Псалтырь

В больничном коридоре пахло хлоркой и чем-то еще — тем особенным запахом, который бывает только там, где люди борются со смертью. Из палаты доносились приглушенные голоса, где-то тихо плакала женщина, где-то монотонно пищали аппараты.

Ветер здесь был особенным — тихим, осторожным, боящимся кого-либо потревожить. Он едва слышно шелестел в приоткрытых форточках и замирал у дверей палаты, как бы понимая «особость» места.

На пластиковом стуле возле окна лежала забытая книга. Темная, потертая, с золотыми буквами на обложке: «Псалтырь». Кто-то торопился и забыл ее здесь.

По коридору шел старик медленно… Седые волосы, усталое лицо, седая борода, кряжистый, одет просто, неброско — обычный посетитель, каких здесь много. Он останавливался у каждой палаты, сверяясь с бумажкой в руке, искал номер.

Наконец нашел. Постоял у двери, собираясь с духом, и тихо постучал.

Старик зашел в палату. Через несколько минут он вышел опять в коридор… Подошел к стулу у окна и тяжело опустился на него, видимо пытаясь собраться с духом…

Только тогда он заметил рядом книгу.

Взял ее в руки, провел пальцем по потертой обложке. Открыл наугад.

— «Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…» — произнес он вслух тихо.

Ветер осторожно коснулся страниц, чуть приподняв их, как будто тоже хотел прочитать.

— «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…» — голос старика дрожал.

— Находите утешение в этих словах?

Старик поднял голову. Рядом стоял священник — мужчина лет пятидесяти, черные с проседью волосы, в простой черной рясе. Лицо усталое…

— Не знаю, — честно ответил старик. — Читаю и не понимаю — где Он, когда так больно?

Священник присел на соседний стул.

— Это моя книга. Забыл здесь, когда спешил к больному.

— Извините, я не хотел…

— Не извиняйтесь. Книги для того и существующего, чтобы их читали. — Священник внимательно посмотрел на старика. — Тяжелая встреча?

— Друг умирает. Знаем друг друга очень много лет. А сегодня он… — голос старика сорвался.

Ветер замер совсем, похоже, боясь нарушить эту боль.

— И что Вы думаете?

— Злость. На Бога, на болезнь, на то, что ничего не могу изменить. — Старик сжал книгу в руках. — И вот читаю эти слова про Пастыря, а думаю — где же Он? Почему не защитил хорошего человека?

Священник молчал, глядя в окно, за которым медленно опускался вечер.

— А что бы Вы ответили Богу, если бы Он сейчас появился и спросил: «Ну и что ты хотел?»

Старик задумался, все еще держал Псалтырь в руках.

— Чтобы друг не мучился. Чтобы умереть дома, в своей постели, а не здесь, среди чужих людей и аппаратов.

— И это все?

— Нет… чтобы успел попрощаться с внуками. Чтобы сказал им, как любит. А сейчас, наверное, он и имен их не вспомнит даже…

Ветер тихонько зашелестел страницами книги, как бы соглашаясь.

— А еще что бы спросили?

— Объяснить, зачем все это. Зачем страдания? Зачем болезнь? Если Он всемогущий, почему не остановить это?

Священник задумался...

— Знаете, мне эти вопросы задаются каждый день. И знаете что? Я не знаю ответов.

Старик удивленно посмотрел на него.

— Как не знаете? Вы же священник!

— Именно поэтому и не знаю. Чем больше служу, тем больше «вопросов» у меня появляется.

— А зачем тогда служите?

— А зачем Вы пришли к другу, зная, что он вас не узнает?

— Потому что… потому что люблю его. И не могу его бросить.

— Вот и я люблю его и не могу бросить. Даже если не понимаю.

По коридору прошла медсестра с лекарствами. Ее шаги отдавались эхом в наступившей вдруг тишине.

— Скажите, — старик перелистнул несколько страниц Псалтыря, — а Вы верите в то, что читаете?

— Да, — просто ответил священник.

— А как же «вопросы»? Мне казалось, для священников, все ясно. Черное и белое. Добро и зло.

