Пуля многое переворачивает в голове

1

Ощущения? Хреновые ощущения. Самое яркое – сводящая с ума головная боль. Тупая, нудная. И туман перед глазами. В общем-то, оно и понятно: такая травма плюс последствия общего наркоза. И тошнота. А ещё – то, что называют «вертолёт». Если когда-нибудь допивались до такого состояния, что у вас кровать качается, когда вы на неё улеглись, то поймёте.

Нет, я не алкаш. И алкоголь переношу отлично: за всю мою долгую жизнь всего раза три случались небольшие выпадения памяти. Но по молодости пару раз «ловил» и этот самый «вертолёт», который, как вы понимаете, запомнить можно только в том случае, когда ты именно в памяти. Кстати, и «лекарство» от него знаю. Правда, уже узнал о нём в те времена, когда уже почти перестал пить: с пары бокалов вина раз в полгода, которые я мог позволить себе в последние лет пятнадцать, до такого состоя уж точно не напьёшься. Лекарство? Говорят, надо просто опустить с кровати одну ногу и поставить её на пол. Как рукой снимает!

Мыслей в голове тоже ноль. Помню, после операции в больнице бывшего 4-го управления в Киеве, когда мне кололи наркотики, такая же ситуация была: лежу, всё соображаю, а в башке ни единой мысли. Целые сутки. Потом мысли появились.

Нет, я не напивался. Я в больнице, о чём говорит повязка на голове, белые стены и специфический больничный запах, который ни с чем не перепутаешь. Левая рука привязана к кровати, а в локтевом сгибе ощущается что-то постороннее. Капельница? Пытаюсь скосить глаза, чтобы не шевелить головой. Она, родимая! Значит, скоро явится медсестра, чтобы проверить, не пора ли перекрыть клапан, и увидит, что я после операции пришёл в сознание.

Именно после операции. Потому что там, на площади Белорусского вокзала, я очухался ещё до приезда «скорой». И хорошо помню, как санитары сначала переваливали мою тушку на носилки, потом грузили в новенький «Рафик», который под вопли сирены куда-то помчался. Потом меня бегом-бегом тащили в приёмный покой, перекладывали на каталку и в том же темпе везли в операционную с яркими лампами. Маска на морду, несколько вдохов и… И вот я в палате под капельницей, с затуманенными зрением и мозгами.

Там, на асфальте площади, я пытался пошевелить руками и ногами, несмотря на ужасную боль. Тогда получилось. А сейчас? В башке-то моей после этого доктора покопались. И, не дай бог, что-нибудь лишнее зацепили. Вот обидно-то будет! Хоть генерал мне и говорил, что всё должно завершиться благополучно: они, видите ли, всё просчитали, смоделировали и даже перестраховались на случай непредвиденных случайностей. Ага! Смоделировали, просчитали… Достаточно пары миллиметров, и всё пойдёт не так, как они считали и моделировали.

Нет, шевелятся пальцы рук, шевелятся пальцы ног. Глаза косятся и в одну сторону, и в другую, а уголки губ кривятся по моему желанию. Значит, предварительно будем считать, что никакого паралича не случилось. Попробовать бы ещё язык поставить на ребро, но для этого нужно чуть опустить челюсть. Значит, натянуть кожу на голове. А это больно. Ладно, потерплю, когда швы начнут срастаться.

Бедная Зинаида Корниловна! В прошлом году она возила наш класс в Волгоград, и мы показали, что вполне можем соблюдать дисциплину, не разбегаться, не теряться в незнакомом городе. Да и сложно ей не подчиняться: женщина она суровая, жёсткая, педагогического опыта ей не занимать. Вон, ещё у наших с Рамилькой отцов она была классной руководительницей. Ну, а поскольку наш класс в прошлом году себя «зарекомендовал», на нынешние весенние каникулы она отважилась свозить нас по куда более сложному маршруту. Москва, Минск, Брест, снова Москва. Москву, правда, нам толком посмотреть не удалось. После высадки из поезда на Казанском вокзале Береговая где-то «поймала» грузовое такси ГАЗ-51 с откидными лавками в кузове, обтянутом тентом, и на нём наша толпа в восемнадцать юных рыл переехала на Белорусский вокзал.

Экскурсия посвящена памяти о Великой Отечественной войне. Поэтому после того, как сдали вещи в камеру хранения, помчались в Александровский сад, к могиле Неизвестного Солдата и тумбам с названиями городов-героев. А потом – на экскурсию в Кремль. Времени у нас было немного, потому успели только побродить, попялиться на Царь-пушку с Царь-колоколом. Соборы и дворцы – только снаружи: в Грановитой палате «неприёмный день». А там уже и на поезд пора собираться. Шикарный, «Москва-Варшава»…

В Минске выгрузились под утро. Снова вещи в камеру хранения: ночёвка в столице Белорусской ССР у нас не запланирована, вечером опять в дорогу. Так что мрачное, серое утро встречаем на центральной площади города (больше сорока пяти лет прошло, название уже не помню), у экскурсионных касс. А когда Корниловна вернулась от открывшихся наконец-то касс, грузимся в «мягкий» автобус и долго-долго (в нашем подростковом представлении) катимся куда-то по шоссе, слушая рассказ экскурсовода. Заняться в дороге нечем, пялимся в окошки на серый весенний лес, низкие облака, время от времени начинающие сыпать мелким дождичком. Единственное развлечение – на выезде из Минска автобус обогнал трейлер-танковоз с незачехлённой боевой машиной.

Цель нашего автобусного путешествия – мемориальный комплекс в Хатыни. Впечатляет. Особенно – рассказ экскурсовода о том, как всё происходило. Правда, в соответствии с политикой партии, нам «дуют в уши» о том, что карательную операцию проводили немцы, а не шуцманшафт-батальон, сформированный из оуновцев, как было на самом деле. Искажают правду, «чтобы не испортить межнациональные отношения в советской стране».

Снова вечер, снова поезд, на этот раз более «простенький». Но на вокзале в пограничном Бресте с гигантским количеством подъездных путей мы высаживаемся среди ночи. Кемарим до утра в креслах зала ожиданий, а утром классная руководительница ведёт нас в какую-то спортивную школу, где нас размещают в восьмиместных «номерах». Здесь, вернувшись из Крепости, нам можно будет поспать, чтобы следующим утром выехать в Москву.

Часа за четыре, пока мы шастали по Крепости (сначала группой, с экскурсоводом, а потом маленькими компаниями или вообще поодиночке), где мы только не побывали! Некоторые даже умудрились сходить к советско-польской границе за Тереспольским укреплением. Но после этого было уже не до осмотра города: в «нашу» спортшколу и СПАТЬ!!!

По планам в Москве значилось посещение Мавзолея, потом ГУМа, а после этого – погрузка в поезд Москва-Челябинск. Вот только не «срослось» именно у меня. Как всё должно было случиться, я знаю только со слов генерала, готовившего меня к этому. Открываю глаза, а я лежу в луже на асфальте, вокруг меня суетятся какие-то люди, башка болит и кружится, по морде течёт кровь, одноклассники глядят на меня бешеными глазами, бледное-бледное лицо Береговой, явно пребывающей в предынфарктном состоянии. Извините, Зинаида Корниловна за такой «подарок». И вы, пацаны с девчонками, извините, что я обломал вам поход в «главный магазин страны».

- Очнулся? Как себя чувствуешь?

Медсестра «старая», ей чуть за тридцать.

- Я себя ещё не чувствую, - хриплю я пересохшим горлом.

В глазах женщины пробегает волна беспокойства.

- Что именно не чувствуешь? Руки? Ноги? Что-то ещё?

- Шучу я. И руки, и ноги и всё остальное чувствую. Себя ещё не чувствую. Туман в голове.

- Ты не пугай больше так, шутник! – с облегчением произносит она и, убедившись в том, что капельница ещё не опустела, уносится в коридор: видимо, сообщить, что чудом выживший после попадания пистолетной пули в голову юный пациент пришёл в себя.

Ага. Точно для этого, поскольку через пару минут палата заполняется народом. Пара врачей, пара медсестёр. Игла капельницы вынута, смоченная спиртом ватка приклеена лейкопластырем, доктор уже качает «грушей» манжету на правой руке, чтобы померить мне давление, а сестра поит меня с ложечки чем-то сладеньким. Похоже, раствором глюкозы. Очень вовремя! Горло действительно пересохло.

2

- Организм молодой, с ранением справляется успешно. Очень повезло, что от Белорусского вокзала до Бурденко совсем рядом, мгновенно довезли и сразу же начали операцию. Пуля пробила только кость и твёрдую оболочку мозга, серое вещество практически не повреждено. По сути дела, можно с небольшой натяжкой сказать, что ваш сын получил контузию. Если бы он стоял хотя бы на пару метров ближе к стрелявшему или чуть иначе развернул голову, то всё могло бы быть куда печальнее. Повезло! А так – пулю мы вынули, осколки кости тоже. Рана и послеоперационные швы практически затянулись, скоро швы можно будет снимать. Но некоторое время Михаилу нужно будет полежать у нас, а потом пройти обследование в Институте Сербского: психические последствия подобных ранений бывают самыми непредсказуемыми.

- То есть, он может сойти с ума? – хмурится папа.

- Ну, зачем так пессимистично, Виктор Михайлович? Судя по тому, как ведёт себя Миша, как он разговаривает, он в совершенно здравом уме. Другой разговор – со временем могут проявиться… э-э-э… такие негативные последствия как неврозы, спонтанные судороги и даже эпилептические припадки. Может несколько измениться личность. Но это совершенно не обязательно: могут проявиться, а могут не проявиться, может измениться, а может и не измениться. В Москве, например, живёт и активно работает известный художник-мультипликатор, фронтовик, у которого так и не смогли извлечь из мозга немецкую пулю.

В общем, Станислав Эдуардович, мой лечащий врач, успокаивает папаню в духе доктора, которого через шесть лет сыграет Леонид Броневой: «Голова – предмет тёмный и исследованию не подлежит». На то, в общем-то, мы с генералом и рассчитывали: частичная потеря памяти (а вы буквально всё помните из того, что с вами было полвека назад?), резкое изменение характера и «прибавка умственных способностей» как раз последствиями ранения головного мозга и можно объяснить без малейших натяжек. Есть и ещё куча плюсов и преференций, которыми я обзаведусь, получив справки из Бурденко и Сербского. А пока надо набраться терпения, чтобы выдержать непрерывную головную боль и слабость, а потом «пытки» психиатров.

- Много денег пришлось занимать, чтобы ко мне приехать?

Отец досадливо машет рукой.

- Да что те деньги? Дядюшки твои немного сбросились, на работе люди, профсоюз что-то выделил. Расплатимся со временем.

В месяц у родителей выходит по 120-140 рублей, но поскольку есть корова, есть огород, то нам на четверых этих денег хватает. Не шикуем, но живём «не хуже всех».

Господи, как же я рад его видеть! Утро 10 апреля 1983 года, когда братишка явился ко мне в общагу со страшной вестью, стало для меня гранью, разделившей жизнь до и после. И чего мне стоило месяц ходить из заповедника на старый вокзал, перешагивая через следы крови моего отца на обочине дороги. Он с другом накануне вечером возвращался с рыбалки, когда пьяный мотоциклист решил «понтануться» перед девицей на заднем сиденье, пролетев в считанных сантиметрах от идущих вдоль встречной полосы мужиков. Понтанулся, бляха! Отец в морге, он сам лишился глаза и сел на семь лет, беременная девица получила сотрясение мозга. Но до того дня ещё целых пять лет, и я сделаю всё, чтобы мой папа в тот вечер не оказался на том месте!

- Не надо с этим тянуть. Купи мне билет «Спортлото» 6 на 49, я заполню. Будут у нас деньги и с долгами расплатиться, и тебе в Москве пожить. Только маме не забудь телеграмму отбить, что я уже нормально себя чувствую.

Выигрышные номера за все розыгрыши 1978 года я специально вызубрил, так что в ближайший из них мой билет выиграет около тысячи рублей. Сразу привлекать к себе внимание «главным призом» не хочу, но тысяча – тоже огромные деньги.

- А ты точно себя хорошо чувствуешь? – насторожился папа.

Ну, да. Взял сынуля четырнадцатилетний и объявил, что непременно его билет будет выигрышным.

- Точно. И в голове у меня никакие лишние тараканы не завелись. Тем более, чем ты, кроме шестидесяти копеек, рискуешь?

Доктор не рекомендовал меня расстраивать, поэтому отец предпочёл смолчать.

- Изменился ты…

- Я знаю. Ты же слышал, что говорил Станислав Эдуардович: у меня может несколько измениться личность. И не буду скрывать: она действительно изменилась. Читал я где-то, что пуля многое переворачивает в голове, даже если попала в задницу. А мне она не в задницу попала, а как раз в башку.

«Подставил» меня генерал под какую-то бандитскую разборку, в ходе которой жертва покушения отстреливался от пытающихся «кончить» его «коллег». В кого-то из нападавших промахнулся, а в мою голову – нет. Пистолет малокалиберный, 6,5 с чем-то миллиметров, расстояние достаточно большое, чтобы пуля успела потерять убойную силу, вот и хватило её только на мою черепную кость и твёрдую оболочку мозга. До сих пор не знаю, чем дело для уголовничков закончилось. Милицию, конечно, взуют за то, что допустила не просто стрельбу преступников в людном месте, но и тяжёлое ранение несовершеннолетнего. Так что вы, ребята, меня простите: так было нужно!

- И Зинаиде Корниловне телеграмму пошли о том, что я выздоравливаю. Она же, наверное, уже себя загрызла из-за меня. Не виноватая она ни в чём. Напиши, что беспокоюсь из-за её здоровья.

А билет он мне принёс. И я его заполнил «как надо». До нашего отъезда он вряд ли успеет получить выигрыш. Ничего, в Миассе получит! Заодно и компенсация будет за то, что на заводе столько времени «прогулял».

В Институте Сербского меня мурыжили целую неделю. И уж эти психиатрические «зубры» живенько выявили то, что личность моя таки поменялась: ну, не походят рассуждения пациента на лепет четырнадцатилетнего пацана. Правильная, грамотная речь взрослого человека, очень логичные рассуждения, глубокие выводы. В общем, то, чем я отличался в прежней жизни, перевалив за шесть десятков лет. А в добавок к этому – частичная амнезия. Или, говоря словами Доцента из «Джентльменов удачи», «тут помню, а тут не помню», что заметил и отец. Например, совершенно не помню, что происходило там, на привокзальной площади перед выстрелом. «В прошлой жизни» ничего подобного со мной не случилось, поэтому никаких воспоминаний не осталось, а в этой – сознание перенеслось в те самые двенадцать-пятнадцать минут, пока я лежал без памяти, уже после случившегося.

И вот, наконец, поезд № 182 Москва-Челябинск, нижняя полка купе, моя бледная физиономия с выбритым пятном волос на правой стороне головы отражается в зеркале на двери. А семейная пара «молодых пенсионеров», едущих до Ульяновска, ахает, слушая рассказ отца о моих «приключениях». Поглядывают на меня жалостливо, но я после посадки в поезд своим поведением уже успел убедить их в собственной адекватности, поэтому никаких намёков на страх перед «психом» в глазах попутчиков не наблюдаю.

Домой возвращаемся «на подсосе»: Москва всегда была «дорогим» городом. Так что никаких обедов в вагоне-ресторане, только на крупных станциях папа бегает за какими-нибудь пирожками или пакетиками с варёной картошкой. Ну, плюс соседи подкармливают.

- Да сколько нам до того Ульяновска ехать? Всё равно всего не съедим.

Деньги? Цельная тысяча, но она всё ещё заключена в билете «Спортлото»: выигрыш крупный, и чтобы получить его требуется сдать «корешок» на экспертизу, а она за пару часов не проводится. С отцом договорились, что о моей роли в выигрыше он ничего рассказывать не будет. Типа, купил и заполнил билет сам, чтобы меня порадовать. И оказалось, что действительно порадовал.

- Ты что, на самом деле знал, что это выигрышные номера?

- Знал, пап. Все шесть цифр знал. И в других розыгрышах знаю. Но не хочу привлекать к нам внимания. Нужны будут деньги – получим ещё. Но не сразу, постепенно, когда это потребуется.

- Это что? Последствия… твоего ранения?

- Можно и так сказать. Позже, ближе к зиме, с тобой об этом поговорим. И об этом, и о многом другом.

Он качает головой.

- Ты и впрямь совсем другим стал.

- Каким?

- Взрослым. Глянешь – вроде бы всё тот же пацан, а присмотришься к глазам – мороз по коже берёт от ощущения, что ты даже намного старше меня.

Чуть больше, чем в полтора раза. Тебе в нынешнем сентябре сороковник «стукнет», а мои годики уже седьмой десяток давно «отщёлкивают». Плюс две «вышки», плюс почти два десятилетия работы политаналитиком, плюс полсотни написанных книжек. И со всем этим багажом очутиться в собственном же четырнадцатилетнем теле в 1978 году…