладони к пылающим щекам.

— А теперь, — старуха повернулась к Гретель и ощерилась, показав неожиданно белоснежные острые зубы, — принеси-ка нам пирогов. С мясом. Да не беспокойся, заплатим. — Она порылась в карманах пальто, вздохнула и требовательно протянула руку к своей спутнице. — Бру, верни кошелёк.

— Ой, да ты же мне его сама отдала, Ядвига! — Бру заулыбалась, отчего её морщинистое лицо стало ещё больше походить на печёную картофелину. — Запамятовала, видать.

— Ага, и про ожерелье запамятовала, и про кольцо... — Ядвига открыла потрёпанное кожаное портмоне и достала пачку евро. — Ну, девка, что ни есть в печи, всё на стол мечи.

Гретель взяла деньги, стараясь не касаться пальцев старухи.

— Садитесь, я принесу кофе. Только обратите внимание, что мясо у нас соевое, а молоко растительное. — Гретель указала на меню, приколотое к доске у входа. — «Пряничный домик» — этичное кафе. Но с животными всё равно нельзя...

Она запнулась. Кот куда-то исчез. Вышел? Но когда успел? И почему опять смолчал колокольчик?

— Этичное, стало быть, эт-ти его... — Бру прищурилась, оглядев ровные ряды пластиковых столиков цвета кофе, свежевыкрашенные бежевые стены, аккуратные гирлянды из искусственных еловых веток под потолком. — Да-а, изменился «Пряничный домик».

— У нас был пожар, — сдержанно сказала Гретель. — К счастью, само здание уцелело, но внутри всё выгорело. Пришлось сделать ремонт.

— А что случилось с госпожой Холле?

— Она... — Гретель сглотнула. — Она сгорела. Задохнулась в дыму. Пожарные не успели.

— И теперь ты здесь всем заправляешь, стало быть?

— Мы с братом. По завещанию госпожи Холле.

Гретель поёжилась. Под взглядами старух ей почему-то стало неуютно. Вспомнилось, как они являлись сюда каждый год — всегда за три дня до Рождества. Никогда не платили, зато ели за десятерых. Брат с сестрой с ног сбивались, таская прожорливым старухам полные подносы пирогов. А госпожа Холле только смеялась: «Шустрее, детки, не то сами в печь отправитесь!»

Нет больше той жуткой печки, которую приходилось каждый день растапливать углем. Гензель первым делом переоборудовал кухню, поставил две современные электрические хлебопечки и микроволновку.

— По завещанию, — повторила Ядвига. Она вдруг придвинулась к Гретель вплотную. Янтарные глаза полыхнули, прожигая насквозь. — И страховку, небось, получили, шустрые детки?

— Слишком шустрые, — поддакнула Бру. — А я говорила Холле. Предупреждала её, дуру старую. Не бери приёмышей, а уж если берёшь, на гниль внутри проверяй. Да что толку? Ей чужие советы всегда были как об стену горох!

«Помогите! — Гретель в панике задёргалась внутри оцепеневшего тела. — Кто нибудь, на помощь! Да где же все?!»

Столики опустели. За стеклянными дверями спешили мимо прохожие, словно не замечая яркой вывески, хотя полчаса назад в «Пряничном домике» было не протолкнуться.

— А ну пошли вон! — голос брата разорвал ненормальную тишину. — Детей пугайте, вороны драные! А мы пуганые! Это наше кафе — по закону!

Гретель с усилием повернула голову. Гензель выскочил из кухни, сжимая тяжёлую дубовую скалку. «Беги!» — губы не шевельнулись.

— По какому закону? — Ядвига приподняла кустистую седую бровь. — Нам человеческие законы не указ.

Она щёлкнула пальцами. Гензель замер, уронив скалку себе на ногу. И даже не вздрогнул.

— У нас свои законы. — Старуха размяла пальцы. На кончиках ногтей засветились зеленоватые огоньки. — Справедливые. Нерушимые. Неизбежные.

— Подожди, подруга, — Бру ухватила её за рукав. — Кота подождать надо.

— Дождёшься его, как же! Ежели у него загул начался — это надолго. Сами управимся.

Они запели. Слова были непонятные, но мотив пробирал до костей. И кости от него становились мягкими, как пластилин. Как глина.

Это было больно. Гретель кричала внутри сминаемого в кулаке чужой воли тела. И эхом отдавался в памяти крик госпожи Холле. Но ведь она не кричала! Гензель оглушил её, прежде чем открыть печку и проложить из растопки дорожку к телу старухи...

Гензель тоже кричал. Но сестра его не слышала.

Боль длилась и длилась. А потом закончилась.

Две старухи, тяжело дыша, сидели на полу. Руки у обеих дрожали, губы посинели.

— Тошнит... — простонала Бру. — Говорила же, третий нужен, дура упрямая!.. Супротив обычая не попрёшь...

— Будет третья... — Ядвига закрыла глаза, прислонившись к стене. — Кот не зря на эту Берту глаз положил. А нам всё равно придётся здесь задержаться. «Пряничный домик» пустовать не должен.

— Документы...

— Выправим документы. Чай, не впервой.

Они ещё посидели. Под столом поскуливали в беспокойном сне два пекинеса. На бронзовых цепочках-ошейниках позвякивали именные бирки: «Гензель» и «Гретель».

— Собачий корм придётся теперь покупать, — Бру поморщилась. — Дорогущий, небось.

— Зачем? — Ядвига ухмыльнулась. — Я так понимаю, запас соевого мяса на кухне имеется. Вот его и будут жрать. У нас этичное кафе, подруга.

— Ты это Коту скажи.

— А он пускай у своей зазнобы столуется.

— Всё одно придётся раскошелиться — мебель приличную купить. Или ты согласна каждый день на этот этичный пластик любоваться?

Ядвига обвела взглядом кафе. Вспомнила, как ещё год назад здесь стояли деревянные столы на резных ножках и стулья с гнутыми спинками. Как уютно пахли хвоей обвитые красными лентами венки на стенах...

— Живы будем, всё вернём.

— Не всё...

— Не каркай! Чтобы Холле да не вернулась? Быть того не может!

Они замолчали. Метель за дверями разгулялась вовсю. В белых мазках налипшего на стекла снега старухам почудилось знакомое лицо. Госпожа Холле улыбнулась давним подругам. А потом ветер смёл снег.