Психушка

Испокон веков сумасшедшие дома существуют для изоляции от общества психически больных и прочих неугодных, а именно строптивых жен, нежелательных родственничков, свидетелей, надоевших или внезапно забеременевших любовниц и всех таких прочих.

Любой, практически любой может очутиться в дурке, а вот выйти оттуда уже навряд ли получится. Во всяком случае, живым.

Очутившись в сумасшедшем доме, я должен был возрадоваться. Сбылась мечта идиота и даже руки на себя накладывать не надо, однако было одно «Но» - я был привезен сюда светилами медицины нашей Третьей городской больницы. Тут-то я понял… Я все понял…

Тотчас же обостренное чувство справедливости сразу пробудило сверхострый инстинкт самосохранения. Я должен был во что бы то ни стало выйти отсюда, и пусть ни одному смертному этого еще не удавалось, но мне то по силам, надо лишь дождаться лечения, и я принялся ждать.

Основой основ любого психиатрического лечения считается полное уединения больного, благотворно влияющее на его душевное состояние. Безусловно, какая-то логика в том есть. Порой взаправду хочется скрыться от всего и всех, чтобы предаться блаженному отчуждению и полному покою. На деле же данное уединение вы будете разделять в битком набитой палате, где из мебели лишь ряды незамысловатых коек, а отхожим местом служит пол. Причем, большинство ваших соседей будут справлять великую и малую нужду, где попало. Собаки-крыски хоть в уголок это делают, но человек же высшее существо! Впрочем, свободного пространства у вас и без того будет крайне мало, зато разнообразного соседства крайне много. Если вы не сойдете с ума от душной тесноты, смешанной с запахом мочи и испражнений, то рехнетесь от царящего вокруг вас шума.

Со мной в палате прибывало как минимум человек двадцать, причем не самого тихого помешательства. Еда подавалась лифтом и, скорее всего, по часам, но точный промежуток времени как бы я не старался, все никак не мог отследить. По сравнению с этой мешаниной для свиней, столовская еда Третьей городской казалась истинный шедевром кулинарного искусства. Там хотя бы подавали в тарелках, здесь же в ведрах и без всяких столовых приборов. Тотчас же на эти ведра накидывались самые проворные и начинали жадно черпать эту серо-непонятную субстанцию прямо руками, кто-то умудрялся окунаться с головой. Часто за еду случались драки.

Насытившись, разбредались по своим делам. Кто-то душераздирающе кричал, не жалея связок. Кто-то тихонько бормотал себе под нос. Кто-то отчаянно бился головой о стену. Кто-то просто монотонно стукался лбом. Кто-то драл на себе волосы. Случалась и содомия.

Вступать в стычки за еду я не горел никаким желанием, вступать в гомосексуальные связи, впрочем, тоже. Моя цель была дождать лечения, а значит выживать в этом обезумевшем сумбуре животной низменности, имя которой человек истинный.

Пораскинув мозгами, я решил быть совершенно незаметным и занял выжидательную позицию в самом темном и более-менее чистеньком уголке за койками.

К слову сказать, здесь верховодят медсестры, стало быть, если с первых дней вы с ними не поладите, то считайте, что ваше дело совсем труба. По их приказу вас могут запросто забить до полусмерти санитары или надзиратели. В общем, с ними надо дружить. Как угодно, но дружить. Переступив через себя, я включил все свое беспроигрышное обаяние. Несмотря на мой совершенно не подобающий рамкам приличия костюм, галантность обращения и манера изъясняться мгновенно взяли вверх над сиими церберами в юбках. Что-то, а доброе слово и кошке приятно, к тому же санитары и надзиратели даже при наличии брюк многим уступали мне – молодому, интересному и чертовски притягательному! В общем, бояться этих мне было нечего, как и голодной смерти тоже.

Доктора же здесь редкие птицы. Изо в день бесконтрольные медсестры переписывают одно и тоже в историю болезни того или иного, порой даже не удосужась проверить жив оный или мертв. Иногда, правда, заявляются, но больше для собственной утехи, чтобы отомстить за недавнюю ссору или покарать за какую-либо, на их взгляд, провинность. Да пребывать в этом холоде босым и в одной тонюсенькой ночнушке уже жестокое наказание! Впрочем, это лучше, чем когда у тебя отбирают эту единственную одежду и заставляют часами неподвижно стоять на ледяном полу. Хорошо, что в Третьей городской до такого еще не додумались!

