Прыжок

Прыжок

Я пишу предсмертный пост в ВК, никого не забываю, краткость – сестра таланта, и я лаконично описываю каждого, кто виноват в моей смерти, начиная с тех, кто близко. Сосед снизу, вечно обвешанный сумками, гитарами и наушниками панк, чёрный как ворона, донимающий меня громкой музыкой. Он никогда не спит и постоянно что-то брынчит. И не здоровается. Сколько раз я метался по прихожей, сжимая кулаки, вот сейчас пойду и наору на него, пригрожу полицией, или даже дам в морду, но каждый раз вспоминал о толпах таких же утырков, как он, орущих в подъезде до, во время и после посиделок, и каждый раз смелости хватает только на то, чтобы найти старые засаленные, пропитанные серой беруши. Или АА, секретарь домоуправления… Я дохожу до мамы с папой, поминаю школьного учителя, который ставил мне тройки.

Пост отложенный, через час он опубликуется. Проверяю, что всё правильно настроил, ломаю через колено ноутбук и колочу о кафель телефон. Обратно пути нет, если я не успею за час, то попаду в психушку. Даже если добегу до ближайшего салона связи, куплю телефон, вспомню пароль от ВК – всё моё нутро будут полоскать сотни человек, кто-то сделает репост или скриншот, другой – позвонит в полицию, а мама с папой – вызовут психиатрическую помощь, и будут все говорить – о, мы знали, что у него крыша поехала, бесконечные его депрессии, нестабильное поведение, а еще от него попахивало – то есть, за собой не ухаживал, а это, знаете ли, звоночек. В психдиспансере меня может быть и подлатают, заберут страдания, чтобы счастье я уж точно никогда не увидел. Нет, уж увольте. На меня накатывают волны позора, безысходности, и становится легче. Я обрубил канаты, держащие меня в этой жизни.

Выхожу на балкон, смотрю вниз, сколько же машин. Неплохо бы свалиться на дорогущую тачку Паши с третьего этажа, криптомиллионера, если не врёт, конечно. Самодовольный колобок, до отвращения жизнерадостный. Всё у него хорошо, будь он неладен. Или бы свалиться на всех сразу, эдаким великаном, всем поднасрать, чтобы страдали, выпрашивая страховку, и скрежетали зубами, скидываясь ему на похороны. Представляю, как по квартирам ходит крайне озадаченный следователь страховой компании и выясняет, а не вы ли довели такого-то до самоубийства? Не слишком ли вы улыбались, когда ему было плохо? Или мешали спать своими музициями? Или не придержали лифт, когда он торопился на работу? Вам мы страховку не выплатим, так то. Я смеюсь, впервые за последние пару лет. Как говорил герой «Облачного атласа»: «самоубийство – дело невероятного мужества». От себя добавлю – еще и злости, безбашенности, страсти, желания познать что-то новое. Старый мир скис, подавайте мне новый.

Как часто я смотрел с этого балкона, и боялся прыгнуть? Не упасть, но прыгнуть, представлял, что моим телом управляет кто-то другой, он перелазит через ограждение балкона и прыгает, не из-за чего-то конкретного, а потому что – может, и где-то в глубине души хочет. Сейчас своим телом управляю я. Подставляю табуретку, чтобы получше оттолкнуться и вспарить птицей. Но так не получается, в последний момент хлипкая меблишка меня подводит, ножки подгибаются, я вываливаюсь из балкона совершенно нелепо, но не кубарем, и то хорошо.

Лечу неспешно, заглядывая в окна. Сосед снизу, кажется, зовут его Никита. Сидит, приличный, в белой рубашке, которую никогда не видно под клёпанной косухой, в руках – электрогитара. Перед ним полукругом – пёстрая молодая компания. Он играет что-то современное, незнакомое и фолковое, хорошо ведь поёт, и лицо благородное, с бородкой, как у Иисуса. Ему хлопают, подпевают. Присматриваюсь к столу, никакого алкоголя, газировка и печенье по периметру защищают большую коробку с настольной игрой «Властелин колец». Квартирник у них что ли. Странное слово, будто птичник, но человеческий, или творожник, из человеков. Прилично время проводят, и откуда его столько - времени? Может, они ему деньги за площадь платят, чтобы в дорогих клубах не играть? Пришёл бы я к нему, вежливо постучался, а он меня пригласил, и стал я часть тусовки, хлопал бы новым песням, щебетал со студентами об их сложной ученической жизни.

