Путин, ковид, любовь

Посвещаю любимой Сове

Большое Дуло сломал руку, упав с велосипеда. Это случилось в эпоху великой Перезагрузки, как выразился один рептилоид, увы, не с планеты Небиру; в тот год, когда на планете бушевала новая грозная болезнь, чума XXI века – Ковид. Мир стонал в ужасе перед новой неслыханной напастью, разившей смертоносной косой и старого, и младого.

И только народы, населявшие таинственную заснеженную Северную Евразию, хранили спокойствие. Они массово практиковали здоровый пофигизм, использовали древние лекарства предков из лука, чеснока, хрена, лимона и имбиря, запивая их неимоверным количеством огненной воды, настоянной по другим рецептам тех же предков.

Падение произошло на «полигонской дороге», что за новосибирским Академгородком, которую курсанты местного военного училища разбили в хлам бронетехникой, проводя противоэпидемиологические учения в составе батальонных тактических групп.

Большое Дуло той жаркой весной открывал новый велосипедный сезон. Он вообще периодически что-то открывал и закрывал круглый год. На окраине Академгородка у него имелся гараж, набитый всякой всячиной: ружьями, капканами, лыжами, велосипедами, плавсредствами и прочими ништяками для ведения свободной приключенческой жизни, столь понимаемой и ценимой почти всеми мужиками. Воздав, в своё время, должное семейной жизни с двумя женами, детишками, барахлишком, обязанностями, Большое Дуло не стремился снова одеть ярмо на свою натруженную шею.

Итак, отсвечивая голым торсом, он мчался со всей дури по пересеченной лесной местности на велосипеде. Дурь была веселой, разноцветной и горячей, как сам день, её, как убегающую мечту, страстно хотелось догнать. Овеваемое освежающим ветерком тело, накачанное за зиму в тренажерной зале, пело.

И вдруг это все резко кончилось, курсанты не зря своей техникой постарались над дорогой. «О, женщина с низкой социальной ответственностью!» - вскричал Большое Дуло, перелетев через руль, с размаху шлепнувшись телом о колдобины и почувствовав жуткую боль в левой руке. Поскольку он знал не одну такую женщину, перечисление их имен на языках народов Евразии заняло некоторое время. Попутно досталось и мужикам, доведших несчастных женщин до такого положения.

Боль в руке не проходила и тогда он обратился к общеполагающим началам русского народа, жалуясь на несправедливость Судьбы, допустившей такое безобразие по отношению к нему.

Солнце в глазах Большого Дула померкло. Нет, светило по-прежнему красовалось на небосклоне, но окружающий пейзаж вдруг резко стал чужим и серым. Мир наполнился непереносимой болью. Вокруг ни души. Да и кто мог быть рядом? Слишком далеко забрался он от людей в тот будний день. Кричи - не кричи, но надо выбираться к людям.

Немного очухавшись, Большое Дуло со стонами тоскливо поковылял назад к людям, толкая велосипед целой рукой. Ехать было невозможно: даже самая мелкая шишка на дороге отдавалась в искалеченной руке нестерпимой болью. Два часа, в обнимку со своим двухколесным другом, он добирался до гаража. Бросить велик в лесу не позволяла совесть, он и помыслить не мог об этом.

Загнав велик в стойло, отерев с лица пот и пыль и сожрав четыре таблетки обезболивающего из гаражной аптечки, Большое Дуло решил сдаться на милость родному здравоохранению. Услужливый таксист за последние смятые сотки довез его до ближайшего отделения этого ,,здравоохранения,,. Однако «здравоохранение» отвергало его, не желая пускать в свое лоно. Обойдя все стены местного травмопункта и отбив последнюю здоровую руку о его двери, убедил таки персонал в том, что он не какой-то там приползший умереть чумной больной, а настоящий калека. Продемонстрировав самодельную шину из доски и скотча местным эскулапам, Дуло наконец-то был допущен внутрь.

Из плюсов здравоохранения отметил скорость обработки и отсутствие очередей: удивительно, он был один больной в большом пустынном здании. Вскоре с диагнозом вывиха кисти и списком необходимых лекарств для исцеления, покинув травмпункт, он оказался перед новым корпусом местного госуниверситета.

Перед входом в храм науки бил притягивающий, словно магнитом, красивый фонтан из бетонной чаши. Большое Дуло, недолго думая, окунул свое исстрадавшееся тело в прохладную воду. Никто не взглянул на его возмутительные действия, никто не вышел прикрикнуть и прогнать, даже охранники. Возможно он вызывал жалость своим страдальческим видом. А может, в университете к тому времени все уже вымерли или бежали, скрываясь от эпидемии.

Долго ли, коротко ли, с приключениями, добрался наш мытарь до дома. Но дом не принес ему облегчения. Рука под перевязью пухла, зудела, несмотря на все применяемые средства. Словно какой-то невидимый червяк грыз его руку изнутри.

Утром Большое Дуло стал думать что же делать, пока рука не отвалилась совсем. Прихватив выписку из травмопункта и свои документы, поехал в центр в местный институт травматологии. Хвала богам, что он был у них в городе и он знал, что там работают неплохие врачи, ведь искалеченные конечности — это же по их части.

Улицы родного Новосиба выглядели пустынными, редкие пешеходы в медицинских масках - намордниках робко жались к стенам, ветер лениво гонял мусор и пыль мимо закрытых магазинов. С душераздирающим воем проносились медицинские ковидомобили. Изредка проезжали зарешеченные полицейские машины с бубнящими матюгальниками, призывая граждан соблюдать меры противоковидной безопасности. Закованные в броню и балаклавы автоматчики в черном подозрительно косились на него, выражая своим свирепым видом желание переломать ему все оставшимися здоровыми конечности.

Наконец-то Большое Дуло добрался до вестибюля приемного покоя НИИ травматологии, исполненного в стиле сталинского классицизма. Его фойе было завешано картинами, запечатлевшими мгновения великих операций, портретами отцов-основателей, костями известных пациентов с торчащими из них блестящими железяками.

Внимание привлекла нагоняющая ужас инсталляция из, как он подумал, муляжа скелета в полный рост. Скелет сидел в кресле, опираясь рукой на резную трость, в другой руке он держал свою же голову – череп с толстой сигарой во рту. Под скелетом стояла табличка на латыни: «Помни о смерти, живи настоящим».

Большое Дуло тогда еще не знал, что это не какой-то муляж, а настоящий скелет одного неудачливого суицидника. Сперва тот выпрыгнул с верхнего этажа, но остался живым. Бригада скорой помощи сообразила, что без переломов дело не обошлось и доставила его сразу в НИИ травматологии, спасая бедолаге жизнь. И его действительно спасли. Однако, едва выписавшись, он снова повторил попытку покончить с опостылевшим ему миром, на этот раз более удачно, сунув голову под поезд. Та же бригада скорой помощи снова привезла его тело к тем же врачам. Но они не стали возвращать самоубийцу к жизни, видимо, возмутившись столь наплевательским отношением к своему нелегкому труду.

Посоветовавшись, уязвленные медики нашли родственников несчастного, переговорили, подписали с ними документы, что те не возражают, чтобы тело самоубийцы послужило науке. И вот теперь оно во всем своём великолепии встречает посетителей, вселяя в них благоговейное отношение, уважение и трепет к заведению, в которое они вступают. И, конечно же, надежду на исцеление.

В окошке регистратуры Большое Дуло увидел Мудрую Сову. Ясное дело, это была не птица, а женщина. Но что-то неуловимое в ней ассоциировалось с этим ночным пернатым созданием. Он сразу ее так подсознательно и окрестил. Большие круглые очки поверх медицинской маски, усталый проницательный взгляд, кокетливый шифоновый шарфик поверх халата.

- Что у вас? – Строго спросила она.

- Наверное, перелом. Упал с велосипеда на ладонь, опухоль, боль, - поспешно затараторил Большое Дуло.

- Приходите завтра, а лучше идите в горбольницу, - ответила Мудрая Сова. – Нас перепрофилировали на борьбу с коронавирусом, с переломами теперь не принимаем.

Большое Дуло оглянулся. И впрямь, все свободные места в вестибюле и в коридоре были сплошь заставлены каталками и койками с лежащими на них людьми. Люди ворочались, стонали, кашляли розовой пеной, сплёвывая на мраморный пол.

- Я не могу ждать, у меня опухоль, боль. Может начаться гангрена, и тогда я точно умру. – И осмелев, крикнул: – я остаюсь здесь и никуда не уйду! Моя смерть будет на вашей совести!

Мудрая Сова снова посмотрела на него, но уже с другим выражением.

- Хорошо, я вызову бригаду, они вас осмотрят.

Большое Дуло завалился на свободную каталку, проваливаясь в забытье, из которого его вывел зычный крик: - Больные, кто здесь упал с велосипеда?

На что он ответил слабеющим поднятием здоровой руки.

- Ого, да это настоящий больной, наш, с переломом! – обрадовались люди в белом, увидев его забинтованную руку, привязанную к шее. – Держите его, ребята.

Шум, гам, топот ног. И вот он уже куда-то едет в своей каталке, рядом с ним энергичный человек, закутанный во всё белое, как египетская мумия.

- Вы даже не представляете, батенька, как мы рады Вашему приходу! Достали уже эти чумные, наконец-то настоящая работа! Ведь мы же хирурги – костоправы - костоломы! – В голосе «мумии» металлом звенела профессиональная гордость. – Сейчас мы Вас по полной оформим.

На ходу Дуло раздевают, он слабо сопротивляется. Его закатывают вместе с каталкой в большую металлическую бочку-камеру, заставив поднять руки в лежащем положении, подобно сдающемуся в плен немцу под Москвой.

В верху бочки, под самым ее потолком, открылось маленькое оконце, там появились знакомые глаза в круглых очках, маске и шарфике – Сова. Потом окно закрылось металлическими шторками. «Томограф, я внутри», - подумал Большое Дуло.

И началось! Сперва послышались звуки, напомнившие ему флотскую молодость – работу машинного отделения корабля, шум которого он никогда не спутает ни с чем. Где-то рядом тарахтели, скрипели, скрежетали неведомые механизмы, цокал компрессор. Потом еще более дикая какофония звуков обрушилась на его оголенную психику. Нет, то не начинающий школяр музыкалки неумело разучивал первые ноты, и даже не стая взбесившихся обезьян терзала музыкальные инструменты. Это было бесчеловечное, можно сказать, античеловеческое звуковое амбре - без ритма, без мелодии, словно рёв чудовищных инопланетных машин, победно ступающих на глотку хрипящего, умирающего человечества.

Большое Дуло стиснул зубы, пытаясь не шевелить руками, особенно больной, и, стараясь пропустить мимо себя вражеские звуки, отключил чувства и разум. Изнасилование мозга продолжалось как казалось ему, минут тридцать. «Хорошо, что у меня крепкая нервная система, закаленная лесной жизнью, а то бы с катушек слетел», - медленно, откуда-то из глубин подсознания всплыла мысль.

Его, словно вареного красного рака, вытащили из ,,пыточной камеры,, в состоянии полубеспамятства. Откуда-то из другого мира, подобно гласу архангела в пустыне, он услышал: «Переломус метаэпифизус дисталиус!» Он судорожно сглотнул. «В ординаторскую!» - протрубил «архангел».

Снова скрип каталки, его привезли в маленькую белую комнату. Теперь он сидит на стуле, левая рука на каком-то столе. В руку впивается шприц с лошадиной дозой кетонала. Тут же пробивает липкий пот, ему становится дурно. Его кладут на кушетку. Сквозь убегающее сознание Дуло слышит звонкие девичьи голоса. «Откуда они? Это гурии? Я что, в раю?» - мелькают обрывки мыслей в голове.

Его, бесчувственного, снова садят на стул. Гурии окружают со всех сторон. Они касаются его своими нежными телами, он ощущает прикосновение пушистых волос, чувствует тонкий запах духов, слышит биение их сердец. Одни держат, прижавшись к нему, чтобы он не упал, другие тянут больную руку за локоть, за кисть, крутят, вертят её во все стороны как пластилиновую. Он слышит хруст своих косточек, но ему не больно, даже приятно. Он не понимает, умер или еще живой.

И вдруг видения исчезают. Большое Дуло приходит в себя, сидя на стульчике и беспощадно икая.

- Ну вот, батенька, и всё, отмучились, - говорит ему человек - мумия. – Сейчас мы Вам поставим отходной укольчик и отправим в больничку долечиваться. – А к нам положить не можем: извините, ковид.

Он снова лежит на каталке в вестибюле, но подальше от ,,чумных,,. Окошко регистратуры напротив, в нем – Мудрая Сова. «А она красивая!» - рассматривает её внимательно: острые пушистые ушки, тщательно перебранные и уложенные перышки. Аккуратный клювик – нос с огромными бездонными глазами в роговой оправе. В глазах – вселенная. И этот милый шарфик, он чертовски ей к лицу.

- А можно, я еще полежу здесь, - Большое Дуло обращается к ней, не зная, как начать разговор. – У меня нет сил, надо восстановиться перед дорогой.

- Лежите, у меня полно работы, до конца смены далеко, Вы не мешаете, - отвечает она.

Он лежит и смотрит, как она ловко управляется с работой. Она это замечает, смущается и краснеет. Он тоже смущается, краснеет и отводит глаза.

- Давайте я расскажу что-нибудь из своих приключений, мне не в первой падать. – предлагает Дуло. – Тогда смена пролетит быстро и незаметно.

Сова соглашается и он начинает. Рассказывает в лицах, приподнявшись с каталки, размахивая руками.Как напала на него в лесу стая диких собак, устроивших засаду, как ходил с одностволкой на медведя, как блудил по ночной тайге, как замерзал в снегах без огня, как гонялся, задыхаясь, в горах за Черным Альпинистом, как тонул в горной реке, перевернувшись на пороге, как входил в горящую избу тушить огонь, как обостренно переживал потерю любви, смотря в блестящие хромированные стволы своего любимого Магнума 12*76.

Незаметно он почувствовал её рядом с собой. Как Сова вышла из-за стола и подошла к нему, он не заметил. Она сидит рядышком, её рука в его руке, её большие глаза смотрят в его. Они такие огромные, что в них помещается весь его мир и он сам. Он что-то видит в глубине её прекрасных глаз, наклоняется, чтобы получше рассмотреть, и внезапно куда-то проваливается.

Где он, что он? Неужели он в глубинах её сознания или даже её души? Как он туда попал, как теперь выбраться назад? А надо ли? Впервые за много лет он чувствует единство с другим человеком и ему комфортно в этом единстве. Неужели они они слились душами, стали единомышленниками, одним существом? Он – это она, а она – это он.

Это она отбивается окровавленной палкой от стаи собак; она подает пулевые патроны для стрельбы по бегущему медведю; она путеводной звездой выводит его из тайги; отогревает теплом души окоченевшие пальцы; осеняет Черных Альпинистов животворящим крестом, и те исчезают, превратившись в дым. Это она протягивает ему, тонущему, спасительную руку сквозь бурлящий поток, несёт бегом ведра с водой тушить огонь, это она ловким пинком ноги выбивает любимый Магнум 12*76 за мгновение до того, как он начинает стрелять.

Вместе с ней они спасают людей от новой болезни - напасти, вычищают волшебными метлами ковидо-чуму с планеты Земля со всеми этими:

- рогатыми вирусами,

- кашляющими розовой пеной людьми,

- угрюмыми автоматчиками,

- ревущими ковидомобилями,

- рептилоидами.

Милая моя, люблю тебя, останусь с тобой, буду вечно твоим любящим Филином! Может рискнуть в третий раз, ведь, как известно, Бог любит Троицу. Давай улетим в твое уютное Совиное гнездышко.

«Постойте, а как же Путин!» – вскричит пытливый и внимательный читатель. «Тема осталась нераскрытой. Где отточенные формулировки, где полет мысли? Мы ждем «продолжения банкета»! Неужели мы все стали жертвой дешёвого маркетингового хода для привлечения внимания?»

Конечно же, дружище. Путин здесь. Впереди на лихом коне, на пути к новым стратегическим успехам. Только если ты думаешь, что для того, чтобы влюбиться нужно благословение Папы Римского, Будды или ещё кого-нибудь, то ты сильно заблуждаешься.

Ибо ничего нет против великой силы любви. Там где тебя сразила стрела Амура, там и люби, мучайся, страдай. И будь счастлив. И неважно, чья и какая это эпоха.

А ковиды – они проходят. Я тебе говорю.

28 марта 2020 г.- 25 апреля 2021 г.