Лечение же здесь весьма интересное. Близкое к средневековым пыткам. Отчего-то считается, что причинение боли весьма действенный метод при умопомрачениях. Порой тот самый умопомрачительный метод заканчивается летальным исходом.

Есть с отголосками нетрадиционночки. Очень распространенно всевозможное водолечение. К примеру, ледяной душ или окачивание ледяной водой, или же многочасовое лежание в горячей ванне со все тем же окачиванием головы ледяной водой, иногда то резкое окачивание заменяется тонюсенькой струйкой, беспрерывно падающей вам на лоб, или же просто кладут холодный компресс. В общем, больную голову надо держать всегда в холоде!

Еще здесь лечат абсолютной неподвижностью! Заматывают в тугой кокон и таким образом вы должны лежать нескончаемое количество времени. На лоб обязательно холодный компресс.

Помимо неподвижного лежания, есть еще неподвижное сидение. Совершенно голым вас усаживают на жесткий стул с дыркой для справления естественных надобностей, крепко пристегивают и оставляют. В данном случае, холодный компресс по усмотрению лечащего психиатра.

Присутствуют и более подвижные мероприятия, крайне увеселительной направленности. Сажают на качели, поднимают на приличную высоту и от души раскручивают до тех пор, пока вас не начнет тошнить. Иногда качели заменяют крутящимся креслом.

Также широко распространены всякие очистительные методики, но то, большей частью, для облегчения работы уборщиц.

Случаются и смешанные виды лечения. Вам делают промывание желудка и очищение кишечника, затем раскручивают на кресле и напоследок окатывают ледяной водой.

Естественно, те закаливающе-развлекательно-очистительные методы лечения мне были за ненадобностью, а посему ничего другого не оставалось, как вновь терпеливо ждать.

Существуют и традиционные методы лечения, правда, непонятной в данном случае направленности. Впрочем, направленность эта вполне оправдана, ибо цель ее - отвлечение! Если вы пребываете в глубоком уныние после тяжелой потери, то это самое уныние вам переключат на иного рода потерю, а именно произведут ампутацию какой-либо части тела. Если одна ампутация не поможет, то будут продолжать отрезать пальцы, уши, вплоть до рук и ног.

Еще тут проводят всевозможные операции! Для избавления от сумасшествия, конечно же. Особо пылких делают евнухами, что, в общем-то, не особо влияет на их мужской потенциал. Дамочек с бешенством матки подвергают клиторидэктомии. Иногда зачем-то инфибуляции. После данного «фараонова обрезания» плоть сплошняком сшивают. Порой удаляют и клитор, и половые губы, а заодно и матку.

Менее пылким господам и дамам удаляют зубы, миндалины, селезенку, тонкий отдел кишечника. Как эти органы влияют на психику лично для меня полнейшая загадка, а вот психиатры всецело уверенные, что влияют. Эти превеликие гении психиатрии вообще крайне самоуверенные особы! Убедить или разубедить их в чем-то просто нереально.

К слову сказать, попадающие сюда по велению родственничков-любовничков сразу же совершают одну весомую ошибку. Попадающие на принудительное лечение осужденные - тоже, но уже под воздействием здешнего лечения. Рано или поздно все как один они кричат: «Я не сумасшедший!» или же «Я излечился! Я правда полностью излечился!». В общем, они пытаются убедить, чтобы только их не морозили, калечили и все такое прочее. Разумеется, на превеликих гениев психиатрии такие весомые аргументы ни коем образом не действуют. Хоть охрипни, хоть об стенку расшибись, хоть обрыдайся, хоть обумоляйся, лечение будет продолжаться и, скорее всего, с большими усилиями пыточной направленности. Почему? Да потому ни один врач не позволит решать за него, отступила болезнь или же нет. Даже я. Раз уж вы обратились к врачу за помощью, то будьте добры доверять до конца. Болезни или своей жизни. Не любят они этого, ох как не любят! И я в том числе. Уж не обессудьте.