На следующем к смерти этаже – алкоголик Семёныч, ошивается во дворе, поджидает у входа, чтобы стрельнуть пятьсот рублей. То он бывший геолог, то – милиционер, служил на границе, дальнобоил, креативил, и бизнес свой имел, но продал за ненадобностью. Выставляет пакеты в подъезд, лень до мусоропровода донести. Во мне нашёл он родственную душу, от общей нашей неопрятности. У всех занять просит, только не у меня, жалеет, рассказывая мудрые истории из своего богатого выдуманного опыта, пока я по утрам такси жду. Сейчас он убирает квартиру, прячет бутылки, достаёт старенький пылесос, еще советского производства, елозит стёртой щёткой по полу, прилично даже одет, выбрит и не пьян. И всё же лезет за диван, достаёт чекушку и делает два нервных глотка. Что-то он такое рассказывал, раз в два месяца приезжают к нему дети, двое, сын и дочь, неохотно, ждут, пока помрёт, квартира ведь в наследстве. В этот день Семёныч становится Петром Семёновичем, заслуженным слесарем, подвижником сантехнического труда, который двух оболтусов выучил, заработал на квартиру, но семью потерял. Он не хочется выглядеть перед детьми плохо, он старается. Он расскажет им, что неплохо поживает, пенсии хватает, и чем бы вам помочь, а как внуки, почему бы не сходить с ними в парк. Он знает ответ, и понимает, что с пропитым рылом никто ему внуков не доверит. Но этих двух часов ему хватит, чтобы прожить еще ради чего-то два месяца.

Ниже Семёныча – Анфиса Андреевна, самый главный домуправ, хотя должность с ТСЖ у неё посредственная – ревизор, но это по бумажкам, а на деле именно АА – так её называют – суть, основа, платформа и дух товарищества жильцов. Не женщина, глыба, собранная из валунов уверенности, наглости, спокойствия и напора, Фрекен Бок человейника, идейный поборник порядка во всём, особенно в платежах, которые АА выбивает лучше любого коллектора. Однажды она неделю выжидала у подъезда, чтобы поймать меня, задолжавшего за три месяца обслуживания зелёных насаждений, обыскала меня, нашла смятую тысячу в кармане, о которой я забыл, деньги изъяла и сообщила, что готовит исковое. Анфиса Андреевна вплывает в свою квартиру, прямая, монументальная, снимает пальто, туфли на низком каблуке и пиджак, вдевает ноги в резиновые шлёпанцы, плечи опускаются, фигура оплывает, в комнату входит пожилая тучная женщина. Целует пальцы правой руки и прикасается к фотографии на полке, в окружении икон, бутыльков с мирой и крестов, и с чёрной косой полосой. Мужчина, такой же крепкий, широколицый, обнажённый до пояса, с бугрящимися на плечах мускулами, широко улыбается и рукой показывает куда-то назад, а на фоне – море, серое, и небо тёмное, в преддверии шторма. Анфиса Андреевна методично передвигается от одной точки квартиры к другой, всё делая по давно установленному распорядку, и рассказывает покойному мужу о своей жизни, как поругалась с начальником ТСЖ из-за не вовремя сданной отчётности, как поймала очередного должника и вытрясла с него взносы за вывоз мусора за год вперёд, жалуется на продавщицу в «Пятёрочке», и понятно из её рассказа, что детей нет, домуправление и фотография любимого – всё, что осталось в жизни. И статус, выправка, репутация грозы неплательщиков, нерях и лентяев. Готовит ужин и молча его поглощает, не включив телевизор. Перед сном – еще раз гладит фотографию и засыпает с громоподобным храпом.

А вот и криптомагнат, Паща, с голой, без обоев, жилплощадью, на кухне даже холодильника нет, а посреди комнаты – громадный стол, три монитора и жирная круглая спина, толстая пятерня почёсывает бильярдный шар лысой головы. Казино, казино, казино. Игрок пытается отыграться, и дорогая тачка – китайская подделка, и радостная улыбка на сытой морде – где только отъел, если дома не питается? – просто потому что, какой смысл переживать, если можно не переживать. Деньги – грязь, а хочется выглядеть богатым, и что еще нужно мужику для репутации – улыбка и железный конь с претензией. Пишет в своём блоге, что заработал десять тысяч зелёных за три часа, а сам год отдаёт десять тысяч деревянных своей сестре, которая замучалась уже прибираться за братом-бездельником. Хотя бы не сидит, и у него тоже квартира в хорошем районе, не хотелось бы потерять. Поэтому криптомагнат раз в год заезжает в клинику, где лечат игроманов, хватает ровно на полгода. И ему даже удаётся держать баланс, пальцы еще не рубят должники, как некоторым знакомцам.