— А у вас в жизни все черное и белое?

— Нет. Все больше серого.

— Вот и у меня. Может быть, вера — это не про ясность. Может быть, это про то, что как можно жить с вопросами, на которые нет ответов.

— Но тогда зачем церковь? Зачем служба, если все равно непонятно?

Священник снял очки, протер их.

— А зачем вы держите руку умирающего друга, если все равно не можете его спасти?

— Чтобы он не был один…

— Возможно, церковь для того же. Чтобы люди не были одни со своими вопросами.

Из палаты откуда вышел старик, донесся слабый стон. Оба мужчины напряглись.

— Может, зайдем к нему? — предложил священник.

— Он вас не знает…

— А это важно?

Старик посмотрел на священника, потом на дверь палаты.

— Не знаю… Он же не верующий. Всю жизнь говорил, что религия — опиум для народа.

— А сейчас что говорит?

— Ничего. Молчит. Или бредит.

— А что, если человек зайдёт не как священник к неверующему, а как один человек к другому?

— В чем разница?

— Священник приходит за чем-то, например исповедовать. Человек — просто побыть рядом.

Ветер перевернул страницу Псалтыря, открыв его на другом псалме.

— «Из глубины взываю к Тебе, Господи…» — произнес старик. — Странно, а ведь друг всегда так говорил — сила из души. Только не к Богу, а к семье, друзьям…

— А разве это не одно и то же?

— Как это одно и то же?

— Когда человек говорит из глубины души, разве он не имеет в виду что-то… большее?

— Не понимаю.

— А что Вы думаете, когда слышите его голос, даже бредящий?

— Любовь. Боль. Желание помочь.

— А это что — человеческое, или божественное?

— Не знаю… человеческое, наверное.

— А что, если это одно и то же? Что, если Бог — это не кто-то там, наверху, а то, что происходит между людьми, когда они действительно любят?

Старик долго молчал, листая страница.

— Тогда получается, Он здесь? В больнице? В палате друга?

— А как вы думаете?

— Если так… то почему не помогает?

— А кто сказал, что не помогает? Вы же пришли. Я пришел. Врачи лечат. Медсестры ухаживают. Разве это не помощь?

— Но он все равно умирает…

Ветер снова осторожно коснулся страниц, и книга открылась на 23 псалме: «Господь — свет мой и спасение мое…»

— Свет… — пробормотал старик. — А где же этот свет, когда вокруг одна тьма?

— А что такое свет? — спросил священник.

— Что светит. Что помогает видеть.

— И что вы сейчас видите, сидя здесь?

— Боль. Страдания. Смерть.

— А еще что?

Старик оглядел коридор. Медсестра осторожно входила в палату к тяжелобольному. Молодая женщина держала за руку старую мать. Врач терпеливо объяснял что-то встревоженным родственникам.

— Людей, которые заботятся…

— Это тьма, или свет?

— Свет, наверное…

— А вы сами? Вы пришли к другу — это тьма, или свет?

— Свет… но такой слабый на фоне всего остального.

— А что, если не бывает другого света? Что, если весь свет в мире — это маленькие свечки, которые люди зажигают друг для друга?

Из соседней палаты вышел мужчина, вытирая глаза. Священник встал и подошел к нему.

— Всё в порядке?

— Жена… третий день без сознания, — мужчина еле сдерживал слезы. — Врачи говорят — готовьтесь…

— Хотите, я зайду к ней?

— Зачем? Она же ничего не слышит…

— А вы уверены?

— Не знаю… а вдруг кажется?

— Тогда давайте зайдем вместе.

Они вошли в палату. Старик остался один с Псалтырем.

Ветер тихонько перелистнул страницу, остановившись на знакомых словах: "Зачем далеко стоишь, Господи, и скрываешься во время скорби?"

— Вот именно, — прошептал старик. — Зачем скрываешься?

— А что, если не скрывается? — священник вернулся и снова сел рядом.

— Как дела у женщины?

— Пришла в сознание. Увидела мужа, улыбнулась. Сказала, что слышала наши голоса как во сне.

— И что это значит?

