Пустота

Трехэтажное здание располагалось где-то на окраине города. Со всех сторон его окружали типовые панельные дома, заброшенные стройки, покинутые и забытые бараки. Двор был неухожен, тосклив и мрачен, весь зарос кленом и плющем. От всего здесь веяло неясной, необъяснимой тревогой.

Дом старый, еще дореволюционной постройки. Ветхий, даже дремучий. Студенту он сразу не понравился. Дом казался безжизненным и одиноким. Он глядел на пришельца своими пустыми бездушными глазами разбитых стекол и заколоченных оконных проемов… Неужели здесь никто, кроме профессора, не живет?

- Алексей Петрович?

- Да-да, молодой человек. Что-то случилось?

- Вы что, живете в этом доме совершенно один?

- Один, юноша. Один, как перст, - профессор стоял у подъездной двери и отчаянно перебирал связку ключей, пытаясь отыскать нужный, - Впрочем, меня это совершенно не тревожит: понимаете, я — весьма беспокойный сосед. Жить со мной — сплошная пытка! — профессор бросил шутливый взгляд на студента, - потому-то я и холост.

Внешность профессора была своеобразной: средних лет мужчина, он появлялся на людях непременно в темно-синем, замечательно пошитом костюме, в белой накрахмаленной рубашке, в красном галстуке и остроносых черных туфлях. Одежда чиста и выглажена.

Сам хозяин костюма казался человеком неухоженным, даже неопрятным: худое румяное лицо его обрамляла колючая белая щетина, которую профессор, видимо, считал бородой. Нос горбатый, длинный и тонкий. Волосы, седые, не под стать возрасту. Они ловко путались и сплетались в самую нелепую прическу.

Явно выделялись скулы и надбровные дуги. Глаза чуть прищурены. Взгляд беспокойный и внимательный, но не пристальный, даже напротив — мягкий.

С Олегом Алексей Петрович сблизился уже на первых лекциях. Парень показался преподавателю на редкость любознательным. Кроме того у учителя и ученика нашелся общий интерес: их обоих безудержно увлекали мистика. Не минуло еще и октября, а профессор уже успел не только сдружиться с Олегом, но и пригласить его в гости в свое «скромное обиталище», у порога которого они теперь и стояли.

- Ах, мальчик мой! Что может наука, против силы непознанного? Разумеется, она пытается отвергнуть все, чего не понимает. Ей противна мистика! Разве не ограничила себя наука жесткими рамками? Разве не отреклась она от всякого потаенного знания, кажущегося ей парадоксальным? Но, ничего. Сегодня, юноша, я покажу Вам! Потустороннее действительно существует, вот увидите! Где-же этот проклятый ключ?..

Наконец, ключ был найден, подъездная дверь отперта. Зашли в старый пыльный подъезд, поднялись на третий этаж.

Олег оказался перед высокими старинными створчатыми дверями, покрытыми темным, растрескавшимся от времени, лаком.

- Ну вот, голубчик, пришли!

В квартире профессора Олегу доселе бывать не приходилось, и все знание о ней ограничивалось только рассказами самого ее хозяина об огромной личной библиотеке, которой Алексей Петрович очень гордился. Профессор говорил, что отвел под книги целую гостиную. И вот теперь студенту выпал шанс узреть «нескончаемую сокровищницу знаний», как любил называть свою библиотеку профессор, воочию.

Снова звон связки, поиск ключа, щелчок механизма, еще. Тяжелая створка со скрипом приоткрылась, и на студента нахлынула волна всевозможных запахов. Пахло воском, гарью, старыми книгами, травами: не то мятой, не то полынью. Воздух спертый. Очевидно, квартиру давно не проветривали.

За открывшейся дверью царил густой непроглядный сумрак. Первым шагнул в него профессор. Шагнул... и растворился бесследно.

Олег несколько замешкался на пороге.

«Стоит ли?»

- Не бойтесь, не бойтесь, молодой человек! - подал голос профессор, - Ступайте смело!

Студент сделал шаг в неизвестность и полностью пропал во мраке.

- Будьте любезны, Юноша, закройте за собой дверь… - раздался где-то впереди голос профессора.

Дверь заскрипела и, щелкнув замком, замерла. Темнота стала кромешной.

«Нехорошая квартира» - заворчало подсознание. Где-то внутри затрепетал тихий, липкий ужас… Темнота в этой квартире казалась осязаемой, живой, вязкой, как топь. Чувство паники закопашилось где-то глубоко внутри.

- Профессор?..

Тишина. Злобная, замогильная.

- Профессор!

Квартира оставалась безответна.

«Омерзительное место… Зачем же я согласился?.. Где профессор?!»

Олег поднял ногу, сделал осторожный шаг назад...

Тьма схватила за запястье, студент вскрикнул.

- Что с Вами, молодой человек?! - раздался сквозь вату зловещей тишины голос профессора, - Ах, простите, если вдруг напугал Вас, я просто хотел Вас предупредить от какой-нибудь случайности, - руку отпустили, - прошу, не двигайтесь, скоро я включу свет…

Несколько беззвучных секунд… Под потолком брызнула ослепительная вспышка. Олег зажмурился, проморгался. Глаза стали привыкать к свету. Парень находился в прихожей, в метре от него стоял профессор. В руках Алексей Петрович держал перепачканный в земле большой сверток.

- Прошу простить за ожидание, я разложил на полу кое-какие вещи. Им чрезвычайно вреден свет… Понимаете ли, гости в моем доме — редкость, а я уже привык делать некоторые вещи на ощупь… Вы пока разденьтесь, осмотритесь, а я унесу это, - профессор взглядом указал на сверток, - подальше от света.

Преподаватель развернулся и удалился направо по коридору куда-то в недра квартиры. Олег остался один.

Прихожая была просторная, но совершенно заставленная всяким хламом: коробками, пакетами, какими-то кулями. Слева стоял небольшой выский шкаф, а справа — небольшая резная полка для обуви, старинное зеркало и раскидистая рогатая вешалка. Потолки высокие, побеленные. Над головой сияла круглая люстра на цепях, со свечами-лампочками по периметру.