Как зовут этих дьяволят? Пацаны, погодки, загорелые, обветренные, покрытые дворовой пылью, уничтожающие всё на своё пути и вокруг себя. Были замечены за курением, распитием, заклеивали жвачкой объективы видеокамер, вставляли спички в дверные замки, и зажжённые спички метали в потолок, превратив первый этаж в перевёрнутую модель выжженного напалмом леса, их вопли слышны утром, днём и вечером даже на двадцатом этаже. Когда они учатся? И когда доучатся? Сколько я их знаю, они одного возраста, ни разу не стали чище и приличнее, пара голубых глаз смотрят на мир с нескрываемой злостью. В этот воскресный день они сидят в детской, каждый за своим столом, и прилежно делают домашку, пока родители ругаются на кухне. Родители слишком хороши друг для друга. Красивая эффектная женщина, с модной причёской и стервозным лицом. Стройный мужчина с аккуратно оформленной растительность, на лице, на голове, и даже на руках, он выглядит моложе супруги, он чувствует себя моложе супруги. Потому что не рожал, а она двух этих балбесов выносила. И еще она работает, и ужин готовит, а он пришёл домой с чужим запахом, и где-то выпил, и эта смазливая мордаха уже давно не смазливая, иначе бы не носил бороду. А еще нос вытри, который припудрил в офисном сортире. Зато он бабки приносит, немалые, и она ведь не спрашивает, почему торговля просрочкой и лежалым мясом приносит такие барыши, в Тайланд летает со вкусом и удовольствием, а с кем он обнимается на деловых встречах и с кем целуется – пусть считает профессиональным риском, платой за хорошую жизнь. Она бьёт его по лицу, не как женщина, пальцами, а как мужчина, основанием ладони. Он отвечает. Пока они дерутся – пацаны внимательнее всматриваются в книги, один из них, сидящий справа, начинает вслух зачитывать абзац из учебника истории. На кухне бьётся посуда.

Ниночка, надменная девица, слишком длинноногая, чтобы её не заметить и не залюбоваться. Настолько же неуверенная, иначе бы не задирала нос переда любым мужиком, даже перед Семёнычем. У такой королевы должен быть соответствующий принц, которого, конечно же, на горизонте нет. Забралась на кресло с ногами, голыми и красивыми, читает Хемингуэя, какая прелесть. Почему я к ней ни разу не подошёл? Нам ведь есть о чём поговорить, о том же Хемингуэе, о классической литературе, музыке, да хоть бы театре, ты только помани меня острыми коленками. Но за её надменным носом, устремлённым в космос, не заметить ничего. Наслаждаюсь видом бесконечных и отполированных конечностей, и думаю, какого хрена я прыгнул? Самое интересное в этом путешествии – посередине, между прыжком и приземлением, разбиться всегда успеется. Шмякнуться о непреодолимое препятствие, раздавиться непосильной жизнью. Но пока не просмотришь все отведённые кадры – не очень-то хочется помирать.

Напоследок смотрю в окно домуправления. Председатель ТСЖ трахается с секретаршей, на лице сосредоточенное лицо человека с простатитом, который еще что-то может, и которому нужно сбросить стресс после скандала с АА.

Ровнёхонько под меня подъезжает мусоровоз, зачем-то открывает верхний люк, к который я аккуратно пролетаю, не ушибив ни косточки. Мусорщикам приходится вывалить содержимое машины прямо перед входом в подъезд, я выплываю из горы помоев. Анфиса Андреевна уже тут как тут, снимает меня на телефон, что-то бормочет по штрафы и ущерб, пацаны-сатанята прыгают вокруг и орут что-то про мусорного человека, откуда-то сверху слышны восторженные вопли – квартирник вышел на интересное зрелище. Я стираю с лица смесь кефира, кетчупа и квашенной капусты, только и могу сказать:

- Блин, как же я рад вас видеть.

Илья Лукошкин, Анадырь, 30.06.2024 г.