— Не знаю. Может быть, ничего. Может быть, все.

— А что вы ей сказали?

— Что он любит. Что она не одна. Что можно не бояться.

— И она поверила?

— Посмотрела на мужа и поверила.

Старик задумался.

— Получается, Вы были просто… посредником?

— Возможно. А что, если в этом и есть смысл служения? Не давать ответов, а помогать людям находить друг друга.

— Но негатив-то сохраняется. Болезнь никуда не делась.

— Да. Но теперь они не одни со своими страданиями.

— И этого достаточно?

— А Вам достаточно того, что вы пришли к другу?

— Нет… хочется большего. Хочется, чтобы он выздоровел.

— А если не выздоровеет?

— Тогда… тогда хотя бы умрет, зная, что его любят.

— Разве этого мало? А теперь скажите мне, — взял священник Псалтырь, — что вы видите в этой книге? Ответы или вопросы?

— И то, и другое. Но больше вопросов.

— А что лучше — получить готовый ответ, или найти свой?

— Свой, наверное… но это труднее.

— И какое обучение в жизни дается легко?

Старик впервые улыбнулся во время всего разговора.

— Никакое. Все самое важное — через боль.

— И любовь?

— И любовь… Особую любовь, любовь того, кто умирает…

— А вера?

— И вера получается тоже…

— А что такое вера — знание, или выбор?

— Выбор… даже когда не знаешь наверняка.

— И что Вы выбираете сейчас?

Старик посмотрел на дверь палаты друга, потом на Псалтырь.

— Хочу зайти к нему. С Вами. И прочитать ему что-нибудь из этой книги.

— А вдруг он не услышит?

— А вдруг услышит?

Ветер одобрительно зашелестел страницами, как будто говоря: "Наконец-то!"

Старик встал, крепко сжимая Псалтырь.

— Идемте. Только… я не знаю, что ему сказать.

— А что Вы обычно ему говорили?

— Правду. Мы всегда друг другу только правду говорили. Даже когда было больно.

— Вот и говорите правду…

Они подошли к дверям палаты. Старик остановился, собираясь с духом.

— А что, если он действительно меня не узнает?

— А что, если узнает?

— Тогда увидит, что как я плачу. А я при нем никогда не плакал…

— А что плохого в том, чтобы друг увидел Ваши слезы?

— Он всегда был сильнее меня. Всегда меня поддерживал. А теперь…

— А теперь Ваша очередь …

— Да наверное…

Старик толкнул дверь. В палате было тихо. На кровати лежал человек, который когда-то был крепким и веселым, а теперь казался высохшим и хрупким. Глаза закрыты, дыхание слабое.

— Петь, — тихо позвал старик. — Это я, Михаил.

Никакой реакции.

— Петь, я принес тебе… книжку. Хочешь, почитаю?

Веки больного тяжело дрогнули.

— Читайте, — шепнул священник.

Старик открыл Псалтырь наугад.

— «Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…» — голос дрожал.

Больной повернул голову к звуку.

— «Он покоит меня на злачных пажитях и ведёт меня к водам тихим…»

— Миша? — слабый голос, но.

— Да, Петь. Это я.

— А что ты читаешь? Я же… я же неверующий…

— Знаю. Но красиво ведь?

— Красиво… — глаза друга открылись. — А что дальше?

— «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…»

— Не убоюсь зла… — повторил больной. — Миша, а ты боишься?

— Чего?

— Что я умру…

Старик сглотнул комок в горле.

— Боюсь. Очень боюсь.

— Я тоже… Знаешь что? Когда ты читаешь, не так страшно.

— Почему?

— Что ты рядом. И голос твой… я его узнаю, даже когда в голове совсем темно.

Священник тихо стоял у двери, не мешая.

— Петь, а ты помнишь, как мы в детстве в лесу заблудились?

— Помню…

— А ты мне сказал: «Не бойся, мы вместе». Помнишь, что было дальше?

— Дальше мы вышли. Не помню как, но вышли. Значит, и сейчас выйдем?

— Не знаю, Петь. Но мы вместе.