Впереди — еще одни двери, высокие, темные, под стать входным. На дверях — позолоченная табличка: «Трапезная», а выше, на стене, — деревянная маска, какую обычно используют африканские шаманы для проведения ритуалов.

Пол был вымощен паркетом, местами уже вздувшимся. Ковра не было, только у самой двери лежал резиновый коврик, а-ля «welcome». Впереди что-то рассыпано. Гравий или грязь. Олег пригляделся: Земля. Чернозем. Как из цветочного горшка. Она лежала вперемешку с белесыми жгутиками.

«Должно быть, корни какого-нибудь растения?»

Олег снял кроссовки, повесил пальто на лапу вешалки, прошел вперед по коридору, стараясь не наступать на землю, остановился напротив трапезной, принялся разглядывать маску. Белая, с ярко выраженными надбровными дугами, худая и угловатая. Своими чертами она напоминала самого хозяина квартиры, разве что была она куда угрюмее и безжизненнее своего хозяина. Пожалуй, ей не хватало щетины...

- Вижу, вы обратили внимание на маску, -профессор вынырнул откуда-то из глубины коридора. Лицо его озаряла добродушная улыбка, - это ритуальная маска племени Таккучи. Жрецы надевали ее, когда совершали жертвоприношения.

- Жертвоприношения?

- Людские! — торжествующе и даже кровожадно воскликнул профессор! — Таккучи — племя каннибалов. Смею заметить, я был первым, кто установил с племенем контакт и смог подробно изучит их быт и обряды... Впрочем, об этом позже. Пройдемте! Мы ведь не на маску любоваться пришли!

Прошли по коридору направо, в сторону, куда Алексей Петрович отнес сверток, миновали несколько комнат, остановились у дверей с позолоченной табличкой. «За́ла».

- Ну, друг мой, вот она! Святая святых, нескончаемая сокровищница знаний!

Профессор открыл перед гостем дверь, и жестом пригласил пройти внутрь.

Библиотека была воистину грандиозна: некогда служившая гостиной, теперь старинная зала была заставлена стеллажами с книгами. Резные стеллажи тянулись от пола до потолка, они заслоняли собой окна, от чего в комнате царил полумрак. Полки стояли в несколько рядов, и действительно походили на настоящую библиотеку. Книги были пронумерованы, отсортированы по содержанию и расставлены по буквам.В зале было и место для чтения: большое кресло, обитое кожей, массивный письменный стол, на нем — лампа и роскошный канделябр с подтекшими свечами.

Книги были весьма разнообразны: толстые справочники и энциклопедии, тонкие брошюры, увесистые хрестоматии, старинные фолианты, и даже древние свитки и рукописи.

Однако не эти стеллажи и не это буйство всевозможных книг приковывали внимание парня, будоражили его.

Такого количества всевозможной эзотерической атрибутики Олегу никогда еще видеть не приходилось. Она была здесь повсюду, казалось, в комнате не нашлось бы и квадратного метра, на котором не теснились бы три-четыре статуэтки, свечѝ или чѐрепа.

Со стен на гостя пристально смотрели пустыми глазницами африканские маски, подобные той, что встретила студента над дверью в прихожей. На стенах их весело много, и каждая из них казалась безобразной по-своему. Вперемежку с ними висели японские маски Кабуки, скалились клыками и, как висельники, вываливали языки пестрые маски инков и ацтеков. Тут же располагались маски сибирских шаманов, грубо сшитые из зверной кожи… Звериной ли?.. Кое-где между безобразными мордами развешены были мумии и чучела зверей, птиц, рыб, еще каких-то тварей...

На стеллажах вместе с книгами стояли статуэтки всевозможных богов, демонов, чудовищ и совершенно немыслимых существ. Здесь же стояли черепа, людские и звериные.

И над всеми ними — люстра, золотая и роскошная, сделанная под старину. К люстре на двух золотых цепочках был подвешен небольшой Т-образный крест, на котором, раскинув руки, висела распятое чучело обезьяны. Иссохшая, в клоках редкой серой шерсти, мумия скалила мелкие зубы в дикой злобной улыбке. Морду ее искажала отвратительная гримаса.

Казалось, обезьяна смеялась со своего креста над глупым человеком, что пришел сюда, в эту проклятую квартиру. Она смотрела на человека слепыми пузырьками высохших глаз. И от взгляда этого Олегу становилось не по себе. Впрочем, дело было не только в черепах, масках и обезьяне. В квартире витал какой-то неясный, непонятный дух. Казалось, что-то пряталось в тени под рассохшимися полками, куда не проникал редкий солнечный луч. Что-то смотрело на него оттуда, из-за груды мистического хлама, из-за пыли и паутины... Что-то неведомое и древнее, необъяснимо жуткое… Пустое и одинокое, что-то, что...

- ...Впечатлены?.. - торжествующе произнес хозяин всего этого безумства, - ...О! Я собирал эту библиотеку годами, и, поверьте мне, редкая коллекция книг способна похвастаться теми экземплярами, которыми обладаю я!.. Ну, полно, полно! Садитесь!..

Профессор схватил Олега за руку, потащил к креслу.

- Прошу, садитесь… а я скоро буду.

Олег сел, профессор включил лампу, погасил свет, сделал несколько шагов вглубь нескончаемых рядов книг и совершенно потерялся в них.

Вновь воцарилась абсолютная тишина. Минута, еще… Ожидание давило на рассудок все сильнее, становилось невыносимым. Олег блуждал взглядом по утонувшим в сумраке полкам и стенам, стараясь не останавливать взор на масках или черепах. Однако ему это не удавалось, ибо были они повсюду. Противные, мерзкие… Хуже всех — распятая под потолком макака...

Подсознание тревожилось, оно ворчало:

«Нужно уходить! Уходить, пока не поздно… Уходить...»

- А вот и я! — откуда-то из-за стеллажей появился профессор, в руках он держал толстый фолиант - Сейчас, молодой человек, одну минуту… Сейчас я Вам все покажу!..

Алексей Петрович положил старинную книгу в кожаном переплете на стол и начал торопливо перелистывать. Перед глазами Олега замельтешили ряды букв и символов, разнообразных иероглифов и изображений. Изображения Олег наблюдал только мельком, не вглядываясь в детали, однако на всех на них были запечатлены немыслимые фантастические сущности, явления и боги. Языка книги Олег не понимал.