В отличие от рьяно убеждающих, я действовал с точностью наоборот. Я не отрицал, что являюсь сумасшедшим. Рьяно утверждал я это, приводя всевозможные аргументы, подкрепленными самыми рассудительными доводами. Ошарашенные такой манерой поведения превеликие гении психиатрии никакой боли мне не причиняли и ничего не ампутировали. Так, лишь щадящее водолеченьице... А карусели были мне только в радость. Нашли кого на каруселях катать!

Несмотря на такую вполне себе спокойную жизнь, меня сильно беспокоили соседи по палате, и дело даже не в их вечном шуме-гаме. Нет! Наибольший дискомфорт причиняла невыносимая теснота. Представьте себе, что в вашем распоряжении от силы два метра свободного пространства, а то и дело сидеть-лежать вы при всем желании не сможете. В моем же случае те два метра, в общем-то, один мой шаг, а одним шагом не начеканишься, ни на маршируешься! Приходилось думать на койке, заменяя привычное марширование плавным покачиванием вперед-назад. Хоть волосы не обстригли, как многим! Есть что в задумчивости крутить на палец.

Крутил я, значит, крутил, думал-думал, смотрел-смотрел на истинную суть людей и понял, что не могу! Не могу и все тут! Не могу видеть страдания этих несчастных! Не помогают им методы лечения превеликих гениев психиатрии, не помогают! Только за зря людей мучают-калечат, а те же в свою очередь возмущают меня своим уже докучливым присутствием, потому как, несмотря на мою секретную конспирацию, многие из особо пылких и буйных меня, все ж таки, да заметили.

Я не знал, способна ли великая хиропрактика излечить психические заболевания, однако выбора у меня не было. Хрум-хрясь легким, но сосредоточенным движением рук и один из буйных застыл как вкопанный, оглянулся на меня, удивленно заморгал внезапно прояснившимися глазами и испуганно перекрестился. Больше от меня не трогал, как и другие, ощутившие на себе великую силу всеисцеляющей хиропрактике. Ручки мои ручки! На тот момент я готов был зацеловать мои волшебные рученьки просто за то, что они у меня есть, да я готов был зацеловать и великую хиропрактику, если бы конечно у меня с собой была та Святая книжечка.

Плюгавенького старичка, то и дело, беседовавшего с кем-то невидимым, вроде как со своей покойной женой, я решил не трогать, пусть себе беседует с призраком. Мне то даже интересно наблюдать. Да и сам люблю поговорить со всем что движется и не движется! Также я не стал трогать разговаривавших с самими собой. Сам ведь тоже охоч до подобных разговоров! Чего ж не поговорить с умной личностью? В особенности, когда поговорить толком не с кем? Вот и я о том же.

Как бы то ни было, а колоссальные перемены в психическом здоровье моих соседей подудивили превеликих гениев психиатрии. Сначала подудивили, потом резко обрадовали. Я же тактично молчал, стараясь даже не смотреть на свои волшебные рученьки, во всяком случае, так полюбовно. Я ждал. Ждал, надеялся и верил, а еще думал. Старательно думал. Упорно думал. Я знал, знал, что у них есть та самая комната. Я видел приводимых после нее! Видел, как с ужасом на лицах они умоляли не водить их больше туда. Видел каким волоком тащат туда, побывавших там единожды. Слышал те отчаянные мольбы делать все что угодно, только не туда. Как же все-таки человек боится встречи с собой другим. Смешно даже!

Еще раз разложив все по полочкам, в сто тысяча первый раз взвесив все риски, я решил больше не ждать, а действовать. Авось, да поможет!

Внимательно выслушав умные фразы и изречения, перемежающиеся со сбивчивым глагольствованием звонкого говорка, психиатр отрешенно нахмурился, затем радостно просиял. Я тоже просиял от уха до уха, искреннее радуясь, его озарению в постановке данного диагноза.

- В зеркальную комнату! – тотчас же командует психиатр санитарам, указывая на меня пальцем.

Все! Я свободен.