Пшешка Пиличка

Весна в Дивный край пришла рано. Под жарким апрельским солнцем оттаяли поля, зазеленела первая трава, а по едва подсохшей дороге уже весело бежала бричка. На пассажирском сидении устроилась нарядно одетая девушка. Модная шляпка с пером и туго затянутый корсет выдавали в ней столичную модницу. Походный сундучок да клетка с полудюжиной голубей составляли всю её поклажу. Тёплый ветерок обдувал её миловидное личико, а на губах играла задумчивая улыбка. Взгляд гостьи был устремлён на уже видневшиеся за холмом шпили Раздольского костёла и венчавшие здание ратуши куранты.

– Ну, здравствуй, дом! – произнесла она радостно.

– Так пани местная? – обернулся к ней возничий, совсем ещё безусый юнец, безуспешно пытавшийся разговорить её всю дорогу от Бзижнева.

Решив, что в оставшиеся десять минут пути он не успеет замучить её расспросами, пассажирка поддалась на эту нехитрую уловку и нехотя ответила:

– Да, я родилась в Раздоле.

– Поди давно дома не были? – сочувственно поинтересовался тот.

– Да, десять лет. В университете обучалась.

– Ох, ты ж, – только и покачал головой парень. – Я уже представлялся, но, может, вы не расслышали. Меня Янушем звать, у меня тут мельница неподалёку. Вы, пани, ко мне пасмурная сели, но я погляжу, уже оттаяли под нашим-то солнцем. Как вас величают? А то и не ведаю, кого везу.

– Пшешкой меня зовут, – бросила девушка, пристально рассматривая окрестный пейзаж. Вдалеке, за городскими полями сумрачно темнел лес. Никак не вязался он с радостным весенним пейзажем, и на сердце девушки вдруг стало тревожно.

– Чудное имя, ей Богу, – заметил мельник. – А папашу вашего как звать? Может, я батюшку вашего знаю?

– Отца своего я и сама не знаю, – зачем-то ляпнула Пшешка. – Пиличка я.

– Пилица? – мгновенно переменился тот в лице и добавил уже вполголоса. – Вот Господь не уберёг. Принесло ж на мою голову.

Испуганный и злой, он больше не оборачивался, а только натянул шапку на самые глаза, да запахнул жупан.

«Ну хоть с разговорами отстал», облегчённо подумала Пшешка. «И всё же живёт в народе легенда. Детей, небось, до сих пор пилицами пугают…»

– Ну, здравствуй, родимая, – дядя Штефан, такой же большой и сильный, как десять лет назад, шагнул ей навстречу и заключил в объятья. Пшешка почувствовала, как её подняли в воздух, и возмущённо засучила ногами: – Дядя, как можно? Я же взрослая уже!

– Да! Потяжелела, я погляжу. А была-то ведь пигалицей совсем. Вот такой! – радостно показал мужчина, какой Пиличка была в десять лет. – А сейчас смотри, как вымахала. Вот София-то обрадуется. Какая невеста из тебя получилась. Ну, давай, бричку сперва отпустим. Вещи я перенесу. Ступай скорее в дом.

Когда закончились все объятья-поцелуи с тётушкой, Пиличку усадили за обеденный стол.

– Пиво сейчас согреем, со сметаной, как ты любишь! Вот пока хлебушка свежего поешь.

– Много не ешь, – спохватилась тётя София. – Хлеб нынче дурной родит. Зерно чёрное. Животом намаешься, если много съешь.

– Спорынья. Знаю-знаю. Проходили, – Пшешка пристально изучила ломоть на свет.

– Ну, как ты в университете-то выучилась? – не терпелось узнать дяде.

– На кого хоть выучили? – поддержала его София.

– Нормально, – с набитым ртом начала Пиличка. – Я же вроде писала с голубями. Травница я. Травами лечу, камнями драгоценными и полудрагоценными. Ещё акушер и хирург немного. Если у вас, тётя, мигрень или запор будут мучить, я вам быстренько кровь отворю. Семь бед – один ланцет. У нас так на кафедре говорят. Кровопускание от всякого недуга помогает.

– Вот какая умница, – ласково похлопала её по руке тётя. – Мы тебе тут жениха хорошего подыщем. Девочку нам родишь.

– Тётя, – поперхнулась гостья от возмущения. – Я замуж не готовая ещё. Да и кто меня возьмёт? Я же Пилица. Дураков таких нет. Да к тому же, может, я мальчика рожу, а? Вы откуда знаете?

– Ты на нас не серчай, голубушка, – примирительно сказал дядя Штефан. – Ты, главное, направо налево не кричи, какого ты роду-племени. Я тебе не говорил ещё, но я последнее время в гору пошёл. Стал вторым человеком после бурмистра. Меня сам воевода распорядителем работ на болотах поставил. Так что мы тебе такого парня подыщем, что все от зависти полопаются. Да! А что девочку родишь, так это уж такая судьба тебе начертана. В твоём роду испокон веков мальчиков не было. Оттого у вас и фамилии своей нет.

– А как же Пилица? – не удержалась Пшешка.

– Тайное имя, – подмигнула Тётя. – Ты нам как родная, Пшешечка. У нас своих деток нет, так ты нам в радость. Мы о тебе печёмся.

– Зря печётесь, – нахохлилась девушка. – В моём роду только один жених – дьявол.

В зале повисло напряжённое молчание.

– Зря ты так, – угрюмо буркнул дядя Штефан и поник плечами.

– Простите, дядя, – попыталась загладить свою промашку Пшешка. – Я вашего покойного брата очень уважаю. Мир его праху. Но ведь он мне только приёмным отцом был. А про настоящего родителя моего мама мне отродясь ничего не рассказывала. Не та ли судьба и меня ждёт? А вы – жениха!

– Ты ведь знаешь... Сто лет прошло, – несмело подала голос тётя. – Народ говорит, пора бы уже.

Пшешка резко встала, чуть не опрокинув поднесённое служанкой горячее пиво.

– Я не хочу рожать Красную Ведьму! – выкрикнула она решительно. Служанка испуганно перекрестилась и выбежала на кухню.

– Хочешь, не хочешь, а поступай, как хочешь, – рассудительно ответил дядя. – Только против предначертанного не пойдёшь. Каждый век в твоём роду должна родиться заступница.

– За кого заступница?! – Пшешка была уже на пределе.

– За всех людей, – убеждённо сказала тётя. – За Раздол, за Дивный край.

– Я не хочу рожать чудовище, к тому же неведомо от кого, – Пшешка схватила со стола полную до краёв кружку и зашагала в сторону мансарды, бросив на прощанье. – Я в свою комнату. Отдохну с дороги.

Попивая горячее пиво, отдававшее мёдом и корицей, девушка сидела за столом. Солнечный свет, падавший сквозь разноцветное окно мансарды, разделил помещение на синие и красные ромбы. Разговор с родственниками вывел её из себя. С одной стороны, Пшешка слышала эти истории про Красную ведьму с раннего детства. Про пилицу, хранящую их род от беды, про то, как раз в век приходит защитница простого люда, чтобы остановить произвол властей и церкви, про колдовство невиданной мощи, приводящее в ужас сильных мира сего… Но, с другой стороны, чего только люди не брешут? В университете, например, один лектор, итальянец, так и сказал: «Колдовства нет. Дайте мне хоть одно неопровержимое доказательство, что оно существует!» Был жаркий спор, но никто так и не смог переубедить его, а на следующий день лектора с позором изгнали из стен Университета. Потому что, если послушать его, то получалось, что ведьм жгут зазря! Выходило, Церковь неправа! А такой ход мыслей никого не устраивал.

Но присутствовавшая при тех прениях Пиличка поддалась доводам лектора. Десять лет её учили наукам. Наука и трезвый рассудок вот-вот должны были раскрыть все загадки Вселенной и восторжествовать над серостью жизни, над всеми этими суевериями, заблуждениями и непререкаемыми авторитетами языческой античности. В этом царстве Разума не было места Красной ведьме. И чем дальше, тем больше убеждала она себя, что не будет заложницей легенды, а пойдёт по жизни свободно – так, как она сама того хочет.

Отставив кружку, вся ещё во власти раздумий, девушка достала из сундучка тончайшую пластину золота, острое стило и увеличительное стекло на подставке. После короткого размышления она стала выдавливать на фольге аккуратные буквы:

«Дорогая Марышка, я вернулась домой, в Раздол. Тут чудесная весна. Я очень скучаю по тебе, моей самой лучшей на свете подруге и компаньонке. Я скучаю по нашим ночным скачкам с факелами и гончими псами. Я скучаю по нашим тихим разговорам в темноте замковых подземелий. По твоему певучему голосу, плывущему над людными площадями. Приезжай скорее в гости, как ты и обещала. Навеки твоя верная подруга, Пшешка Пиличка».