- Вот! Нашел! — профессор открыл нужную страницу и указал на небольшую, в четверть листа, картину, - Видите, молодой человек!? Видите Вы это?.. - Все естество профессора торжествовало, - Я сам! Сам это нарисовал! Теперь-то Вы понимаете, что вся эта материалистическая наука — просто дурачество, фикция, обман!.. Разве это, молодой человек, это — не доказательство?..

На картине был представлен совершенно дикий пейзаж, достойный пера самых безумных художников-авангардистов: искаженное, смазанное черное небо без звезд и безвидная, пустая земля. Выжженная пустошь. А в самом центре картины изображена была Пустота. Не пустыня, не дыра, не безжизненные небо и земля, а Всесовершенная, Настоящая, Ничем Не заполненная Пустота. Небытие. Абсолютный Ноль. Мрак и одиночество...То, чего Нет…

Олег замер, не в силах оторвать взгляд.

Профессор медлил. Он наслаждался Пустотой...

- Вы чувствуете это, юноша? Это и есть потустороннее… - сухим, вкрадчивым шепотом промолвил хозяин дома, - Понимаете? Это и идеальный мир, мир всепознания! Это — отражение нашего мира. Правильное отражение! Не испорченное наукой и ее бритвами… Это и есть доказательство, мальчик мой! - голос профессора казался невообразимо далеким и чуждым, он словно тонул в исходящей от рисунка Пустоте… А Пустота все нарастала, все крепла. Как черная дыра, она поглощала в себя все, до чего только могла дотянуться, и все расширялась, расширялась… В пустоте замелькали лица... Или, только кажется?.. Да, да! Вот они! Лица! Бледные мертвые лица… Как африканские маски!.. И руки! Длинные сухие руки. С кошмарного полотна смотрели на парня сотни безобразных бледных лиц, тянулись к нему тысячи мертвых рук. Лица открывали свои пустые рты и что-то кричали. Он слышал их безмолвные вопли. Олег пытался вглядеться в призрачные лица, но они будто ускользали из-под взора и прятались на периферии зрения, скрывались в нарисованном небытие. А Пустота все звала, манила, затягивала, подобно воронке... Бороться с ней не было сил. Ужасный рисунок приковывал внимание, и отвести от него взгляд было уже невозможно. Невозможно было ни шевельнуться, ни вздохнуть… Олег наклонился ближе… Она звала его. Звала. Звала…

- Профессор!!!

Крик разорвал ужасную тишину, пустота ослабила хватку, и студент смог наконец отвернуться от мерзкой иллюстрации.

Воздуха не хватало.

- Профессор, это ведь простой рисунок! Простой рисунок!.. — мысли путались в голове, Олег никак не мог прийти в себя. Он задыхался, его мутило, подступала паника.

- О! Нет! Это не просто рисунок. Иной мир действительно существует! Поверьте мне юноша, поверьте: мир духов реален, я в этом убедился! Ведь я бывал там! И вы там будете! Смотрите!..

Профессор схватил со стола книгу и затряс ею перед лицом парня, надеясь вновь продемонстрировать ему проклятое изображение. Глаза безумца широко открыты, казалось, зрачки его были наполнены пустотой, и мертвыми лицами.

- Вы ведь тоже его видели! Вы ведь тоже чувствуете эту Пустоту? Так ведь? О! Ей наполнен весь тот мир! Она повсюду, она всеобъемлющая! Черный свет иного мира! — профессор отстранился и устремил свой взгляд куда-то вверх, замерев, точно в молении - Весь тот мир носит на себе печать Одиночества и Пустоты… Это Бесконечный, Бездонный Омут Небытия. И, конечно, этот Омут обитаем… Там, в Кромешной Темноте и Пустоте, живут Они… Те, которые познали просвещение, познали Пустоту. И Она приняла их, и более они не пусты и не одиноки! Они там, они все знают, они стоят надо всем. И они всем владеют! Их разум чист и преисполнен... И Они зовут меня... Вы слышали их Зов? Конечно, слышали! Слышали Зов! О! Вы почувствовали, как он прекрасен?!. Мне нужно туда! Да, да! Туда! Только тогда я смогу понять и насытиться… Скоро мне должны доставить посылку… Совсем скоро... И тогда я смогу понять… О!.. Как они зовут меня!..

Сознание наконец стало возвращаться. Студент поднял глаза и посмотрел на профессора. Внутри сжалось, а к горлу подступил удушливый ком: ужасный взгляд безумца был устремлен вверх, на распятую под потолком обезьяну...

Стошнило на пол. Больше в этой квартире Олег находится не мог. Он резко встал, в несколько шагов преодолел расстояние до коридора, почти бегом направился к прихожей. Профессор тотчас бросился вслед за парнем. Настиг студента в самой прихожей, схватил за запястье. Рука жилистая, сухая.

- Постойте юноша! Куда Вы? Неужели я Вас напугал?! Прошу, давайте вернемся в библиотеку…

- Нет! Нет, отпустите меня! - парень пытался стряхнуть руку сумасшедшего.

Олег сделал шаг назад, и наступил на что-то. Студент посмотрел под ноги. Это была земля, та самая, что высыпалась из свертка безумца, с маленькими белесыми корнями в ней. Однако теперь Олегу показалось, что это не вовсе не корни, а черви… белые трупные черви, извивающиеся и ощупывающие ногу парня. Олег вскрикнул.

«Сверток… Что же в нем?.. Неужели...»

Новый приступ тошноты.

Резким движением студент вырвался из цепкой хватки, на ходу схватил пальто и кроссовки, не обуваясь бросился прочь из дьявольской квартиры…

«Пусто! Пусто! Пусто!..»

Вслед убегающему юноше смотрели из прихожей профессор и бледная африканская маска на стене.

Мелкая морось висела над усталым городом, ветер шептал призрачные сказки пустынным улицам, трепал невидимой рукой голые ветви деревьев. Солнце было блеклым, изредка оно выглядывало из-за плотной перины серых облаков и подслеповато всматривалось в лицо человека, стоявшего у высокой подъездной двери старинного трехэтажного дома. Человек явно чего-то ждал. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, периодически смотрел на наручные часы, всем своим видом выражал крайнее беспокойство и нетерпение. Прошло несколько минут, Солнце потеряло к человеку всяческий интерес и снова скрылось где-то за серым маревом, на прощание сверкнув слабеющим лучом в луже под ногами человека, стоящего у подъезда.

Профессор ждал. И ожидание казалось ему невыносимой пыткой. Наконец, ожидание стало совершенно несносным. Он несколько секунд поколебался и двинулся вдоль дома куда-то в сторону от дороги, вглубь двора. Руки в карманах, голова опущена вниз, беспокойный взгляд на сером асфальте.

Лужи чавкали под ногами его остроносых туфель, брызгали в стороны, но профессор этого совершенно не замечал. Он погрузился в собственные раздумья. Мрачный двор теперь казался ему пугающе безлюдным, беспросветно одиноким. С тех пор, как профессор с головой ушел в исследование потустороннего, очень многие вещи для него изменились до неузнаваемости, до абсурда: в темных пустых углах профессору теперь грезилась пустота и чей-то пристальный взгляд. Безлунными темными ночами по пустым углам его дома витали неясные крики и шепоты, меж стеллажей библиотеки бродила Пустота. Пустота совершенная. Ему стало омерзительно и страшно жить одному в целом доме. День ото дня он все более проклинал свое затворничество и все больше жаждал Пустоты, ожидал встречи с зовущими его призраками иного мира. Но чем теснее он соприкасался с Пустотой, тем больше его тошнило. Не терпел он более пустынных пейзажей, открытых пространств, безлюдных мест. Ему было не по себе, в этом тихом дворе, одиноком и пустом. Потустороннее небытие из снов и мыслей словно вырвалось наружу и расползлось по темным углам этого, реального мира…

Именно здесь, в местах, пропитанных духом одиночества и безысходности, зов потустороннего мира становился особенно отчетлив… И были в этой пустоте голоса. И голоса звали его. Звали не только во сне, но и наяву, даже сейчас, в эту минуту… И с каждым мгновением голоса эти становились все громче.

«Нет!.. Медлить больше нельзя... Отозваться на зов!.. Найти! Кого угодно найти в этой бесконечной пустыне под куполом черного беззвездного неба… Должен же там быть хоть кто-то?! Должен!.. Боже мой, как пусто!.. Голоса, ну где же вы?!»

Где-то за спиной послышался шорох колес и приглушенный кашель двигателя. Профессор резко развернулся и почти бегом помчался к остановившейся у подъезда машине. Из автомобиля вышел мужчина в черном пальто, в капюшоне и маске, с картонной коробкой в руках. Не говоря ни слова, Алексей Петрович протянул мужчине какой-то пухлый конверт, мужчина принял его, не вскрывая, сунул в карман брюк, вручил профессору коробку и вернулся в машину. Профессор замер, не в силах отвести взгляд от коробки.

«О, боги! Это оно!.. Неужели!»

В квартиру Алексей Петрович поднялся быстро, так, что даже и сам не заметил подъема. Никогда еще профессор не испытывал такого трепета и волнения, как теперь: руки его дрожали, на лбу проступил пот.

Влетел в квартиру, не разуваясь прошел по коридору, оставляя на паркете грязные мокрые следы. Вошел в библиотеку, пробрался между стеллажами одному ему ведомой тропой до двери в потайную комнату, повернул ручку и вошел внутрь.

Когда-то комната эта была спальней, теперь же она являла собой совершенно безобразное зрелище. Комната была практически пуста. В ней не было ничего, кроме широкого дубового стола, старинного платяного шкафа, расположившегося у дальней стены и картин на стенах.

Картины были омерзительны. Большие и маленькие, все они изображали одно и то же: выжженную, безлюдную пустыню и беззвездное черное небо над ней. То там, то здесь мелькали на них неясные бледные очертания — призраки потустороннего. Окна плотно зашторены. В комнате витал вязкий сумрак, разрываемый только тусклым светом керосиновой лампы, горящей на столе.

Профессор осторожно поставил коробку на центр комнаты, склонился над ней, принялся открывать. В мыслях его как никогда было мутно и сумбурно. Алексей Петрович предвкушал, как вот-вот прикоснется к тайне, как погрузится в самую пучину неизвестности, как захлебнется в ней, как утонет и как познает истинное, потаенное знание…

Наконец, коробка была раскрыта. С трепетным ужасом Алексей Петрович достал из нее небольшой влажный сверток…

Вот оно! Свершилось!.. В руках профессора оказался цветок, увядший, но все еще живой. Он был ярко-розовым, раскидистым. Стебель и длинные резные листья усыпало великое множество мелких зеленых игл. Цветок все еще пах, и аромат его был пьянящим, терпким и совершенно особенным. Казалось, растение источало слабый, едва заметный теплый свет.

Теперь нельзя было терять ни минуты. Завернув цветок обратно в мокрые тряпицы и положив сверток в коробку, профессор приступил к приготовлениям. Алексей Петрович подошел к шкафу, отворил скрипучие дверцы, достал из самых его недр большой черный саквояж.

Из саквояжа профессор извлек белый влажный куль (тот самый куль, земля из которого до сих пор валялась на полу прихожей) и небольшую керамическую ступку.

Мелом начертил в центре комнаты круг, расставил по периметру свечи, достал из шкафа бутыль с мутной жидкостью и какую-то ветхую рукопись. Теперь все было готово.

Профессор затушил керосиновую лампу, и комнату поглотил беспросветный мрак. Только блики свечей, пляшущие на стенах и картинах, тревожили черную, беспробудную дрему густой тьмы. Комната замерла, затихла и совершенно опустела. Она будто бы слилась воедино с Пустотой на картинах, превратилась в песок и бесконечную черную высь.

Профессор остался один.

Один во всей вселенной.

Даже призраки Пустоты затихли, затаились в этой черной бездне.

Чувство неведомой Пустоты теперь достигло своего апогея, зов здесь сделался особенно силен.

Когда-то именно в этой комнате, профессор впервые погрузился в особый транс, впервые столкнулся с неведомой Пустотой и населяющими ее ангелами, услышал их песню. Здесь все началось, здесь все и должно было закончиться...

О существовании Иного, потустороннего мира, профессор узнал во время своей экспедиции по Африке. Именно в Африке он впервые увидел обряд, позволяющий погрузить разум в глубокий сон, вступить в диалог с тем, что обитает в пустоте, за гранью сознания и ничтожных человеческих чувств…

Погрузиться в транс и увидеть иной мир было несложно, профессор проделывал это множество раз. Куда сложнее было вступить в контакт с теми, кто прятался в кромешной глубине небытия, услышать и познать их речь. О! Их речь — чистое знание, пресветлое вдохновение. Ее способен понять только чистый, детский разум… Но чтобы очистить разум совершенно, обычной медитации недостаточно, необходимо нечто большее, способное ослабить его, лишить переживаний и памяти, вырвать его из реального и переместить в Неведомое: особое зелье, состав которого профессору был неизвестен... До недавнего времени. Месяц назад в руки Алексея Петровича попал некий манускрипт — древний свиток, происхождение которого представлялось профессору загадкой. Манускрипт содержал рецепт волшебного зелья и особую мантру - «молитву Пустоты».

Совершение обряда сделалось лишь вопросом времени. Вопросом, разрешение которого было сейчас всего в одном шаге. И профессор сделал этот шаг. Сегодня он получил последний необходимый ингредиент.

Ритуал начался.

Профессор сел в центр круга, пододвинул к себе ступку. Потянулся к коробке и извлек из нее оба свертка. Из одного из них тут же посыпалась земля и белые жгутики. Корешки. Обычные белесые корни. Развернул.

В свертке вперемешку с землей лежали цветы. Белые, они проглядывали через темноту чернозема, топорщились из-под земли лепестками и полупрозрачными жгутиками. Должно быть, никогда они не видели Солнца, и все бытие для них являлось темнотой и затхлостью африканских пещер...

Профессор опустил руку в чернозем, просеял сквозь пальцы землю и достал из черной грязи целую пригоршню белых маленьких бутонов.

Роняя на пол грязь и корни, Алексей Петрович поднес цветы к ступке и опустил их в самое ее жерло. Достал из второго свертка розовый цветок, отправил благоухающий бутон туда же, в ступу.

Удар песта. Еще.

Цветочная голова разлетелась в клочья, заалела, налилась соком, превратилась в красную кашицу.

Достал бутыль, налил в ступку почти до краев, поднес к губам, не мешкая, выпил до дна...

Вкус напитка был гадок, жгуч и терпок. Алексей Петрович наклонился вперед, закашлялся, тело схватили спазмы, к горлу подступила тошнота, дыхание сперло, из глаз брызнули слезы. С трудом уняв рвотные позывы, профессор принял прежнее положение, восстановил дыхание. Спазмы прекратились, на смену им пришла какая-то легкость, по телу начало распространяться приятное тепло. Рассудок, медленно но верно, стал погружаться в тягучую дрему. Алексей Петрович глубоко вдохнул, выдохнул, еще раз и еще. Воздел руки вверх, закрыл глаза и принялся вслух читать заклинание. Язык отказывался слушаться, но профессора это не останавливало: он упорно возносил моление неведомым богам безвестного мира, в который теперь ему предстояло отправиться. Свершилось!

Рассудок заволокло липкой тиной безумия. В голове загудело. Громко. Пронзительно.

«О! Боги!.. Боги!..»

Алексей Петрович упал на бок, закрыл уши руками, забился в отчаянной агонии…

Стало совсем темно.

Профессор открыл глаза...

Как долго он пробыл в забытьи? Он не знал.

Гул в голове стих.

Алексей Петрович встал, сделал неуверенный шаг, осмотрелся. Ничего не изменилось: было все так же тихо и сумрачно, все также висели картины и горели свечи, все так же на полу лежали бутыль, два свертка и керамическая ступа.

Все было по-прежнему… Но что-то изменилось… Что-то…

Теперь профессор понял: совершенно пропало чувство пустоты, тоски и одиночества, которое так терзало профессора. От картин на стенах более не веяло безысходностью, гнетущее ощущение небытия улетучилось, пропали и бледные лица, и руки, стих шепот. В душе появилось чувство покоя и умиротворения. Просветления.

Стало совсем легко.

Он не стал задувать свечи, не стал убирать в шкаф свертки. Просто переступил через них и пошел прочь из комнаты. Больше всего на свете ему хотелось теперь покинуть эту проклятую квартиру, оставить эту мрачную комнату, уйти от безжизненных мумий и масок, начать новую, чистую, настоящую жизнь. Просветленную жизнь, свободную от пустоты и бессмысленности. Жизнь! Жизнь.

Впервые за долгое время он почувствовал себя живым. Он познал жизнь.

Профессор вышел из комнаты, прошел мимо стеллажей, мимо масок и распятой обезьяны, дошел до прихожей, снял в вешалки пальто, не закрывая квартиры, спустился вниз, на улицу, под пасмурную морось и холодный ветер.

Звездная тихая ночь. Яркая луна, ее мерный серебряный свет.

Улица пуста и одинока: ни машин, ни людей. Окна многоквартирных домов темны. Город спал. Мерно и угрюмо. Только фонарный свет вспарывал густую черноту тихой ночи. Но и эта ночь, и безлюдный этот город казались теперь ему понятными и простыми. Бессмысленными. А смысл — это был он сам. И он шел вперед. Без цели и пути. Он просто шел.

Шел вперед по освещенной фонарями дороге вглубь дремлющего города. Шел мимо темных переулков, мимо витрин и больших окон. Шел, не поднимая глаз, взглядом ловя свое отражение в лужах.

Моросил мелкий дождь. Промозглый осенний дождь. Капли летели вниз, разбивались об асфальт, забивались в трещины, сливались в лужи. Лужи звонко чавкали под подошвами остроносых туфель, порскали в стороны, брызгали черной осенней жижей на брюки профессора, но он совершенно этого не замечал. Он был счастлив…

Что-то изменилось. Изменилось не внезапно, постепенно. Сперва потускнели небесные светила, померкла луна. Затем глухо и тихо шум дождя и плеск луж под ногами стали какими-то далекими. Воздух будто сгустился, сделался затхлым и прелым.

Профессор остановился, насторожился. Действительно, все преобразилось. Преобразилось еле уловимо. На небе не было более звезд. Небо сделалось черно, все затянуто тучами, из-за которых не проглядывало ни единой звезды, и даже бельмо луны не проступало на черном полотне небосвода. Свет фонарей тоже поблек. Метр от метра он становился все тусклее, и уже через пару сотен метров мрак становился совершенно густым, непроницаемым и вязким. Лужи теперь тоже казались какими-то липкими и вязкими, словно машинное масло, над ними поднимался едва заметный дымок — туман, черный, как смоль. Дома и витрины вдоль дороги почти полностью погрузились во мрак. Те же отдельные фасады зданий, что были еще видны, теперь казались неестественно плоскими, будто двухмерными.

Тихо и безлюдно. Бездушно…

В окнах что-то мелькало. Бледные силуэты, неясные. Они прятались, скрывались от взора в глубинах квартир и магазинов.

«Ангелы Пустоты? Они ли это?»

Он оглядывался, пытался взором уловить мимолетные призраки. Мелькнуло. Совсем рядом — в витрине справа. Профессор обернулся. Сделал шаг вперед, под блеклый фонарный свет. На глади витринного стекла проявилось отражение. Призрак? Ангел? Нет. Человек. Человек в сером пальто и черных остроносых туфлях. Волосы седые и растрепанные, на подбородке — белая колючая щетина. На профессора смотрело его собственное отражение… Но что-то с ним было не так. Что-то в этом силуэте беспокоило Алексея Петровича, казалось омерзительно отталкивающим… Что же?.. Лицо. Лицо у отражения было ненастоящим. Нос, брови, уши, рот. Все было на месте. Но это было неживое, кукольное лицо. Серое, безжизненное, безэмоциональное. Совершенно спокойное, недвижимое лицо. Словно глиняная посмертная маска на самого себя. Маска... Глаз не было совсем. Вместо них - черные глазницы. Пустые глазницы. Профессор отшатнулся назад, отражение скрылось во тьме.

Поднес руки к лицу, ощупал. Кожа. Человеческая живая кожа. Зажмурился, еще раз, помотал головой. Снова встал под фонарный свет, вновь на стекле проявилось отражение. Отражение в стекле осталось прежним. Все в той же одежде, все в той же посмертной маске.

«Это я?.. Почему это я?..»

В отражение все было ему противно. Оно было безобразное и совершенно мрачное. В нем не было жизни, не было воли… Оно было мертвым и пустым… пустым...

«Нет, нет. Это не я. Оно не может быть мной! Я живой! Живой!»

Алексей Петрович поднял руку. Отражение подняло руку. Неловко, ломано, словно марионетка, оно повторило движение.

«Или, все таки… я?..»

Профессор скорчил несколько гримас, показал зазеркальному чудищу язык. Отражение аляповато и безвольно повторило за Алексеем Петровичем, напоследок вывалив из черного бездонного рта серый бесформенный ком, мало чем напоминающий человеческий язык.

«Господи, может, это просто сон?..»

Не отрывая глаз от отражения в витрине, профессор сделал шаг назад, во тьму. Образина тоже сделала неловкий, неуверенный, дерганый шаг. Шаг вперед. К фонарю. Навстречу профессору...

Профессор замер. Замер всего на мгновение перед тем, как ринуться прочь от проклятой витрины, от дьявольского отражения, от вязкой черной тьмы и ужаса алчущей беспощадной пустоты, от черного зева уходящей вперед дороги, прочь, прочь, обратно в квартиру, к теплу, к одиночеству, к свету.

Он бежал. Ужас гнал его. Кошмар был необъятен, он будто бы вырвался из мира чувств и поселился теперь в этом мире, в каждом темном его уголке, в каждом пустом переулке и, конечно же за спиной… Профессор ясно чувствовал его дыхание на мокрой от холодного пота шее. Алексей Петрович бежал, опасаясь более всего обернуться и встретиться лицом к лицу с кошмаром… С кошмаром, от которого он, казалось, только избавился…

А из каждого окна, из каждой витрины, из-из каждой стеклянной двери смотрели на профессора хищные пустые глаза, тянулись черные долгопалые руки. Он замечал их краем глаза… Они больше не прятались...

Силы кончились быстро. Кровь стучала в висках, дыхание сперло. Профессор свернул к обочине, остановился в пятне желтого света, щекой прижался к холодному столбу. Мысли путались, сбивались в неясный ком.

Неужели все было напрасно? Он так и не вырвался из пустоты… Или… О, боже! Боже…

Профессор огляделся, взглядом проскользил по черным силуэтам зданий, поднял глаза к испражняющемуся черной жижей небу, оглядел фонарный столб и мерзкие лужи под ногами. Все это казалось нереальным, пластмассовым, чужим… пустым… Только он был настоящим, осмысленным. Живым. Страшная догадка молнией сверкнула в сознании: Нет, он не вырвался… Он остался «там», в Потустороннем… Остался единственным живым существом, обладающим волей и смыслом в пустом, бессмысленном мире… Последним лучом во мраке небытия...

Где-то рядом запели. На периферии зрения что-то двинулось. Профессор обернулся. По земле стелился черный туман. Он сочился от земли, сбивался в густые облака, сплошной черной стеной, двигался к профессору по дороге, превращая все на своем пути в небытие и мрак… А среди сумрачного дыма мелькали бледные пустые лица — бездушные ангелы пустоты. И они пели в черных кудрях кромешной ночи, и звали его с собой. И песнь их была прекрасна. И голоса их были сладки. И они звали его, как морские сирены, в свой посмертный вечный покой. И речь их была невыразима, понятна и сладка. Нет, он не знал их языка, но он все понимал. И чем ближе подступал туман, тем громче звучал хор ангельских голосов, яснее звучал зов…

Он хотел вырваться, хотел убежать, но неведомая мгла манила его, лишала сил и воли…

И он сделал шаг навстречу… Еще… Туман облизнул подошвы остроносых туфель, по-кошачьи затерся боком о штанину. Ангелы в посмертных масках громко смеялись беззвучными ртами, тянули к нему свои холодные бледные руки. И над всем этим, точно незримый кукловод, нависала непостижимая вечная Пустота...

Безличие! Безличие. Безличие…

«Только не так! Не так! Нет!»

- Нет! — Крик сотряс пустоту. Профессор отступил, затряс головой, - Нет! Нет! Нельзя, так нельзя! Я живой! Живой!

Черные языки тумана отпрянули, смог замер. Голоса запнулись.

- Я живой! — Алексей Петрович замер, дернулся, рванулся к дому от влекущей Пустоты. Лица взвыли. Их руки задергались в неясных конвульсиях. Черные клубы пришли в движение. Пустота продолжила погоню.

«Успеть… Только бы успеть!..»

Из-за угла старинного показались черные языки небытия, заплясали, как пламя. Профессор обогнул черный дым, помчался к подъезду. Из черного пламени вырвалась мертвая рука, цепко ухватила за штанину, потянула в туман. Профессор дернул ногой, вырвался. За спиной клокотало. Призраки плакали и бранились, звали его и угрожали. Гомон становился все чудовищнее и сильнее, как гром, как буря, как ураган.

Завернул за угол, пробежал вдоль нескольких пустых окон, добежал до двери, влетел в темный подъезд и опрометью ринулся наверх…

Лица на улице отчаянно взвыли. Со стен и потолка посыпалась, точно снег, побелка, стекла в рассохшихся оконных рамах задребезжали. Алексей Петрович рухнул на лестничную клетку, завопил. Сознание расплылось в неясности, казалось, оно сейчас совсем покинет профессора. Вопли стихли. Пустота набирала силы…

Профессор повернулся к окну. С глади стекла на профессора смотрело ужасающее отражение мертвеца.

Профессор попытался встать, но ноги сделались совершенно ватными. Еще попытка… Тщетно. Ноги отказывались слушаться… Профессор перевернулся на живот, и по-ребячьи, на четвереньках, принялся ползти вверх по лестнице…

«Ступень… Еще… Ну же!.. Быстрее...»

Нужный этаж…

Лампа внизу замигала, потухла. Туман пробрался в подъезд.

«К двери! Быстрее!.. Заперто?.. Нет, нет!.. Открыто!..»

Алексей Петрович толкнул входную дверь, заполз внутрь, опираясь на вешалку, приподнялся, дотянулся до ручки и успел затворить массивную дверь ровно в тот момент, когда бледная рука тьмы потянулась в открывшейся щели.

В квартире светло. Да, это его жилище: его роскошная люстра на цепях, его раскидистая вешалка, его шкаф, его резная полка и его большое старинное зеркало. Но отражение за стеклом не его. Алексей Петрович на карачках подполз к стеклянному овалу в дорогой оправе. Все верно: отражение это совсем не его. Из зазеркалья на мистика смотрел все тот же бездушный восковой уродец. Теперь он даже не пытался повторять движения стоящего на коленях профессора. Напротив: чудовище за стеклом стояло в полный рост, точно охотник над поверженным зверем. Призрак смотрел прямо на профессора, в глаза, в самую душу. Лицо уродца не выражало никаких эмоций, но профессор знал: тварь радуется. Она ликует… Она знает: скоро тьма проникнет в квартиру, и профессору будет некуда от нее спрятаться. Она заберет профессора, подчинит своей воле, как подчинила она тех несчастных, что теперь гонятся за ним в тумане. Профессор не отрывал взгляда от зазеркального монстра.

«Неужели я стану таким?.. Нет… Нет! Ни за что!»

Рука сама нащупала изгиб железной обувной ложки.

Удар! Зеркало брызнуло в разные стороны, осколки попали за шиворот, порезали лицо и руки.

«Вот тебе! Вот! Вот!..»

Кровь текла на пол, а профессор все бил и бил… Бил, стоя на четвереньках. Бил!

С грохотом со стены упала африканская маска. Он сел на пол, утер кровь с посеченного стеклом лица.

«Боже мой… боже...»

Пол был усеян десятками окровавленных осколков, и с каждого из них на профессора смотрела кошмарная фигура в забрызганном красным плаще и изрезанным белым лицом, сочащимся вязкой черной кровью. Смотрела дико, насмешливо, торжествующе. Добыча напрасно бьется о прутья своей клетки. Оно победило.

Профессор закрыл лицо руками и беззвучно зарыдал…

В дверь ударили. Несильно, но тяжело, будто бы сотни рук разом толкнули. Снова. На этот раз сильнее, увереннее. Замок жалобно звякнул, заверяя хозяина квартиры в своей слабости. Профессор приподнялся на локте. В любую минуту сюда могли ворваться эти твари в клубах неистового мрака. Бежать! Куда угодно бежать! Затаиться, спрятаться, скрыться! В комнату!

Руки слабели… Остатки сил покидали профессора…

Неуклюже, нелепо пополз он вперед по коридору в библиотеку. В дверь снова удар, еще раз и еще…

Тело болело, разум затягивала слепая пелена отчаяния, но он все полз, полз, полз…

«Не сдаться! Только не сейчас!.. Вперед… Вперед...»

Со скрипом отворились высокие двери, и он вполз в библиотеку. Свет выключен, в помещении царит мрак. Но даже он светлее, чем черный смог небытия за входной дверью. Движение вперед, еще… Рука наткнулась на что-то холодное и твердое. Профессор ощупал находку. Цепь. Подтянул к себе.

«Что это?»

Мгновение, в руках профессора оказался упавший крест. Тот самый Т-образный крест с распятой на нем обезьяной.

«Проклятая!»

Профессор швырнул находку в темноту.

За спиной снова ударили, затрещало дерево. Дверь поддалась.

Быстро, как только мог, пополз дальше, в мрачные недра своей «нескончаемой сокровищницы знаний», в комнату, с которой все началось, и где теперь все должно было закончиться…

Каждый следующий шаг труднее предыдущего. Руки то и дело натыкались на какой-нибудь череп, на разбитую статуэтку, на истыканную иглами куклу, кровавые ладони скользили по паркету, но профессор не обращал на это никакого внимания. В его замутненном уме обитала теперь одна только мысль: «Только бы успеть!..»

Удар. Отчаянный треск, шум падающей на пол двери. Улюлюканье и дикий гомон из прихожей. Тьма уже в прихожей. Она идет по кровавым следам. Она не торопится. Ей некуда больше спешить. Ангелы небытия поют свою страшную сумрачную песнь, и с каждой секундой песнь их звучит все громче…

«Успеть! Только бы успеть!..»

Наконец. Вот она. Комната… Скользкими измученными руками профессор повернул ручку, потянул дверь на себя. Заполз внутрь, захлопнул дверь, повернул ключ. Это их задержит. Навалился спиной на дверь, отер заливающую глаза кровь. Комната. Та самая полупустая комната. В центре на полу лежат все те же свертки, горят все те же свечи, их блики все также пляшут на стенах и картина, но… изменились сами картины. Профессор встал на четвереньки, медленно, неловко дополз до центра комнаты, замер. Действительно, картины теперь были иные. И как он не обратил внимания раньше?! На них по-прежнему было черное небо, но оно было обычным, ночным небом: то тут, то там на нем вспыхивали едва заметные звезды, из-за рваной ваты ночных облаков блеклым пятном проступала луна. Небо было настоящим, живым! А под небом вместо безвидной мрачной пустоши теперь раскинулось поле, едва различимое в тусклом лунном свете… А за полем — профессор не видел, но знал, — раскинулся город. Небольшой провинциальный город. Город, где каждый друг друга знает, где улицы спокойны и немноголюдны. Город, где рождаются, живут и умирают люди. Настоящие, живые люди с настоящими, живыми лицами. Город, на окраине которого стоит старый трехэтажный дом, на третьем этаже которого, в мрачной квартире, за нескончаемыми лабиринтами книжных полок, в темной комнате стоит он — Купатов Алексей Петрович, - и смотрит на безобразную картину потустороннего мира, висящую на стене…

Горло схватило спазмом.

«Боже мой… Боже...»

Резкий удар в дверь. Темнота настигла его. Бросив горящую свечу на пол, из последних сил, преодолевая внезапно накатившую боль, он двинулся вперед — к шкафу в конце комнаты. Пусть они ворвутся сюда! Пусть найдут его! Но он не сдастся им просто так, он будет биться за свою жизнь! До талого! До последнего! Пока есть силы он будет ползти! Он не достанется ни этой поганой Пустоте, ни этим призракам, ни зазеркальному чудовищу! Не станет таким как они! Не сегодня!..

Дверь жалобно скрипела под натиском мертвецов. За дверью клокотали и выли сотни голосов. Они звали его. Они манили…

«Еще… Еще… Ну, давай же!.. Шкаф, вот он...»

Поднял глаза. Громада шкафа вздымалась ввысь, будто горная гряда. Ползущему человеку шкаф теперь казался последним оплотом. Ковчегом в океане хаоса и небытия. Тусклый свет горящих свечей облизывал бока и створки, бликами играл на холодной медной ручке.

Новая волна ударов, жалобный скрип.

Профессор приподнялся на локте, потянулся вверх, окровавленной рукой схватился за медное навершие, потянул на себя.

Тяжелая створка отворилась, в просторное нутро шкафа пробился робкий свет, выхватил из темноты кучи тряпья и хлама, скомканные листы, склянки и старые свитки, осветил внутреннюю строну приоткрывшийся двери и…

«О, Господи!.. Откуда здесь зеркало!!!»

Оглушительный треск дерева позади, грохот падающей на пол двери…

_____________________

Трехэтажное здание располагалось где-то на окраине города. Со всех сторон его окружали типовые панельные дома, заброшенные стройки, покинутые и забытые бараки. Олег был здесь не впервой. Последняя его встреча с Алексеем Петровичем закончилась печально: у студента произошел нервный срыв, и он покинул профессора в спешке. Должно быть, эта встреча выбила преподавателя из колеи: за прошедшую с того случая неделю тот ни разу не появлялся в ВУЗе. Говорят, серьезно заболел. Не из-за него ли? Олег не знал. Ему хотелось навестить Алексея Петровича и лично извиниться за свое бестактное поведение… К тому же, что-то еще манило студента в этот дом. Что-то необъяснимое, таинственное… Какой-то… зов?… Олег не знал, как описать его. Но это чувство не давало ему покоя на протяжении всей недели. И с каждым днем оно будто крепло, становилось навязчивее… Ему снова хотелось заглянуть в старинную книги и прикоснуться к Пустоте...

Зашел в старый пыльный подъезд, поднялся на третий этаж. Нужная дверь.

Робкий стук, еще, минутная тишина, скрип открывающийся двери. В квартире темно. Свет будто опасается в нее заглядывать. Мрак густой и вязкий. Ни шороха, ни звука.

- Профессор?..

- Да, друг мой! Я здесь…

Голос доносится из темноты. Говорящий совсем рядом, в паре метров от студента.

- Профессор, я хотел бы извиниться перед Вами, если вдруг я…

- Пустяки, молодой человек! Я нисколько на Вас не обижен! Все в порядке! Не хотите ли зайти?

Из мрака квартиры навстречу студенту выдвигается профессор. Свет озаряет его лицо. Оно бледное и безжизненное. На лбу и скулах свежие рубцы. Где-нибудь упал?.. Взгляд рассеянный, мрачный и... пустой? Олег не видит глаз профессора, тень скрывает их. Но он чувствует на себе этот взгляд.

- Мне сказали, Вы больны, профессор…

- Пустяки! Ничего серьезного. Переутомление. Зайдете? - из темноты на свет показалась длинная бледная рука, - Я настаиваю!

Олег замешкался. Что-то было здесь не так, но… зов… Он будто слышал голоса, отчаянно зовущие его вглубь профессорской квартиры. Какое-то неземное, ангельское пение…

Олег подал руку. Холодная, жилистая. Будто восковая.

- Вот и отлично! Идемте! Скорее!

Студент сделал шаг...