Пустой Дом

(12 лет до основных событий)

Душный июньский вечер стоял над подмосковным лесом. Воздух, напоенный ароматами трав и смолы, казался густым и неподвижным, будто перед грозой. Лишь изредка налетал лёгкий ветерок, колыхая верхушки сосен и принося запах дыма от костров, разожжённых у реки празднующей молодёжью.

С реки тянуло сыростью, да белели пока ещё прозрачные языки тумана. Они легонько стелились над травой и кустами.

Феофан осторожно ступал по высокой траве, стараясь не выпускать из виду Лизу. Девушка то и дело ныряла в зелёное море, выискивая нужные травы для своего венка. Её русая коса мелькала среди полевых цветов, словно золотистая змейка.

— Лизонька, ты бы поближе держалась, — окликнул её Феофан, осторожно придерживая уже собранные душистые сокровища.

Несмотря на свои четырнадцать лет, в нём уже угадывались черты будущего серьёзного мужчины — высокий лоб, внимательный взгляд серо-зелёных глаз и сдержанные манеры.

Девушка в ответ только рассмеялась, подняв к нему раскрасневшееся от июньской жары лицо:

— Феденька, здесь никого, кроме нас, нет! А мне нужны именно те травы, что подальше растут!

Феофан нахмурился от такого легкомыслия, но промолчал. С Лизой всегда было так — она словно танцевала по жизни, легко и беззаботно, как летняя бабочка, а ему оставалось лишь следовать за ней тенью, оберегая от возможных опасностей. Впрочем, он не жаловался. Быть рядом с дочерью купца Ивȧнова, у которого он служил с малолетства, было и долгом, и радостью одновременно.

Лиза, тем временем, подобрала юбку летнего платья и присела на корточки, бережно собирая стебельки душицы в свою корзинку.

— Гляди, Феофан, какая красота, — она протянула ему веточку с лиловыми цветками. — Ни с чем не спутаешь. Батюшка говорит, от этой травы и в чай хорошо добавлять, и в лекарственные настои.

Феофан принял веточку, осторожно поднёс к лицу. От душицы исходил сильный, пряный аромат, от которого у юноши слегка закружилась голова. Он всегда острее других чувствовал запахи — это было наследием отца, которого он почти не помнил.

— Хороша трава, — согласился он, возвращая веточку. — Только нам бы уже назад, к реке. Видишь, как небо темнеет? Как бы грозы не случилось.

— Мы успеем, — беспечно отмахнулась Лиза, продолжая собирать цветы. — Я собираюсь самый красивый венок сплести, чтобы все девушки завидовали.

Вдалеке над лесом прокатился первый, едва слышный раскат грома. Феофан вздрогнул — он не любил грозы. Точнее, боялся той странной силы, что просыпалась в нём при виде молний.

— Мне бы только зверобой найти, — продолжала Лиза, не обращая внимания на его беспокойство. — И тогда можно начинать плести. Матушка говорила, что венок на Ивана Купалу особенный — с ним можно будущее увидеть.

— Это всё сказки, — пробормотал Феофан, поглядывая на тёмные тучи, наползающие с востока.

— А вот и нет! — Лиза выпрямилась, уперев руки в бока, и посмотрела на него с лёгким укором. — Сколько раз я тебе говорила: есть вещи, которые нельзя объяснить простым разумом. Вот батюшка мой, купец, всё по счетам да по книгам, а матушка верит в старые обычаи. И знаешь что? Матушкины слова часто сбываются!

Феофан пожал плечами. Он привык к этому спору — Лиза всегда стояла за всё таинственное и необъяснимое, а он предпочитал точные науки. Но разве Лизу переспоришь? Да и зачем?

Ему она нравилась такой, какой была, с искорками в глазах, с нежной улыбкой. Если хочется ей верить во всякое необыкновенное, пусть. Он просто будет рядом, чтобы уберечь от того, что может навредить.

Уж он-то знал, что не всё необыкновенное является безобидным. А уж в такую ночь, как эта… Феофан передёрнул плечами и огляделся.