Больной протянул дрожащую руку. Старик взял ее в свои.

— Миша, а что там написано дальше? В книжке?

— «Так, благость и милость сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни».

— В доме Господнем… А где этот дом?

— Не знаю, Петь… не знаю.

— А я знаю, — неожиданно сказала больной. — «Дом», это где тебя любят всегда… Когда ты не один...

Старик заплакал. Впервые за время их дружбы он плакал с рядом другом.

— Не плачь, Миша. Я же не ухожу насовсем… Ты ведь будешь меня помнить?

— Да…

Больной долго молчал.

— Знаешь, Миша… Я не знаю, есть ли Бог там, наверху. Но я чувствую, что Он есть здесь. — Он слабо пожал руку другу. — В том, что ты пришел. В том, что читаешь для меня. В том, что любишь, даже когда больно. Может в этом и есть Бог?

— В чем именно? — спросил старик.

— В любви, даже когда больно… В том, что приходишь, даже когда страшно... Читаешь псалмы неверующему другу…

— Тогда… тогда что, я верующий, получается…

Ветер осторожно заглянул в палату через приоткрытое окно. В его дуновении было что-то утешающее…

— Миша, — прошептал больной, — а почитаешь мне еще? До… конца?

— Конечно, Где я остановился? — сказал старик, слезы текли по его щекам, оставляя мокрые дорожки.

— Про то, что не убоюсь зла… Мне понравилось…

И старик читал, пока друг не заснул, сжимая ему руку.

Когда дыхание больного стало ровным и спокойным, старик осторожно высвободил руку и вышел из палаты. Священник ждал в коридоре.

— Как он?

— Спит. Кажется, ему стало легче.

— А Вам?

— И мне тоже. — Старик вытер глаза. — Знаете, что странно? Я всю жизнь думал, что не умею утешать. А оказывается, просто нужно быть рядом.

Они прошли к лифту. Священник нажал кнопку вызова.

— Спасибо Вам, — сказал старик. — За то, что помогли понять… многое.

— А что Вы поняли?

— Что вера — это не про знание ответов. Это про готовность любить, даже когда не понимаешь зачем. И еще, у Бога нет «приемных» детей, все родные…

Лифт пришел. Они зашли внутрь.

— А что будете делать завтра? — спросил священник.

— Приду снова. Буду читать ему, или просто сяду рядом.

— А если..?

— А если он умрет, то умрет не один. И будет знать, что его любят.

Лифт остановился на первом этаже.

— До свидания, — сказал старик. — И спасибо за книгу.

— До встречи. Книгу оставьте себя.

— Но это же Ваш Псалтырь…

— А теперь Ваш. Думаю, он Вам нужнее.

Они вышли из палаты в вечернюю прохладу. Старик пошел на автобусную остановку, священник — к своей машине.

И только через час, уже дома, старик обнаружил, что книга так и осталась в больнице. На том же стуле у окна, где все начиналось.

Ветер в больничном коридоре стал еще тише и осторожнее. Он посмотрел на забытый Псалтырь и нежно коснулся обложки. Книга раскрылась, и ветер начал осторожно перелистывать страницы.

Псалом за псалмом. Слова о боли и надежде, о предложениях и вере, о том, что даже в долине смертной тени можно не бояться, если знаешь, что не один.

Медсестра, проходя мимо, остановилась.

— Опять кто-то книжку забыл, — пробормотала она и хотела взять Псалтырь, чтобы занести на пост.

Но ветер мягко, но настойчиво помешал ей. Страницы зашелестели, как будто книга говорила: «Нет, подожди. Я еще нужна здесь».

Медсестра задумалась, пожала плечами и пошла дальше.

А ветер продолжал читать. Он знал, что завтра мужчина придет к своему другу. И, возможно, снова найдет эту книгу. И снова будет читать псалмы о том, что любовь побеждает страх.

Или придет кто-то другой. Кто-то, кому тоже нужны эти слова.

Ветер перелистнул страницу и остановился на псалме с которого все и началось:

Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться:

Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной;

Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня.

Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.

Так, благость и милость [Твоя] да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни…