Здравствуйте, уважаемые оперативные и не оперативные сотрудники правоохранительных органов, дознаватели и следователи! Здравствуйте, работники прокуратуры! Также обращаюсь и к вам, командующие военными округами РФ, дивизиями, отдельными частями, полковники военной юстиции, разнообразные генералы, адмиралы, маршалы и генералиссимусы!
Заранее прошу извинить меня за невольно причиненное вам беспокойство. Прекрасно понимаю все сложности вашей работы и постоянную занятость, но в неудержимом патриотическом желании облегчить вам трудовые будни не мог не написать вам это письмо и не отправить по экземпляру руководителям важнейших госструктур и их заместителям, то есть вам (всего 225 копий). Я нарочно наложил на конверт гриф «Совершенно секретно!», гриф «Лично адресату в руки» и гриф «Письмо государственного значения», подчеркнул их жирной линией и дважды обвел ярко-красным маркером по трафарету, специально купленному для осуществления этой предусмотрительной операции. Отметил я конверт должным образом в расчете на бдительность и сообразительность ваших секретарей, профессионализм которых, конечно же, не вызывает никаких сомнений. Глянув на ярко-красные черты и овалы, призванные обратить внимание на грифы, ваши секретари непременно поймут, что полученное письмо написано не просто так, а содержит важную информацию, адресованную только компетентным лицам, занимающим наиболее высокие и ответственные посты, и уведомят вас в кратчайшие сроки.
Всем вам, безусловно, приходится иметь дело с различными презренными отбросами общества нашего все еще формирующегося гражданского общества: аферистами, ворами, шантажистами, насильниками, убийцами, диверсантами, шпионами, организованной преступностью, предателями государственного масштаба и прочим, низко павшим сбродом, не достойным даже того, чтобы о нем упоминали. Работа эта мерзкая и неблагодарная. При упоминании о ней глубокое сочувствие переполняет меня по отношению к вам. Исходя из вышеизложенного факта, я писал эти строчки, забывшись в переживаниях о вас, нередко выгибал спину, высовывал кончик языка и приподнимался на цыпочки. Подолгу находился в таком положении и совершенно не чувствовал неудобства, а глаза мои мерцали зеленым кошачьим блеском, отражая свет монитора. Вот так я, на ниве искренней гражданской добродетели, сопереживаю вам, достойнейшие отцы-хранители покоя нашего великого государства!
Мое гражданское воображение не в силах объять всей невыносимости и тяжести поисков неоспоримых доказательств вины того или иного субъекта, посмевшего нарушить, попрать (!!!) каноны священных российских законодательств, посмевшего не оправдать и мало того, запятнать, очернить и вконец замарать доблестное звание российского гражданина! Да, систематически слушая радио или регулярно просматривая утренние и вечерние сводки новостей, я печально взираю на эти вопиющие факты и сокрушаюсь вместе с вами, достойнейшие из достойнейшие, честнейшие из честнейших. Я рву волосы и погружаюсь в гражданско-патриотическую тоску.
Но я хочу заострить ваш строгий, непредвзятый взор на самом процессе допроса обвиняемого и несомненно, в будущем, виновного в совершении злостных преступлений против личности, общества и, конечно же, государства. Вы не подумайте, что я хочу вам указывать или как-то предвзято судить о замечательных методах вашей борьбы с постыдным для нас отрепьем и гноем, все еще имеющих место находится в нашем славном в целом обществе, но (вы, безусловно, отметите справедливость этого факта и мою гражданскую осведомленность, столь редкую среди населения) согласитесь со следующим. Нередко бывает, что виновный, в полной мере не осознавая всей чудовищности совершенного им проступка, замыкается в себе, упирается и не хочет сознаться в злодеяниях. Сколько времени было затрачено вами на допросы обвиняемых зря, впустую, когда весь исход дела зачастую зависит именно от их признания. Да, не удивляйтесь, я, как ваш соратник в тылу, убежденно и смело повторяю, зря и вхолостую.
Благодаря моим постоянным бдениям, государственным думам и заботам об осуществлении посильной помощи вам, вышеперечисленным, я довожу до вашего сведения, что имею сильное средство, могущее послужить эффектным ускорением процесса допроса виновного с достижением всех положительных результатов, равным значительным сокращениям временных затрат и физических усилий с последующим чистосердечным признанием виновного.
Недавно со мной произошел неслыханный по дерзости прецедент, в силу которого я и выношу свое предложение. Моя рабочая коллега, некая Гламуновская М. Г., собралась отдохнуть за границей. Для этих целей она принялась оформлять визу и активно общаться с турфирмами. Когда все нюансы формальной стороны дела уладились, Гламуновская М. Г., эмоциональная, говорливая, если не сказать, откровенная болтунья, пустоголовая девушка 25 лет, впервые в жизни вылетавшая за границу, пристала ко мне, как к единственному ее сослуживцу, имеющему несчастье работать с ней в одном офисном помещении. Она принялась рассказывать обо всех трудностях оформления необходимой документации и разницы в цене путевок обыкновенных и путевок горящих. Гламуновская М. Г. вылетала через две недели и все это время, каждое утро, по 3-4 часа, трещала обо всем, что имело хоть малейшую связь с поездками за границу, обращая свою речь в самые настоящие, пулеметные очереди террора. Она говорила, говорила, говорила, не умолкая не на секунду. Говорила, захлебываясь, проглатывая окончания слов, восхищенно размахивая руками и мечтательно закатывая глаза. Я, впервые в жизни, на собственной и без того многострадальной шкуре с расшатавшимися нервами (простите мне столь просторечное выражение и последующие таковые) воистину физически ощутил смысл народной метафоры «уши увяли» и «уши скрутились в трубочку». Увы, для меня все последующие две недели вышеупомянутые метафоры имели совсем не метафорический характер. Мои слуховые органы действительно ссохлись, кровь отхлынула от них — мои уши посерели! Бездушная Гламуновская балаболила и балаболила, трындела и трындела, нимало не интересуясь тем, хочу ли я выслушивать все ее глупые эмоциональные рассуждения. Причем, в силу своего ограниченного лингвистического запаса она, орудуя одними и теми же словами и составляя одни и те же предложения, лишь меняла их местами. Тем самым своим ужасным разговорным стилем она производила эффект 25-го кадра.
Уважаемые представители государственных служб, в эти две недели Гламуновская так истощила меня морально, что исхудал на 14 килограмм, 728 грамм, захирел, почувствовал тяжкие недомогания, мигрень, ужас (!) и сильнейшую апатию по отношению к собственным служебным обязанностям (!!!), что произошло со мной в первый и, подчеркиваю, единственный раз за всю мою 35-летнюю безупречную службу государственного чиновника. Утром, когда я собирался на работу, при мысли о том, что в офисе меня ждет Гламуновская с ее бесконечной, душесосущей и сердце вынимающей болтовней, я практически лез на стену от отчаяния и почти сходил с ума. Я находился в пасти безумия. Только привычка, выработанная многолетней службой, помогла мне хоть как-то справиться с собой и через силу воли посещать учреждение.
В результате моей душевной борьбы я был вынужден оставить службу и отправиться на лечение в один из подмосковных санаториев. Благодаря двухнедельной непрерывной тарабарщине Гламуновской я более месяца не мог не о чем думать, как о:
1. Горячих путевках, пляжах, устланных белым песком, и о морском дне, которое обязательно должно быть не каменистым.
2. О приставучих арабах, хитрых китайцах, маленьких вьетнамцах, лапающих турках, молчаливых неграх и русских евреях. Я не расист, но на период быстро прогрессирующей болезни я возненавидел их всей душой.
3. О 3-ех, 4-ех и 5-тизвездочных отелях. О том, что по отзывам москвичей, в Арабских Эмиратах отели с 3-мя и 4-мя звездочками хороши, а в остальных местах отдыха лучше брать с 5-тью. Но, по отзывам всех остальных граждан РФ, отели с 3-мя и 4-мя звездочками «просто супер» в независимости от их месторасположения.
4. О 3-ех и 5-тиразовых режимах питания. О том, что должен быть обеспечен, как минимум, шведский стол с экзотическими местными блюдами, а в номере с утра лежать, омытая в источниках, гора фруктов и танцевать прекрасный мачо в плавках или набедренной повязке.
5. О том, что в любой стране большинство мужского населения сексуально озабоченно и вполне могут похитить, надругаться и даже лишить жизни! В море водится множество ядовитых медуз и можно обжечься. Еще там можно быть унесенной волной и утонуть. На рынке могут украсть бумажник, а в темном переулке — ограбить. Ночью по незнакомым улицам лучше не ходить, а сидеть в отеле. В пирамидах легко заблудиться, а с одинокими бородатыми арабами, не изъясняющими по-русски, в пустыню лучше не уезжать. Особенно на двугорбых верблюдах. Несмотря на все опасности, ехать все равно надо, так как: лучше увидеть Париж и умереть, чем не увидеть его и не умереть.
6. О коварных турфирмах, которые поначалу предлагают самые худшие варианты, а потом со скрипом находят что-то поприличнее. О том, что таможня может задержать просто так, по анонимной просьбе недоброжелателя-завистника, сообщившего, что вы попытаетесь перевезти три бутылки водки, когда положено только две. А чтобы не потерять дней, прилетать и улетать нужно только по вечерам.
Гламуновская довела меня до состояния клинического идиота и, находясь на лечении в подмосковном санатории, я нередко забывался. В моей больничной карте записано, что я называл медсестру горничной и интересовался у нее, где моя омытая гора фруктов и мой личный, прекрасный мачо? Принимая лечебные ванны, нередко занимался дайвингом и пытался отловить в них морских ежей и ядовитых медуз на память. Путал палату с отдельным номером отеля и очень возмущался, когда ко мне подселяли вновь прибывших больных. Нередко, во время обхода главного врача, я делал ему устные замечания, выраженные в следующих словах: «Нет, это обслуживание не тянет на 5 звездочек, даже на 3 не тянет, а все потому, что ваши горничные позволяют себе, особо не церемонясь, будит туристов среди ночи и делать им уколы, хотя подобные услуги весьма сомнительного характера в буклете путевки не указывались!». Я часто спрашивал медперсонал, когда же будут проводить экскурсии и показывать легендарные пирамиды, таинственные акведуки и потрескавшиеся ареопаги? Куда девались все достопримечательности и пустыни с оазисами?
Мне мерещились ядовитые арабы, медузовидные негры, каменистые китайцы, горячие вьетнамцы и евнухи-извращенцы, пристающие ко мне во время ночных прогулок по рынку. В конце концов, я никак не мог сосчитать количество бутылок с алкоголем, которые я собрался перевезти через таможню на обратном пути, но исключительно вечером, чтобы во мраке наступающей ночи провезти не две, а три бутылки водки!
Вследствие всего произошедшего я задержался в санатории намного дольше, чем планировал. Вы уже верно догадались, к чему я сообщил вам об этом безрадостном событии из своей жизни. Я прошу рассмотреть возможность того, чтобы в камеру, содержащую обвиняемого, сажали и подобную Гламуновской девицу. Пусть она беспрерывно, в течение 12 часов, изливает на него все свои знания, мечты, эмоции и ожидания, связанные с первой, близкой поездкой за границу. Виновный гарантировано во всем признается по истечении 12 часов этой невыносимой пытки. Я нахожусь в здравом уме и твердой памяти и осознаю, что это слишком бесчеловечно и жестоко, но я готов на все только бы быстрее избавить наше общество от всей мрази, присутствующей в нем. Виновный вспомнит даже то, что, как казалось ему, он безнадежно забыл. Он вспомнит все. Не выдержав муки, он взвоет: «Мама, папа, простите меня за то, что я не слушал вас в детстве и заберите меня в наш домик в деревне!». И наконец, он вспомнит о самом главном, о том, что он является гражданином уважаемой страны и осознает свой неверный, преступный путь, ведущий его в бездну. Прислушайтесь ко мне, это универсальное, новейшее пси-оружие, которое я назвал «Заговор»!
Питаемый любовью к своему государству,
жаждущий помочь всем его представителям,
горячий патриот и вечно бдящий, ярый гражданин,
слуга народа, Глупцов-Слепцов Матис Китанович.