— Пойдём к реке, — ещё раз попросил он. — Там и венок доплетёшь. А если гроза начнётся, хоть крыша над головой будет — Митрохин отец обещал сегодня на берегу шатры поставить для праздника.

Лиза только покачала головой, но всё же нехотя двинулась в сторону реки, прижимая к груди корзинку с травами. Феофан шёл рядом, то и дело поглядывая на небо, где собирались тяжёлые грозовые тучи.

— Знаешь, — вдруг сказала Лиза, замедлив шаг, — батюшка вчера говорил, что как тебе восемнадцать сравняется, хочет тебя своим помощником сделать. Говорит, толковый ты, счёт хорошо ведёшь, и глаз у тебя на недобрых людей верный.

Феофан почувствовал, как к щекам приливает жар. Купец Иванов, конечно, не раз хвалил его за усердие, но помощником… Это была честь огромная. И великая милость. Ведь подобрал он сироту из призрения, думал, временно пристроить к делу, а оказалось, что мальчик и учится хорошо, и сметливый. Феофан слово себе дал трудиться не покладая рук, чтобы в люди выбиться.

— А ещё батюшка сказал… — Лиза вдруг замолчала и отвернулась, но Феофан успел заметить, как зарумянились её щёки.

— Что сказал, Лизонька? — спросил он, чувствуя, как сердце забилось чаще.

Девушка помедлила, теребя ленту на своей косе, потом подняла глаза:

— Сказал, что как станешь помощником, можно будет и о свадьбе подумать. Если, конечно, ты захочешь.

Феофан застыл на месте. В голове вдруг стало пусто, а сердце, напротив, наполнилось таким восторгом, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

— Я… — начал он, но не нашёл слов.

Лиза вдруг засмеялась, глядя на его растерянное лицо:

— Ох, Феденька, ты бы себя сейчас видел! Как красная девица на выданье!

Феофан почувствовал, как загорелись уши от смущения, но тут же и сам улыбнулся. С Лизой всегда было так — она могла одной фразой обескуражить его, а в следующий момент заставить улыбнуться.

— Мне бы честь великая была, — наконец выговорил он, стараясь подобрать правильные слова. — Если твой батюшка сочтёт меня достойным…

— Ещё как сочтёт! — уверенно заявила Лиза. — Ты же самый умный и самый… — она запнулась, словно подбирая слово, — самый надёжный из всех. И не смотри так удивлённо! Я уже давно знаю, что батюшка тебя мне в мужья прочит. И я… — она опустила глаза, — я не против.

В этот миг она была так похожа на полевой цветок — такая же нежная, такая же хрупкая. Феофан сам не понял, как приблизился, да так, что между ними оказалось только Лизино лукошко. И оробел…

«Нельзя, — шептал внутренний голос, — нельзя к ней подходить». Но разве мог он устоять? Наклониться бы к девушке, прямо лицо к лицу, коснуться бы её, уста к устам. И ведь смотрит она такими глазами… Будь, что будет!

Феофан наклонился чуть ниже и уткнулся носом прямо в ромашку, которую выставила перед собой Лизонька. Глаза девушки смеялись, а щёки полыхали как маки. Феофан не выдержал и улыбнулся в ответ.

Над лесом снова прокатился гром, теперь уже ближе и громче. Феофан нервно оглянулся, но вместо страха в душе теперь царила такая радость, что даже надвигающаяся гроза не казалась страшной.

— Пойдём к своим, — сказал он, осторожно беря Лизу за руку. — Дождь вот-вот начнётся.

Девушка только вздохнула, но послушно последовала за ним.

Они пошли быстрее, пробираясь через высокую траву к тропинке, ведущей к реке. Вдали уже были видны отблески костров и слышны голоса собравшейся на берегу молодёжи.

— Вот успеем к реке, и я сразу начну венок плести, — говорила Лиза, едва поспевая за широким шагом Феофана. — Знаешь, как его плести нужно? Особым образом. Сначала основу из ивовых прутьев, потом травы лечебные, потом цветы для красоты. А ещё… — она вдруг остановилась, глядя куда-то в сторону. — Феофан, смотри!

Юноша проследил за её взглядом. В глубине леса, там, где деревья становились гуще, мелькнул странный голубоватый свет.

— Что это? — прошептала Лиза, невольно прижимаясь к его плечу.

Феофан нахмурился. Свет был неестественным — не огонь, не фонарь, а что-то… иное. Что-то, от чего по коже пробежал холодок.

— Не знаю, — честно ответил он. — Но нам лучше идти к реке. Сейчас дождь начнётся.

Но Лиза уже шагнула вперёд, к таинственному свечению:

— Пойдём посмотрим, Феофан! Может, это колдовство какое купальское? Или клад светится? Под папоротником… В такую ночь всякое бывает!

— Лизонька, не надо, — попробовал остановить её Феофан, но девушка уже отпустила его руку и направилась в сторону странного света, раздвигая высокую траву.

— Я только одним глазком гляну, — бросила она через плечо. — Может, это знак какой. В Иванову ночь разные чудеса случаются, матушка рассказывала.

Феофан вздохнул и двинулся следом. Оставить Лизу одну он не мог, даже если считал её затею глупой. К тому же, что-то в этом свете было… притягательное. Словно он звал, манил к себе. Приглашал подойти…

Чем ближе они подходили, тем отчётливее становилось свечение. Оно пульсировало, меняло оттенки от бледно-голубого до насыщенного лазурного. Феофан почувствовал, как по телу пробежала странная дрожь — будто кто-то мокрым холодным пальцем провёл вдоль позвоночника.

— Лизонька, давай вернёмся, — ещё раз попросил он, но девушка, словно заворожённая, продолжала идти вперёд.

— Ты чувствуешь? — прошептала она, не оборачиваясь. — Как будто музыка звучит… Только не в ушах, а прямо в голове.

Феофан прислушался. Действительно, откуда-то из глубины леса доносилась странная мелодия — тонкая, зыбкая, не похожая ни на что, слышанное им прежде. В ней переплетались звуки, подобные нежному перебору серебряных струн, хрустальному перезвону тончайших колокольчиков и едва уловимому пению, напоминающему одновременно журчание ручья и шелест листвы. Мелодия словно существовала на самой грани слышимости — то затихая до шёпота, то вновь усиливаясь, манящая и неуловимая.

Иногда в этом странном потоке звуков Феофану чудились отголоски старинных песен, которые пела ему мать в детстве — протяжных, берущих за душу. Только сейчас они звучали иначе, словно их исполняли не человеческие голоса, а сам лес, сама природа вокруг. Несколько раз ему почудилось, что музыка складывается в слова, зовущие по имени, обещающие нечто дивное и невообразимое.

Но не только таинственная музыка беспокоила юношу. С каждым шагом в сторону голубоватого свечения он всё сильнее ощущал нарастающее напряжение в воздухе. По коже пробегала странная дрожь, в местах, где отец оставил особые метки при рождении, чувствовалось лёгкое покалывание.

А в просветах между деревьями, туда, куда устремилась Лиза, в клубах тумана проступали удивительные картины. Феофану на мгновение показалось, что он видит сказочные хоромы, сотканные из утреннего тумана и лунного света, с куполами, подобными опрокинутым чашам из беломлечного стекла. Вокруг них вились диковинные существа, напоминающие то ли больших светлячков, то ли человеческие фигуры. В другой момент ему привиделся странный сад, где цветы испускали мягкое свечение, а плоды на деревьях напоминали драгоценные камни, переливающиеся всеми цветами радуги.

«Что-то не так», — подумал он, ускоряя шаг, чтобы догнать Лизу. Эти видения были прекрасны, но в их красоте таилось что-то чужеродное, неправильное, словно они не принадлежали этому миру. И где-то в глубине души Феофан чувствовал, что эта красота опасна, как опасны бывают самые прекрасные ядовитые цветы и самые яркие смертоносные змеи.

— Стой, — он схватил её за руку. — Нам нельзя туда. Это… опасно.

Лиза обернулась, и Феофан с тревогой увидел, что её обычно ясные глаза словно затуманены. В их синеве отражалось то странное голубоватое свечение, а зрачки стали неестественно широкими, почти поглотив радужку. На губах девушки играла мечтательная улыбка, какой он никогда прежде не видел.

— Но там так красиво, Феденька. Я хочу посмотреть… — проговорила она голосом, который звучал непривычно отстранённо. — Ты разве не видишь дворец? И эти сады? — она протянула руку, указывая на что-то видимое только ей. — они зовут меня по имени, говорят, что у них для меня приготовлен венок из незабудок, который никогда не увянет…

Её голос был полон такого восхищения и тоски, словно она всю жизнь искала то, что теперь предстало перед ней, словно увидела потерянный рай, о котором тосковала, сама того не зная.

— Потом посмотришь, — твёрдо сказал он, удерживая её за руку. — А сейчас нам нужно идти к реке. Слышишь, как гром грохочет? Сейчас ливень начнётся.

Гром действительно становился всё ближе, раскаты следовали один за другим с небольшим интервалом. Ветер усилился, заставляя деревья шуметь кронами. Феофан чувствовал себя всё хуже — в груди нарастало странное давление, а из странного голубого света, казалось, тянулись невидимые нити, стремясь опутать его разум.

«Что там происходит?» — мелькнула тревожная мысль. Он никогда не сталкивался с подобным, но инстинктивно чувствовал опасность.

— Пожалуйста, Лиза, — почти взмолился он. — Пойдём отсюда. Это не купальские огни, это что-то другое. Дурное, мне не нравится…

Девушка колебалась. С неба упали первые тяжёлые капли дождя, холодные и крупные, словно кто-то швырял с небес мелкие монетки. Одна упала Лизе на лоб, вторая — на щёку, а третья — на губы. Она моргнула, смахивая влагу с ресниц, и Феофан с облегчением заметил, как неестественная дымка в её глазах начинает рассеиваться, подобно туману под утренним солнцем.

Наваждение странных садов и хрустальной музыки потихоньку отступало, смываемое дождём, как смывается с оконного стекла ночная изморозь. Дождь усиливался с каждым мгновением, частые капли падали на листву над головой, создавая успокаивающий шелест, перебивающий тонкие, зыбкие звуки потусторонней мелодии. Лиза тряхнула головой, словно пробуждаясь ото сна, и провела мокрой ладонью по лицу.

— Как странно, — пробормотала она. — Мне казалось, я видела… — она запнулась, видимо, уже не в силах восстановить картины, мелькавшие перед внутренним взором. Точно так же по пробуждении ускользают от человека самые яркие сны, оставляя лишь смутное ощущение чего-то необычайного.

В её глазах теперь боролись угасающее любопытство и растущее доверие к Феофану, которого она знала всю свою жизнь. Чары рассеивались, но удивление и желание разгадать тайну ещё оставались. По её промокшим волосам стекали дождевые капли, превращая русые локоны в тёмные змейки. Платье, ещё недавно лёгкое и светлое, теперь прилипло к телу, потемнело от влаги.

Тёмная туча над лесом на мгновение озарилась изнутри беззвучной вспышкой. Феофан невольно считал про себя: «Один… два…» — и лишь на счёте «шесть» раздался приглушённый раскат грома. Гроза приближалась, но пока была ещё на приличном расстоянии.

Лиза наконец кивнула, принимая решение:

— Хорошо, пойдём к реке. Но потом, может быть, вернёмся? С кем-нибудь из старших?

Её голос звучал уже почти нормально, лишь с едва заметной хрипотцой, словно она долго молчала. Прежняя, знакомая Лиза возвращалась, вытесняя ту зачарованную незнакомку, которая готова была броситься навстречу неведомому.

— Обязательно, — солгал Феофан, мысленно решив, что никогда больше не подпустит Лизу к этому месту. Что бы там ни было, какая бы сила ни скрывалась в чаще, она была опасна. Особенно для такой впечатлительной натуры, как у его Лизоньки, всегда тянувшейся ко всему таинственному и прекрасному.

Они повернули назад, взявшись за руки — не столько из нежности, сколько для поддержки на скользкой от дождя тропинке. Феофан чувствовал, как по его лицу и шее струится вода, как намокшая рубашка липнет к телу, но эти неудобства казались сущими пустяками по сравнению с облегчением от того, что они уходят прочь от странного свечения.

Но сделать и нескольких шагов они не успели. Всё вокруг внезапно осветилось ослепительно ярким светом, словно кто-то зажёг гигантский магниевый факел, и почти сразу же прогремел оглушительный гром — такой сильный, что, казалось, задрожала сама земля под ногами. Первая молния ударила где-то совсем близко, раскалывая пополам огромную сосну шагах в тридцати от них.

Лиза вскрикнула от неожиданности и страха, выпустив корзинку с травами из рук, и инстинктивно прижалась к Феофану, обхватив его обеими руками за пояс. Мокрые пряди её волос коснулись его подбородка, а сквозь намокшую ткань их одежды он ощущал тепло её тела.

Он обнял её, пытаясь успокоить, заслонить собой от бушующей стихии, хотя сам чувствовал нарастающую панику. С каждым мгновением в груди усиливалось жжение, а в кончиках пальцев появилось странное покалывание, будто от бегающих под кожей крошечных, раскалённых муравьёв.

Грозы он боялся с детства. Не просто боялся — в такие моменты в нём просыпалось нечто странное, неконтролируемое. Что-то, унаследованное от отца, о котором мать говорила лишь шёпотом и с оглядкой. Что-то древнее и опасное, клокочущее в жилах вместе с кровью, что-то, что могло вырваться наружу, если воля ослабнет хоть на мгновение. В детстве, во время особенно сильных гроз, мать запирала его в погребе, уверяя, что там безопаснее всего. И лишь теперь Феофан начинал понимать, что его скрывала не от молний снаружи, а от того, что таилось внутри него самого.

Новая вспышка озарила лес, превратив проливной дождь в сверкающую серебряную завесу. Раскат грома прозвучал почти сразу же — гроза была уже прямо над ними. Феофан почувствовал, как внутри него нарастает странная вибрация, а перед глазами всё начинает плыть, окрашиваясь в синеватый оттенок. Звон в ушах усиливался, заглушая даже раскаты грома.

— Пойдём скорее, — сказал он, чувствуя, как дрожат руки. — До реки недалеко.

Но они не успели. Новая вспышка молнии озарила лес, и тут Феофан почувствовал, как через всё его тело будто пропустили электрический ток. Кожа вдруг стала горячей, в висках застучала кровь, а перед глазами замелькали синие искры.

— Феофан, что с тобой? — испуганно воскликнула Лиза, отстраняясь. — Ты весь дрожишь!

Он не мог ответить. В голове звенело, а внутри поднималась странная, чуждая сила. Он смутно осознавал, что голубоватое свечение в глубине леса стало ярче, пульсируя в такт с его сердцебиением.

— Беги! — выдохнул он, отчаянно борясь с нарастающим внутри хаосом. — Беги к реке!

Она бросилась бежать, но было поздно. Небо словно раскололось надвое, ослепительная молния ударила прямо в высокую сосну рядом с ними. Треск разорвал воздух, и в тот же миг Феофан почувствовал, как что-то в нём окончательно сломалось.

Его тело выгнулось дугой, с пальцев сорвались синие искры, а изо рта вырвался нечеловеческий крик. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание — испуганное лицо Лизы и огненные змейки, бегущие по его рукам прямо к ней…

Волна жгучего эфира разошлась во все стороны!

А затем мир поглотила тьма, пронизанная вспышками молний и оглушительными раскатами грома.