Девушка писала тайнописью, так что вышло очень убористо и совершенно непонятно для постороннего взгляда. Свернув золото в трубочку, Пшешка заключила письмо в герметичный тубус и прикрепила к лапке одного из привезённых с собой голубей.

– Краков, переулок святого Доминика, подоконник с фиалками, - шепнула она птице, и та дважды моргнула, подтверждая, что адрес принят. Поднеся горячего и такого уютного на ощупь голубя к окну, девушка распахнула ставни. Крылатый почтальон взмыл в небо, и она видела, как он повернул на запад.

– Милая птица, я доверяю тебе самое дорогое. Не подведи, – Пиличка помахала ему рукой, желая счастливого полёта.

– Дядя, я была резковата с вами сегодня утром, простите, – начала она, спустившись к ужину.

– Бог простит, деточка ты наша, – примирительно отозвался тот. – Садись, вот, колбаски кровяной поешь, крупняка похлебай. Смотри, каких тётя мазуреков напекла. Сейчас пива принесут. Тебе больше есть надо. Смотри, какая худая приехала.

– Я не голодная... И пива не хочу, с него меня всё время в сон клонит, – призналась Пиличка и взяла со стола чашку с тыквенной кашей. – Дядя, расскажите, что за распорядителем вы заделались?

– Эх, Пиличка, – вздохнув, дядя отставил тарелку. – Ты же знаешь, Анжей-то, король наш, бездетным помер, но оставил вместо себя Матеуша Седьмого, племянника, значит, от покойного брата своего.

– Я его коронацию видела, когда уезжала, – кивнула Пшешка, вяло ковыряясь ложкой в густом вареве. – На все площади винные бочки выкатили и вынесли копчёные окорока. Народу при этом затоптали порядочно. А через девять месяцев ещё и уродов нарожают знатно.

– Матеушу сейчас семь лет, – прикинул дядя. – Он пока что ещё юн, чтобы воевать. А вот годков через пять в самый раз начинать можно.

– Чего начинать?

– Территорию нашу расширять, – убеждённо ответил дядя Штефан. – Что у нас сейчас на поле брани самое важное? Пушки, деточка моя! Это пусть крылатые гусары друг дружку пиками колют, да из пистолей палят. Пушки решают всё. Нет такого рыцаря, которого ядро пополам не разорвёт, нет такого города, который с землёй пушки не сравняют.

– Я, дядя, полагаю, что война – это безобразная бойня, которой с помощью ряда условностей придан благообразный вид.

– Это тебя в университетах этому выучили? – нахмурился дядя. – Твоё женское дело – детей рожать. Детей-то в университетах рожать учат?! – уже весело закончил он.

– Роды по всем правилам принимать умею, – пожала плечами девушка. – Не хуже повивальной бабки.

– А ты бы кормилицу-то свою навестила, а? – вдруг вспомнил дядя. – А то она старая совсем стала. Того гляди, помрёт. Если её раньше наш инквизитор не костёр не отправит.

– Инквизитор в Раздоле? – поперхнулась Пилица.

– Ты не бойся, он тебя не тронет, – махнул рукой дядя. – Прежняя Красная ведьма им сто лет назад хорошо наваляла, а то бы они весь Дивный край уже на дрова пустили – ты же знаешь, кому тут до сих пор некоторые поклоны бьют. Днём в костёле стоят, а ночью в лес дары несут. Так что тут есть кого на костёр-то отправить…

Дядя задумчиво почесал подбородок, словно прикидывая что-то:

– Нет, тебя тронуть не посмеют. Они ещё твою маму трогать зареклись. Зачем злить Красную ведьму? Она ведь при любом раскладе родится. Так?

– Не знаю. Я точно никого рожать не хочу, – Пиличка отодвинула тарелку, сожалея, что разговор снова перешёл на её гипотетическое материнство. Чёрт бы побрал эти народные преданья!

– Так вот, вернусь к пушкам. Юному государю они очень понадобятся, – дядя налил себе воды из кувшина. – Вот скажи мне, учёная ты голова, из чего пушки делают?

– Если хорошие, то из меди, – не растерялась девушка.

– А если меди нет?

– Ну... Тогда из сварного железа.

– А если и его тоже нет? – не унимался дядя.

Пшешка наклонилась вперёд и, приставив ладонь ко рту, громко прошептала: – Если ничего нет, тогда из дерьма.

– Типун тебе на язык, – дядя стукнул кружкой по столу. – Из чугуна их делают.

– Из чугуниума, – кивнув, повторила на латинский манер племянница.

– Из чугуна, – поправил дядя. – Так вот, уж чугун-то мы сделать сможем. Нормальную руду у нас ещё римляне вымели. Остатки немецкий орден долизал, так что смотри, какой расклад. За полями на севере у нас Заповедная пуща, а аккурат за ней – Болота Смерти. Вот в этих болотах вся наша надежда. Красная грязь, богатая железом, которой там в избытке, как раз подходит, чтобы из неё чугун делать. Глиняный карьер в трёх часах пути, будет из чего печь плавильную сложить. К тому же там торф есть, значит, есть чем домну заправлять. В общем, думаем, уже через неделю первую чушку вынуть, разбить и на возах сюда отправить. Воевода обещается сюда пушкарей прислать. Так что дядя твой не только при чугунном деле распорядителем стал, он, может, и при пушкарском деле начальником будет. Каково?!

– Дядя, – скептически начала Пилица. – Я так понимаю, хорошее место Болотами Смерти не назовут.

– Ай, брось эти женские суеверия. Болота как болота. Правда, сам я там ещё не был. Работы без меня начали – послал туда верного человечка, а сам тебя вот дожидался. Завтра, стало быть, отправлюсь на болота.

– Так же комары с кулак! – раздался от двери голос тётушки Софии. – Куда ты на старость лет собрался, Штефан.

– Цыц! – прикрикнул дядя. – Я короля нашего Матеуша вооружить хочу, чтобы весь мир нас боялся, а ты мне, мол, комары с кулак.

– Деточка, – не обращая внимания на гнев супруга, обратилась тётя София к Пиличке. – Дурное про те места сказывают. Будто там целое монгольское войско увязло, когда император Фридрих их назад в степи погнал. С тех пор они в болотной жиже как живые лежат, не гниют. А ещё говорят, что там разбойные люди со всех земель прячутся, а в самом центре у них шабаш, где сам дьявол в виде чёрного козла на троне восседает.

– Вот ведь бабские бредни, – только и всплеснул руками хозяин. – Пойду, что ли, воздухом свежим подышу.

Когда дядя вышел, тётя София села совсем вплотную к Пшешке, чтобы пооткровенничать: – Не ладится у них там с чугуном что-то. Уже два месяца в болотах маются. Прежнего распорядителя работ у собственного дома нашли с перегрызенным горлом. Всю кровь из него кто-то выпил.

– Да ну?! – вздрогнула Пилица.

– Вот! Дядю твоего, дурака такого, и назначили вместо него. А люди в городе пропадают! Помнишь Боженку с рынка? Ты у неё леденцы просила всё время.

– Да. А что с ней? – встревожилась девушка. Она смутно припоминала добрую толстую женщину, которая угощала её сахарными зверями на палочках.

– Пропала, – с жаром сказала тётя. – Говорят, слышали, как она кричала ночью. Потом только крови немножко на полу нашли, да горшки разбитые. А её нет. Так бурмистр велел всем говорить, что она из города уехала... Только кому приказом рот заткнёшь?

– Да уж.

– А эти, работнички горемычные с болот! Приезжало их несколько человек на праздник. Сами не свои. Доходягами стали. За два месяца из здоровых румяных молодцов стали скелетами ходячими. Глаза горят, бормочут некоторые даже что-то невразумительное. Глазищи чёрные и пить всё время просят. Вот!

– Глазищи чёрные? – переспросила девушка, словно вспоминая что-то. – Пить всё время просят?

– Да. Рассолу им подавай. Обычной водой уже не напиваются.

– Солёной воды просят... – себе под нос пробормотала Пшешка, а тётушка ещё долго рассказывала всякие страсти. Перед сном девушка выпросила у кухарки ключи от подвала, якобы, чтобы взять чего-нибудь пожевать перед сном: «Дядя толстеть велел!»

Там, глубоко под землёй, в ларях, заполненных припасёнными с зимы льдинами, она нашла замороженное мясо. Завернув один из кусков в тряпицу, она вернулась к себе в мансарду. Но, перед тем, как уйти, девушка прижала палец к заиндевелой лужице крови, черневшей на одной из ледышек, и подержала, пока не станет мокро. Тогда она лизнула испачканный кровью палец, и утвердительно покачала головой, словно соглашаясь с каким-то своим предположением...